Уроки литературы

Окулова

       – А потом все закончилось! – Северцев любезно придерживает для меня дверь в актовый зал. – В общем, фильм мне не понравился.        – А сестре? – Я бросаю сумку куда-то на задние ряды. – Ребенок-то хоть остался доволен?        – Ей шесть лет, – напоминает Игорь. – Ей все равно.        Мы проходим к сцене, где уже собралась вся наша параллель. Марина Леонидовна, которая руководит вальсом, снова опаздывает, а поэтому каждый занимается тем, чем хочет. Я повторяю текст песни, от которой меня уже по-настоящему тошнит.        – Добрый день, выпускники! – Марина Леонидовна появляется в актовом зале слишком неожиданно. – Времени у нас мало – Последний Звонок уже в эту субботу! Поэтому идем репетировать во двор!        Я бросаю взгляд в сторону окна. На улице – чуть больше десяти градусов и жуткий ветер – не самая лучшая обстановка для репетиций. Но выпускной вальс из года в год танцует во внутреннем дворике школы, а это значит, что выбора у нас нет.        – Окулова, ты выучила слова? – интересуется женщина, поправляя теплый шарф на своей шее. – Если ты так и будешь сбиваться, мне придется поставить вместо тебя фонограмму.        – Отличная идея, – сквозь зубы произношу я. – Может, так и сделаете?        – Нет, не сделаю. – Марина Леонидовна качает головой. – Я обещала Максиму Михайловичу, что весь его класс будет задействован в празднике.        Мне хочется сказать ей, что Максиму Михайловичу глубоко плевать на Последний Звонок и «его класс». Будь по-другому, он бы не уехал, оборвав за собой все концы. Сейчас наш классный руководитель – Маргарита Юрьевна, которая, кажется, до сих пор не понимает, что ей делать с неожиданно свалившимися на ее голову обязанностями.        – Маш, пойдем, – зовет меня Игорь. – Раньше начнем, раньше закончим.        Я киваю и иду вслед за одноклассником.        Все это время, начиная с момента, когда я узнала, что осталась без Максима, и, заканчивая этой секундой, Игорь изо всех сил пытается вытащить меня наверх из той ямы, в которой я оказалась.        И, кажется, у него начинает получаться. ***        – Жаль, что песню поменять нельзя, – тихо произношу я, опускаясь на скамейку в коридоре школы. – Надо было выбрать что-то более традиционное.        – Сегодня ты пела намного лучше, – отмечает Игорь. – Думаю, на Последнем Звонке ты выложишься на максимум.        Я пожимаю плечами. Мне не верится, что осталось меньше недели, и больше не будет никаких уроков, а через месяц мы получим аттестаты.        – В понедельник у тебя экзамен, помнишь? – спрашивает Северцев.        – Помню.        Двадцать седьмого мая я должна прийти в соседнюю от нашей школы гимназию и написать ЕГЭ по литературе. Когда-то, кажется, что уже в прошлой жизни, я ждала этого дня с трепетом и волнением, а сейчас он больше походит на наказание. Я решаю не говорить Игорю о том, что не собираюсь идти на экзамен.        Да, школьная администрация порвет меня за это на лоскуты.        Да, родители начнут меня морально уничтожать.        Да, я не смогу поступить на журфак.        Но это, ведь, не самое страшное, правда?        Потому что самое страшное уже произошло. ***        На следующий день у нашего класса снимают все уроки для того, чтобы отвести это время под репетиции. Мы бесконечно долго читаем стихи, поем песни, репетируем танец. К концу четвертого урока мое горло саднит, а от слов «I waited for you today, but you didn’t show», с которых начинается трек, под который танцуют выпускники, меня не то ломает, не то тошнит.        – Перерыв! – хлопает в ладоши Маргарита Юрьевна.        Сегодня она активно подключилась к подготовке и, если честно, ее помощь действительно ценна. Кто-то шутит, что учительницу нужно было изначально поставить на должность нашего классного руководителя, а Назарова, кивнув, добавляет, что Маргарита Юрьевна уж точно бы не сбежала от нас в Москву.        Я вставляю микрофон в стойку, отрегулированную под мой рост, а потом по ступенькам спускаюсь со сцены. Меня удивляет то, как все спокойно говорят о том, что Максима Михайловича больше нет в нашей жизни. Как легко слетают с губ одноклассников шутки на эту тему. Как продолжается жизнь вокруг меня, а я все еще стою на одном месте.        – Мы можем сходить за кофе? – интересуется Маленкова, подхватывая свой розовый рюкзачок.        – У вас десять минут. – Учительница обводит взглядом собравшихся вокруг нее учеников, а потом карие глаза останавливаются на мне. – Маша, а с тобой я бы хотела поговорить.        Мы выходим из зала, поднимаемся по лестнице – к кабинету физики. Я сажусь за первую парту, а Маргарита Юрьевна продолжает стоять, оперевшись об учительский стол за своей спиной.        – Ты держишься… вполне сносно, – тихо произносит женщина. – Помнишь, когда ты была у меня дома, я предупреждала тебя о том, что такое возможно?        – Помню. – Я усмехаюсь. – Знаете, после того, как я ушла от вас, меня забрал Максим Михайлович и попросил остаться с ним.        – Осталась? – спрашивает Маргарита Юрьевна, а в ее глазах я вдруг вижу какую-то совершенно невообразимую боль.        – Осталась. – Я облизываю вмиг пересохшие губы. – Маргарита Юрьевна, в этом и заключается моя проблема – я настоящая осталась с Максимом… Михайловичем. Он уехал и забрал меня с собой, а то, что осталось здесь – жалкая подделка, которая вряд ли способна протянуть столько, сколько от нее ждут.        Почему-то Маргарита Юрьевна кивает. Она поджимает губы, и мне начинает казаться, что она хочет что-то сказать мне, но женщина так и не произносит ни слова. Я скрещиваю руки на груди, а часы, висящие на стене в кабинете, медленно отсчитывают те десять минут, которые учительница отвела на перерыв.        – Вы относитесь ко всему этому с таким пониманием… – Я склоняю голову вправо. – Почему?        – Может, я склонна к эмпатии? – вопросом на вопрос отвечает Маргарита Юрьевна.        – А если серьезно? – Я встаю из-за парты. – Я не стану рассказывать всему миру об этом разговоре.        – Нечего рассказывать, Маша, – гораздо жестче, чем обычно, произносит женщина. – Мне просто тебя жаль.        Я знаю, что она лжет. ***        Всю оставшееся время репетиции Маргарита Юрьевна делает вид, что не замечает моего присутствия. Когда я начинаю петь, она выходит из зала, делая вид, что разговаривает по телефону. Когда я читаю свою часть сценария, она о чем-то болтает со звукорежиссером, даже не глядя в сторону сцены.        Я снова вспоминаю ту фотографию, которую видела в квартире учительницы. Молодой мужчина, сидящий на снимке за фортепиано, все еще кажется мне смутно знакомым, но где именно я могла видеть его, вспомнить не получается.        – Окулова! – Марина Леонидовна дает знак звукорежиссеру, чтобы тот выключил музыку. – Ты так и будешь петь? Раз нормально, десять отвратительно!        – Извините, я просто задумалась, – тихо говорю я, но свой голос слышу в колонках – чертов микрофон. – Мы можем попробовать еще раз?        – Да, Окулова, – тянет кто-то из 11М, – тебе не попасть на стенд «Ими гордится школа», как певице – это уж точно!        Раздаются редкие смешки, но я уже не обращаю на это внимания. Осознание прошибает мгновенно. Марина Леонидовна говорит о том, что на сегодня репетиция окончена, и я тут же спрыгиваю со сцены, наплевав и на технику безопасности и на правила этикета.        Даже не попрощавшись, я выбегаю из актового зала и останавливаюсь рядом с огромной стеной между кабинетом директора и библиотекой, вдоль которой висят многочисленные фотографии тех, кем гордилась наша школа.        – Маш! – Я слышу голос Игоря. – Ты почему убежала?        Я скольжу взглядом по стенду, пока не нахожу нужную мне фотографию. Молодой мужчина улыбался со снимка – счастливо и беззаботно.        – Я как-то раз была дома у Маргариты Юрьевны, – говорю я, не оборачиваясь. – И там видела одну фотографию… И на ней был этот мужчина.        Игорь подходит чуть ближе.        – Он окончил школу сто лет назад! – восклицает одноклассник. – Золотой медалист, выпускник Московского педагогического университета… Учитель физики школы №1087 города Москва… Интересно, почему у Маргариты Юрьевны дома его фотография?        Я провожу указательным пальцем невидимую черту под именем и фамилией мужчины. Глаза Игоря округляются от удивления и осознания, а я, развернувшись, прислоняюсь спиной к стене, тяжело дыша.        – А я все думала – почему она так понимает меня? – тихо спрашиваю я. – Почему не осуждает?        – Может, Маргарита Юрьевна и этот Одинцов – однофамильцы? – предполагает Северцев. – Хотя, его фотография у нее дома… Но, Маша, здесь написано, что он…        – Да. – Я киваю. – Игорь Сергеевич Одинцов умер шесть лет назад. ***        Мы с Игорем сидим в кафе напротив школы, молча сверля две чашки кофе, стоящие перед нами на столе. Догадка о жизни Маргариты Юрьевны кажется мне невероятной, но все указывает на то, что наша учительница физики когда-то встречалась со своим учителем – весь наш класс знает о том, что она окончила одну из московских школ.        Теперь женщина носит фамилию этого человека. И, несмотря на то, что еще очень молода, Маргарита Юрьевна имеет пятилетнюю дочь.        – Маш, это больше похоже на сюжет тупого сериала, – озвучивает мои недавние мысли Игорь. – Все знают, что Маргарита Юрьевна замужем, и явно не за человеком, который умер, когда мы были в пятом классе!        Я обхватываю пузатую чашку с кофе двумя ладонями, словно пытаясь согреться. В кафе звучит слишком жизнерадостная для моего настроения музыка, и мне хочется уйти.        – Я поеду домой, – шепчу я. – Дашь мне свой телефон, чтобы я могла вызвать такси? У моего батарейка сдохла.        – Конечно. – Северцев кладет смартфон передо мной. – А я пойду пока руки помою.        Оставшись в одиночестве, я открываю папку «Такси» и выбираю первое попавшееся под руку приложение. Я успеваю вбить домашний адрес в нужную строку, как вдруг телефон начинает вибрировать в моих руках, а на дисплее высвечивается имя звонящего.        Максим Михайлович        Смартфон выпадает из моих рук, мягко ударяясь о столешницу. Когда Максим перестает звонить, я дрожащими пальцами открываю историю вызовов, резко выдохнув, когда вижу, что Северцев регулярно созванивался с учителем.        Этот номер мне незнаком, но я понимаю, что он московский. Игоря, у которого я могла бы потребовать объяснений, все еще нет, поэтому я делаю то, что первым приходит в мою голову – нажимаю «Вызов» и подношу телефон к своему уху. Трубку снимают через два гудка – слишком, как мне кажется, быстро. Я ничего не говорю, закусив губу и слушая тяжелую какую-то тишину.        – Игорь? – голос Максима бьет наотмашь. – Как она?        Глаза наполняются слезами. Чувство, что меня предал еще один человек, которому я доверилась, разбивает мое сердце повторно. Я втягиваю воздух в легкие – со свистом и всхлипом, и где-то на том конце московской, телефонной бесконечности Максим, наверное, понимает, что ему звонит не Северцев.        Я нажимаю на сброс быстрее, чем учитель успевает хоть что-нибудь мне сказать. Я оставляю телефон Игоря на столе, бросаю поверх него пару сотенных купюр и выхожу из кафе, зажав рот ладонью.        На улице я сгибаюсь пополам и вою, как раненый зверь, не обращая внимания на прохожих. Мне казалось, что хуже, чем есть, уже никогда не будет, но я ошиблась. Боль невыносима, а слезы – нескончаемы.        – Машка! – Кто-то тянет меня наверх. – Боже, иди же сюда.        По аромату духов и звонкому голосу я понимаю, что меня крепко обнимает Маленкова, и продолжаю плакать. Хочется лечь посреди улицы прямо под одну из множества скользящих по дороге машин. Хочется сделать хоть что-нибудь, лишь бы прекратить чувствовать это.        – Пожалуйста, – всхлипываю я, – пусть это закончится.        Юля гладит меня по волосам, а потом вдруг встряхивает за плечи. В ее глазах я вижу незнакомую мне ранее теплоту, а на лице – мягкую улыбку.        – Я знаю, что тебе поможет.