Уроки литературы

Окулова

       – Зачем? – Я обвожу указательным пальцем россыпь родинок на обнаженном плече Максима, и он вздрагивает от этих прикосновений. – Зачем все-таки приезжала Карина?        Учитель тяжело вздыхает, переворачивается на спину, притягивая меня к себе так, чтобы я положила голову ему на грудь. Максим дышит медленно и ровно, мягко постукивая кончиками пальцев по моей спине.        – Разве это важно? – спрашивает он практически шепотом.        – Для меня – да. – Я приподнимаюсь, чтобы посмотреть в его сияющие глаза. – Мне кажется, что ее приезд не сулит ничего хорошего. И я видела твое настроение после прошлого разговора с ней, так что…        Максим договорить не дает. Его пальцы окольцовывают мой подбородок, и учитель целует меня, поменяв свое положение. Сегодня мы уже занимались любовью – и не раз, и даже не два, но мое тело отзывается и сейчас, хотя полчаса назад мне казалось, что я больше никогда не смогу пошевелиться.        – Это нечестно, – выдыхаю я, когда Максим целует-кусает мою шею.        – Я знаю, – отвечает он, откидывая одеяло в сторону.        Карина в Новосибирске пробыла целую неделю. Два раза я видела ее в школе – женщина приходила к Максиму, наслаждаясь тем, как все оборачивались ей вслед. Северцев, неизменно шатающийся по коридорам вместе со мной, каждый раз фыркал, закатывая глаза.        – Она какая-то длинная, – заявил он, когда Карина заявилась в школу во второй раз. – И это ее прическа…        – Каре, – добавила я. – Это называется каре.        – Это называется ерундой, - отмахнулся Игорь. – Максим Михайлович вообще видел, на ком женился?        Я смеялась – громко и от души, а довольный собой Северцев легко обнимал меня за плечи, уводя подальше от кабинета литературы, забивая мою голову чем угодно – лишь бы мысли о Карине не терзали мое сознание.        Максим неизменно делал вид, что все в порядке, когда я смотрела на него многозначительным взглядом, не спрашивая ни о чем вслух. Он просил оставаться с ним чаще, поэтому я жила дома через день, радуясь тому, что родители не задают мне лишних вопросов.        Теперь Максим улыбался мало, но зато целовал меня много. Мой внутренний голос вопил о том, что что-то идет не так – поцелуи казались отчаянными, на грани безумия, но я отвечала на них, и все мысли оставались где-то далеко.        – Ты не расскажешь мне, да? – шепотом спрашиваю я.        Максим вздыхает раздраженно и как-то разочарованно. Мы встречаемся взглядами. Мой – вопросительный и его – почему-то очень печальный. Мне хочется сказать многое, но все слова будто бы сплелись в тесный и колючий клубок, застряв где-то в горле. Провожу кончиками пальцев по темным волосам мужчины, дыша очень медленно, словно боясь, что воздух отравлен.        – Помнишь, как-то раз ты сказал, что я могу спросить тебя о чем угодно?        Максим кивает.        – Сейчас я спрашиваю, но ты не отвечаешь. – Я отвожу руку от его волос. – Почему?        Молчание, которое повисает в воздухе, кажется мне осязаемым – протяни руку и коснешься. Я жду, что Максим ответит. Максим, кажется, ждет, что сейчас на квартиру упадет метеорит, и я забуду о своем вопросе.        – Я не отвечаю, потому что не хочу.        Если бы я не видела, как шевелились губы Максима, когда он произносил это, я бы ни за что не поверила, что эти слова действительно принадлежат ему.        – Маленькая, пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем, – с отчаянием просит мужчина, прижимая мои запястья к постели.        И снова – горячий, влажный поцелуй, уносящий сознание туда, где я не смогу до него добраться. Я не сказала ни «да» ни «нет», но Максиму, судя по всему, не нужны ни мое согласие, ни мое отрицание.        – Я люблю тебя. – На выдохе, прямо в мои губы. – Будь со мной.        Горячая рука скользит все ниже и ниже, опускается на мое бедро, и я развожу ноги в стороны, потому что по-другому не могу. И не хочу. Я выгибаюсь. Мне слишком хорошо в его руках, чтобы сопротивляться. Слишком хорошо, чтобы пытаться все это как-то осмыслить.        Максим переплетает наши пальцы и входит в меня одним резким толчком. Так, что я вскрикиваю. Я подаюсь ему навстречу, и его карие глаза словно становятся еще темнее. Очередной глубокий поцелуй только обостряет ощущения, и я оставляю на спине мужчины длинный след от своих ногтей, а на плече – болезненный укус.        Мне кажется, что я словно сорвалась с цепи, потому что никогда еще я не пыталась оставить на теле Максима столько следов. Я кусаю его и царапаю, а он с каким-то остервенением вколачивается в меня так, будто бы это наша последняя ночь. Его руки, его губы, прикосновения и резкие толчки – все это сводит с ума, и я не выдерживаю, меня выворачивает, я извиваюсь под телом Максима, а потом все заканчивается.        Он догоняет меня через несколько секунд, вцепившись зубами в мое плечо, прокусывая его до крови. Я дышу нервно и часто, а Максим покрывает место укуса невесомыми поцелуями.        – Прости, маленькая, – шепчет мужчина. – Я не хотел сделать тебе больно.        – Ты не сделал, – отвечаю я, приподнимаюсь и целую бьющуюся на шее жилку.        Он целует меня, упираясь ладонями в изголовье постели, скользя своим языком по моему небу, очень нежно лаская, и это так не похоже на то, что было еще несколько секунд, что у меня останавливается дыхание. Звук поцелуя – лучше любой музыки, слегка влажные волосы Максима – лучше любого шелка, а сам он – лучшего всего во всем этом мире.        – Я люблю тебя, – шепчет мужчина, глядя в мои глаза. – Никогда не забывай об этом.        – Не давай мне повода, – отвечаю я, – и я никогда не забуду.        И в ответ слышу лишь тишину. ***        Максим отходит немного назад, чтобы взглянуть на дело собственных рук. Большой белоснежный пластырь на моем плече все еще кажется мне непривычным, но это гораздо лучше, чем ходить с огромным синяком.        – Тебе можно подавать сырые овощи, – замечаю я. – Сможешь прожевать все на свете!        Максим не улыбается, а только виновато смотрит на меня. Я спрыгиваю со стула и подхожу к нему, положив руки на плечи. За окном – глубокая ночь, и нам нужно немедленно возвращаться в постель, иначе в школе мы будем похожи на двух привидений.        – Если ты все еще думаешь о том, что мне было больно, то выкинь эти мысли из головы, – прошу я. – Я нанесла твоей спине гораздо больший ущерб.        – Тебе можно. – Максим целует меня в макушку. – Я надеюсь, что твое плечо заживет, как можно скорее. Не вздумай расчесывать укус, Маша.        Я киваю, как самая послушная в мире девочка, которая торжественно обещает вести себя, как полагается. На губах Максима я, наконец-то, замечаю подобие улыбки, но оно слишком мимолетно, чтобы я могла насладиться им сполна.        – Вставать через три часа, – напоминаю я, взглянув на часы. – У меня русский язык первым уроком, и мой учитель не погладит меня по голове, если я буду зевать, пока он будет пытаться впихнуть в наши головы еще хоть какие-нибудь знания.        – И что, он даже не войдет в твое положение? – интересуется Максим, а потом подхватывает меня под бедра, и я скрещиваю ноги за его спиной.        – Он очень строгий, – чеканя каждое слово, отвечаю я. – И никому не дает спуска.        – Это же хорошо, разве нет? – Максим несет меня в спальню, а я ерошу рукой его волосы. – Учитель должен быть строгим.        – Мне все нравится, – честно отвечаю я, когда он опускает меня на постель. – Максим, что будет после школы?        Мне кажется, что в копилку моих величайших умений можно смело отнести способность задавать идиотские вопросы в самое неудобное время. На часах – четыре часа ночи, и это явно неподходящий для разговоров о будущем момент.        – Мы, кажется, уже говорили об этом, – напоминает Максим, накрывая меня одеялом. – Ты забыла?        – Я не забыла, но… – Я опускаю голову ему на плечо, накрывая ладонью тот участок грудной клетки, под которым бьется сердце. – Нужно будет все рассказать моим родителям. И я не представляю, во что это выльется.        Максим тяжело вздыхает, перебирая мои волосы. Я закрываю глаза, хотя стараюсь отчаянно бороться со сном.        – Маленькая, мы все решим после Последнего звонка, – обещает мужчина. – Тебе не о чем волноваться.        – Правда?        – Разве я когда-нибудь обманывал тебя? – спрашивает Максим, и я отрицательно качаю головой. – Вот и хорошо.        Меньше, чем через час, спальню озарит солнечный свет. С рассветом нам вновь придется притворяться, и от одной только мысли об этом меня начинает мутить. С каждым днем, с каждой минутой мне все сложнее делать вид, что Максим – только мой учитель. Если бы не Северцев, который, обнимая меня в школе, принося мне шоколад на переменах и без устали таская мою сумку из кабинета в кабинет, все бы уже давно догадались, почему на уроках я так часто смотрю на нашего классного руководителя. У Максима все выходит куда лучше, но даже такое привычное «Окулова» словно превратилось во что-то другое.        Я открываю глаза. Грудная клетка учителя поднимается в такт медленному дыханию, а на лице – мягкая безмятежность. Я давно не видела Максима таким расслабленным, а потому мне снова начинает казаться, что я о чем-то не знаю. О чем-то очень серьезном, даже немного страшном.        Сжав одеяло пальцами до побелевших костяшек, я долго – до самого рассвета пытаюсь убедить саму себя в том, что все будет хорошо. А потом, наконец-то, я засыпаю. ***        Я почему-то стою перед тем зеркалом в отеле Санкт-Петербурга, в отражении которого видела, как Максим застегивает на моей шее кулон. Сейчас я снова вижу учителя, слышу запах его одеколона и чувствую его руки на своих плечах.        – Ты очень красивая, Маша, – тихо говорит Максим, перекидывая мои волосы на другое плечо.        Я вдруг понимаю, что на мне короткое черное платьице и белоснежный, накрахмаленный фартук – так мы с девчонками договорились одеться на Последний Звонок. Я провожу рукой по ткани, чтобы убедиться, что она настоящая.        – Если сегодня Последний Звонок, – шепчу я, встречаясь в отражении зеркала с глазами Максима, – значит, у тебя день рождения.        – Это больше не важно, – отвечает учитель, а потом я чувствую прикосновение ледяных пальцев к своей шее. – Уже ничто не важно.        Максим расстегивает цепочку, и снимает свой подарок с моей шеи. Он опускает взгляд в пол, и я в ужасе смотрю за тем, как он убирает кулон в карман своих брюк.        – Я забираю его, – склонившись, шепчет Максим. – И ухожу.        – А я?        – А ты остаешься.        Я не успеваю ничего сказать, потому что огромное зеркало вдруг рассыпается на миллионы больших и маленьких кусочков. Пытаюсь сделать шаг назад, а потом чувствую резкий толчок вперед – это Максим бросил меня прямо на осколки.        Чудовищный, полный боли вопль вырывается из моей груди, когда стекло впивается в кожу. Я кричу имя Максима – до хрипоты, а когда слышу его голос – живой и такой родной, широко распахиваю глаза, понимая, что все, что я видела до этого – всего лишь ужасный, кошмарный сон.        «Только сон», – думаю я, когда Максим сажает меня на свои колени, чтобы не то успокоить, не то убаюкать.        Только сон.