Вечность

      Погода была скверной последние недели сентября, и нынешний день не планировал стать исключением. Тяжелое небо было затянуто плотными тучами, но набивший оскомину дождь всё ещё отказывался лить. Погода подобно набухшему нарыву будто выдерживала паузу, чтобы прорваться со всей колоссальной силой. В округе стояла тишина, прерываемая шелестом беспокойной листвы.       Вдруг безлюдную глушь потревожил неестественный природе хлопок, отчего стайка птиц с беспокойным криком сорвалась с золотистых крон деревьев. Влажную от бесконечных дождей полянку посетили двое мужчин, появившихся из ниоткуда. Оглянувшись по сторонам, они перекинулись парой фраз и направились в сторону единственного построения, которое находилось в округе, тем самым невольно притягивая взгляд. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — в разбитой деревянной хибарке давно никто не жил: она была страшно запущенной и, казалось, только дунь — развалится. Но хоть и все признаки говорили об изоляции этого места, от этих людей не могло укрыться неясное обычному глазу.       Магия. Всё ещё не выдохшаяся до конца, она наполняла это пространство, вызывая подзабытую дрожь в конечностях.       — Показания Шоу не лгали, — сказал один из мужчин, кивком указав в сторону строения. — Это определенно тот самый дом… хотя и домом это назвать сложно.       Его спутник только кивнул, но переступать порог постройки не спешил. Вместо этого он обвел внимательным взглядом пространство вокруг, задержав взгляд на тоненькой полоске воды за немногочисленными деревьями. Подуло морским соленым ветром — погода в море портилась с каждой секундой их пребывания.       Всё, как и говорила Шоу. Потрепанная хибарка, бесконечные деревья вокруг и выход к абсолютно безлюдному океану. Лучшего места для аскетичного человека было бы просто не найти.       Светловолосый мужчина, который уже успел переступить порог скрипящего дома, вернулся обратно и вопросительно взглянул на спутника.       — Гарри! Ты идешь или как?       Гарри Поттер обернулся к нему, блеснув линзами очков.       — Да, Джастин. Иду.       Оказавшись в помещении, Гарри снял котелок, явив на обозрение свой шрам в виде молнии, но внутрь проходить не стал, замерев на пороге. Он всматривался в небольшое помещение, подмечая кучи разбросанных книг, мусора, каких-то ржавых инструментов и прочего.       На вид здесь ничего особенного.       — Как ни погляди, мирным их пребывание здесь явно не назовешь, — заметил Гарри, мановением палочки отодвинув заросший пылью перевернутый стол.       — Ну учитывая, каким придурошным был младший, я не удивлен.       Гарри только хмыкнул, продолжая разглядывать помещение, но не найдя ничего интересного, направился дальше по коридору. Непримечательная маленькая кухня скрылась за коридором, направляющим прямиком к двери с облупленной красной краской. Осмотр двух спален и что-то похожее на ванную комнату ничего не дал, и тогда Гарри догадался, что единственный интерес здесь представляло что-то, скрытое за очевидно привлекающей внимание дверью. Интерес охватил всё его естество.       — Алахомора!       Поттер обернулся к своему мракоборцу с палочкой в руках. Джастин взглянул на него в ответ и пожал плечами, ощутив раздражение наставника.       — Извини, — буркнул Финч-Флетчли, но палочку убирать не стал.       Гарри ничего не ответил и толкнул рукой дверь. Он и порога комнаты не переступил, как обратил внимание на противоположную стену, где огромное бумажное панно в форме круга, выложенное из тысяч вырезок из книг и газет, занимало почти всю стену от пола до потолка. Оно было изрядно покрыто паутиной и пожелтело от времени — однако притягивало взгляд как никогда.       Поневоле завороженный, Гарри направился к «кругу», перешагивая через стопки книг, разбросанные вещи в пыли. Подойдя, он пробежался глазами по строчкам и целым абзацам, вырванных из контекста, но понять истинный смысл этого творения было невозможно.       — Шоу снова не соврала, — заметил Джастин у Поттера за спиной. — Как думаешь, в этом действительно есть какой-то потайной смысл?       Гарри аккуратно провел палочкой, задевая разной толщины грязные гвозди и отрывки слов. Он был почти уверен в том, что никакой магии в этой работе не применяли, однако понять, могло ли за этим что-то скрываться так просто было невозможно.       — Не знаю, — подытожил Гарри, опуская руку. — В этом предстоит разобраться.       Джастин вздохнул и что-то проворчал — он был явно не в восторге от перспективы копания в заведомо гиблом деле.       — Можно подумать, что спустя семь лет после смерти Маллиганов есть хоть один человек, кто может быть хоть как-то связан с Маллиганами.       Гарри издал невеселый смешок, но сам даже не улыбнулся.       — Один точно найдется, — сказал он с коротким вздохом.

***

      — Мэм, вы просили напомнить вам подписать документы!       Кавагучи Аяно оторвалась от созерцания чёрной узорной шкатулки, которую до этого вертела в руках, и подняла взгляд на прибывшего. Рыжая голова Колина Криви выглядывала из-за двери, и как всегда в такие моменты он был взволнован и напряжен.       — Заходи, — сказала Аяно, выпрямляясь, и парень прошмыгнул внутрь, удерживая в левитации стопку бумаг. Когда она приземлилась аккурат посередине стола, Аяно коротко вздохнула.       — Среди бумаг есть так же документы от Гарри Поттера, — добавил Криви, рассеяно указав ладонью на бумаги сверху. — С ними надо ознакомиться срочно, мэм.       Аяно усмехнулась.       — Годы идут, а мистер Поттер остаётся занозой в заду Министерства даже являясь его частью, — сказала она. — Мне уже интересно, что за очередное срочное дело у него ко мне может быть.       Колин Криви промолчал, явно не зная, что на это ответить.       — С другой стороны, кто-то должен пинать этих увальней, чтобы работали усерднее, — продолжила она, пробегаясь глазами по листу бумаги. — Надеюсь, со временем он не станет вторым Волан-де-Мортом от осознания собственной важности. Обхохочемся всем Министерством.       Боковым зрением Аяно отметила, как её помощник неловко топчется на месте. Такие моменты её всегда веселили, хоть это никогда и не было очевидно со стороны.       — Ты явно не согласен, — сказала она, не поднимая взгляда от бумаг.       — Я... Простите, мэм, но чем вам так не нравится мистер Поттер?       Аяно знала, что Колин Криви был и остаётся безумным фанатом Поттера с детских лет, и этот вопрос её ничуть не удивил.       — Это не так, — ответила она. — Он умный и нравственный человек, имеющий отличные лидерские качества. Но меня беспокоит, что он, как все очень любят это подчёркивать, «человек Дамблдора». Наша тупоголовая пресса считает это плюсом — я так не считаю.       — Но-о, мэм! — возмутился Криви, не сдержавшись. — Почему? Дамблдор — великий человек и волшебник...       — Под чьим носом вырос Волан-де-Морт, — закончила Аяно. — Из-за чьего молчания постоянно гибли люди как во время террора Грин-де-Вальда, так и во время расцвета Волан-де-Морта.       Не удержавшись, Аяно мазнула взглядом по лежащей в ложбинке лакированной подставки «Кибе», слишком ярко припоминая, как та блестела в лучах весеннего солнца у жасминового дерева. Этот запах теперь сопровождал всю её жизнь — воспоминания о нём и привели её в этот кабинет. Этого Аяно никогда не забудет.       — Дело не в том, что кто-то из них плохой, — заключила Аяно, очнувшись от наваждения. — А в том, что иногда нужно не бояться замарать руки — ради тех, кто тебе дорог. Пусть Поттер или Грейнджер будут и дальше лицом этой толерантной революции, которая наконец-то добралась до нашего мира, я не против. Пусть место негласного символа делят между собой Мальчик, который выжил, и покойный Дамблдор — это тоже нормально. Но даже таким людям нужен в противовес кто-то, кто не даст им свернуть с пути, кто-то, кто готов применить силу. И уж это место я никому не уступлю.       Тонкая кисть для каллиграфии взмыла в воздух и оставила подпись на нужных Гарри Поттеру бумагах. Задумчивый Колин забрал их, формируя в аккуратную стопку. Аяно поняла, что мысленно загрузила парня.       — Ежедневного Пророка ещё не приносили? — поинтересовалась она. Криви вдруг вздрогнул и густо покраснел.       — Я не видел, мэм, — сказал он. — Проверю.       — Хорошо, — сказала Аяно, чуть сузив глаза. — Тебе нравится здесь работать?       — Да, — тут же ответил парень, но мелькнувшая у него на лице эмоция заставила Аяно понять, что за его ответом что-то кроется.       — Но?...       Криви понял, что спалился и попытался сделать такое лицо, которое, по-видимому, должно было уверить Аяно в том, что он в порядке, но та терпеть не могла подобного.       — Если ты сейчас начнёшь убеждать меня в чем-то, что не является действительностью, последствия тебе не понравятся, — резко сказала Аяно. — Особенно, если я каким-то образом об этом узнаю. Никаких увиливаний в моем присутствии, Криви.       Парень раздраженно вздохнул и ударил себя кулаком в высокий лоб. Аяно бесстрастно следила за его терзаниями, и в конце концов тот без разрешения опустился на кресло напротив. По-видимому, ноги его не слушались.       — Мистер Нотт... в общем, мне не удалось выполнить ваше поручение.       Аяно коротко хмыкнула, догадываясь, в чем был корень проблемы.       — Полагаю, его смутило твоё происхождение? — с отголоском веселья поинтересовась японка. Колин снова вспыхнул, но ничего на это не ответил. Вместо этого он немного сполз на кресло, недовольно глядя куда-то себе под ноги.       — Простите, мэм... Меня бесит, что я не могу выполнить даже элементарных поручений из-за чего-то подобного.       Аяно внимательно разглядывала этого парнишку, вспоминая, как семь лет назад вытащила его задницу буквально с того света. С тех пор он закончил Хогвартс и по его окончании сразу же заявился в Министерство. Она хорошо помнила тот день, когда он возник перед ней из ниоткуда и попросился работать в отделе Магического правопорядка на самой низшей должности. Он был одним из первых людей в Британии, кто стал «её» человеком, и уже через несколько лет Колин Криви стал её личным помощником.       И, несмотря на его непомерный фанатизм в отношении Гарри Поттера и всего с ним связанного, Аяно всё чаще думала о том, что доверила бы этому беспокойному парню свою жизнь.       — Ты именно там, где и должен находиться, — сказала Аяно. — То, что Нотт так недальновидно себя повёл, навлечет неприятности в первую очередь на него, а не на тебя. Кончилось время, когда всем заправляли чистокровные выскочки, и то, кто твои родители, сейчас мало где имеет значение. Ну, если только ты вдруг не задумаешь жениться на девушке благородных кровей... это может быть непросто. Но суть не в этом. Несправедливость в мире будет всегда, что бы там не говорили Поттер или Грейнджер, но так вышло, что сейчас взгляд мировой общественности значительно изменился. Те, для кого это важно, никогда не забудут о том, кто ты, а потому твоё происхождение сейчас — твоё оружие. Научись им пользоваться.       Колин внимательно смотрел на Аяно, после чего вдруг скривился.       — Всё это звучит как-то... по-слизерински, — не найдя более подходящего слова, пробормотал он.       Аяно не сдержала понимающей ухмылки. Наверное, только Колин Криви, не являясь её близким другом по сути, мог её развеселить.       — Лишним не будет, — сказала она. — Ступай. С Ноттом я разберусь. Отнесешь ему моё новое поручение.       Колин, который уже поднялся и направился к выходу, резко остановился и с неверием перевел взгляд на свою начальницу. Он явно не ожидал, что она так скоро пошлёт его обратно к тому, кто всего час назад с визгом выгнал его из кабинета.       Аяно расплылась в ехидной ухмылке.       — Что, Гриффиндор, трусишь? — поинтересовалась она, на что рыжий тут же вспыхнул.       — Ещё чего! — возмутился тот и покинул помещение с хлопком двери.       Аяно вернулась к бумагам, улыбаясь ещё какое-то время, пока не почувствовала характерное жужжание в своём наушнике. Щелкнув пальцами, она вошла в диалог со звонившим, внимательно выслушивая его просьбу.       — Мне что, заняться нечем? — сказала она спустя время. — Я говорила Биллиусу, как важно найти общий язык с китайской делегацией, и теперь ты предлагаешь мне самой улаживать этот вопрос? Разбирайся со своими подчиненными сам.       Аяно надавила пальцем на наушник, прислушиваясь к голосу, исходящему от него с непроницаемым лицом.       — Меня это не интересует — это ваша работа, — спустя минуту ответила она, переводя взгляд на загоревшийся экран магического ноутбука на рабочем столе. — Не забывай, что ты у меня и так в долгу, Маклагген, месяц именно я погасила скандал в Австралии с участием твоих идиотов. Так что отныне разбирайся со своими проблемами сам. А сейчас, извини — у меня важный звонок.       Аяно щелкнула пальцами, не дослушав речь на другом конце провода и приняла входящий с ноутбука. Экран тут же загорелся черным, а в следующее мгновение кабинет наполнил громогласный ор:       — Детка, привет!       Аяно, поморщившись, убавила громкость динамика, надеясь на то, что мужчину с экрана никто не услышал за пределами помещения.       — Что, опять врубила на всю? — усмехнулся Оливер Вуд, влезая в экран так сильно, что Кавагучи могла рассмотреть как следует темные глаза своего мужчины. — Впрочем, я сам путаюсь во всех этих магловских примочках.       — Ни в чем я не путаюсь, — устало вздохнув и откинувшись на стуле, ответила Аяно, на мгновение прикрывая глаза. — Вчера конференция была с Расмусом — тот всё никак не может разобраться с громкостью со своей стороны. Приходится увеличивать громкость на полную.       — Опять сидишь допоздна в своём Министерстве? — нахмурился Оливер.       — Я надеюсь стать заместителем главы Международного магического сотрудничества, Олли, — проговорила Аяно, раскачиваясь на стуле. — В последнее время работы слишком много.       — Это что, когда я вернусь домой с тура, ты тоже будешь сидеть там до ночи? — возмутился Вуд. — Я так не играю!       Аяно мягко улыбнулась, чуть наклонив голову вбок.       — Когда ты вернешься, я возьму отгул.       Оливер расплылся в удовлетворенной улыбке, почесав свою темную бородку, которая была недавним новшеством её мужчине. Аяно с трудом сохраняла невозмутимое выражение лица, когда смотрела на него по ту сторону экрана, потому что страшно скучала, когда он находился в зарубежных турах.       — Ты как, уже читала Пророк? — поинтересовался Оливер, почесывая бородку.       — Нет, а что там? — спросила Аяно, сразу припоминая странную реакцию Колина на её вопрос о газете.       — Да Скиттер снова раскочегарилась в твою сторону, — фыркнул Оливер. — Ну и по мне прошлась немного. Хочешь знать, какое прозвище она мне дала?       — Ну?       — «Костыль для железной леди», — ответил он со смешком, после чего посерьезнел. — У старушки явно деменция.       Аяно повела плечом, сложив одну ногу на другую. Металлический изящный протез блеснул в полах угольно-черной мантии.       — Дай угадаю, — медленно проговорила она. — Вся претензия плывет от моего японского происхождения? Или из-за того, что я выступила за ужесточение регистрации для прибывших в Британию?       — И то и то, — горько сказал Оливер.       — Ну а ты чем провинился? Тем, что ты бесхребетный жених, который не может угомонить свою женщину?       Вуд улыбнулся и прищелкнул пальцами.       — Ты проницательна как всегда, детка, — сказал он, нисколько не расстроившись.       Аяно хмыкнула себе под нос. Она и Оливер давно научились относиться к таким нападкам с иронией, поскольку в глазах общественности они, как публичная пара, никогда не были идеалом для консервативного слоя населения. Они были парой уже почти семь лет, но до сих пор не считали нужным узаконить свои отношения, что уже некоторых доводило до трясучки, а уж тот факт, что Аяно уверенно продвигалась по карьерной лестнице, оставив суженного позади в позиции вратаря сборной Британии по квиддичу, и вовсе заставлял других недобро шипеть в их сторону.       — Ты только представь, если бы я работал под твоим началом, — мечтательно проговорил Оливер, плюхаясь с другой стороны экрана на диванчик. — Меня бы наверняка называли альфонсом, а тебя той, кто двигает любовников на удобные ей должности.       — Как удачно сложилось, что ты жить не можешь без квиддича, — заметила Аяно, на что Оливер с улыбкой салютовал ей стаканом с медовухой.       — Твоё здоровье, любовь моя, — сказал он, на что Аяно подняла свою глиняную пиалу с остывшим зелёным чаем, а после отпила. — Ты уставшая, — добавил он, снова приближаясь к экрану так, словно пытался в мельчайших подробностях рассмотреть лицо возлюбленной. — Кто тебя достает на этот раз?       — Маклагген пытается сесть мне на шею и свесить ножки, — мгновенно изменившимся тоном ответила Аяно. — Его бестолковые подчиненные вечно что-то портачат на этих ваших турах, а мне это разгребай. И как только этого идиота поставили на должность главы департамента магических игр?       — Сам удивляюсь, — хмыкнул Оливер. — Он и игрок всегда был посредственный, и начальник такой же. Я помню, как Гарри рассказывал, как тот у него вратарем был на твоём шестом курсе в Хогвартсе. Одно скажу — хорошо, что я это не видел.       — Ты судишь людей по тому, как они играют в квиддич или по тому, как о них отзывается вездесущий Гарри Поттер? — хмыкнула Аяно.       — В первую очередь о том, как об этих людях отзываешься ты, — честно ответил Оливер, на что та довольно улыбнулась.       — Не подлизывайся, — отозвалась Аяно, но не смогла сдержать смешка, на что Оливер с довольной улыбкой ответил:       — Не стал бы, если б не знал, что тебе это нравится.       В этот момент в дверь раздался стук, и Аяно подняла взгляд, приглашая войти посетителя. Когда дверь открылась и в неё вошел мужчина, она снова усмехнулась.       — Только помяни наргла, он явится, — изрекла она, косо взглянув на экран с изображением своего возлюбленного, лицо светилось любопытством.       — Речь обо мне? — поинтересовался Поттер, вопросительно взглянув на отвернутый ноутбук. Аяно повернула экран к нему, после чего услышала, как Оливер обрадовался своему давнему сокоманднику. Гарри приветственно махнул ему рукой и взглянул на Аяно.       — Я тут как раз по делу, — устало сказал он, присаживаясь напротив. — У меня к тебе просьба.       Аяно коротко вздохнула.       — Что за день? — сказала она. — Всем от меня что-то нужно.       — Я позвоню тебе позже, родная, — тут же сказал Оливер, и Аяно кивнула. — До встречи, Гарри!       — Ага, — он вновь махнул ему рукой, изобразив подобие улыбки, и Оливер, в последний раз взглянув на возлюбленную, отключился. Повисла неловкая тишина.       — Ну? — Аяно сцепила пальцы в деловитом жесте. — Что тебе от меня нужно?       — Мне надо знать, сможешь ли ты найти Еву Хейг и вернуть её сюда, — без предисловий сказал Поттер. — Кое-что вскрылось во время нашей экспедиции, и мне нужно, чтобы она на это взглянула и ответила на наши вопросы.       Аяно ничем не выразила своего удивления, опустив задумчивый взгляд к столу. Указательный палец прошелся по документам с её инициалами, задержавшись на них, после чего она взяла себя в руки и выпрямилась.       — И что же именно ты от неё хочешь, Поттер?       Голос Аяно был спокоен, но Гарри сразу же отметил это обращение — выражение его лица сразу стало деловитым.       — Мы получили показания Элизабет Шоу относительно преступлений братьев Маллиган и её собственных. Она согласилась пойти на сделку с Министерством в обмен на официальные показания. Она также указала нам на местоположение их убежища, которое сходится по описанию с тем местом, где Ева пробыла в заточении. Мне нужно, чтобы она, как свидетель, могла подтвердить эту информацию.       Аяно медленно откинулась на спинку, разглядывая Гарри. Она прекрасно понимала, что это часть их работы, и в таком положении у них не было особого выбора, кроме как пригласить Еву обратно в Британию, но осознание того, что ей снова придётся вернуть подругу прямиком в место, которое принесло ей так много боли, не давало покоя.       — Что такого ты накопал по Маллиганам? — поинтересовалась Аяно с оттенком подозрения. — Что такого важного может быть в показаниях Шоу и Евы спустя столько времени? Прошло шесть лет с тех пор, как Маллиганы погибли.       Гарри не растерялся.       — На кону слушание по смягчению условий содержания, — ответил он. — От этих показаний будет также зависеть, на сколько лет ей сократят пребывание в тюрьме.       Аяно, раскачиваясь на стуле, холодно хмыкнула.       — Допустим. Но с каких пор такими мелкими делами ты стал заниматься лично?       Он не успел ничего сказать, как Аяно выпрямилась и устремила на него испытующий взгляд.       — Ты напал на какой-то важный след, — сказала она. — Вероятно, настолько важный, что это потребовало не только твоего вмешательства, но и возвращения Евы. Не трать моё время, супер-важный мальчик, который выжил — эти истории ты можешь оставить для репортеров и собственных отчетов. Что ты раскопал на самом деле?       Аяно видела, что Гарри этому повороту событий не обрадовался. В его планы явно не входило откровенничать, но оттого японке лишь больше хотелось докопаться до правды.       — Скажем так, — Гарри вдумчиво подбирал слова. — Для нас это последний шанс докопаться до истины.       — Для нас, это для кого?       — Со временем узнаешь. Даю слово.       Аяно сощурилась, внимательно глядя в невозмутимое лицо Гарри, а тот явно не собирался говорить больше. Она снова ощутила, словно становится чьей-то пешкой в игре, но иного выбора на этом этапе у неё не оставалось.       — А дать слово о том, что это не пошатнет состояние Евы, ты в состоянии? — осведомилась она.       Гарри с легким раздражением качнул головой.       — Видишь ли, в чем загвоздка, — начал он изменившимся тоном. — Нам почти двадцать пять, и у всех у нас есть обязанности, от которых никто не имеет права убегать. Нет, я не стану давать тебе такого обещания, и, честно говоря, этот вопрос для меня второстепенной важности. Я пришел сюда не спрашивать твоего разрешения в её поисках, а найти возможность облегчить эту задачу. И если ты не собираешься сотрудничать со мной в этом вопросе, то я трачу свое время.       Аяно едва различимо улыбнулась, но теплоты в этой улыбке не было и подавно. Она сделала неопределенный жест рукой — это заставило глиняный чайник материализоваться в воздухе, после чего Аяно своими руками разлила обжигающе горячий зеленый чай. Тонкая струйка медленно наполняла старинные пиалы, выталкивая последние остатки терпения в госте.       Отставив чайник, Аяно накрыла изящной рукой пиалу и протянула её Гарри. Помедлив, тот принял её, и только после этого Аяно взглянула ему в глаза.       — Отцовство сильно на тебе сказалось.       Гарри так и застыл с протянутой рукой, тогда как невозмутимая Аяно взялась за свою пиалу, разглядывая её содержимое.       — По моим наблюдениям мужчина после появления ребенка в доме становится мягче, но для тебя это явно в новинку. Слишком много людей вокруг, слишком много ответственности. Это не может не испугать. Я могу понять.       Она отпила немного чая и подняла взгляд на собеседника, обжигая его гарью черных глаз.       — Никогда не разговаривай со мной в подобном тоне, — тихо, но очень четко сказала Аяно. — Я не часть твоей структуры и не стану терпеть подобные выходки.       Гарри Поттер долго и оценивающе смотрел на неё, прежде чем продолжить разговор:       — Я сказал только то, что является правдой. У меня нет времени на то, чтобы заботиться обо всех подряд. Мы прошли одну войну, и шрамы остались у всех.       — Очевидно, ты не рассчитал свою выдержку, — заметила Аяно, пригубив из пиалы. — Но у меня всегда останется достаточно времени на то, чтобы уделить его всей своей семье.       Разговор явно складывался явно не так, как ожидал Гарри Поттер — это заставило его отставить пиалу в сторону.       — Ева Хейг не поблагодарит тебя, если будет отсутствовать следующие несколько недель во время всего происходящего.       Эта фраза привлекла внимание Аяно, но не более того.       — Блеф, — отозвалась она.       — Ты не знаешь этого наверняка.       — Верно. А это значит, мы возвращаемся к моему изначальному вопросу, — Аяно выпрямилась, глядя на собеседника. — И, если я не узнаю ответа на этот вопрос, можешь и вовсе забыть о попытках разрушить жизнь членам моей семьи. Так что такого ты накопал, Поттер?       Обстановка была накалена до предела. Аяно и Гарри пронизывали друг друга недобрыми взглядами, но в то же время оба осознавали, что им приходиться считаться с влиянием друг друга. Это молчаливое сражение продолжалось бы до тех пор, пока кто-то из них не отвел бы взгляд.       В конце концов Гарри Поттер устало смежил веки.

***

      Фред Уизли просунул пальцы под очки и с силой потер глаза, после чего выпрямился в кресле и ощутил, как в пояснице что-то щелкнуло. Это заставило его устало вздохнуть, и возвести уставший взгляд к потолку.       Фреду двадцать семь, но он чувствует себя на десять лет старше. Он мастерски создает видимость бодрости, но в редкие времена чувствует, что готов плюнуть на всё и уйти в заслуженный отпуск, которого у него не было уже несколько лет. Но каждый раз, глядя на кипу дел в магазинах, он сразу находит в себе дополнительные запасы энергии и продолжает крутиться, словно белка в колесе. Фред смотрит в искривленное отражение в металлическом корпусе будущего хита во «Всевозможных вредилках», подмечая поросшее небольшой щетиной лицо и темные рыжие волосы, небрежно собранные резинкой сзади. Время было за полночь, но работы было всё ещё уйма. Он определенно устал.       Жизнь его шла своим чередом. Полгода назад он, наконец, продал небольшой дом, в котором ранее надеялся построить новую жизнь, и вернулся в квартирку над первым магазином — правда пришлось повозиться, чтобы она перестала походить на склад мусора и забытых вещей. Этот переезд он принимал бодро и без уныния, убеждая себя в том, что это временно, и дабы не думать о происходящем слишком часто, с головой ушел в работу. Лет пять назад Фред открыл новую точку в Шотландии, которую временно доверил неугомонному Ли Джордану и, самое сложное, в Ирландии, куда ему приходилось наведываться чуть ли не дважды в неделю, поскольку закрепиться там было непросто — но он очень упорствовал.       Фред часто наведывался к матери с отцом и был неплохим дядей — племянники его обожали. Шестилетняя малышка Мари-Ви души в нём не чаяла, тогда как Джеймса Фред без конца баловал, словно чуял в подрастающем малыше родственную душу. Годовалый сорванец недавно научился ходить, и Джинни без конца присылала ему колдографии, на которых пухлый малыш в зацикленной съемке успевал разбить вазу или ускакать на кривых ножках за очаровательным биглем Поттеров. Фред рассматривал эти снимки с усмешкой, а затем откладывал в сторону и уходил в работу с задумчивым выражением лица и двойным усердием — да так, что не замечал, как время убегало за полночь.       Вот и сейчас, когда Фред услышал щелчок двери внизу и чьи-то неспешные шаги, то быстро очнулся от размышлений и преодолел секундный приступ паники. Рон иногда наведывался к брату даже посреди ночи, что означало только то, что они с Гермионой поцапались, и тому нужно было где-то перекантоваться. В такие моменты Фред даже немного завидовал младшему брату, ведь несмотря на разность характеров этих двоих они всё равно признавали нужду друг в друге и не готовы были отказываться от того чувства, что связало их когда-то.       Но и идеальными эти отношения не назовешь.       Когда Фред услышал приближающиеся по лестнице шаги, он ухмыльнулся самому себе, но от работы отрываться не стал.       — Что, Гермиона, наконец, узнала про твой запас ложечницы под кроватью? — громко спросил он, предвкушая возмущенный рассказ Рона о том, как его спалили. — Я ведь говорил, что это самое тупое место для хранения!       — Жаль тебя расстраивать, но ничего, кроме «Never let me down» и «Mutter» она бы там не нашла, — раздался голос, не принадлежащий его брату.       Фред замер. На чудовищно короткий миг он решил, что ослышался, и это заставило его выпрямиться. Нервы взвились в считанные секунды, сердце колотилось где-то в области горла, но, стоило ему обернуться, как он понял — глаза его обмануть не могли.       Это был вовсе не Рон.       Осознание медленно наполняло его мысли. Фред вспомнил, что не менял пароли с того самого момента, как он и Джордж начали снимать это помещение под аренду магазина, и потому он совсем забыл, что беспрепятственно войти сюда мог ещё один человек.       Фред молча разглядывал гостя. Его пальцы незаметно соскользнули с рукоятки волшебной палочки, после чего он, глубоко вздохнув и поправив грудки жилета, поднялся с кресла и направился к дверям. Фред надеялся, что его походка не выдавала его волнения, но внутри него бушевали такие эмоции, что в какой-то момент его должно было прорвать.       Он замер на пороге, а гостья вскинула голову. На её лице тоже не было улыбки, но взгляд всё ещё отдавал знакомой теплотой.       Плохо скрывая своё волнение, Фред пробормотал почти со злостью:       — Ну и зараза ты, Хейг. Притащила, наконец, свой наглый зад?       Уголки губ Евы дрогнули — было очевидно, что и она с трудом скрывала свои эмоции. Прислонившись виском к дверному косяку, она произнесла более глубоким, но всё ещё знакомым голосом:       — Решила взглянуть на то, в какого обросшего тролля ты превратился.       Фред ухмыльнулся, после чего и Ева не могла сдержать кривой улыбки.       — Засранка, — тихо сказал он.       — Старик, — в тон ему ответила она, и в следующее мгновение они крепко обнялись. Фред втащил миниатюрную подругу в кабинет, и, посмеиваясь, приподнял над полом. Ева крепко стиснула его в ответ.       Они не виделись кучу лет. Ему снова немного за двадцать.

***

      Фред всё смотрел на Еву и никак не мог налюбоваться. Тот факт, что спустя столько времени она как в старые-добрые времена сидит на ковре его гостиной и рассказывает что-то о своём очередном путешествии не мог не вызывать дрожи в конечностях. Фред то и дело прикладывался к бокалу с медовухой, слушая вполуха и больше разглядывая гостью.       С тех пор, как шесть лет назад Ева покинула Англию, она очень изменилась. Вытянулась, немного осунулась и обзавелась копной светлых волос после снятия заклинания Арки. Фред никогда не видел её с распущенными волосами с тех пор – она всегда собирала их в очень растрепанную вариацию «ракушки» с вечно торчащими прядями, но ему определенно нравился этот хаос на её голове. Новая Ева казалась более сдержанной и спокойной — это чувствовалось в неуловимых движениях кистей рук, поворотах головы и даже походке, однако Фред догадывался, что за всем этим образом скрывался совершенно оторванный от привычной когда-то жизни человек.       Ева повзрослела и поменялась.       — Я решилась отправиться в Африку, — уже час она в подробностях рассказывала о своих бесконечных путешествиях. Её голос приобрел легкий немецкий акцент, поскольку большую часть времени Ева проводила в Германии, и это резало слух. — Полтора года назад. Долго уговаривала себя на этот шаг, но в конце концов осмелилась. Побывала в тех местах, куда мы ездили с бабулей, узнала много всего нового. А затем, — она запнулась на миг, но продолжила тем же сдержанным тоном, — я направилась в то самое поселение, которое уничтожили Маллиганы. Точнее, в то место, где оно было когда-то.       Ева всё-таки замолкла, разглядывая узоры на ковре.       — И что там было? — спросил Фред, внимательно глядя на неё.       — Ничего, — ответила она, выпрямляясь. — То же, как и с домом моих родителей — лишь крохотные детали, которые могли бы дать отдаленное представление о картине в целом. Там практически пустырь. И это даже хорошо.       Фред обратил внимание на то, как она принялась теребить самодельный браслет в этническом стиле, и это дало ему понять, что что за этими словами кроется что-то другое.       — Я пробыла в Африке чуть больше года, пока не получила известия из Бухареста, — продолжала Ева свой рассказ. — Миссис Дэреш, моя бабушка по материнской линии, скончалась, и женщина, которая за ней ухаживала, дала мне об этом знать. Я недолго побыла там, после чего вернулась во Франкфурт, и уже там застала Аяно. Она мне рассказала, что происходит, и вот я здесь. Думала зайти к тебе завтра утром, но... не смогла побороть искушение. Прости за поздний визит.       — Всё правильно сделала, — сказал Фред. — Завтра у меня был бы завал, а так я могу с чистой совестью прислать Рону весточку, чтобы притащил свой зад с утра пораньше. Коли уж сейчас уже два ночи, завтра я планирую выспаться.       Ева коротко улыбнулась и залпом осушила бокал, принадлежавший ей несколько лет назад.       — Что им от тебя требуется? — серьёзно спросил Фред, разглядывая лицо подруги. Та потупила взгляд, прекратив улыбаться, однако голос её оставался ровным.       — Уже завтра отправимся в убежище Маллиганов, которое они откопали, — сказала Ева, ведя пальцем с чёрным лаком по ободку бокала. — Там я должна дать показания о том, что это действительно оно и есть. А после — не знаю.       Она помолчала какое-то время, после чего подняла взгляд на Фреда.       — Есть идеи, что за этим стоит? — спросила она.       Фред и сам ломал голову над этим вопросом, поскольку чуйка подсказывала ему, что что-то в этом деле нечисто, и судя по всему Ева испытывала схожие ощущения. Ему не давал покоя тот факт, что Гарри зачем-то понадобилось возвращать Еву для чего-то незначительного вроде давнишнего убежища Маллиганов. И даже неожиданно расколовшаяся в чем-то Элизабет Шоу не казалась значимой персоной для того, чтобы Гарри шел просить помощи у Аяно.       Назревало что-то очень подозрительное, и Фред чувствовал, как его ощущения накалялись до предела.       — Никаких, Снежок, — честно ответил он, вздохнув. — Но мне и самому интересно.       Ева побуравила его внимательным взглядом, но быстро сдалась.       — Во сколько это всё начинается? — поинтересовался Фред.       — В десять.       — Как всегда рано, — хмыкнув, сказал он. — Придется поднимать зад ни свет, ни заря.       — Ты хотел выспаться, — напомнила Ева.       — Да плевать, — отмахнулся Фред. — Я бы пошёл, даже если бы не спал двое суток... хотя если три, то уже задумался бы.       Ева снова пронизывала его своим невыносимым взглядом, пока в конце концов не опустила подбородок, безмолвно соглашаясь. Фред поглядывал на неё с задумчивым выражением лица, роясь в собственных мыслях на этот счёт, после чего залпом осушил бокал.       — Лучше расскажи о себе, — проговорила Ева. — Даже до меня дошли последние новости, о которых ты ничего не рассказывал.       Фред мгновенно расплылся в искусственной ухмылке — с этим выражением лица он привык раз за разом отвечать на бесконечные вопросы о неудавшейся личной жизни.       — Да, мы с Анджи развелись, — устало сказал он. — Уже давно.       Ева внимательно смотрела на Фреда, и тот понял, что без подробностей тут не обойтись. Это заставило его вздохнуть, но заговорил он почти равнодушно:       — Всё банально. Мы то сходились, то расходились… пока в конце концов не решили пожениться. На неё сильно давили её родители, да и я думал, что это что-то поменяет, но в конечном счете мы и года не продержались. Я думаю, мы наскучили друг другу ещё до брака, а когда у неё случился выкидыш, — Фред шумно втянул воздух, — это стало концом всему. Мы друг на друга смотреть не могли. Как раз в этот период ей предложили вакансию в составе «Лис», она согласилась… и там встретила своего нынешнего мужа.       Фред ни разу не взглянул на Еву, пока рассказывал свою дурацкую историю — всё время он разглядывал переливы алкоголя в граненном бокале.       — Я знаю, что недавно она стала матерью, — закончил Фред. — С виду она счастлива, и я за неё рад. Всё рано или поздно приходит в норму.       Закончив свой рассказ, он залпом допил остатки медовухи. В глазах немного поплыло, но Фред держался молодцом. Он глянул на Еву, которая наблюдала за ним очень внимательно.       — Мне очень жаль, Фред, — совершенно серьезно сказала она. — Это отстой. Я знаю, как много для тебя значили эти отношения и сама Анжелина.       — Забей, — деланно-равнодушно сказал Фред. — Иногда так бывает. Я в норме.       Но Ева продолжала слишком внимательно рассматривать его, и тот понимал — она ему не поверила. Фред и в самом деле считал, что пережил этот этап, но рассказывать об этом кому-то снова до сих пор было неприятным, потому что развод с Анжелиной в своё время ударил по нему сильнее, чем он когда-либо мог бы это предсказать.       Но больше всего на свете он не любил показывать это другим людям, даже самым близким.

***

      Ева неотвратимо, но с трудом разлепила глаза в половину восьмого утра на следующий день. Голова гудела так, словно внутри у неё обосновалась стая жужжащих шмелей, и, зажмурившись, она застонала. Немного придя в себя, Ева не без испуга обвела взглядом комнату, но довольно быстро вспомнила события минувшего вечера.       Медовуха, Фред, холодок по полу, запах сигарет, тихая музыка и первый рассвет за окном. Они говорили и говорили до половины четвертого утра, пока не почувствовали, что засыпают прямо на старомодном ковре.       Зажмурившись, Ева потянулась и села, ощущая резкую головную боль. Старый-добрый Патрик заполз на её голову в качестве какого-то невесомого и прохладного тюрбана, что сразу же дало облегчение. Наверное, им всё же не стоило так много пить.       Взмахнув палочкой, Ева ловко поймала летящий к ней пузырёк, после чего поднялась на ноги и сорвала крышечку. Живительный эликсир мгновенно убрал головную боль и придал ясность ума, после чего Ева облегчённо выдохнула. Как никогда за последние месяцы ей нужно быть в адекватном состоянии.       Попивая эликсир, Ева, наконец, позволила себе оглянуться. В миг, когда она встретилась с Фредом, фокус её внимания был сосредоточен только на нём, однако сейчас она могла позволить себе эту слабость.       Когда Аяно сама приехала во Франкфурт, где Ева обрела очень отдаленное подобие того, что люди называют домом, внутри неё что-то перевернулось. За прошедшие годы Ева никогда не возвращалась в Англию, предпочитая видеться с друзьями за пределами страны, но, когда Аяно попросила её вернуться ради чего-то, связанного с Маллиганами, она и не думала ей отказать. Ева чувствовала всеми своими обостренными инстинктами, что в ближайшие дни будет происходить что-то, что в очередной раз может перевернуть их жизнь. И если за себя она давно перестала беспокоиться, то оставить Аяно, Оливера и Фреда разбираться в этом одних она не имела права. Страх пронизывал её раскаленной иглой, и из-за этого она готова была вернуться к исходной точке, хоть и не хотела сюда приезжать.       Ева сразу почувствовала, когда вернулась домой – её легкие наполнил тяжелый влажный воздух, который она не смогла бы спутать даже с завязанными глазами. Её родина была пропитана тяжелым смогом пасмурного неба, который давил собой большую часть времени, но Ева так любила и ненавидела эту несолнечную, туманную долину, что по её коже роем бегали мурашки.       Настоящее тепло здесь хранилось в домах близких, с которыми Ева сумела удержать отношения на расстоянии. Потому, не сумев побороть искушение, она ворвалась сюда среди ночи, почти уверенная в том, что Фред примет её с распростёртыми объятиями.       Вот почему сейчас Ева разглядывала комнатку с тяжелым трепетом внутри.       В гостиной над его магазинчиком почти ничего не изменилось, разве что старый и разваливающийся диван Фред заменил на новый — цвета насыщенного желтка. Ева помнила, как на старый они постоянно проливали алкоголь, когда устраивали посиделки втроем, поэтому не было ничего удивительного в том, что Фред поспешил от него избавиться. Два массивных кресла оставались неизменными, немного грязноватый камин выглядел отреставрированным, а рядом с ним стоял низенький столик с проигрывателем и множеством пластинок. Ева только сейчас обратила внимание на то, что новенький виниловый проигрыватель заменил старый — она хорошо помнила, как братья когда-то мучились с ним. С видом знатока она подошла к стойке, рассматривая его лакированный корпус с неподдельным интересом. Взгляд её сам собой перешёл на стопку пластинок... и она испуганно отступила.       Сердце забилось где-то в области горла, но в этот раз увиденное не было плодом её воображения. В стопке она заметила пластинку, упакованную в крафтовую упаковку.       Ева забыла, как дышать, вглядываясь в эту вещь с немым ужасом. Разум подсказывал ей, что первая её мысль просто не совместима с реальностью, однако страх всё ещё был живучим. Пронзительные звуки давно забытой мелодии проникли в голову, и стало нечем дышать. Сглотнув образовавшийся в горле ком, Ева потянулась дрожащими пальцами к пластинке и вынула её из стопки других, после чего почти сразу сомкнула веки и раздраженно выдохнула. Она отступила, испытывая невыносимую тошноту от внезапного облегчения и злости на себя за собственные слабости.       Это не призраки прошлого шлют ей мелодии отца. Это всего лишь её собственная пластинка, которую она выпустила пять лет назад.       Ева провела рукой по лицу, и машинально опустилась на корточки около столика. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в конечном выводе — все три пластинки в оберточных упаковках, которые составляли часть коллекции Фреда, принадлежали ей самой, и это она же выбирала им стиль оформления из-за ассоциаций, которые прочно закрепились в неё в голове. Ева не задумывалась о том, что в какой-то миг может сама попасться на этот крючок, и это заставило её разозлиться на себя.       В попытках успокоиться Ева задумалась о том, что Фред каким-то образом откопал то, о чем она не говорила своим друзьям. Она писала музыку все эти годы, но страшно стеснялась открыть им то, что она выплеснула в этих работах. Фред же оказался более подкованным в том, что происходило в её жизни — он умудрился откопать всё это, но не сказать ей об этом ни слова. Ева скованно улыбнулась самой себе, мысленно стараясь уйти от тревожных мыслей и зафиксировать фокус внимания на этом, а не на негативных воспоминаниях.       Ева вновь сомкнула веки, глубоко вздыхая. Хоть она и готовилась мысленно вернуться сюда, эти места даже спустя шесть лет отзывались тупой и ноющей болью по всему телу. Этот приезд будет непростым, но она пообещала себе, что справится, как бы сложно это не было.

***

      — Аяно, останови её, Мерлин, останови!       Мужской крик, сорвавшийся на визг, до сих пор заставляет кровь в жилах стынуть. Хватка тонких пальцев онемением отдается в предплечьях. Ева не помнит ни того, как попала сюда, ни того, что было часы назад.       Она до сих пор видит мертвенно-белое лицо Джорджа перед собой, когда визжит на Аяно:       — Пусти!       Голос оборвался, превратившись в хриплый рев, но Оливер, обогнув остолбеневшую японку, схватил Еву в тиски и отдернул от ограждения. Ледяной ветер протестующе взвыл, хлестнув её собственными волосами по лицу, и это заставило её взбрыкнуться.       Ева точно знала, что должна сделать, потому что давно смирилась с тем, что должно было произойти. То, что Одри не смогла завершить то, что начала очень давно, не имело теперь никакого значения, потому что Джордж погиб.       Джорджа больше нет.       Ева извивалась в крепких тисках Оливера, сгорая от невозможности объяснить им всю безысходность их намерений, а в голове эхом звучал совершенно другой, чужой голос.

— Пообещай мне, что будешь жить. Это будет непросто, но ты должна пообещать мне это несмотря ни на что.

      В тот миг она ещё не знала о том, что хозяин этих слов был замешан в смерти Джорджа. Наверное, если бы Ева знала всю правду, ни Оливер, ни Аяно уже не смогли бы помешать исполнить задуманное.       От ужаса и безысходности Ева завизжала так, словно больше всего на свете мечтала вытравить из головы этот голос, уговаривающий жить.       Нахмурившись, Хейг моргнула, выпадая из гнета воспоминаний, и втянула в себя последний зловонный дымок. Морской и прохладный ветерок дохнул в её лицо, и она поморщилась, бросая окурок в траву, а после подняла тяжелый взгляд на потрепанную хибарку, которую никогда не надеялась больше увидеть. Как и в первый раз через долгую разлуку, её сердце совершило неприятный кульбит, подскочив к горлу.       Стоило ей оказаться в этих знакомых местах, внутри что-то сжалось в каменный узел — с новой, непоколебимой силой.       Они действительно нашли чертов дом Маллиганов.       — Ты готова?       Ева кивнула, не глядя на Фреда.       За все минувшие года Ева успела увериться в том, что эта часть её прошлого окончательно канула в лету: Маллиганы, как и её отец, погибли, и только они знали дорогу в это место. У Евы не было никаких шансов добраться сюда самостоятельно.       Однако прошлое вновь всплыло в тот миг, когда этого никто не ждал.       Ева направилась навстречу к нему с обреченным смирением.       Когда ей предстояло переступить его порог, коленки немилосердно затряслись, но Ева сделала этот злополучный шаг, останавливаясь в дверях. Она забыла, как дышать. Обстановка внутри почти не изменилась, разве что толстый слой грязи и пыли покрывал каждую горизонтальную поверхность. Ева озиралась по сторонам, разглядывая грязную и разгромленную кухню, в которой была от силы пару раз, а затем медленно углубилась в дом. Небольшой коридор вёл к заветной красной двери, но по сторонам было слишком много помещений, чей смотр вызывал трепет в области живота.       Ванная. Сюда Редсеб затащил её, когда она готова была чокнуться взаперти. Зажимая её в тисках, он ступил под ледяные струи воды вместе с ней, пока Ева визжала от всепоглощающего ужаса и холода.       Комната близнецов. Ева никогда раньше в ней не была, даже когда за её перемещениями по дому перестали следить. Она была на удивление аскетичной и ничем не привлекала внимания, словно этой комнатой братья вообще не пользовались. Ева обратила взгляд на старенький проигрыватель, с удивительной точностью представляя, как Редсеб сидел здесь и слушал всю музыку, написанную её отцом. Слушал, хрустя оберточной бумагой, и размышлял над своими хитроумными планами — как бы причинить людям вокруг больше боли.       Перед комнатой, которую выделили ей самой, Ева застыла, поджав губы. В этот раз её никто не трогал, и она, стиснув челюсти, открыла дверь в неё рывком, с поглотившим отчаянием перемещаясь назад во времени.

— Спи. Ты в безопасности.

      Судорожно вздохнув, Ева всматривалась в грязнущую кровать, всё такой же открытый шкаф с вываленным на пол барахлом, письменный стол, на котором несколько лет назад валялся обдолбанный псих.

— Как прогулялась с моим братом? О чем болтали?

      Ева зацепилась взглядом за насечки, которые делала на забитом досками окне в надежде сосчитать дни своего заточения, и почувствовала легкое головокружение. Она обхватила локти, разглядывая помещение, и отдельные отрывки воспоминаний атаковали её с непростительной силой.       Ева бросается с гипсовым бюстом на Иизакки, после чего он жестко её избивает.       Редсеб выносит обездвиженную её на руках, чтобы насильно затащить в душ.       Ева вопит на призрачного Сириуса и проклинает его в порыве неконтролируемой ярости.       Редсеб допрашивает её о только что погибшей Аяно. Редсеб приносит ей книги. Обкуренный Иизакки тащит её за волосы в комнату с красной дверью. Ева судорожно молится о том, чтобы вернуться к Джорджу после ночного кошмара.       Ева растерла ладонями лицо в надежде успокоиться и остановить поток всех этих ненужных и болезненных воспоминаний, но ей не становилось лучше. Воздух неумолимо покидал лёгкие, а рот наполнился тошнотворной слюной. И именно в этот момент очень вовремя рядом оказался Фред, схвативший её за плечи и удерживая в равновесии. Кто-то в коридоре окликнул их, но Ева различила только голос Фреда:       — Свали нахер!       Она уткнулась в его грудь, с силой зажмурившись, но Фред оттянул её от себя, зажимая лицо в ладонях.       — Ты в безопасности, — заговорил он, легко похлопывая её по щекам. — Я здесь, слышишь? Дыши.       Ева испуганно вцепилась в его запястья, но Фред лишь вымученно улыбнулся.       — Просто дыши, Снежок. Дыши.       Он шумно и глубоко задышал, и Ева по инерции начала за ним повторять. Очень медленно сознание начало к ней возвращаться, а грудь наполнилась живительным воздухом. Ева всё смотрела на Фреда, ощущая холод на влажных щеках, и то, как свело судорогой пальцы.       — Всё хорошо, — приговаривал Фред, но Ева впервые слышала такую непривычную обеспокоенную интонацию в его голосе. Сердце всё ещё колотилось в диком ритме.       — Прости, — выдавила она на одном дыхании. — Прости.       — Ничего не говори, — твёрдо сказал Фред. — Всё нормально. Просто дыши.       Ева продолжала глубоко дышать, глядя на него, после чего наконец-то почувствовала облегчение. Ей не стало спокойнее, но она ощутила, что в состоянии это контролировать. Не спрашивая разрешения, Фред притянул девушку к себе, и та поддалась его напору.       Ева смежила веки, проваливаясь в другие воспоминания, где ревущую навзрыд её Фред так же обнимал в попытке удержать её в ментальном равновесии. Ева стиснула пальцы на его кутке, прижимаясь к нему с глухим отчаянием, и постепенно ощущала, как ритм сердца очень медленно, но уверенно приходит в нестабильную норму. Если бы Фреда здесь не было, она бы уже чокнулась.       Ева не знала, сколько они стояли так, но через некоторое время тишину разорвал требовательный отклик мракоборца. Ева отпрянула от Фреда почти сразу же, стараясь избегать зрительного контакта, но тот ободрительно стиснул её плечо, направившись следом, и Ева почувствовала себя спокойнее.       — Ты в норме? — тихо спросил он, и та коротко кивнула.       Оставалась злополучная комната с красной дверью, и её порог она переступала не без трепета. Кульминация всего этого болезненного сгустка располагалась здесь даже спустя так много времени: листочки «Круга» пожелтели и местами выцвели, некоторые обрывки и вовсе упали. Ева задержала взгляд на этом пугающем символе, но в этот раз воспоминания прошлого не затянули её в свою мерзкую пучину.       — Твою налево.       Фред прошёл вперёд в направлении к «Кругу», а Ева обвела внимательным взглядом помещение, получая первые догадки. В комнате находился Гарри Поттер, который стоял в углу помещения и говорил с кем-то. Стоило Еве зайти в гостиную, как взгляды присутствующих обратились на неё.       — Мисс Хейг, — к Еве обратилась одна из сотрудниц. — Меня зовут Лана Райс, и мне нужно задать вам несколько вопросов.       Ева дернула плечами — вроде как согласилась, и та принялась за свою работу. В свою очередь та старалась не смотреть ни на кого, кроме мракоборки.       Как и многих в этом помещении, эта часть дома вызывала интерес — Ева догадалась, что возможно это панно могло предстать перед ними в виде какого-то тайного шифра, в котором запрятано ужасающее проклятие или что-то в этом роде. Даже Гарри Поттер, который всё это время разговаривал со своим сотрудником, на отклике Фреда поднял взгляд и остановил его на Еве.       Неужели они затеяли всё это только ради этого?       — Мисс Хейг, вы можете подтвердить, что этот дом является убежищем, которое когда-то принадлежало Редсебу и Иизакки Маллиганам? — спросила Лана.       — Да, — равнодушно ответила Ева. — Это оно.       — Вы находились здесь в заточении с осени 1997 года по зиму 1998 года, это верное утверждение?       — Верное. Я пробыла здесь где-то до января 1998-го года.       Мракоборка мельком взглянула на отчет, после чего снова посмотрела на Еву.       — Вы можете сказать, что это такое, мисс Хейг? — спросила Лана, и алое перо за её спиной принялось строчить что-то не левитирующем пергаменте.       Ева взглянула на панно почти безынтересным взглядом.       — Это «Круг», который раньше принадлежал близнецам Маллиганам, — ответила она. — Они же и были его создателями.       — Какое именно значение он несет?       Ева буквально слышала, как тишина в помещении стала невыносимой, и, предчувствуя разочарование всех присутствующих, ответила:       — Каждый обрывок из книги принадлежит конкретной жертве, которую они убили. Для них это было своего рода трофейной стеной — ничего больше.

«Круг — это всего лишь отражение моего пути. То, с чего всё началось; то, что мне пришлось сделать для исправления ошибок; и, наконец, то, чем всё закончится.»

      Ева качнула головой, выбрасывая это воспоминание.       Пошел к черту из моей головы. Как она и ожидала, обстановка в помещении мгновенно изменилась. Присутствующие мракоборцы выглядели по меньшей мере разочарованными, но Гарри продолжал внимательно смотреть на неё, будто бы он знал что-то, в чем хотел удостовериться.       — Откуда вы владеете этой информацией?       Ева вновь почувствовала на себе несколько внимательных взглядов.       — Иизакки Маллиган рассказал мне об этом, когда в очередной раз пришёл ко мне обкуренным, — ответила Ева. — Он любил приходить и изводить меня своими россказнями.       Ева обнаружила, что Фред уже оказался рядом и встал неподалеку. С ним его присутствием сразу стало как-то спокойнее. Тем временем волшебное перо сделало очередную пометку в левитирующем журнале, тогда как мракоборка махнула палочкой. Из ниоткуда возникла маленькая колба, и Ева, приглядевшись, ощутила пробежавший холодок по спине.       — Мисс Хейг, вы знаете, что это? — спросила сотрудница.       Ева перевела взгляд на Гарри, и тот кивнул, но это совершенно не помогло. В горле пересохло, потому что Ева не знала, чем для неё обернётся это правда. Они точно знали, кому принадлежит эта прядь волос. Вопрос только в том, чего они хотят этим добиться.       — Волосы? — уточнила она онемевшими губами.       — Он был прикреплён к середине этого бумажного панно, — ответ на этот вопрос был очевидным. — Вы знаете того, кому он принадлежал?       Ева вдруг почувствовала такую злость, что, взглянув в глаза Гарри, твердо сказала:       — Нет. Этого я не знаю.       Она начала догадываться, почему её на самом деле сюда позвали.       Ей задали ещё несколько не особенно компрометирующих вопросов, на которые Ева отвечала односложно и сухо. Фред, который тенью стоял рядом с ней, вопросительно смотрел на неё, но молчал — она подозревала, что свои вопросы он задаст позже. Сейчас же она больше всего мечтала исчезнуть из этого места, от всех этих людей и побыть одной. И как только допрос закончился, она пулей выскочила из дома, кутаясь в свою кожанку и ни с кем не разговаривая. Схожие чувства она испытывала, когда много лет назад она, кутаясь в куртку Сириуса, бежала навстречу тогда ещё теплому океану, и это паршивое чувство окончательно накрыло её с головой.       Ева скрылась в глубинах небольшого леса, быстро найдя нужную ей дорожку. Шла она сюда на чистом инстинкте, будто желала удостовериться в том, что всё это не являлось миражом. И хоть Ева и была здесь всего два раза, она без особого труда нашла выход к океану. Целую минуту она смотрела на неизменный вид холодного океана, снова проваливаясь в воспоминания многолетней давности. Это место было настолько неизменным, что вернуться в прошлое уже не казалось невозможной задачей. В него она окунулась так же, как много лет назад опустилась в этот океан в собственном сознании.       Руки Евы немилосердно тряслись, когда она пыталась выудить сигарету, а зажечь огонек щелчком пальцев казалось и вовсе непосильной задачей. Ева рыкнула со злобой и отчаянием, ненавидя себя, это место и свою чёртову жизнь.       Патрик вдруг превратился в огромный шарф со скандинавским орнаментом и с головой замотал её шею, спасая от пронизывающего ветра. Ева замерла на миг, неожиданно находя в себе небольшую точку равновесия.       Приближающиеся шаги немного сбили с неё спесь, выставив на первое место жгучее чувство стыда. Фред снова пошел за ней, хотя именно сейчас она хотела бы, чтобы её просто оставили в покое. Рядом с ним ей придется сдерживать себя, потому что меньше всего ей хотелось бы дать ему ложное представление о том, как прошли все её годы вдалеке отсюда.       Ева обернулась не без раздражения, с удивлением увидев перед собой не Фреда, а Гарри Поттера.       — Привет, — поздоровался он, но Ева, справившись с потрясением, молча отвернулась и вернулась к своему занятию.       Гарри её реакция явно не удивила, и он приблизился к ней, но та не обращала на него никакого внимания. Когда дрожь пальцев чуть поутихла, она сделала злополучный щелчок, и зловонное успокоение проникло в легкие. Только после этого она заговорила:       — С какой стати ты вдруг решил, что спустя шесть лет затишья я изъявлю желание вываливать подробности своей личной жизни на всеобщее обозрение, Поттер?       Гарри взглянул на неё и коротко вздохнул. Ева продолжила:       — Поразительно — ты устроил этот спектакль, ни моргнув и глазом. Ты и без моей указки догадался о том, что это чертово место принадлежит Маллиганам, но интересовало тебя явно не это.       — Прости, — спокойно отозвался Гарри. — Свидетельство о том, что это убежище принадлежит Маллиганам, в самом деле нужно было мне больше для отчетности. У меня почти не было сомнений в том, что показания Шоу правдивы. По крайней мере в этом вопросе.       Ева издала сиплый смешок, затягиваясь.       — Какая честность. Так и что ж тебя интересует на самом деле?       Гарри взглянул на неё.       — Элизабет Шоу была одной из самых молодых последователей Волан-де-Морта. Она всё делала, чтобы получить Черную метку, хотя так и не получила её. Шоу на год старше тебя, и вроде как искренне раскаивается в том, что сделала когда-то. Взамен на ценные показания она хочет, чтобы суд пересмотрел дело об условиях её содержания.       — Мило. Какие такие ценные сведения эта идиотка может знать, чтобы ты принял решение устроить весь этот цирк?       — Шоу была помешана на Маллиганах, — заметил Гарри. — Во времена её услужения Волан-де-Морту ей пришлось изрядно попотеть, чтобы узнать их подноготную, поскольку тот приказал ей выследить их. Благодаря стараниям Шоу им удалось вернуть в свои ряды сбежавшего Иизакки Маллигана. Ей также удалось узнать много интересных фактов, связанных с ними и твоим отцом.       Ева почувствовала дрожь в пальцах, поднося сигарету к губам. Она уже догадалась, что Поттер каким-то образом получил доступ к частичной информации о её семье, которую она молчаливо хранила все эти годы.       — Ты не ответил на мой вопрос.       Гарри держал довольно продолжительную паузу, прежде чем заговорил вновь. Ева уже начала чувствовать дрожь во всем теле, потому что будто ощущала, что следующие слова подействуют на неё сильнее, чем что-либо.       — Элизабет Шоу единственный свидетель последних минут жизни Джорджа.       Ева замерла, не донеся сигарету к губам. На какой-то очень чудовищный миг ей почудилось, что эти слова были слуховой галлюцинацией, однако эти слова то и делом эхом отдавались в голове, ядом проникая в самые глубины её сознания. Ева сомкнула веки, стиснув пальцы, и после глубокого вздоха медленно сказала:       — Какая чушь.       — Это не чушь, — сказал Гарри. — Я лично слышал все её показания на эту тему, но я должен удостовериться в том, что хотя бы половина из них правдива.       Ева плохо слышала всё то, что он говорил после. В её голове бесперебойным потоком мешались мысли о Джордже, её возвращении, Элизабет Шоу, об Астрономической башне, и о Маллигане. Балансируя на грани между отчаянием и здравым смыслом, она спросила только одно:       — Почему именно сейчас?       — Тюрьма сильно меняет людей, — отозвался Гарри через паузу, поглядывая на девушку. — Если садилась она туда помешанной фанатичкой, то время и заточение... ломают многие убеждения. Это стоит принимать во внимание.       Ева молчала, погружаясь в тяжелые мысли всё сильнее. Она вспоминала, как неистово искала кого-то вроде Шоу, чтобы выпытать все малейшие подробности смерти Джорджа, и как Фред следом остановил её от падения в пропасть. Ей понадобился ни один год, чтобы перестать терзать себя за то, что она оставила эти поиски, но стоило ей вернуться в родные просторы, как эту запекшуюся корочку разом содрали скальпелем. Ева смыкала веки, чувствуя невыносимое головокружение, нетерпение и страх.       Страх, что всё то, во что она успела поверить, может оказаться ложью.

***

      Ева проводила дни в задумчивости и молчании, пытаясь то помогать Фреду с магазином, то зависая в гостях у Аяно и Оливера. Мысли не покидали её неспокойную голову, и она часто не слышала того, что ей говорили люди вокруг, поскольку слишком глубоко уходила в свои мысли. Ева мучилась кошмарами прошлого, натыкаясь на места, где она и Джордж когда-то проводили время, с каждый раз это отдавалось ноющей болью где-то внутри. Когда она возвращалась, она больше всего боялась того, что история с нахождением дома Маллиганов будет как-то связана с Джорджем, и то, что это в конечном итоге так и вышло, выбило её из хрупкой колеи. Ева чувствовала, как разваливается на куски, без конца думая о происходящем.       Но настоящим испытанием для неё стал день, когда Фред объявил, что его семья жаждет увидеть её в «Hоре». Ева не подала виду, как её испугала эта перспектива, но и отказываться от неё не стала, не желая никого обидеть. Она подумала о том, что заставит Фреда напиться, как только они покинут это место. И чем больше, тем лучше.       Но как бы Ева ни старалась держать себя в руках, то, как она без конца дергалась при подготовке к трансгрессии, внимательный Фред уже не мог не заметить.       — Прекрати дёргаться, — не выдержал он. — Всё будет отлично. Тебе не о чем переживать.       Ева ничего не ответила, сцепив пальцы за спиной, но менее взволнованной она от этого не стала. Она не видела семью Фреда с тех самых пор, как уехала из страны шесть лет назад (в отличии от самого Фреда), и сам факт того, что она возвращается в этот дом, не мог её не нервировать. Ева боялась не только реакции домочадцев на её появление, но и тех чувств, которые могут застать её врасплох. Слишком много воспоминаний содержала в себе Нора, и Ева боялась расклеиться перед всеми, что повлекло бы за собой негативную реакцию. Пожалуй, людей она боялась всё же больше.       Фред несильно сжал её плечо, протягивая банку с порохом, что заставило её очнуться от размышлений. Паника достигла критической точки — Ева чувствовала, как дрожат её руки.       — Не дрейфь, Снежок, — совершенно серьёзно сказал Фред. — Я обещаю, что всё будет в порядке.       Ева что-то промычала в ответ, не поднимая на него затравленный взгляд, после чего зачерпнула горсть пороха и швырнула его в камин с мыслями «была — не была».       Ева никогда не умела приземляться из камина так, как это делали другие — она в очередной раз закашлялась во время полёта, а прекратился он её фееричным выпадом на колени.       — Горгулья меня раздери! — чей-то знакомый голос звучал довольно испуганно, но ей подали руку и помогли подняться. Ева охнула от боли в коленке, но всё же выпрямилась, чтобы увидеть первое знакомое лицо.       За тот период, что Ева не видела Билла, время его изрядно помотало, однако в целом выглядел он бодро. У него появились первые седые волосы в копне темно-рыжих густых волос, и небольшие морщинки у глаз — он без конца щурился, отчего ужасающие шрамы становились более выраженными. Одет он был менее ярко в сравнении с теми временами, когда он мог похвастаться серьгой в ухе, однако некоторые детали, вроде виднеющейся на шее татуировки, давали понять, что это время не кануло в лету. Но это было не самым главным. Билл смотрел на неё с улыбкой, и Еве хватило одного взгляда, чтобы понять — он смотрит на неё без укора, с теплотой в глазах, хоть никогда прежде они близки и не были.       — С возвращением, — просто сказал он, и вместе с этими словами из камина материализовался Фред — с гораздо большим изяществом, чем Ева.       — О, здорово! — удивился тот, увидев брата. — Не знал, что ты здесь будешь. Один?       — Привет. Да, Флёр ещё на работе, — ответил Билл, пожимая руку брату. — Маа, видимо, решила собрать небольшой семейный вечер. Джинни и Рон тоже тут.       Ева метнула взгляд на Фреда, но тот сделал вид, что не заметил этого — лишь опустил ладонь на её плечо, словно хотел воспрепятствовать зреющему побегу подруги. Зато Билл всё это заметил сразу.       — Не переживай, — сказал он, обратившись к Еве. — Они все знают, что ты будешь. Всё нормально.       Ей стало неуютно от того, какое внимание обращено на её внутренние переживания, но что самое неприятное — она и не могла их скрыть. Она вдруг поняла, что слишком сильно отвыкла от подобных компаний, а за пределами Англии у неё не появилось другой. Она слишком привыкла к тому, что до неё никому не было дела.       — Пошли, — предложил Фред, направляясь за братом, и Ева нехотя направилась следом, засовывая руки в карманы толстовки.       Чего Ева никак не могла предположить, так это того, что за всё ушедшие года здесь не поменяется вообще ничего. Она ступала по скрипящим половицам ватными ногами, снова ощущая себя так, словно упала в брешь во времени. В доме стоял тот же застоявшийся запах уюта — так пахнут дома, в которых круглые сутки кипит жизнь, на сковородах что-то шкварчит, по коридорам носится куча людей — каждый со своим уникальным запахом, а из форточек проникает запахи бесконечных лугов и влажной земли. Этим запахом были пропитаны стены, мебель и, наверное, даже сами люди, и Ева даже позволила себе остановиться, чтобы втянуть воздух полной грудью. Казалось невероятным, что этот дом ни капли не изменился ни внешне, ни духовно.       — Маа там рагу готовит, а мой желудок сейчас сожрёт сам себя, — поделился Билл Фреду, который следовал за ним. Тот посмеялся и, что-то говоря ему в ответ, скрылся за коридором, в то время как Ева замерла на месте.       Её внимание привлекли часы, на которые раньше они детьми всегда исподтишка любили поглядывать. Вместо стрелок пожелтевший от времени циферблат пересекали ложки с изображением членов семьи, а вместо цифр — место нахождения. Они стали невольным символом этого дома, олицетворяющим его назначение, и от взгляда на них Ева ощутила ком в горле. Она обратила внимание на то, что семью «ложечек» пополнило много новых членов семьи, но от неё не укрылось и то, что одной очень важной ложки здесь больше не было. И эта деталь заставила сердце совершить кульбит.       Еве снова семнадцать. Она видит желанное лицо в руках рыдающей матери. Его глаза уже никогда не откроются, но это она поймёт гораздо позже.       — Привет.       Ева обернулась машинально, не испытывая никаких эмоций по этому поводу, но тревога охватила её раньше, чем она узнала в лице окликнувшего почти не изменившегося Рона. Тот смотрел на неё без улыбки и как-то скованно, словно стал свидетелем чего-то очень личного, а Ева разглядывала его лицо и провалилась в уже другое, не менее потрясшее её когда-то воспоминание.       Ева отступила, словно двадцатичетырехлетний Рон, который стоял сейчас перед ней, вновь сказал ей те самые слова, которые до сих пор звенели у неё в голове, а она была той, кто снова замер на месте, не в силах возразить или сделать что-либо.       Внезапно Ева осознала, что всё это время смотрела на Рона, забыв о том, как дышать. Слишком сильно её выбила из колеи эта внезапная встреча, и Рон, глядя на неё в ответ, словно читал её мысли. Он отвел хмурый, и всё ещё смущенный взгляд, после чего пробормотал что-то вроде «с возвращением» и поплелся в сторону кухни. В коридоре он столкнулся с матерью, и Ева вздрогнула от неожиданности.       — Бога ради, Рональд! — бушевала изрядно постаревшая, но пышущая здоровьем миссис Уизли. — Где тебя носит?! Помоги братьям отправить столы на улицу! Сил моих больше нет!       Её возмущения оборвались на полуслове, когда она обнаружила прижавшуюся к стене с часами Еву, которая, не в силах больше притворяться невозмутимой, смотрела на хозяйку дома с тревогой. Прошло всего лишь мгновение, которое потребовалось обеим, чтобы оценить друг друга и обстановку. Лицо окончательно поседевшей миссис Уизли с врезавшимися в кожу морщинами разгладилось, а у Евы хватило сил только на то, чтобы не дать себе сбежать и выдавить тихое:       — Здравствуйте, миссис Уизли.       Её голос словно отрезвил оцепеневшую женщину, и Ева с ужасом наблюдала за тем, как её глаза наполняются слезами. Она уже приготовилась извиняться за всё сразу, как вдруг миссис Уизли стремительно направилась к ней. Ева не успела ничего понять или сделать, как совершенно неожиданно угодила в могучие объятия хозяйки дома.       — О, Ева! — воскликнула миссис Уизли, прижимая оцепеневшую гостью ещё крепче. — Как же я рада тебя видеть! Столько же лет, моя дорогая!       Еве понадобилось время, чтобы справиться с изумлением и ощутить, как тугой ком, застрявший в её горле, окончательно выпустил шипы. Так сердечно смогла обнимать только миссис Уизли. Не вполне уверенная в своих действиях, она обняла миссис Уизли в ответ, ощущая, как руки ходят ходуном.       Именно в этот самый миг Ева словно бы оглянулась на все пролетевшие за это время лета, и как никогда остро ощутила собственное одиночество, которое превратилось в её постоянного спутника жизни. То, что все эти годы казалось обыденностью, обернулось вдруг серым кошмаром, от которого хотелось выть с мольбой о помощи.       Ева надеялась, что продержится дольше. В конечном итоге она всё ещё стояла в коридоре, не в силах сдержать слез от переполняющих её эмоций.       По прошествии некоторого времени Ева отчетливо помнила только три лица в этот самый ужасный миг, и эти лица в худшие дни сменяли одно другим по кругу, уводя Еву в мысленный вальс персонального безумия.       Лицо Джорджа она запомнила безмятежным, словно он все ещё спал во Вредилках, как в роковую ночь побега Евы. Он не был обременен никакими тревогами и страхами, и это зрелище в момент лишь держало в состоянии шока, а впоследствии обернулось самым страшным кошмаром, который останется с Евой на всю жизнь.       Смотреть на кого-то другого она не могла, а тело двигалось самостоятельно, словно та была курицей без головы. Ева поняла, что сидит на коленях у бездыханного тела только тогда, когда её по протянутым к лицу рукам ударил Рон. Ева дернулась так, словно получила пощёчину, а Рон заорал нечеловеческим голосом:       — Не трогай его! Это всё твоя вина!       Его лицо было вторым по счету, которое навечно отпечаталось в воспоминаниях Евы, потому что никогда прежде она не видела своего приятеля таким. Нечеловеческая ярость, скорбь и лютая ненависть исказили его лицо так сильно, что в этот момент он не был похож на привычного себя.       — Прекрати.       Фред был тем, кто отстранил Рона от Евы, и ту смесь боли, которая отражалась на его лице, было не передать словами. Ева смотрела на него словно из-за какой-то пелены, пока Рон орал что-то, рассыпаясь в проклятиях. Фред не смотрел ей в глаза, хотя определённо обнаружил её в кругу своей семьи, и в то же время он крепко удерживал брата за плечи, не позволяя ему приблизиться к ней.       — Отпусти! Это из-за неё он погиб, из-за неё!       — Хватит!       Когда Фред прикринул, это отрезвило всех. Рон окончательно разрыдался, уткнувшись в шею брата, а Ева, очнувшись от шока, почти сразу поднялась с колен. Кто-то ей что-то сказал, но она ничего не слышала, потому что разум резко отступил на второй план.       Перед глазами всё ещё было лицо Джорджа. Её персональный ад пришёл в движение.       — Ну как ты? Живая?       Ева так глубоко ушла в эти воспоминания, что, обнаружив рядом с собой взрослого, поросшего щетиной и шевелюрой Фреда, вздрогнула от неожиданности. Сигарета, которую она всё же не выдержала и закурила, истлела до самого фильтра, и не оставалось ничего другого, кроме как бросить её в кострище.       — Пойдёт, — ответила она, усевшись в кресле поудобнее и стискивая плед-Патрик теснее.       Была уже глухая ночь, и миссис Уизли с супругом давно отправились спать. Рон тоже отправился домой, а Билл о чем-то говорил с Джинни у крыльца дома. Ева смотрела на её выпуклый живот и то, как удивительно бодро и счастливо она выглядела — вторая беременность у неё явно протекала спокойно.       Вечер прошел гораздо более мирно, чем она могла ожидать. Все домочадцы были добры по отношению к ней и, кажется, действительно были рады видеть её — разве что Рон был тихим и не особенно разговорчивым, но от него Ева большего не ждала. Она без конца вглядывалась в постаревшие лица миссис и мистера Уизли, в повзрослевшие Билла и Джинни, и чувствовала, как что-то теплое медленно, но уверенно растекается в её теле. И это никак не было связано с медовухой, которую они выпили за столом. Миссис Уизли, как и прежде, превзошла саму себя, и Ева чувствовала, что наелась на годы вперед — ей даже пришлось расстегнуть джинсы под просторной толстовкой.       Сейчас же она сидела у костра, чувствуя приятную сонливость и грустное умиротворение от того, что её не накрыло негативной волной, которую она всё это время ожидала почти со смирением. Она перенесла эту встречу гораздо легче, чем ожидала.       — Вы с Роном пересеклись, пока я отвлёкся на Билла, — сказал Фред, усаживаясь в соседнее кресло рядом с девушкой. — Всё нормально?       — Нормально, — ответила Ева, отводя взгляд к костру. — Ничего не было.       — Ничего бы и не было, — сказал он. — Он давно уже не испытывает к тебе былой ненависти, потому что знает, что твоей вины в произошедшем нет.       Ева хмыкнула, спускаясь на кресле чуть ниже.       — Спорное мнение.       Фред не успел ничего сказать, потому что спокойствие лужайки у дома потревожил детский визг — это годовалый Джеймс Поттер, который с виду только недавно научился ходить, вовсю прыть маленьких ножек бежал к Фреду. Тот тут же подхватился, очевидно переживая за то, чтобы неугомонный ребёнок не бросился в костёр, и подхватил его на полпути. Джеймс захохотал, раскинув ручонки, сжатые в кулачки, и Фред бухнулся с ребёнком в кресло.       — Он точно Уизли, — протянул он, легко-успокаивающе похлопывая малыша по попе в подгузниках. — Время за полночь, а ему хоть бы хны. Все нормальные дети в это время уже спят.       — Никогда не привыкну слышать из твоих уст слово «нормальный» в таком контексте, — хмыкнула Ева, наблюдая за ними двумя с интересом.       — Дети — это другое.       Ева вдруг вспомнила, как он рассказывал про потерю ребёнка с Анжелиной, и подумала, что он очень ждал его появления на свет. Это чувствовалось по тому, как несвойственно трепетно Фред удерживал племянника на руках и зорко следил за каждым его движением.       Однажды он станет отличным отцом.       Маленький Джеймс повернул головку в сторону Евы, обращая на неё всё свое внимание, и та сразу занервничала. Малыш заканючил, заставив Фреда опустить его за траву, после чего уверенно потопал в её сторону. Он плюхнулся на её колени, поскольку ещё плохо держал равновесие, и потребовал взять его на руки, что Ева со вздохом сделала.       — Ну привет, маленький человек, — пробормотала она, усаживая Джеймса на колени. Тот разглядывал её своими выпученными карими глазами, проводя в небольшой голове какие-то сложные мыслительные процессы, и почему-то именно в этот момент он был страшно похож на Гарри. Это заставило Еву усмехнуться, и маленький Джеймс в ответ расплылся в беззубой улыбке и уткнулся ей в грудь. Ева рассмеялась.       Джеймс был чуть ли не первый ребёнок, с которым она как-либо контактировала, и этот опыт показался ей неплохим. Всё это время она смотрела на чужих детей почти равнодушно, ощущая лёгкую тревогу, если они смотрели на неё в ответ. В такие моменты она часто вспоминала, как в довоенные дни с трепетом представляла совместных с Джорджем детей, затем в самые тёмные дни вспоминала о таинственных огоньках на реке жизни, которые словно бы олицетворяли счастливое будущее. Ева старалась не зацикливаться на этом слишком сильно, поскольку не знала, что выживет, но когда умер Джордж, она почувствовала, что их яркий и мягкий цвет больше не имел никакого значения. Ева не думала об этом долгие годы, и глядя сейчас в карие глаза Джеймса Поттера, чувствовала, как далека от чего-то, что люди привыкли считать «обыкновенным счастьем».       — Ты ему нравишься, — заметил Фред с ухмылкой, на что Ева фыркнула.       — Ему все нравятся, потому что он мелкий, — сказала она, поглаживая того по спине. Джеймс заулыбался, засунув пятерню в беззубый рот.       — Не скажи! — возразил Фред. — Джеймс довольно капризный засранец — к Перси и Рону на руки даже идти не хочет. Хотя... я бы тоже желанием не горел.       Ева хмыкнула.       — Тебя он зато обожает, — она заметила, как Джеймс снова потянулся к Фреду, и опустила того на свободу.       — Ну ещё бы, — сказал он не без гордости. — Я его любимый дядька.       Ева наблюдала за тем, как он сюсюкается с племянником, после чего неожиданно для самой себя спросила:       — Как дела у Одри?       — Да нормально вроде, — ответил Фред, не отрывая взгляда от Джеймса, который засмотрелся на языки пламени. — Она в всё так же работает в лавке Оливандера — учится без магии изготовлять палочки. У неё даже хорошо получается, я слышал. Открыла неплохой бар в Лютом переулке, я иногда туда захаживаю. Но лучше меня о её делах рассказала бы твоя подружка.       — Аяно? — Ева удивилась. — Причём тут она?       — У них какие-то общие мутки, — неопределенно ответил Фред. — Она постоянно в компании какого-то родственника Аяно или типа того.       Ева нахмурилась, но не придала этому особого значения.       — Хочешь с ней встретиться?       Она качнула головой, прижавшись к спинке кресла.       — Не думаю, что готова или вообще хочу.       Фред ничего не ответил, обращая внимания на Джинни, которая направлялась к ним.       — Я надеялась, что он хотя бы с тобой заснёт, — вздохнула она, принимая сына обратно.       — Ну, твой сын явно сам решает, когда ему спать, — с ухмылкой сказал Фред. — Домой отправишься?       — Да, скоро Гарри должен вернуться, — устало ответила Джинни. — С этим новым делом он теперь совсем поздно возвращается.       С этими словами она посмотрела на Еву, которая сразу поняла подоплеку этого взгляда — зыбкое умиротворение вечера мгновенно испарилось в прохладном воздухе осени.       Джинни попрощалась, забрала с собой Джеймса и трансгрессировала, оставив после себя тяжёлое молчание. Ева снова укуталась в Патрика, а Фред опустился в кресло. Некоторое время они молчали, и Ева подозревала, что так или иначе разговор коснётся того самого дня, когда они побывали в доме у Маллиганов.       — Ты знал о том, что Гарри расследует гибель Джорджа? — тихо спросила она, наблюдая за тем, как Фред подкидывает дрова к костру.       — Только тогда и узнал, — ответил тот. — Если бы я узнал раньше, то не стал бы от тебя скрывать. Это было подло.       Ева промолчала.       — Почему именно сейчас? — неожиданно сказал Фред так, словно давно ждал этой возможности. — Шесть лет прошло, и тут ни с того, ни с сего появляется какой-то свидетель. Это какой-то бред.       — Гарри сказал, что это потому что Шоу сломалась. Хочет раскаяться во всем, что сделала для пересмотра дела о условиях её содержания.       — Это понятно. Но почему сейчас? Что такого важного она может сказать о том, как умер мой брат?       И Ева, и Фред молчали, словно больше всего на свете боялись озвучить то, что вертелось у них в голове с момента признания Гарри. Каждый раз, когда Ева думала об этом, внутри неё что-то совершало неприятный кульбит, а представить себе состояние Фреда она и вовсе боялась. И глядя на то, как он сгорбился над костром, словно мысленно решал какую-то очень сложную задачу, не выдержала. Ева выпрямилась в кресле и, протянув руку, легонько коснулась его плеча.       — Фред... — пробормотала она, судорожно вздохнув. — Что бы там ни было завтра на слушании, просто знай — всё будет хорошо. Мы переживём это.       Фред состроил какую-то кислую мину, похлопав её по тыльной стороне ладони, а затем благодарственно сжал. Она словно чувствовала приближение бури, потому что такие вещи она научилась определять с ювелирной точностью.       Она думала, что сломается, как только вернется сюда, но этого пока не произошло. Она вдруг осознала, что глядя на Фреда и то, как он боялся завтрашнего дня, она сама словно держится в каком-то неведомом ей прежде тонусе.

***

      Ева неплохо помнила Элизабет Шоу, которая училась с ней на курс старше. Это была обычная девушка с острым носом, довольно густыми русыми волосами и настоящей россыпью веснушек по всему телу. Элизабет была чуть ли не единственной полукровкой на Слизерине, и её жизнь это не сделало проще — она без конца сталкивалась с издевательствами и нападками даже от тех, кто был даже младше её.       Еве было четырнадцать, когда она тайком вступилась за шестнадцатилетнюю Элизабет, за что после получила свою порцию неприятностей от однокурсников. Вместе с тем Ева часто думала о том, что, если бы она тогда поступила иначе, жизнь никогда не свела бы её с Драко Малфоем. Хоть их отношения довольно быстро закончились, она всё равно вспоминала эти времена с теплотой.       Но когда Ева нечасто вспоминала про Элизабет, она вспоминала и то, как та трусливо сбежала с потасовки, причиной которой было то, что её обидчицы узнали о тайной заступнице. Она без конца вспоминала, какое разочарование ощутила в тот момент, потому что всё это время сопереживала незавидной судьбе однокурсницы.       После этого инцидента они никогда не общались. Ева знала, что после окончания шестого курса Элизабет перевелась на домашнее обучение, и до нынешнего момента ничего о ней не слышала. А жизнь у неё оказалась непростой.       После перевода Шоу связалась с компанией молодых рекрутов, которые выполняли мелкие дела для Пожирателей смерти. Элизабет довольно быстро показала себя, когда обнаружила одну из точек сбора Ордена Феникса, а затем через год, когда уже не стало Дамблдора, её начали брать с собой на незначительные задания.       Шоу была неплохой ищейкой. Она готова была до остервенения рыться в любой грязи, чтобы добиться расположения более значимых лиц, и именно это качество помогло ей обнаружить наличие японских агентов в Британии, которые осторожно присматривали за ситуацией в стране. Ева с удивлением узнала, что именно Элизабет по сути стала первопричиной нападения Пожирателей на резиденцию Кавагучи, поскольку Волан-де-Морт почувствовал угрозу, исходящую от страны Восходящего солнца. «Триумф», который сопроводил чудовищное нападение на дом Аяно, привлек к ней, наконец, внимание Волан-де-Морта. Элизабет заметили за то, как пристально она наблюдала за опасностями, притаившимися в тени, и не было ничего удивительного в том, что после ухода обоих Маллиганов, она стала так же остервенело копать под них. Ей удалось найти их тайное логово, установить связи между Элайджей Хейгом и Маллиганами. Та информация, которую она добыла, помогла Волан-де-Морту вернуть Иизакки в свои ряды, подготовить ловушку для Редсеба (впрочем, его поймать не удалось) и это был лишь небольшой список того, что Элизабет успела совершить. Ева думала о том, что не пади Волан-де-Морт в день битвы за Хогвартс, Шоу смогла бы продвинуться ещё выше. Но этому случиться было не суждено.       В том же году Элизабет осудили за соучастие в преступлениях Пожирателей смерти и отправили в Азкабан, где она и находилась до нынешнего момента.       Представить, что именно этот человек в дальнейшем будет так неожиданно тесно связан не только с Волан-де-Мортом, но и со смертью Джорджа, Ева не могла ни восемь лет назад, ни даже в эту самую секунду, когда они отправились на дачу показаний. От одной мысли об этом она ощущала неприятное головокружение.       В назначенный час они сидели в специальном помещении Министерства, которое было разделено волшебной перегородкой, по одну сторону от которых сидели министерские работники, часть семейства Уизли, и Ева, а по другую — стол с двумя стульями, за одним из которых должна была сидеть Элизабет.       Все пребывали в нервном волнении, которое ощущалось в нагнетенном воздухе. В отсеке, где находились свидетели и сотрудники Министерства, ходил беспокойный и заинтересованный гомон, но те, кого действительно беспокоило происходящее, сохраняли могильное молчание. Ева встретилась взглядом с Аяно, которая стояла в стороне в числе министерских работников: её лицо покрылось непроницаемой маской, и было неясно, о чём она думает. Гарри Поттер же, вопреки регламенту, сидел рядом с Джинни в компании немногочисленной четы Уизли. Сама Ева сидела рядом с Фредом, который был непривычно напряжённым и хмурым. Ей хотелось как-то поддержать его, но она понимала, что тот не захочет говорить с ней в этот момент, поэтому тоже сохраняла молчание.       Когда в помещение за призрачной завесой зашла Элизабет Шоу нынешнего времени в сопровождении мракоборцев, Ева ощутила, как перехватило её дыхание — потому что образ, который ей запомнился с тех лет, изменился до неузнаваемости.       Шоу сильно похудела и осунулась. От красивых густых волос остались лишь жидкие и тусклые пряди в спутанном низком хвосте, а походка её была неуверенная и болезненная. Ева обратила внимание на то, как немилосердно тряслись её руки, когда она опустилась в кресло напротив стола (кандалы в тот же миг сковали её запястья), а сама она сгорбилась, глядя куда-то в колени. Ева разглядывала её со странной смесью жалости и страха, словно от неё зависела не только её жизнь, но и жизни многих, сидящих справа от неё.       Когда в помещение с Элизабет вошла Сьюзен Боунс, гомон тут же стих и воцарилась мертвенная тишина. Ева тяжело вздохнула, нервно заламывая пальцы.       Сьюзен села напротив заключенной, сложив руки в замок. Папка с досье тут же открылась, а левитирующее перо взмыло в воздух, готовясь протоколировать каждое слово участников процесса.       — Элизабет Роуз Шоу, — Сьюзен Боунс выпрямилась, глядя на заключенную. — Вы попросили об этой аудиенции, потому что изъявили желание сотрудничать с правительством в обмен о пересмотре условий вашего содержания. Показания, которые вы давали ранее, были подтверждены специальным отрядом Мракоборческого отдела. Есть ли ещё что-то, что вы хотели бы поведать следствию?       Элизабет продолжала сидеть сгорбившись, и смотрела куда-то в свои руки, но все же сделала небольшой кивок. Ева не знала, видела ли она людей за пределами призрачной завесы, но та наверняка понимала, что кроме них со Сьюзен есть кто-то ещё.       — Я рассказала не о всех известных жертвах, — тихо и скрипуче сказала она, заставив кожу Евы покрыться мурашками. — Я рассказывала о них Гарри Поттеру в приватной встрече... и теперь я хочу дать официальные показания. Больше держать в себе это я не могу.       Сьюзен Боунс кивнула — было очевидно, что она была в курсе всех происходящих событий, но Ева почувствовала, как по её спине бегут мурашки. Она словно начала догадываться о том, что её ждет.       От этого страшно было даже вздохнуть.       — Хорошо, мисс Шоу, расскажите о всех своих жертвах. Назовите их имена.       — Кэтрин Стэнфорд, любовница бывшего министра магии Руфуса Скримджера, — медленно начала Элизабет. — Я помогла Пожирателям Смерти отыскать её убежище. Благодаря этому они смогли подобраться к министру и совершить переворот летом 1999-го года.       — Я догадывалась, что это её происки, — Ева обратила внимание на Аяно, которая говорила с кем-то из работников министерства. Выглядела она совершенно жесткой, и это чувствовалось во всем её облике, что заставляло Еву нервничать.       Но когда она услышала следующее имя, внутри неё что-то перевернулось. Ева взглянула на дающую показания Элизабет с мыслью, что ослышалась.       Что она только что сказала?       — Джордж Уизли? — переспросила Боунс, нахмурившись.       — Джордж Уизли, — повторила Элизабет.       Ева резко схватила что-то и впилась пальцами, прекращая дышать. В голове что-то забилось с ужасающей силой, из-за чего она чуть прослушала следующие, такие значимые для неё слова.       — Насколько мы знаем, его убийцей является Пожиратель смерти по имени Редсеб Маллиган.       — Нет, — тихо сказала Элизабет. — Это я его убила.       Послышался судорожный всхлип со стороны Уизли, но Ева не могла смотреть ни на кого из них. Она только почувствовала, как чужие пальцы в ладони сжали её до хруста костей, и только тогда поняла, что сама всё это время впивалась в руку Фреда.       Джордж.       Она назвала его имя.       — Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло.       Элизабет ещё сильнее сжалась так, словно больше всего хотела забиться в угол и исчезнуть, но Еве как никогда раньше не заботило чужое состояние. Она чувствовала, что если не услышит продолжение в ту же секунду, то сама ринется в помещение за прозрачной завесой и вытрясет из той всю правду до мельчайших деталей.       Внутри неё поднималась какая-то сильная и тошнотворная волна.       — Это было во время сражения в Хогвартсе, — начала она в конце концов. — Тёмный Лорд... Тот, кого нельзя называть, объявил, что наградит любого, кто принесёт ему голову близнецов Маллиган. В то время... я не могла думать ни о чем другом, кроме того, как добиться его расположения, поэтому я решила, что во что бы то ни стало отыщу след Маллиганов. Мне тогда казалось, что это — дело всей моей жизни. Я потратила месяцы, чтобы узнать о них всё, что только можно было. Благодаря мне мы нашли Иизакки Маллигана и переманили обратно на тёмную сторону...       — Ближе к сути, мисс Шоу.       — Да, я... хорошо, — Шоу перевела дух, после чего продолжила гораздо безжизненным голосом, — Я была в составе Пожирателей смерти, которые наступали на Хогвартс со стороны главного входа, и... Редсеба Маллигана я нашла достаточно быстро. Он дрался с Джорджем Уизли без палочек — они катались по полу и избивали друг друга, словно маглы.       Ева подалась ближе, обезумевшим взглядом глядя на Элизабет Шоу. Её челюсти были сжаты так сильно, словно хотели превратиться в камень.       — Продолжайте.       — Джордж Уизли одерживал вверх, — заговорила Шоу. — В какой-то момент я подумала, что он просто убьет его. Маллиган был под ним в полуобморочном состоянии. Но, в конце концов, что-то его остановило. Уизли не стал наносить ему последний удар — он просто отполз от него и… разрыдался.       Ева стиснула рот, потому что картинка, которую она себе нарисовала, была такой яркой, что она видела перед собой не комнату допроса, а двух волшебников, лежащих без сил во внутреннем дворе колоннады Хогвартса.       — Они продолжили о чем-то говорить, — судорожно продолжила Элизабет Шоу. — Я была далеко и не слышала того, о чем была речь, но на дружеский разговор это не походило. Они, кажется, спорили о чем-то, но в конце концов, пришли к какому-то соглашению.       Ева почувствовала, как волосы у неё на затылке зашевелились. Какие у этих двоих могли быть общие темы для разговора?       Ответ был таким чудовищным, что хотелось провалиться под землю.       — Я поняла вас, мисс Шоу, — проговорила Боунс, бросив короткий взгляд на завесу, где за ними наблюдали все присутствующие. — Что произошло дальше?       Элизабет снова сжалась, словно то, что она должна был сказать, приносило ей физические мучения, но Ева, которая до этого не могла усидеть на месте от нетерпения, превратилась в натянутую до предела струну и не шевелилась.       — Я подумала, что это идеальный момент для того, чтобы убить Редсеба Маллигана, — заговорила Элизабет безжизненным голосом. — Он лежал без сил и был полностью поглощен разговором с Уизли, и всё складывалось удачно для того, чтобы сделать это. Я пряталась за колонной неподалеку от них. Решившись, я выступила вперёд, но... — она судорожно выдохнула, низко понурив голову, — позади меня что-то взорвалось. А заклинание, которое я приготовила для Редсеба, было уже выпущено…       Элизабет Шоу разрыдалась, в помещении поднялся шквал возмущений, но Ева откинулась на кресле, стиснув челюсти до онемения. Ей не нужно было слушать продолжение, чтобы понять, что на самом деле она имеет в виду. За призрачной завесой, всего в нескольких метрах от неё сидела настоящая убийца Джорджа, ради поиска которой шесть лет назад она готова была безвозвратно кануть во тьму.       Она знала. Всё это время она знала.       Именно в этот момент Ева осознала, что не чувствует свою ладонь. Не особо осознавая происходящее, она опустила взгляд к переплетенным рукам, после чего взглянула в лицо Фреда. Тот был настолько поглощен Шоу, что стиснул ладонь Евы до посинения пальцев.       Такого выражения лица на нём она никогда прежде не видела, и это мгновенно отрезвило её, заставив вспомнить о чём-то более важном.       — Фред, — тихо и испуганно пробормотала она.       Тот, вздрогнув, рассеяно посмотрел на неё. Его челюсти были стиснуты, а потемневшие глаза блестели. Он казался одновременно взбешенным и беспомощным, и Еву это пугало даже сильнее, чем правда, которая так неожиданно вылезла наружу.       Они молча смотрели друг другу в глаза, признаваясь в своей боли и ошеломлении, и Еве всё казалось, что этот чудовищный миг длится вечность. А затем Фред вдруг моргнул, разжал пальцы, пустив кровь к пальцам девушки. Ева почувствовала, как впервые за очень и очень долгое время по её лицу текут безостановочные слезы.       — Фред, — только и смогла выдавить она, когда поняла, что он собирается уйти. Тот качнул головой и сделал самый нехарактерный жест по отношению к ней за всё время — оставил легкий, но ощутимый поцелуй на её лбу. И после этого действительно поднялся с кресла и направился прочь, оставляя Еву смотреть ему вслед с бестолковой беспомощностью. Она не могла пошевелиться.       Слова Элизабет Шоу долетали до неё сквозь чужие рыдания и возмущения так, словно та была очень далеко.       — Я была молодой дурой и считала, что поступаю справедливо. Мне хотелось показать всем, кто издевался надо мной в школьные годы, что моё происхождение не помешает мне добиться успеха среди других чистокровных. Но я выбрала неправильную сторону, повинуясь своим сформировавшимся комплексам… и в те времена люди по ту сторону баррикады быстро превратились в обезличенную массу. Если бы я знала, что их лица навсегда останутся в моей памяти и будут приходить даже во сне, я бы никогда в жизни не направила свою палочку на другого человека.

***

      Осмысливая происходящее, Ева уже сорок минут стояла неподалеку от Министерства Магии, облокотившись на перила винтовой лестницы. Её руки всё ещё дрожали от услышанного, и она не могла сдвинуться с места, без конца воспроизводя всё, что услышала в зале.       — Ты в порядке?       Ева оглянулась, обнаруживая рядом с собой Аяно. Она была так глубоко погружена в свои мысли, что даже не услышала её приближения, а, может быть, та сумела вернуть тихую поступь за множество лет тренировок.       Ева рассеяно повела плечом, снова отворачиваясь. Подошедшая подруга вернула на пьедестал мысль, которая не давала ей покоя с самого её возвращения сюда, а сейчас обрела какую-то чудовищно пугающую форму.       Аяно стиснула её плечо и приобняла, из-за чего ком в горле у Евы выпустил предательские шипы. Когда она заговорила следом, она очень старалась, чтобы её голос не выдал дрожи:       — Пожалуйста, Аяно. Скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения.       Аяно замерла, что Ева ощутила каждой клеточкой своего тела. Она была словно оголенным проводом, который фиксировал даже малейшие реакции подруги на услышанное, но в то же время она боялась даже взглянуть в её лицо.       Не было никаких сомнений в том, что Аяно поняла смысл её вопроса. Но Ева не могла молчать.       — Скажи, что эта грёбанная правда, как и неожиданное появление Шоу, не твоих рук дело, потому что это зашло слишком далеко. Я не вынесу, если пойму, что сказанное сегодня — ещё одна новая ложь. Не вынесу.       — Я не имею к этому никакого отношения, — тихо сказала Аяно. — Клянусь.       Но Ева обернулась к ней, посмотрев на неё с такой беспомощностью, что невозмутимость той дала трещину.       — Посмотри мне в лицо и скажи это ещё раз, — тихо сказала она. — Пожалуйста, Аяно.       Та смотрела на неё — в кои-то веки они были одного роста — со странным выражением лица, которому Ева не могла дать точного описания, и это пугало её даже больше, чем всё остальное, что она увидела за сегодняшний день. Но в её облике вдруг что-то смягчилось, после чего она опустила взгляд и взяла её холодные ладони в свои — теплые и крепкие.       После чего взглянула на неё вновь, обжигая гарью своих бездонных глаз.       — Я знала то, в чем Шоу должна была признаться сегодня, — ответила она. — Поттер раскололся, когда пришел ко мне с целью узнать твоё местоположение. Я бы хотела не ворошить старые раны, когда ты только научилась жить заново, но я помню своё обещание тебе.       Она перевела дух, из чего Ева сделала вывод, что она сильно переживает.       — Я не делала ничего из того, в чем ты могла бы меня заподозрить. По крайней мере в отношении всего того, что связано с Джорджем. Я обещала тебе это ещё шесть лет назад.       Ева растерянно и тихо засмеялась, словно не в силах иначе справиться со своим стыдом, после чего опустила голову на плечо подруги. Потрясение уходящего дня накрыло её так неожиданно и сильно, что не было больше никаких сил держать в себе все эмоции.       Но Аяно молча обняла её, в очередной раз подставляя своё надежное плечо.

***

      В детстве Еве всё время казалось, что в темноте её комнаты непременно кроется зловещая тень. Подпитанная её богатым воображением и внутренним страхом, эта тень сторожила миг, когда Ева сомкнёт глаза, чтобы напасть на неё в решающий момент и совершить самое зловещее, что тогда ей представлялось — растерзать в клочья.       Еве было десять, когда она перестала спать с ночником, потому что в её жизни появился реальный образ, объятый чудовищным пламенем. Переливы огня стали пугать сильнее неизведанной темноты, в которой, она верила, что могла хотя бы спрятаться. Ева до сих пор слышит чужие вопли сквозь шорох сухого кустарника.       Еве двадцать три, и она не прячется. Она вновь и вновь идет навстречу неизведанной тени, минуя пугающее её тепло, потому что ей до сих пор кажется, что где-то там её ждет освобождение.       И искупление.       Стиснув губы в тонкую линию, она минует порог выцветшей от времени красной двери, оказываясь в злополучной комнате, которая стала настоящей кульминацией всей её жизни до нынешнего момента.       Ева переступила через стопку запыленных книг к стене, разглядывая её без прежнего пугающего трепета внутри.

«Круг — это всего лишь отражение моего пути. То, с чего всё началось; то, что мне пришлось сделать для исправления ошибок; и, наконец, то, чем всё закончится.»

      Иизакки воспринимал «Круг» как трофейную стену, надругательства над замученными жертвами, в то время как Редсеб пытался отобразить свой тяжелый путь от ошибок к возобладанию над своей чудовищной сутью. И то и другое в равной степени было отображено на этой стене, и в то же время любой посторонний человек мог увидеть здесь именно то, что хотел бы видеть. Ева же видела обе стороны этой медали, и ей хотелось верить в то, что в последний раз она видит «Круг», не обремененная ничьим другим видением.       Она коснулась середины, срывая с гвоздя опостылевший отрывок из «Макбета», который удивительно точно подходил как Редсебу, так и её отцу. Вглядываясь в черные буковки на пожелтевшей бумаге, она впервые почувствовала своё родство с этими словами. Сейчас ей казалось, что, оставив поиски настоящего убийцы на целых шесть лет, она словно своими руками убила Джорджа снова, как и память о нём, которую хотела трепетно хранить в своём сердце всю жизнь.       Как ей простить себя за это?       Ева медленно вынула палочку, не отрывая взгляда от злополучных слов, и не сдвинулась с места, даже когда вспышка пламени охватила в свои объятия то, что должно было сгинуть уже давным-давно. Она мечтала об с того самого дня, как впервые увидела это чудовищное панно.       Ева дохнула полной грудью, поднимая взгляд на объятую огнем стену. Во тьме глубокой ночи этот свет должен был привлечь всё тени, которые так долго поджидали своего часа. Жар, наполняющий комнату, заставлял её волосы на затылке шевелиться, но Ева смотрела на полыхающий «Круг» со смесью удовлетворения и одновременно скорби.       Этот чертов символ бесконечной боли и издевательства над людскими душами, наконец, уйдет в небытие, и, может, после этого Ева найдет желанное успокоение.       — Не дури, Хейг.       Ева дернулась так резко, что больно ударилась поясницей о затхлый временем диван и заозиралась бешенным взглядом. В наполненной жаром комнате она была одна, но в то же время минуя дикое сердцебиение в голове зрела безумная мысль о том, что ей не могло показаться.       Этот голос она не спутает ни с чьим другим.       — Джордж, — хрипло пробормотала она, закашлявшись.       Ответом ей послужила тишина, но Ева продолжала вглядываться в задымленное пространство с тупой надеждой, словно какое-то невероятное чудо могло дать голос давно ушедшему из жизни человеку. Зато именно это заставило её отвести фокус внимания от «круга».       Ева не заметила, как оказалась в ловушке из огня, и дышать было уже невозможно. Она так глубоко ушла в себя, что не заметила, как иссохшие временем стены вспыхнули в один миг.       Ева двинулась прочь из задымленной комнаты, но силы сгорали в ней также стремительно, как и кислород в крохотном пространстве гостиной. В горелом тумане она наткнулась на что-то выпирающее, почувствовав острую боль в области живота, и наощупь узнала старый рабочий стол. В голове предательски паршивой картинкой всплыл образ разбитого вдребезги Иизакки, который рылся в его ящиках, и Ева поняла, все эти ужасные воспоминания вернулись, чтобы одолеть её окончательно.       Она всхлипнула, чувствуя, как медленно оседает вниз, теряя последние остатки жизненных сил.       «Я не хочу умирать. Только не теперь, Джордж. Только не так.»       Она не услышала ни слова в ответ — лишь треск полыхающих пламенем человеческих мыслей и иссушенных временем поленьев. За миг до того, как Ева окончательно рухнула в черную пропасть, она ощутила, как кто-то дотронулся до её плеча.       Какая паршивая смерть.

***

      Ева приходила в себя медленно, глотая ртом прохладный и ночной воздух. Характерный треск раздавался где-то очень близко, и когда она смогла разлепить налитые свинцом глаза, то заметила яркое пятно — полыхающую хибарку Маллиганов, которую невозможно было ни с чем спутать.       Она лежала на влажной траве в паре метров от этого дома, не помня, как оказалась здесь. Обведя тяжелым взглядом пространство вокруг, Ева поняла, что по-прежнему находилась одна, и никто ей не помогал. Каким-то неведомым образом, сама того не помня, она спаслась из горящего дома в последний момент, и адекватного ответа на вопрос «как?» попросту не было.       Ева сомкнула веки, попытавшись вздохнуть свежего воздуха, но только истерично закашлялась. Видимо, дыма она вдохнула немало. Судорожный кашель заставил её приподняться, преодолевая ломоту в теле, и только тогда она обратила внимание на то, что лежало рядом с ней.       Распластавшись на земле, нервно подергивающийся старый-добрый Патрик напоминал Еве раненное животное, отчего у неё перехватило дыхание. Его вязка кое-где медленно подгорала, и её шарф-метаморф не оставлял попыток затушить тлеющее тело, дергаясь в конвульсиях.       Не дури, Хейг.       Задыхаясь от кашля, Ева неловко забила ладонями по горящей части, отчего искры выплюнуло вверх, но, в конце концов, судорожные попытки спасти молчаливого друга увенчались успехом. Патрик всё ещё дрожал на влажной траве, и Ева, осторожно взяв его на руки, словно кутенка, без сил рухнула спиной на землю, закрывая глаза. Прижимая шарф к груди, Ева прокручивала все минувшие события, осознавая одну вещь: Джордж снова спас её. Он погиб шесть лет назад, но даже из могилы каким-то образом умудрился её спасти.       Может быть ей только хотелось так думать, потому что все эти годы ни одна потусторонняя сила не дала ей возможности хоть как-то ощутить присутствие возлюбленного в материальном мире, но ощущая всем телом дрожь Патрика, Ева не могла унять бешенного сердцебиения.       Потрясение, которое она испытала, выхватило из воспоминаний то, что она так упорно отвергала все годы. Ева устало опустила веки, отдаваясь этим воспоминаниям полностью. Наверное, больше она не боялась утонуть в нём.       Еве семнадцать. Она медленно движется к молчаливому Хогвартсу навстречу самой страшной в её жизни новости. Где-то позади неё остались Одри и отец, которого она больше никогда не увидит, но этого она ещё не знала.       Но когда до школы оставалось всего ничего, Ева вдруг заприметила его. Внутри неё что-то перевернулось от этой сцены.       Загребая рукавами влажную землю, всё это время полуживой Редсеб полз в сторону Гремучей ивы. Он как-то умудрился перебраться через обрыв с великаном, но судя по всему, этот подвиг выбил из него последние жизненные силы. Редсеб лежал ничком и не двигался.       Ева направилась к нему с гулко колотящимся сердцем. Она боялась, что было слишком поздно и одновременно нет.       — Редсеб? — она выдохнула его имя жалобно и очень тихо. На миг Ева успела увериться в том, что он погиб, как вдруг его пальцы шевельнулись, и у неё перехватило дыхание. Стиснув челюсти, она осторожно просунула руку под грудь Редсеба и попыталась перевернуть его на спину. Ее рука моментально окрасилась кровью. Раздался болезненный стон, и Ева ощутила укол совести.       — Прости, — просипела она.       Редсеб открыл глаза и взглянул на Еву замыленным взглядом, но у той перехватило дух. Половину его головы изуродовали ожоги от черного пламени Одри, делая его когда-то красивое лицо похожим на страшную маску.       — О, нет... — пробормотал Редсеб, зажмурившись.       Ева не задумывалась, когда выхватила палочку и направила на раны. Она не могла смотреть на то, как он мучается.       — Тергео, — пробормотала она, и грязь со всех его ран мгновенно всосало в палочку. На лице Редсеба отразилось понимание, после чего уголок его губы дернулся. Еву бросило в дрожь, потому что она, как и он, вдруг вспомнила, как в его доме тот не согласился применить это заклинание на себе по её совету.       — Ты и в самом деле живая, — выдохнул он. — Значит, я ещё не умер.       — Ты не умрешь, — тихо сказала Ева, избегая смотреть ему в глаза.       Рука немилосердно тряслась, когда показалось живительное свечение. Всё происходящее было по чистому наитию, и не успела Ева задуматься о том, что будет делать дальше — она просто делала то, что считала нужным.       — Что ты делаешь?       Ева взглянула на Редсеба — тот в упор смотрел на неё, и, кажется, был полностью в сознании.       Свечение дрогнуло от испуга, но следом приобрело стабильность. У Евы уже не было никаких сомнений в том, что ей следует делать.       — Терпи, — тихо сказала она, опуская взгляд на рану. — Я смогу немного тебя подлечить.       Редсеб скосил взгляд, запоздало понимая смысл её слов и сдержанно рассмеялся. Не успела Ева впасть от этого в ступор, как тот следом зашелся булькающим кашлем. Ему явно было очень плохо, однако это не мешало Редсебу ерзать на месте.       — Было бы чудесно, если бы ты не мешал мне, — отозвалась Ева сквозь зубы. Она смотрела только на раны Редсеба, очень стараясь сосредоточиться на процессе лечения, но взгляд, которым тот её пронизывал, игнорировать было очень сложно.       Ева всё понимала. И от этого ей становилось горше.       — Прекрати, — выдавил Редсеб. — Я этого не хочу.       — Помолчи, — процедила Ева. — Я без тебя знаю, чего ты хочешь.       Редсеб глубоко вздохнул, прикрывая глаза, после чего совершил громадное усилие и попытался отвести руку с палочкой в сторону. Это мгновенно вывело её из себя.       — Хватит мне мешать! — рыкнула она надломившимся голосом. — Ты так хочешь, чтобы я ещё и твою смерть видела?!       Нависло напряжённое молчание. Ева потеряла концентрацию, из-за чего свечение испарилось в утренней дымке, и это разозлило её ещё больше. Рука Редсеба без сил упала на грудь.       — Я не выживу, — сказал он. — Ты это понимаешь и без меня. А если бы и выжил... в этом нет никакого смысла.       Ева сжала губы и низко опустила голову. Редсеб издал сиплый стон, после чего сказал:       — Прекрати жалеть всех подряд, Ева. Иначе надолго тебя не хватит.       Ева шмыгнула носом, поднимая на него ничего не выражающий взгляд.       — А ты в жалости знаешь больше любого, да?       — Я не знаю в этом ничего, — ответил Редсеб. — Кроме того, что любой выдержке рано или поздно приходит край. И меньше всего я хочу, чтобы это произошло с тобой.       Он отвел взгляд, в котором было столько страдания, что Ева не стала его слушать.       — Ты ничего обо мне не знаешь.       Свечение возобновилось вновь, но Редсеб уже не стал ей мешать. Или просто не смог.       — Это далеко не так.       Долго они не молчали. Довольно скоро Редсеб заговорил вновь. От его голоса Еве стало на долю спокойнее — она всё боялась понять, что её попытки окажутся провальными.       — Как ты выжила?       Она повела плечом. У неё ещё не было возможности задуматься над этим вопросом.       — Значит, Айзекс смогла побороть влияние своего никчемного супруга, — пробормотал Редсеб, опуская веки.       — Ритуал был проведён, — сухо сказала Ева, ощутив на себе внимательный взгляд. — Просто я почему-то осталась жива.       Редсеб молчал — очевидно, ему нечего было сказать. Как и у Евы, у него не было логичных догадок на эту тему.       — Судьба, — сказал он в конце концов.       Ева ничему ему на это не ответила, тогда как Редсеб продолжал упорно вглядываться в её лицо.       — Что с отцом и моим братом?       Момент истины.       — С отцом всё в порядке, — ответила Ева после недолгой паузы. — Мы встретились и поговорили, а после он ушёл вместе с Одри. Кажется, он хотел отправиться в своё убежище, чтобы и дальше слушать нашу музыку.       Редсеб долго разглядывал её, прежде, чем заговорить снова.       — Когда я отправился просить его о помощи, я был готов к тому, что мне придется с ним сражаться, — пробормотал он. — Я боялся дня, когда он узнает всю правду об убийцах его женщины, потому что знал, что тогда он сделает всё, чтобы убить меня и Иизакки. Но он ничего не знал.       Ева поджала губы.       — Почему ты ему ничего не сказала?       Она не решалась отвечать ему довольно долго, но в конце концов затягивать с этим было уже просто невозможно.       — Кое-кто однажды сказал мне, что иногда человек заслуживает нечто большее, чем правду, — тихо сказала Ева. — Когда-то я не захотела отступаться от своей гордыни ради отца, и это изменило всю нашу жизнь. Второй раз я не готова была совершать ту же ошибку.       Редсеб тихо засмеялся, после чего снова зашелся булькающим кашлем. Ева нахмурилась, потому что не понимала причину его веселья.       — Что смешного? — спросила она.       — Это мучает меня на протяжении многих лет, — пробормотал Редсеб с кривой улыбкой на лице, которая не делала его красивее. — И то, что нечто подобное говоришь мне ты, на самом деле даже иронично.       Ева так и не поняла, что именно он имеет в виду, но Редсеба это словно успокоило. Он казался умиротворенным и в какой-то степени обреченным, но та не могла понять причину этого состояния.       — Тебе не следовало пытаться защитить меня или моего брата, — в конце концов сказал Редсеб. — Мы должны были понести свое наказание, потому что всё, что мы делали — чудовищно с точки зрения нормальных людей. Мы такие, какие мы есть, и не имеет значения то, что ты увидела во мне проблеск чего-то, как тебе показалось, хорошего.       — Я защищала не вас, а своего отца, — пробормотала Ева, поджимая губы. — Он не должен был потерять веру в сыновей, которых любил по-настоящему.       — Должен был, — возразил Редсеб. — Потому что если он узнает правду, которую ты пытаешься скрыть, тебе будет грозить опасность, а это было бы самым худшим исходом для всех. Сохранять ради этого его хорошее отношение к нам того не стоило.       — Мог бы просто сказать «спасибо».       — Это бы означало, что я согласен с тем, что ты сделала, — ответил Редсеб. — Но в конце концов... как бы сильно я не хотел управлять твоим видением, ты всё равно на всё смотришь по-своему. Это просто невыносимо. Ты спасла его так, как захотела, и я уже ничего с этим поделать не могу. Может быть, так ему и будет легче... но ноша, которую ты на себя взяла, будет с тобой до конца твоих дней.       Ева смотрела в его смиренное лицо, и понимала, что просто не сможет признаться ему в том, что Элайджа на самом деле уже знал правду. Хоть Редсеб и отчитывал её, она точно знала, чего на самом деле для него стоила эта вера в отца. Он умирал у неё на глазах с мыслью, что несведущий отец всё ещё ценит своих названных сыновей, и отобрать у него это было так же невозможно, как и в тот роковой день рассказать отцу правду о смерти Иннанель.       Редсеб искал для себя наказания, но Ева не могла его дать, потому что искренне сопереживала ему. По этой причине она молча опустила взгляд, примиряясь с новой ложью в своем сердце.       — Хорошо, — выдохнул Редсеб. — Что насчет Иизакки?       Ева стиснула челюсти. У неё не было никакой жалости к Иизакки Маллигану, но признаться Редсебу в смерти его брата было очень страшно. В этом солгать у неё уже не получится.       — Он... — начала она, но не смогла продолжить, но Редсеб уже всё понял. Ева почувствовала это, когда его неровное дыхание замерло, а после весь воздух разом покинул лёгкие.       — Кто это был? — только спросил он.       — Отец Кавагучи Аяно, — ответила Ева. — Той самой, что вы убили.       На миг она кольнула его своим взглядом, потому что тогда всё ещё не знала правды про Аяно, но Редсеб смотрел не на неё, а куда-то в сторону. Его лицо отражало такие эмоции, которым она не могла бы дать точного определения, но понятно было одно — новость о смерти брата выбила из него последние остатки жизненных сил. Его веки затрепетали, и Ева занервничала. Голубоватое свечение у его груди стало ощутимо слабее.       — Я знал, что когда-нибудь это произойдет, — пробормотал Редсеб слабым голосом, после чего взглянул на Еву. — Но по крайней мере ты теперь в безопасности.       Ева снова отвела взгляд, стараясь сосредоточиться на лечении, но Редсеб так и продолжал её разглядывать.       — Пообещай мне одну вещь, — сказал он спустя некоторое время. — Пообещай, что сделаешь это, когда я умру.       Ева посмотрела ему в глаза.       — Ты должна выжить, — выдохнул он. — Ты должна жить, как бы тяжело это ни было. То, что все мы сделали с тобой, особенно я… Тебя ждет невыносимо тяжелая жизнь. Как никогда прежде. Но даже так... ты должна постараться. Сделай это не потому, что я этого хотел бы, а назло тем, кто причинял тебе боль. Включая меня.       Ева долго смотрела ему в глаза с обуревающими её изнутри чувствами, не до конца понимая весь смысл его слов, а после медленно проговорила:       — А может быть, это тебе надо постараться выжить, чтобы проследить за этим? Если уж для себя это так важно.       Редсеб издал совершенно невеселый смешок, после которого сразу зашелся страшным кашлем.       — Не слышал ничего более эгоистичного за всю свою жизнь.       — Твоя просьба не менее эгоистична, — тихо сказала она.       — Знаю, — согласился Редсеб с каким-то глухим отчаянием. — Но в последние годы это было единственным, что имело для меня значение.       Ева стиснула челюсти.       — Почему?       Редсеб судорожно вздохнул, предпочитая вдруг смотреть куда угодно, но не на неё. К ужасу Евы его глаза наполнились слезами.       — Дерьмо, — пробормотал он, опуская ресницы. — Какое же дерьмо...       — Не увиливай, — сказала она.       Он молчал, глядя куда-то в сторону с выражением какого-то странного отчаяния — словно его прижали к стенке. Наверное, будь у него силы, он бы все их отдал, лишь бы сбежать от Евы на край света, но у него не было такой возможности.       — Потому что, несмотря на всё то, что я сделал с тобой, ты сейчас тратишь последние силы на то, чтобы спасти мою жизнь, — с трудом ответил он. — Если кто-то и заслуживает жить в этом новом мире, то только ты.       Ева стиснула челюсти, почувствовав неожиданное раздражение.       — Ты просто трус! — воскликнула она надломившимся голосом. — Трус!       Редсеб опустил веки.       — Думаешь, это бы что-то изменило? — спросил он.       — Ничего не изменило бы! — едко отозвалась Ева. — Но если бы ты сказал мне правду, может быть в кои-то веки я не чувствовала, что мной пользовались исключительно в собственных корыстных целях! Ты единственный из моих союзников, который пытался сделать хоть что-то именно для меня, но ты даже признаться в этом не можешь!       — Я выбрал тебя именно из-за твоей бескорыстной доброты. Ты спасла отца, потому что я знал, что иначе бы ты не поступила. Не оставила бы его на растерзание другим, а сделала бы всё, что в твоих силах, чтобы вытащить его. Оно так и произошло, но я недооценил твоё стремление жалеть всех подряд. Это зашло слишком далеко.       — Говори, что хочешь, но если бы я была нужна тебе только для того, чтобы спасти отца, ты не заботился о том, что со мной будет после.       — Если бы я по-настоящему заботился о твоём будущем, я бы убил нашего отца много лет назад, не заставляя тебя проходить через всё это. И Иизакки мне бы пришлось убить, потому что он бы не успокоился, пока не прикончил бы тебя. Так поступают люди ради защиты своих близких.       Но Ева покачала головой.       — Ты бы не сделал этого по одной причине, — сказала она, не веря ни единому его слову. — Ты по-настоящему любил их обоих.       Редсеб долго и задумчиво смотрел на неё, после чего тяжело вздохнул — он явно устал препираться и доказывать что-либо или же понял тщетность своих попыток.       Он вдруг взял её свободную ладонь и потянул к своему лицу дрожащей рукой. Свечение живительного заклинания резко оборвалось, а Ева с отчего-то горящими глазами наблюдала за тем, как тот стиснул её пальцы и прижался к ним сухими и холодными губами. Его ресницы затрепетали, а кровь снова хлестнула из раны на груди.       Когда Редсеб открыл глаза, обжигая её льдом своих голубых глаз, Ева вдруг ощутила подступающую к горлу тошноту наравне с каким-то глухим отчаянием. Она не могла понять, почему происходящее вызывало в ней такую бурю эмоций.       — Тебе это не нужно, — тихо сказал Редсеб, погладив большим пальцем кожу у её запястья. — Ты это потом поймешь. Поверь мне, ты не пожалеешь.       Ева сморгнула слезы, ощутив вдруг слабость во всем теле. Какая-то незримая грань была разрушена миг назад, и держать свои противоречивые эмоции в узде было уже невозможно, однако вместе с этим Ева осознавала его противоречивую, но правоту. Редсеб был тысячу раз прав во всём, но это не меняло того, что она искренне сожалела тому, как заканчивается его жизнь.       Её рука всё ещё находилась в его пальцах. Ева кивнула, с силой зажмурив глаза, а после выпрямилась, посмотрев на него прямо, с принятием всего происходящего в данную секунду. Редсеб же так и продолжал рассматривать её лицо с нездоровым выражением — он сильно побледнел, и на его лбу проступила испарина.       — Я что-то ещё могу для тебя сделать? — спросила Ева слабым голосом.       — Самое эгоистичное, что я мог пожелать, — пробормотал Редсеб, прикрывая свои всё ещё яркие голубые глаза. — Побудь здесь ещё немного.       Ева кивнула, больше не предпринимая попыток освободить свою ладонь.       — Столько, сколько потребуется, Редсеб, — сказала она, стиснув чужие пальцы.       Ева стояла у края обрыва, глядя на далекий и светлеющий горизонт, которого омывали волны холодного океана. Где-то позади неё много лет назад семнадцатилетняя Ева принимала жестяную кружку чая от Редсеба Маллигана, грея о неё окоченевшие пальцы, и ненавидела его всем сердцем, пусть на тот момент он спасал её уже дважды.       Ева этого времени грела онемевшие пальцы о пухлую урну с прахом, не в силах сдержать ни слез, ни стука зубов от пронизывающего морского ветра.       — Шесть грёбанных лет, Редсеб, — пробормотала она, стискивая урну крепче. — Неужели ты так боялся признаться, что Джордж погиб у тебя на глазах? Трус паршивый. Я шесть лет верила, что ты убил его, и ненавидела тебя за это. Этого ты так хотел?       Ей впервые за долгое время показалось, что он где-то рядом. Стоит позади неё, не решаясь коснуться плеч или сказать что-либо, а Ева не оборачивалась, чтобы не разрушать эту болезненную иллюзию. Ледяной ветер немного успокоился, позволяя сохранить ей частичку тепла в своем теле и на душе.       — Ты должен был сказать мне правду, какой бы они не была, — просипела она, зажмуриваясь. — Должен был.       Её пальцы дрожали, когда она снимала крышку. Когда прах её защитника и врага взмыл в морской воздух, Еве показалось, что последняя тень Редсеба тоже исчезла в темноте ледяной ночи. Ева точно знала, чего он хотел бы, даже если этого не хотела бы она сама. Все эти годы она ненавидела Редсеба по его мазохистскому желанию причинить себе как можно больше боли в качестве искупления. Но вот, последние тайны были развеяны по холодному воздуху, и Ева чувствовала лишь облегчение. Она не испытывала ненависти к Редсебу Маллигану, каким бы противоречивым человеком он ни был.       Бросая пустую урну в бушующие волны, которые мгновенно поглотили её без остатка, Ева точно знала, что и сама обрела некое успокоение. Последний дракон навечно испарился в морском шторме.

***

      Было уже довольно светло, когда Ева миновала скрипящую калитку небольшого кладбища, неспешно идя вдоль непримечательных захоронений по высушенной летом земле. Она никогда не была здесь прежде, и один только поход сюда вызывал в ней такую бурю эмоций, что невозможно было оставаться в спокойствии. Ева брела по наитию, с опаской разглядывая имена на надгробиях, но у нужного она остановилась сама, потому что внутри её что-то екнуло ещё до того, как она пригляделась к буквам. Горло сразу сдавил невыносимый спазм, и Ева, ладонью стиснув рот, тут же отвернулась и зажмурилась. Судорожно вздохнув, она покачала головой, потому что даже сейчас поверить в то, что Джордж мог бы находиться в месте, подобном этом, было невыносимо.       Дав себе время немного успокоиться, Ева обернулась к могилке, блестящими от слез глазами вглядываясь в знакомое имя.       — Ну здравствуй, мой родной, — выдохнула она.       Впервые с того момента, как Ева увидела Джорджа бездыханным у ног его многочисленной семьи, она находилась в такой непосредственной близости к нему. За все эти годы она так и не смогла навестить его, как бы ни уговаривала себя на это. Надгробие было таким обычным и невыделяющимся, что грудь сдавил тугой обруч. Колени зашлись нездоровой дрожью, и Ева осела на землю, чувствуя слабость во всем теле.       В голове вертелось много слов, но она не могла выдавить из себя ни звука. Она всё смотрела на это желанное сочетание букв, перечитывая его сотни раз, и набившую болезненную мозоль осознание в который раз ударяло по самому больному.       Джорджа больше нет и никогда не будет.       Ева молчала очень долго, встречая осенний рассвет.       — Прости, что я ни разу за столько времени не приходила к тебе, — выдавила она наконец, понурив голову. — Я трусиха. Свалила отсюда при первой же возможности, потому что в какой-то момент испугалась, что сойду с ума от осознания твоей кончины. Мерлин, Джордж. Эти грёбанные годы пролетели, словно один миг.       Ева сомкнула веки, шмыгнув носом, немного успокаиваясь. Слова полились из неё, как из рога изобилия.       — Первое время я держалась неплохо, — продолжила она сдавленным голосом. — Я поехала в Италию, как мы хотели когда-то. Я решила уехать в место, которое будет как можно меньше походить на наш с тобой дом — обстановкой, погодой, людьми… но стоило мне снять первый же номер в мотеле, как я пролежала в нём почти две недели. Я не хотела вставать с кровати и делать что-либо, могла только днями напролет лежать и смотреть в окно. Довольно быстро я поняла, что не могу оставаться на одном месте, потому что, стоило мне затормозить, как вся эта боль настигала меня. Я сорвалась и исколесила всю Европу, выкурила столько пачек сигарет, сколько тебе и не снилось… наверное, не подсела на алкоголь только потому, что без конца была за рулем. Я останавливалась в том или ином городе только если чувствовала, что хочу писать музыку. Меня, наверное, только это и спасало.       Ева вдруг улыбнулась сквозь слезы и шмыгнула носом.       — Представляешь, Фред купил каждую из моих пластинок, — прогнусавила она. — И ведь ни разу об этом не написал в письмах. Я нашла у него всю коллекцию того, что выпустила за эти годы. Где он только это откопал?       Улыбка быстро сползла с её лица, и она утерла лицо рукавом.       — Я не знала, о чем писать, — тихо продолжила она. — Я просто брала смычок, и оно само вырывалось из меня. Приходила в себя уже после того, как понимала, что думаю обо всем произошедшем круг за кругом, а музыка была всего лишь сопровождением моих мыслей. Столько струн я порвала в этих попытках, ты бы за голову схватился и посмеялся…       Ева издала смешок, почувствовав ком в горле.       — Нет, конечно. Ты никогда всерьез надо мной не смеялся, — тихо сказала она, опуская взгляд на собственные ладони. — Ты был самым добрым и терпеливым человеком, которому приходилось опускаться во всё то дерьмо, которое меня окружало. И пусть сегодня мы узнали, что смерть твоя была случайной… я всё равно не могу отделаться от мыслей о том, что именно я тебя погубила.       Ева судорожно вздохнула, пряча мокрое лицо в грязных ладонях.       — Я всерьез думала, что не хочу жить, — сказала она. — Думала, что не сдержу обещание, которое дала Фреду, Аяно и даже Сириусу. Ещё чаще в голову приходили мысли о том, что на самом деле в тот день мы должны были умереть вместе, и всё то, что я делаю — это какая-то одна большая ошибка. Я словно побитая собака слонялась по миру без надежды найти новый дом, потому что мой хозяин давным-давно умер. Никому не нужная, но еще менее нужная самой себе. Я не заметила, в какой момент это стало нормой для меня.       Ева стиснула пальцы на предплечьях, опустив нос между скрещенных рук.       — А уж подумать о том, чтобы подпустить к себе кого-то... — тихо пробормотала она. — Ни на кого смотреть не могла, а чужие попытки подступиться к себе пресекала на корню. Мысль о том, что меня мог коснуться кто-то, кроме тебя, до сих пор настолько невыносима и чужеродна, что меня пробивает до дрожи.       Она тяжело вздохнула, низко опуская голову, словно хотела забиться в кокон. Шмыгая носом и вырывая травинку за травинкой, она чувствовала потребность высказаться ещё на одну болезненную тему, молчать о которой больше не могла. Ева знала, что Джорджу, который лежал в сырой земле, были уже безразличны её откровения, но внутри она всё же верила, что какая-то крохотная его частичка всё же услышит то, что она хотела до него донести.       — Я знаю, что многие считали, что между мной и Редсебом что-то есть. Наверняка и ты узнал перед смертью, что у него были ко мне чувства, и... мне представить страшно, что ты мог испытать в этот миг. Но тебе я расскажу всю правду, потому что теперь её знаю и я.       Ева судорожно вздохнула, немного успокаиваясь, после чего продолжила:       — Правда в том, что в те времена я сама не понимала, что именно питало тот странный трепет по отношению к нему, но сейчас, когда мне двадцать три, я понимаю всё. В тот период, когда я сходила с ума в его с братом доме, или не осознавала, почему кто-то вроде него мог оказаться на ступенях с моими испытаниями. Я чувствовала страх, что это может оказаться чем-то большим. Но я смотрела не на мужчину, которого могла бы полюбить, а на человека, который боролся со своими демонами, и это вызывало во мне такую бурю эмоций, что её легко можно было спутать с влюбленностью. Это задело меня до глубины души. Правда. Но даже когда я переживала в себе этот переломный момент, нервничая о природе своих чувств, сильнее всего во мне оставалась вера в то, как сильно я тебя любила. Это чувство до сих пор наполняет меня изнутри, не давая проникнуть чему-то инородному.       Ева подняла красное лицо, вглядываясь в буквы на надгробии почти с мольбой, после чего сказала:       — Ты должен знать, как сильно я тебя люблю, Джордж. Я ни о чем другом никогда в жизни так не мечтала, как о том, чтобы ещё раз иметь возможность видеть тебя живым и невредимым. В тот момент, когда я вновь смогла свободно вздохнуть на руках у отца… я сразу же подумала о тебе. Я успела поверить, что самое страшное позади. Ничего важнее тебя у меня тогда не было.       Ева почувствовала, как слезы вновь стекают по её лицу, и она с силой закусила губу, потому что не хотела расклеиваться больше, чем она уже себе позволила.       — Мне так тебя не хватает, — просипела она, окончательно теряя остатки самообладания. — Шесть лет — это так мало, чтобы отпустить тебя. Это буквально ничто.       Ева опустила ладонь на холодную траву, придавив её до самой земли, словно хотела представить прикосновение к любимому, но ничего, кроме холода, она не ощущала. Это заставило её окончательно дать волю эмоциям, и и больше она не могла выдавить из себя ни слова. Но Патрик, от которого всё ещё пахло паленой шерстью, медленно расправил складки теплого пончо с высоким горлом. Почувствовав тепло, Ева стиснула ткань, больше всего желая верить в то, что это Джордж с помощью каких-то волшебных сил безмолвно отвечает на всю её боль и горечь.       Ева проведет время с Джорджем до самого обеда. Она будет долго рассказывать всё, что ей пришлось пережить за эти годы, потому что шесть лет разлуки — срок невесомый, но в то же время сравним с разве что только с вечностью. Она будет говорить без остановки, чувствуя, как с каждым словом неутихающая все годы боль медленно растворяется в пучине принятия и смирения.       Джордж всегда будет частью её жизни, потому что она никогда его не забудет и не отпустит полностью. Но Ева готова идти с этой ноющей раной дальше, не пытаясь вновь куда-то убегать.

***

      Проведя пальцами по спутанным и распущенным волосам, Ева глубоко вздохнула, топчась перед очередной дверью. Ночь была длинной и тяжелой, и на самом деле она больше всего на свете мечтала рухнуть на любую горизонтальную поверхность и проспать ближайшие сутки, однако было ещё одно важное и безумно сложное дело, которое нельзя было откладывать.       Ева так хорошо знала своих друзей, что в точности понимала, кому из них нужно было дать время, а кому протянуть руку сразу же. Топчась на пороге у незнакомого паба, она понимала, что пришел её черед быть опорой тем, кто в своё время протянул руку помощи ей.       Глубоко вздохнув, она толкнула тяжелую дверь от себя, входя в помещение. Стоило ей оказаться внутри, как сон рукой сняло, потому что такого необычного даже с точки зрения волшебства бара она ещё никогда не видела. Под ногами была выложена большая черная плитка с белыми мраморными переливами, которые искривлялись, словно водяные разводы, ротанговые столики были покрыты плющом, фигурные листики которого приятно трепыхались, словно на ветру, но самым незамысловатым оказался потолок, из которого словно прорывались джунгли — оттуда свисали лианы, сочная и пахнущая зелень и тропические цветы. Вся эта живность мерно колыхалась, принося какое-то умиротворение, а феи-светляки, маленькие птички с золотым оперением и светлячки, которые обосновались в этой буйной растительности, добавляли особого уюта в эту обстановку. Ева так засмотрелась на это зрелище, что на миг позабыла, для чего она сюда пришла.       — Уважаемая мисс, мы ещё закрыты... оу.       Ева опустила взгляд на человека, который показался из-за дверей за барной стойкой, которая представляла собой массивный и неправильной формы слэб из какой-то необычной породы дерева. Невысокий японец с горбинкой на носу казался удивленным лишь мгновение, после чего мягко улыбнулся и направился к Еве.       — Я вас, конечно, знаю, мисс Хейг, — у этого мужчины был приятный голос, в котором почти не слышался японский акцент. — Всегда рад дорогой подруге моей племянницы.       — Вы должно быть Доктор... — Ева застопорилась, потому что никак не могла вспомнить странное прозвище дяди Аяно, но тот не смутился.       — Доктор Краб, — протянул руку, которую Ева со смятением пожала. — Давно мечтал с вами познакомиться, мисс Ева Хейг.       — Акира, кто там пришел?...       Знакомый голос вывел Еву из оцепенения, когда из тех же дверей показалась Одри — такая же маленькая ростом, но заметно постаревшая. Выражение её лица быстро сменилось с ошеломленного на понимающее — она явно понимала, почему Ева сюда пришла.       — Здравствуй, Ева, — сдержанно сказала она, приближаясь к ней неспешной походкой, но разглядывая её очень внимательно, словно пытаясь просканировать.       — Здравствуй, Одри.       Они молча разглядывали друг друга, вспоминая всё то, что произошло между ними когда-то, и всех людей, которых они потеряли за время своего совместного путешествия. Какая-то незримая и нерушимая цель сковывала их сквозь года, но в то же время им было болезненно находиться рядом друг с другом. Ева не спросит у Одри, что происходило с ней все эти годы, как она пережила гибель своего супруга, чем жила всё это время, навсегда потеряв возможность достичь самую сокровенную цель — она увидит все ответы в её потухшем взгляде, появившихся морщинках на худощавом лице, короткой стрижке, и постаревших руках с мозолями, которых магия покинула навсегда.       И всё же хоть смотреть на неё было горько, Ева неожиданно для себя почувствовала, что всё негативное, что она когда-либо испытывала по отношению к ней, больше не питает собой ничего. Ева боялась, что встретив её спустя столько лет, почувствует, как жгучая злость за смерти близких снова вспыхнет гниющим ожогом, но сейчас она чувствовала только едва различимый трепет от встречи.       — Ты, должно быть, за Фредом, — Одри первая прервала молчание. Её голос был очень уставшим, и Ева догадалась, что она, должно быть, полночи не спала с того момента, как бар закрылся.       — Да, — ответила Ева. — Он здесь?       Одри указала за плечо, и Ева проследила за этим движением, сфокусировав свое внимание на круглом столике в углу бара. На нём, распластавшись, седьмой сон видел тот, кого она искала.       — Никогда прежде его таким не видела, — пробормотала Одри. — Что случилось? Он не сказал ни слова.       Ева подозревала, что Одри и так скоро узнает всё, что произошло на слушании от дяди Аяно, поэтому только коротко мотнула головой.       — Плохой день, — просто сказала она и, мягко взглянув на женщину, добавила, — Спасибо. Я заберу его. Он что-то должен бару?       Но Одри только покачала головой.       — Пусть приходит в себя и возвращается.       Ева кисло улыбнулась и, бросив прощальный взгляд на женщину, направилась к спящему Фреду. У неё не было полной уверенности в том, что следует делать, но одно было очевидным — оставлять Фреда здесь было нельзя.       Она со вздохом села за столик рядом с ним и, после недолгих раздумий, потрепала его за плечо. Фред заворочался, недовольно промычав что-то, и тогда Ева проявила настойчивость.       Фред с трудом поднял голову и сощурился, стараясь сфокусировать взгляд на подруге.       — Пойдем домой, Фред, — сказала она, стискивая его плечо. — Скоро обед.       Фред сильно зажмурился — видимо, голова у него раскалывалась — после чего неловко выпрямился и потянулся. От него несло перегаром за версту, однако Ева чувствовала, что он способен здраво мыслить. Не говоря ни слова, она выудила из поясной сумки заветный флакончик со специальным зельем.       — Выпей это. Полегчает.       Фред принял склянку, но опустошать её не торопился. Вместо этого он взглянул на Еву более осмысленным взглядом, и на его лице прояснилось какое-то странное выражение.       — Долго искала? — спросил он немного заплетающимся языком.       — Сразу сюда пошла.       — От тебя не скроешься, — пробормотал Фред, разглядывая содержимое флакона.       — В следующий раз старайся лучше.       Фред ничего не ответил — залпом опустошил эликсир и застонал от новой вспышки головной боли. Ева наблюдала за ним с легким беспокойством, несильно сжимая его плечо.       — Пойдем домой, — повторила она, но Фред качнул головой и с места не сдвинулся. — Тогда пойдем прогуляемся. Подышишь воздухом и станет легче.       — Хватит со мной сюсюкаться, — беззлобно сказал Фред, но Ева настойчиво потянула его за локоть, и он с самым недовольным стоном поддался её напору. Она взяла его под руку, удостоверившись в том, что тот держит равновесие, и они направились прочь. Ева поняла, что он способен передвигаться самостоятельно, но выпускать его руку она не спешила, даже когда Фред выполз вслед за ней из помещения.       — Сейчас будем трансгрессировать, — предупредила она, и Фред посмотрел на неё не без возмущения.       — Хочешь, чтобы меня вывернуло? — осведомился он, щурясь от ярко палящего солнца.       — Нет, но, если это произойдет, то это не будет трагедией.       Когда они трансгрессировали, Фред отпрянул от Евы и покачнулся. Кажется, его предупреждение не было блефом, и Ева тактично сделала шаг назад, давая ему время прийти в себя. Ветер взметнул её несобранные волосы, и она обернулась, мгновенно выискивая в воспоминаниях образ особняка из белого мрамора с тонкими колонами, и сад, в котором когда-то было много плантаций. Лира Блэк очень любила белое вино, а ещё копаться в травах и растениях, но сейчас всё это пришло в запустение.       — Что мы тут делаем?       Ева заговорила не сразу, стискивая кулаки в нервном и усталом напряжении. Внутренняя устойчивая сентиментальность тихонько убеждала её в том, что родные места придадут ей смелости и сил рассказать Фреду всё то, что она знает.       Она повернулась к нему с выражением усталой решительности на лице. Фред выглядел бледным, но ясный взгляд подруги привлёк его внимание, и он с готовностью выпрямился. Разговор предстоял непростой.       Ева рассказала ему всё, пока они неспешно брели вдоль иссушенных грядок и деревьев её детского убежища. Фред ни разу не прервал молчание — лишь понемногу затягивался элексиром трезвости и медленно приходил в себя, а Ева говорила без остановки. Она рассказала ему всё о человеке по имени Редсеб Маллиган через призму его страшных преступлений, взаимоотношений с её отцом и, конечно, чувств, которые он испытывал по отношению к Еве. Говорить о последнем оказалось сложнее всего остального, но она понимала, что эту тему обойти невозможно. Она и не хотела.       В кои-то веки, спустя так много лет, Ева снова не боялась рассказать всю правду, не разрушив тем самым чужую жизнь и отношения с тем, кому эту правду предстояло услышать. Фред был одним из самых сильных людей, которых она когда-либо знала, и потому он заслуживал знать всё, а они дружили уже так много лет, что она не боялась потерять его из-за чего-то подобного. Слишком хорошо они друг друга понимали.       Её рассказ закончился, когда они уже сидели в груде разрушенного пожаром дома, в том самом месте, где когда-то была парадная лестница. Фред выкуривал уже вторую сигарету, пока Ева ковыряла сухую землю носком кеда. Она не боялась вердикта Фреда, хотя и не была спокойна в ожидании его слов.       — Теперь я понимаю, почему ты на самом деле так хотела найти доказательства его невиновности, — задумчиво проговорил Фред в конце концов. — Я все эти годы думал, что ты просто боялась признать то, что Редсеб убил Джорджа... из-за тебя. Я и сам думал об этом.       — Я знаю, что ты об этом думал, — устало отозвалась Ева. — Поняла, когда ты пришёл тогда ко мне в Дырявый котел.       — Почему тогда не сказала правду там же? Боялась, что я заподозрю что-то неладное, если узнаю, что Редсеб был в тебя влюблён?       Ева пожала плечами, обхватив локти.       — Отчасти да. Я боялась, что ты возненавидишь меня за это, хоть тогда мне и казалось, что я готова буду порвать любые связи ради поиска настоящего убийцы. Но больше этого меня тошнило от мысли говорить с кем-либо о его чувствах ко мне, потому я ощущала настоящее предательство. Я верила в то, что он выше того дерьма, которое сотворил. Я даже отца в этом убеждала, когда тот хотел отомстить ему за смерть моей матери. Вот как сильно я в него тогда верила.       Ева судорожно вздохнула, отвернувшись от Фреда.       — То, что он сделал, чуть было не уничтожило меня не только потому, что я любила Джорджа, а потом потеряла его, — сказала она. — Редсеб был для меня олицетворением борьбы с самим собой, понимаешь? Он совершил столько ужасного, что его просто невозможно было бы оправдать, но он всё равно карабкался к свету. Свою сущность он явно осознавал, однако всё равно не оставлял попыток исправить хоть что-то. Я смотрела на Редсеба в надежде, что он справится, и внутри меня всё замирало каждый раз, когда он превосходил самого себя. Эта борьба давала мне много сил на то, чтобы самой не стать худшей версией себя, потому что даже если Редсеб пытался... то у меня не было никакого права отказываться от того же. Я смотрела на него, думала о том, что он делал, и чувствовала, что у меня получится всё это выдержать. Вот, почему для меня это было так важно. И вчера... прости, но ты не представляешь, как мне полегчало.       Фред долго размышлял над услышанным, докуривая свою сигарету. По-осеннему нежаркое солнце окончательно освоило место на небосводе, периодически прячась за вуалью перистых облаков. Еве нравилось это сдержанное солнце, которое не испепеляло собой всё естество — такому она с удовольствием подставляла лицо.       — Если бы я сразу поверил в то упорство, с которым ты хотела докопаться до правды о смерти моего брата... не было бы всех этих лет мучений.       Ева взглянула на него, но Фред не смотрел на неё в ответ. С видом глубокого сожаления он глядел куда-то перед собой, стиснув вихор темно-рыжих волос у лба.       — Я полночи вспоминал о том, как наорал на тебя в тот день, потому что тогда был уверен в том, что ты просто боишься признать свою вину в его смерти, — продолжал Фред. — Я винил тебя в том, что его не стало. Винил за то, в какой ярости он находился, когда видел его в последний раз. Мне всё казалось, что Джордж тогда сам сунулся к Маллигану в попытке защитить тебя или выместить свою накопленную злость, за что в итоге и поплатился. Это было бы на него очень похоже.       К ужасу Евы Фред судорожно вздохнул и свел пальцы у переносицы.       — В конечном итоге, повинуясь своей ярости на тебя, я не захотел докопаться до правды, — проговорил он. — Предпочел жить во лжи, словно последний трус. Ещё и тебе не позволил выяснить правду, из-за чего ты все эти годы жила с чувством вины.       Он умолк, словно ему тяжело было продолжать говорить, тогда как Ева не выдержала.       — Фред, — серьезно начала она, стиснув его предплечье. — О чем ты вообще говоришь? Ты хоть понимаешь, что ты сделал для меня в тот день?... Да и в любой другой? Я даже тогда побоялась рассказать тебе всю-всю правду, а ты, несмотря на всё то, что чувствовал ко мне в тот самый миг, нашел в себе силы вытянуть меня из той трясины, в которую я так рвалась!       Фред отнял руку от лица, глядя покрасневшими глазами в пыльную дорогу перед собой, а Ева утешительно провела ладонью по его лохматой голове.       — Мерлин, Фред, — тихо сказала она. — Ты мне жизнь спас, когда я сама этого не хотела. Ты хоть понимаешь это? Я сижу перед тобой только потому, что тогда ты не сдался даже несмотря на что. Я столько раз причиняла людям боль в порыве ярости и скорби, а ты, пересилив всё сразу, сделал что-то по-настоящему невероятное, и ещё винишь себя за это.       Фред низко опустил голову, будто бы примиряясь с услышанным, и Ева склонила голову к его плечу, похлопав его по предплечью.       — А что касается лжи, в которой мы жили все эти годы... это всё моя вина, — добавила она тише. — И ты в праве на меня злиться как тогда, так и сейчас. У тебя не было ни одной причины усомниться в том, что Редсеб был убийцей Джорджа, тогда как я не сделала ничего, чтобы доказать обратное. Может, если бы я не боялась рассказать всю правду о Маллигане сразу, мы бы докопались до истины. А может быть и нет, потому что Элизабет Шоу понадобилось шесть лет на то, чтобы понять свои чудовищные ошибки и во всем сознаться. Но как бы оно было, мы в любом случае не узнаем. У нас есть только то, что есть сейчас.       Фред продолжал молчать, но Ева чувствовала, как трястись он перестал. Это успокаивало.       — Не вини себя в этом или в чем-либо другом, Фред. Ты сделал самое сложное в момент, когда от тебя этого никто не ждал бы, — тихо сказала она. — Ты был сильным в каждое мгновение своей жизни и оказался рядом в самый нужный момент. Этого было достаточно. И Джордж... он точно знает об этом.       Фред долго молчал, пребывая в собственных тяжелых размышлениях, после чего шмыгнул носом, выпутался и обнял Еву, несильно прижав её к себе. Она почувствовала мгновенное успокоение, опустив ресницы и обнимая его в ответ.       — Обращайся, — только и буркнул он тяжелым голосом, что заставило Еву слабо улыбнуться. Она облегченно вздохнула, а Фред шмыгнул носом. Они сидели в молчании довольно долго, ощущая всем телом, как прохладный ветерок становится чуть более теплым, чем прежде.       — Похоже, Маллиган был влюблен в тебя по уши, — неожиданно сказал Фред. — Он и Джордж каким-то образом смогли прийти к соглашению в том месиве, которое их окружало в ту ночь. Вряд ли кто-то точно узнает, из-за чего они сцепились, но зато мы знаем почти наверняка, из-за кого это прекратилось, — Фред вздохнул, и Ева почувствовала, как расслабляется его тело. — Джордж ни за что не стал бы пожимать руку Маллигану, если бы тот не сказал что-то весомое. Думаю, они оба вспомнили о чем-то более важном в ту ночь. И если бы не Шоу... Джордж всё ещё был бы жив.       Ева поджала губы, ощущая, как рука Фреда прижимает её крепче, после чего ощутила страшную усталость во всем теле.       — Да, наверное.       Адреналин от эмоционально тяжелой ночи быстро сходил на нет, и она боялась, что заснет прямо на месте, но ей давно не было физически так хорошо, как в этот самый миг. Она понимала, что никогда не сможет полностью залечить раны Фреда, и ему также придется жить с этой потерей всю свою жизнь, но закрывая глаза, она чувствовала — это кровотечение остановилось. Ева сжимала в объятиях теплое тело друга, в которое сама же вцепилась, словно утопающий за соломинку, и этот обмен энергией стоил дорогого. Ради этого стоило вернуться домой, хлебнуть новую порцию горя, чтобы удостовериться, что жизнь твоих близких не сломана до основания.       Ей больше не хотелось бежать прочь, оставляя позади всё то, что было ей любо — она вернулась домой, но в кои-то веки больше не чувствовала, что ходит по кругу. Ева видела перед собой лишь бескрайнюю дорогу, конца которой она никогда не увидит, и теперь она не боялась того, что идет по чужим следам. Этот путь принадлежал только ей, и тем, с кем она хотела его разделить.       С трепетом в душе Ева вдруг почувствовала, что её бесцельное скитание и самовольное изгнание были, наконец, закончены. Она готова была жить даже после всех ужасов и потерь, которые так долго её преследовали. Теперь наверняка.       — Фред, — очень тихо сказала она, не в силах сдержать улыбку. — Кажется, я, наконец-то, вернулась домой.