Вечность

      Ева тихо брела в сторону замка, тяжело дыша от любого нового шага. Слабость всё ещё отказывалась полностью покидать её, и больше всего на свете сейчас она желала удостовериться в безопасности Джорджа, после чего опуститься на любую горизонтальную поверхность и проспать неделю.       Но сначала Джордж. И Фред. И остальные.       Утерев лицо, мокрое от слез, она заприметила небольшое скопление людей у входа в замок. Настроение ухнуло ещё ниже. От зрелища того, что её знакомые несли бесчувственные тела других знакомых, её тело свело судорогой, но не такой сильной, как когда-то. Ева с тихой грустью подумала о том, что даже к подобным вещам начинаешь постепенно относиться хладнокровнее.       Она ускорила шаг, заметив светловолосую голову Полумны Лавгуд.       — Чем помочь? — спросила Ева, стараясь не смотреть в лицо темноволосой и бесчувственной девочки на земле. Полумна взглянула на неё своими выпуклыми глазами как раз в тот момент, когда за спиной Евы раздался окликнувший её голос.       Та застыла на миг, а потом обернулась так резко, что врезалась в кого-то.       Сжимая новый меч, всего в нескольких шагах от неё стояла целая, невредимая (за исключением металлического протеза на ноге) и абсолютно живая Аяно. Обычно спокойное и гладкое лицо выражало непривычный испуг и облегчение одновременно, когда она во все глаза смотрела на подругу. Ева чувствовала, как её что-то парализовало, и она попросту не могла сдвинуться с места, не в силах принять новую реальность.       Аяно жива. Аяно, мать её, жива, и ей это в самом деле не кажется.       Ева выругалась себе под нос, и Аяно, явно услышав это, издала нервный смешок. И только после этого они рванули друг другу навстречу, хватая друг друга в такие крепкие объятия, которые непременно должны были сломать пару рёбер. Вокруг них были раненные и мёртвые товарищи, но Еву распирала такая яростная радость, что сдержать вой было почти невозможно. Аяно едва слышно сопела, зажимая её до боли крепко.       Ева резко отстранилась, глядя на неё влажными глазами, и крепко стиснула лицо в ладонях, словно всё ещё хотела удостовериться в реальности.       — Где ты была всё это время? — просипела она, ощущая, как ком в горле выпускает шипы. — Я же думала, что ты... вот дура!       Её голос надломился, и она сразу же спрятала лицо у неё на шее, ругаясь словно заправский байкер. Уголок губ у Аяно дернулся, и она склонила голову вбок.       — Выжидала, — коротко сказала она, поглаживая подругу по спине. — Прости, что заставила поверить в свою смерть. Правда.       Ева издала хлюпающий звук. Они продолжали стоять в обнимку какое-то время, и когда Ева немного успокоилась, то они отстранились друг от друга. Хоть в этом и не было никакой надобности, та старалась вытереть лицо как можно незаметнее, чем вызвала у Аяно мягкую улыбку.       — Пойдём в Зал. Все ещё собираются там. Время, отпущенное на передышку, вот-вот закончится, после чего сражение продолжится.       Ева кивнула и обернулась к паре человек, которая забирала последнее тело незнакомой женщины. Удостоверившись, что её помощь не нужна, она вновь повернулась к Аяно и машинально опустила взгляд на её ногу. Судя по всему, у той была своя тяжёлая и болезненная история.       И они непременно расскажут её друг другу, когда это всё закончится.       Еве хотелось верить, что несмотря ни на что, у них будет для этого достаточно времени.

***

      У входа в Большой зал её ждал ещё один сюрприз. И хотя Ева слышала гомон голосов, чужой плач и рыдания, её сердце трепыхнулось, когда навстречу ей вышел почти целый Оливер Вуд. Он остановился неподалеку от врат, мрачно взирая на двух подруг, но улыбки на его лице не было. Ещё когда Ева направлялась к нему со всех ног, от этой детали у неё засосало под ложечкой. Странное волнение охватило её в тот миг, когда она обняла старого друга, а он обнял её не сразу, а с задержкой.       — Мерлин, и ты в порядке! — только и выдохнула Ева.       Она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза, но тот почему-то не смотрел на неё в ответ, нерешительно стискивая её плечи.       Она нахмурилась.       — Ты же в порядке? — неуверенно спросила Ева, сжимая его руки в ответ, а Оливер бросил странный взгляд на Аяно, которая всё это время стояла за спиной у подруги.       Стало вдруг очень жарко.       — Да, я в норме, — рассеянно ответил Оливер, снова прижимая её к себе, но Ева сразу же отстранилась, потому что чувствовала что-то неладное.       — Что случилось? — требовательно спросила она, глядя на Оливера, но тот продолжал смотреть на Аяно со странным выражением беспомощности. Ева обернулась к ней, увидев её каменное лицо. Между ними явно происходил какой-то немой диалог, который Ева не могла понять, но она вдруг почувствовала.       Невидимая игла пронзила её сознание, и она резко взглянула в сторону Большого зала. Пальцы Оливера сжались на её плече, но Ева отшатнулась от него и стремительно ворвалась в самую гущу скорбящих и страдающих.       Кто-то окликнул её, но Ева это проигнорировала, перебирая ногами по наитию. Голова шла кругом.       Она брела и брела, обшаривая иступленным взглядом всех, но ни одно безмятежное лицо, даже знакомое, не имело никакого значения, потому что это было не то лицо, что ей было нужно.       Сердце колотилось, эхом отдаваясь в барабанных перепонках, а в голове без конца звучало одно слово, которое она повторяла про себя словно мантру.       Нет.       Нетнетнетнет       Ева споткнулась на месте и остановилась как вкопанная, когда заметила знакомые рыжие макушки в одной небольшой толпе, но взгляд мгновенно ушёл на того, кто лежал у их ног и колен рыдающей миссис Уизли.       От этого зрелища внутри что-то рухнуло вниз. Ноги резко превратились в желеобразную массу, но каким-то образом Ева смогла удержать равновесие. Она не видела его лица, лишь отдаленные и до вопля знакомые черты, которые всё ещё не давали определенности. Не в силах сдвинуться с места, Ева впилась тяжёлым взглядом в спину одного из братьев, которого обнимала рыдающая Джинни, и та с ужасом взмолилась, чтобы он обернулся к ней.       Ну пожалуйста. Ну пожалуйста, повернись.       Пожалуйста!       Это не может быть он.       И словно услышав немую мольбу, он повернул голову, упираясь носом в макушку сестры, а Ева всё поняла. Со свистом втянув воздух, она коснулась губ в каком-то испуганном жесте, больше всего боясь даже думать о реальности, которая затаскивала её в свои дебри.       Внутри что-то с треском оборвалось.

***

      Джордж сидел к ней спиной в одних пижамных штанах. Плавающие огоньки в полумраке комнаты отбрасывали лёгкие блики, которые плавно ползли по мышцам спины. Ева могла видеть каждую родинку и капельку пота в моменты, когда Джордж думал, что она спит, потому что только тогда его взгляд не был прикован к ней. Его руки сжимали какой-то свиток и он был целиком занят его чтением. Было в нем какое-то невероятное спокойствие, в которое Ева куталась, словно в сладостно мягкий плед. Она тогда думала, что никогда ещё не дышала по-настоящему полной грудью, как в эти редкие моменты их уединения. Джордж был лекарством, который заставлял её на время забыть о всём, что в повседневный период выбивало из колеи.       Он тихо шмыгнул и склонил голову вбок, разминая затекшую шею. Выпав из чтения, он быстро оглянулся, обнаруживая Еву неспящей.       — Разбудил? — спросил он, сразу же сворачивая свиток.       — Нет, — ответила Ева. — Я давно не сплю.       Джордж откинул чтиво на письменный стол и завалился на кровать, отозвавшуюся возмущенным скрипом. Ева подвинулась, натягивая одеяло на грудь, и внимательно посмотрела на Уизли.       — Не спится? — поинтересовалась она, подперев голову.       — Думал о том, как можно модернизировать Перуанский порошок, — выдохнул Джордж, потирая глаза пальцами. — Можно было бы сделать это что-то вроде бомбы, которая могла бы удерживать человека в тёмном куполе... ну или типа того. Я не знаю, это сложно совместить, зато это могло бы задержать противника на целых десять минут.       Ева опустила взгляд, продолжая водить кончиками пальцев по шрамам на груди.       — Война ведь уже закончилась, Джордж, — тихо сказала она. — Это уже в прошлом.       Джордж опустил на плечо ладонь, на которой отсутствовало два пальца, и лицо его вдруг сделалось непривычно жёстким.       — Эта война никогда не закончится. Вот увидишь.       За окном бушевала крепкая вьюга. Чьи-то старые ставни постоянно бились о кирпичную стену, то и дело сбивая с мыслей.       Ева прижалась к Джорджу сильнее, зажмуриваясь. Её пальцы впились в его кожу до синяков. Тело источало такое тепло, что это почти обжигало, но она не хотела даже думать о том, чтобы ослабить свои объятия. От Джорджа пахло именно Джорджем, и Ева растворялась в нём каждой клеточкой своего сознания.       — Когда я увидела тебя там... я подумала, что сама умру, — сказала она сдавленным голосом. — В ту же секунду. Я поверила, что ты мертв, Джордж.       — Прости, — спокойно сказал он. — Я не хотел тебя пугать.       В носу защипало, а легкая щекотка скользнула вместе со слезами. Джордж просунул свои пальцы в отросшие волосы Евы и начал осторожно массировать кожу головы, словно больше всего хотел её успокоить. И это было бы приятно, если бы не отчаяние, захватившее всё естество девушки.       — Джордж, — тихо сказала она. — Ты же знаешь, что всё это было ради тебя? С тех пор, как я перешагнула порог Вредилок, я делала всё ради того, чтобы защитить тебя. Для меня это было настолько важно, что я готова даже была потерять тебя, как друга и любимого... лишь бы ты дышал. Для меня только это имело значение.       Джордж молчал и выглядел очень серьезным, хоть его рука и продолжала гладить Еву по голове.       — Посмотри на себя, — в конце концов сказал он. — Ты была спасена Маллиганом не раз. Посмотри и ответь, чего стоит спасение, если он умирает внутри?       — Всего, — ответила она, приподнимаясь. — Для меня это всё, Джордж. После всех этих смертей для меня не было ничего более важного. Даже если ты умираешь не по-настоящему... у тебя есть шанс стать кем-то другим.       — Даже если «другому» ты будешь не нужна?       Грохот и вьюга слились в один беспокойный шум, который становился всё громче и отчетливее. Огоньки над их кроватью отзывались более тусклым светом, но тело Джорджа было всё таким же тёплым до ожогов на кончиках пальцев. Ева смотрела ему в глаза, боясь лишний раз вдохнуть. Она знала, что должна была сказать ему правду, но глаза жгло сухим огнем от невыносимой тяжести этих слов.       — Нет ничего дороже жизни.       Джордж улыбнулся и опустил веки как раз в тот момент, когда вьюга за окном выбила стекло с резким и замирающим сердце звуком.       Ева навсегда запомнит эту улыбку.       — ... Билл сказал, что сегодня будут похороны. Может, разбудить её?       — Я час назад напоила её зельем, вряд ли она проснётся. И после того, что произошло, я не хочу, чтобы она туда шла! Не хватало ещё скандалов…       — Это нужно решать ей, ты же понимаешь, — сказал Оливер. — Я думаю... она хотела бы с ним попрощаться. Я был бы рядом с ней всё время и никому не дал бы к ней подойти. Особенно, Рону.       — У неё жар уже второй день!       — Да, но я уже сказал, — Оливер был непривычно суровым. — Решать только ей.       Послышался тяжелый вздох.       — Хорошо. Я проверю её.       Ева услышала приближающиеся шаги, но не могла и шевельнуться. Когда её плеча кто-то коснулся и осторожно качнул, она ощутила, как голова идет ходуном.       — Ева, ты спишь? — спросила Аяно.       Она ничего не ответила, продолжая лежать с закрытыми глазами. Ева не сомневалась в том, что та уже догадалась о её пробуждении, но всё равно не могла шевельнуть и пальцем. Тело будто бы наполнилось раскаленным свинцом.       — Похороны Джорджа сегодня, — тихо сказала она. — Может, ты хочешь пойти? Оливер отправится с тобой.       Ева не шевельнулась. Спустя некоторое время она услышала, как подруга отходит от кровати и закрывает за собой дверь.       В помещении повисла звенящая тишина, которую разорвал едва слышный скулеж.

***

      Когда Ева окончательно проснулась на следующий раз, за окном была глубокая ночь. Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как болезнь предательски охватила её ослабшее тело, но было ощущение, словно это было вчера и одновременно месяцы назад.       Ева обвела внимательным взглядом комнату, осознавая, что находится здесь впервые. Это была небольшая и аскетичная спальня с деревянной кроватью, а небольшое окно выходило на узкую улочку, змейкой стремящуюся вдаль. Знакомый стук привел в чувство — старенькие ставни бились о кирпичные стены с невыносимо синхронным интервалом, и Ева быстро отвела от окна взгляд и перевернулась на другой бок. На кровати она была не одна.       Прислонившись к неудобной спинке, Аяно чутко дремала, чуть свесив голову вбок. Выглядела она бледнее обычного. Её черные волосы были собраны в растрепанную косу, какую она делала каждый раз перед сном, но сама она даже не стала переодеваться, оставшись в наглухо застегнутой мантии. Аяно явно готовилась по первому зову сорваться куда-то, и это понимание отозвалось в Еве едва различимым трепетом.       Она опустила взгляд, разглядывая этот изящный, но чужеродный протез. Ева ещё не узнала историю его появления, но почему-то сейчас была почти уверена в том, что не сможет прочувствовать это так, как прежде.       Аяно вздрогнула и в следующий миг очнулась от дремы, вырвав Еву из размышлений. Заметив, что та смотрит на неё, она мгновенно пришла в себя и выпрямилась. Весь её вид выражал готовность к действиям, но голос предательски выдавал хронический недосып:       — Что-нибудь хочешь?       Ева качнула головой. Аяно продолжала пронизывать её слишком внимательным взглядом, из-за чего Ева отвела свой, предпочитая безынтересно разглядывать ничем не примечательную комнату.       — Где мы? — спросила она, пытаясь зацепиться хоть за что-то.       — Это квартира Оливера, — ответила Аяно, садясь на колени. — Он останавливается здесь по возвращению с тура.       — Мы в Лондоне? — спросила Ева, игнорируя странную нотку в голосе подруги, когда та назвала имя Оливера.       — Да, недалеко от Дырявого котла, — ответила Аяно.       Ева рассеянно кивнула, после чего провела по всклоченной голове и машинально спустила ноги с кровати. Аяно продолжала прожигать её своим внимательным взглядом со спины, и больше всего её вдруг хотелось остаться одной, однако Ева понимала, что лежать здесь и дальше было бы просто невыносимо.       Пора убираться отсюда.       — Что-нибудь узнавала насчёт произошедшего?       Ева упорно отказывалась называть всё своими именами, поэтому рассчитывала, что Аяно не будет нуждаться в уточнениях. Она слишком хорошо знала свою подругу, чтобы не рассчитывать на её стремление знать каждую мелочь.       Повисла неприятная пауза. Ева продолжала сидеть спиной к Аяно, потому что как никогда прежде не хотела видеть чужие эмоции.       — Ты уверена, что хочешь слышать это сейчас?       Ева сразу почувствовала, как сочувствующий тон сменился на деловитый и серьёзный.       — Да, — сказала Ева, мысленно готовясь к чему угодно.       Аяно помолчала, словно решалась на что-то, и в конце концов заговорила:       — Мы все пришли немногим позже начала битвы, и там уже было месиво. Да ты и сама знаешь. Оливер и его отряд пришли к Главному мосту: там тоже были великаны — это было непросто. Я сначала собиралась направиться к теплицам, чтобы разобраться с...       — Ближе к сути.       Если Аяно и замешкалась, то очень быстро взяла себя в руки.       — Мне пришлось присоединиться к Оливеру. Когда Волан-де-Морт дал передышку, все принялись собирать тела. Я отправилась на поиски тебя, а Оливер... был тем, кто нашёл его. Рядом с ним почти никого не было, и он уже был мертв. И из всех тех, кто сражался с ним тогда, никто не видел его последних мгновений.       — Не может быть, чтобы никто ничего не видел! — резко сказала Ева. — Он руководил защитой моста, там была куча людей.       Аяно молчала, и Ева в нетерпении обернулась к ней, но та не побоялась смотреть ей в глаза. Сожалеющее выражение лица просто бесило, но та упрямо не отводила взгляда.       — Да, он руководил его защитой, однако нашли его неподалеку практически одного. Мы всё ещё пытаемся выяснить все обстоятельства.       Ева отвернулась, со злостью глядя в пространство. Поверить в услышанное было практически невозможно.       Аяно двинулась к ней и её ладонь решительно сжала плечо подруги, но Ева только опустила голову.       — Я как никто понимаю, что это для тебя значит, — сказала Аяно, заглядывая в её лицо. — И у меня, и у моих людей было время на то, чтобы попытаться выяснить все детали его смерти, и хоть мы продолжаем поиски, надежды всё равно очень мало. Никто не видел, как он умер, Ева. Так бывает. Там было такое месиво, что в этом нет ничего удивительного...       Ева резко поднялась с кровати, сбрасывая ладонь с плеча. Казалось, она хотела куда-то убежать, но бежать ей было теперь некуда, а за окном была глубокая ночь. Упершись ладонями о деревянный подоконник, она уткнулась лбом в холодное стекло и с силой зажмурила глаза.       — Уйди, — выдавила она. — Просто уйди, пожалуйста.       Аяно не стала спорить или пытаться пойти на диалог, а молча встала и застучала протезом в сторону двери. Ева продолжала упираться лбом в окно, но когда поняла, что осталась в одиночестве, резко отпрянула от стекла и с силой пнула какой-то столик у окна.       Не прошло и пятнадцати минут с пробуждения, как она сорвалась.

***

      — Палата 17, мисс, прошу. Мисс Джонсон, к вам посетитель!       Анжелина оторвалась от чтения парящей в воздухе книги и перевела заинтересованный взгляд к двери. Когда она заметила Еву, на её лице промелькнуло странное смятение, после чего оно приобрело непривычную враждебность. И хоть она явно пыталась её скрыть, Ева прекрасно видела все промелькнувшие эмоции на её лице, и всё это было так знакомо, что она ощутила нарастающую ярость.       В палате были три кровати, однако занята была лишь одна. Ева машинально отметила это, когда переступала порог.       — Где все остальные? — спросила она, засунув руки в карманы чёрной толстовки.       Анжелина ответила не сразу, предпочитая пялиться на прибывшую гостью. Ева вытянула волшебную палочку и свободный стул подскочил к нужной кровати. Анжелина невозмутимо наблюдала за тем, как Ева без приглашения садится и прячет палочку в набедренный чехол.       Только после этого Хейг перевела на неё взгляд.       — Соседа выписали полчаса назад, но скоро тут появится новый, — наконец-то ответила Анжелина. Ева обратила внимание на то, что почти всё её тело покрывали волшебные бинты, и даже руки, чинно сложенные на животе, были полностью перебинтованы.       — Ожоги? — равнодушно спросила Ева. Анжелина кивнула и затем спросила:       — Была на похоронах?       Этот удар под дых был внезапным, но Ева никак на это не отреагировала. Она не сомневалась, что Фред, который наверняка навещал свою подружку, уже обо всём той рассказал.       — Нет, — ответила она, избегая чужого взгляда. — Я здесь для того, чтобы прояснить некоторые детали. Аяно утверждает, будто никто не видел того, что с ним произошло, но что-то мне подсказывает, что ты можешь мне с этим помочь.       Анжелина вдруг горько хмыкнула, на миг возведя взгляд к потолку. Ева вернула к ней взгляд.       — Я ничего не знаю, Хейг, — сказала она без следа улыбки. — Извини, но тебе придется поискать в другом месте.       Ева ощутила уже знакомый зуд в руках и даже не удержалась, почесав одну из них, но зуд это не успокоило. Она чуяла, что напала на нужный ей след.       — Я столько лет видела этот враждебный и затравленный взгляд людей, которых запугивала Аяно, что ни за что не спутаю его с любым другим, — тихо и вкрадчиво заговорила Ева, чуть подавшись вперёд. — Я только что от Белл, Джонсон. Она посылала тебя за ним после того, как сама видела его в тот день в последний раз. Так что это именно ты видела его в последний раз, а учитывая, что Аяно уже приходила к тебе в гости до меня, я спрошу именно у тебя. Отвечай.       — Ты бредишь, — процедила Анжелина ледяным тоном. — И тебе стоит уйти. Мне тебе нечего рассказать.       Ни одна мускула не дрогнула на лице у Евы, когда она медленно вытащила волшебную палочку. Анжелина метнула на неё настороженный взгляд, после чего посмотрела на Еву с недоверием.       — Что ты... — начала она, но Ева перебила:       — Я тебя прикончу прямо в этой постели, если ты мне сейчас не расскажешь всё, что тебе известно.       С этими словами кончик палочки уткнулся в живот Анжелины, от чего она дернулась, но пошевелиться не могла. На её лице мешался ужас пополам с отвращением, но Еве как никогда было начхать на то, что она делает. Анжелина Джонсон бесила от макушки до кончиков пальцев на ногах, и то, что она скрывала от неё что-то важное, заставляло действовать на чистом инстинкте.       — Ты больная, — прошипела она по-настоящему испуганно. — Чокнутая психопатка.       — Я жду, — сказала Ева, проигнорировав оскорбление.       Анжелина поджала губы и выпрямилась, глядя на Еву с достоинством. С кончика палочки пошёл едва заметный дымок, говорящий о том, что на одеяле появилась маленькая прогалина.       — Джорджа убил Редсеб Маллиган, — медленно и с отвращением произнесла Анжелина. — Я видела их последнее сражение перед тем, как мне преградили путь.       Её голос доносился словно издалека, а озвученные слова были настолько дикими и ужасающими, что никак не могли уложиться в голове.       Джорджа убил Редсеб Маллиган.       Джорджа... кто?       Ева попыталась сделать вдох, но горло сдавил незнакомый спазм, и вдохнуть не получалось. Она медленно поднялась со стула, опуская руку на грудь, чувствуя, как воздух в лёгких сгорает от накатившей волны ужаса и непонимания.       — Ты лжёшь, — прохрипела Ева.       Но эта реакция Анжелину не смутила.       — У подружки своей спроси, почему она захотела от тебя скрыть, — сказала она ледяным тоном. — А теперь — пошла вон отсюда!       И хоть сказанное никак не могло вписаться в эту новую реальность, хоть всё это было совершенно невозможным, Ева не смогла ослушаться. Резко захотелось сбежать прочь, подальше от Джонсон, из этой солнечной палаты, от этой невыносимой истины.       Нет, лжи.       Потому что этого просто не могло произойти.

***

      — Ты просишь меня о чём-то, но всех карт раскрывать не хочешь, — пробормотала Аяно, недружелюбно поглядывая на собеседницу. — Я уже фактически сорвала ей, не раскрыв часть правды, но то, что ты просишь сделать, гораздо хуже.       — Ева не должна знать, что Маллиган убил Уизли, — мотнув головой, сказала Одри, прижав носовой платок к мокрому лбу. — Это знание её убьёт, я тебе говорила. Ты это и сама ощущаешь.       — Почему? — требовательно спросила Аяно. — Чего я не знаю?       Одри промолчала, глядя куда-то вниз. Ни одна эмоция не могла бы выдать те мысли, что её терзали, и Аяно чувствовала нарастающее раздражение. Она успела сто раз пожалеть о том, что связалась с ней и не сделала так, как просил Оливер — рассказать всю правду, как есть.       — Заставь её поверить в то, что убийца Долохов или Ландерс, кто угодно. Лучше, чтобы он был жив, чтобы она сама решила, что хочет сделать. Но нельзя выпускать её из-под контроля. Больше всего я не хочу, чтобы она, как и Элайджа...       Одри умолкла на полуслове и глаза её заблестели. Она низко опустила голову и шмыгнула носом, а Аяно продолжала наблюдать за ней с мрачным подозрением.       — Что от неё хочешь на этот раз? — тихо спросила Аяно, чувствуя, как внутри неё что-то разрывается. — Ты причина столького дерьма в её жизни, что я вообще не понимаю, зачем тебя слушаю.       — Я хочу удостовериться в том, что Ева окажется сильнее своего отца! — неожиданно твёрдо и громко сказала Одри. — Именно потому, что много лет назад я, будучи на твоём месте, бросила Элайджу в одиночестве после смерти Иннанель, всё закончилось так, как закончилось. Ситуация та же самая за исключением того, что у Евы пока нет детей. Она не сможет кому-то навредить, да, но в то же время и для неё не будет рычагов сдерживания. И поверь мне, — Одри подняла твёрдый взгляд на Аяно, — её не остановит то, что ты или Оливер Вуд остались живы. С большей вероятностью она будет чувствовать себя лишней.       — Ни черта ты о Еве не знаешь, — процедила Аяно. — Даже не думай сравнивать её с ополоумевшим психопатом, которым был её отец.       — Она чуть не убила Руквуда, — возразила Одри, и Аяно осеклась. — Она сама мне об этом сказала. Я всё узнала от тех, кто там был — она его круциатусом готова была запытать до смерти. Когда Джинни Уизли попыталась её остановить, в порыве слепой ярости она полоснула и её. Случайно, конечно, потому что после этого она пришла в себя. Но если бы никто её не остановил, она бы ещё в тот день сделала шаг в сторону отца! Она сама прекрасно понимает, что сделала. Сама сказала, что чувствует по этому поводу.       — И вместо того, чтобы успокоить её и сказать, что всё это бред, ты конечно же согласилась с ней и позволила ей загнаться ещё больше, да? — с нарастающей яростью в голосе спросила Аяно. — Ты так видишь помощь людям?       — Я не могу помогать ей напрямую, — невозмутимо ответила Одри. — Потому что я для неё ничего не значу. Только ты и Вуд можете достучаться до неё, потому что вы для неё важны. Только вы можете её убедить в том, что её вины в смерти Джорджа нет. Но нужно сделать всё правильно.       — А может, это тебе стоит признать свою вину? — с нажимом сказала Аяно. — Пойти к ней, удариться башкой в пол и признать свою вину в смерти Джорджа? Это ведь вы должны были защищать его по условиям Непреложного обета, но даже эту единственную вещь выполнить не смогли!       — Ей ничем моё признание вины не поможет, — отозвалась Одри с замирающим сердцем. — Непреложный обет закончился в тот момент, когда мы завершили ритуал. Джордж умер сразу после.       Это, конечно, была ложь, но Аяно об этом не знала. Редсеб объявился ещё до того, как ритуал начался, и если именно он повинен в смерти Джорджа, значит, уже на тот момент он был мертв.       Одри опустила веки, пробуждая в себе воспоминания о последней встрече. Никто из окружения Евы не мог понять, что означал факт причастности Редсеба к убийству Джорджа. Одри была единственной, для кого это было полной дикостью, поскольку это означало, что Редсеб полностью растоптал милосердие Евы. Безумие одержало вверх над теми чувствами, что он мог к ней испытывать, и если Ева узнает об этом, её жизнь будет полностью разрушена.       Хотя бы потому, что она наверняка успела осознать свою привязанность к нему.       — Ты не можешь приходить в мой дом и, не раскрывая всех карт, требовать от меня врать ей, — с нажимом произнесла Аяно. — Я ни слова лжи ей больше не скажу, пока не узнаю правду. И то только в том случае, если вообще посчитаю твои причины уместными.       Одри коротко вздохнула, опустив ресницы.       — Как думаешь, ваша дружба настолько же крепка, какой она была у меня и Элайджи? — неожиданно отозвалась она. — Она всё сможет преодолеть, любую правду, которую вы можете друг о друге узнать или ту боль, которую вы можете причинить? Я и Айзекс покинули страну на следующий день после выпуска, и с Элайджей нам удалось увидеться только спустя несколько лет. Нам казалось, что крепче нашей с ним дружбы ничего быть не может, но встретили мы уже совершенно другого человека. Мы справились с этим потрясением, как и с его желанием убить свою дочь. Это было дикостью, но это был всё ещё наш Элайджа. Односторонней любви всё ещё хватало, чтобы желать его спасения. А тем летом он чуть было не прикончил меня заклинанием, разрывающим органы изнутри. Айзекс спас меня, а я как никогда прежде была готова отступиться от этой идеи. Ему ведь было уже не просто плевать — он хотел моей смерти.       Одри перевела дух, продолжая разглядывать Аяно. Та оставалась молчаливой, но по её лицу было неясно, о чем она думает.       — Евы не было семь месяцев, и за это время она стала другим человеком. Она много узнала о том, кто она и на что способна. Для неё многое изменилось еще до смерти Джорджа, и я почти уверена в том, что не обо всем она будет готова тебе рассказать. Ты сможешь принять любую правду о том, что ей пришлось пережить? Любую мысль, которая может показаться тебе чужеродной для прежней Евы? Или те чувства, которые она по идее не должна была бы испытывать к кому-либо?       Аяно сузила глаза, после чего выпрямилась в кресле.       — Хорошая речь, Одри Айзекс, — медленно проговорила она. — Но всё это только слова. Всю оставшуюся жизнь ты будешь сожалеть о том, что уехала вместе со своим супругом, бросив друга на произвол судьбы. Но у меня всё не так с самого начала — мои глаза повсюду. У меня всё под контролем.       Одри изобразила подобие улыбки, хотя весело ей не было. За дверью послышались звучные шаги, и когда дверь в гостиную открылась без стука, она не успела сказать, что худшего заблуждения в жизни попросту не бывает.       — Ева была у Джонсон, — Оливер Вуд выглядел страшно взволнованным, из-за чего говорил почти шёпотом. — Она всё знает.       Аяно отреагировала молниеносно — вскочила с кресла и пулей выскочила из комнаты, а Одри, только приподнявшись, рухнула обратно. В ушах стояла звенящая тишина, потому что она как никто понимала истину всего произошедшего.       Как бы сильно она не стремилась всё исправить, у неё всё равно не хватило времени, чтобы остановить это безумие.

***

      Стискивая ручку рюкзака, Фред шел вдоль длинного и темного коридора, безынтересно поглядывая на двери с табличками, пока не замедлил шаг у 302-го. Некоторое время он помялся у двери, хмуро поглядывая на злосчастные цифры, после чего всё-таки постучал. Внутри было тихо, словно никого там и не было, но Фреда это не смутило — он постучался дважды. У него была полная уверенность в том, что помещение за дверью не пустовало.       На то, чтобы решиться прийти сюда, у него ушел ни один день. Горечь собственной утраты мешала ему быть объективным и здравомыслящим — он каждый день просыпался с ощущением, что находится где-то на грани, но вместе с тем чувство тревоги росло повсеместно. Фреда без конца посещали мысли о том, что он может снова кого-то потерять, если продолжит отсиживаться дома, и в одно жаркое и солнечное утро эта тревога достигла своего пика. Он наспех оделся, собрал всё необходимое, и двинулся в бой, со всей тяжестью мысли осознавая, что это «сражение» будет не из легких.       Фред без лишнего эгоцентризма понимал, что на его месте мог бы быть кто угодно, но почему-то никому, кроме себя самого, он не хотел это доверить. Он считал, что именно на его плечи должен был лечь этот непростой разговор. Повторный стук не привел к какому-либо результату, и Фред без зазрения совести воспользовался волшебной палочкой. Дверь вспыхнула, выталкивая из щелей искрящиеся пылинки, после чего со скрипом открылась. Палочку на всякий случай он убирать не стал.       За Еву его взгляд зацепился сразу же, как только дверь открылась — она сидела на софе спиной к нему и смотрела в единственное окно комнатки. На секунду Фреду показалось, что на ней было заклинание оцепенения, но по тому, как она повела плечом от ворвавшегося в помещение сквозняка, было ясно, что с ней всё в порядке.       Фред перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Наступила гнетущая тишина, в которой он медленно обвел комнату настороженным взглядом. Здесь было довольно пыльно и зябко — столик у затухшего камина был завален какими-то бумагами и, неожиданно, пепельницей с окурками, кровать в углу комнаты выглядела так, словно её ни разу не расправляли, но явно лежали не один раз. Каких-либо вещей Евы в комнате почти не было — Фред знал, что та бросила в квартире Оливера всё, что у неё оставалось. Ева была в той же толстовке, в которой он её встретил в день сражения в Хогвартсе, и это осознание отозвалось неприятным жужжанием в горле.       В комнате было прохладно, и первое, что Фред решил сделать – зажечь камин. Волшебное пламя вспыхнуло, охватывая тоненькие поленья, но тепло почти сразу наполнило небольшое помещение.       Уизли опустил рюкзак на пол и направился к Еве. По одному её облику было заметно, как сильно та была напряжена — спина её была прямой, словно натянутая струна, а челюсти упрямо сжаты. Она словно ждала, что из неё начнут силой вытягивать слова, и заранее готовилась защищаться. Фред же качнул головой, опустился на комод у софы, вынимая из её окаменевших пальцев почти сгоревшую сигарету, и прижал фильтр к губам.       Фред знал, что Ева никогда не курила прежде и не изъявляла желания пробовать, однако на полу белой россыпью покоились незаконченные и смятые сигареты. Так балуются новички, легкие которых были не приспособлены к никотину, но судя по всему, Ева всё никак не находила себя иного способа расслабиться.       Тлеющая сигарета пришла в негодность где-то через полминуты, после чего Фред открыл окно и отправил её в полет через форточку. Теплый воздух проник в помещение, слегка обдувая лицо Евы, и та сощурилась, поджимая плечи.       Эта человеческая реакция придала Фреду уверенности.       — Прячешься? — наконец спросил он, продолжая наблюдать за тем, как окурок приземлился на крышу соседнего здания и покатился по склону вниз. Упав и оттуда, он пролетел несколько метров и благополучно опустился на котелок спешащего куда-то мужчины. Раньше бы это заставило его усмехнуться, но теперь это не вызвало в нём и тени улыбки.       Ева ничего не ответила и даже не двинулась.       — Я первый обо всем узнал, — продолжил он. — Где-то через полчаса после твоего ухода из палаты. Твои друзья сразу же решили искать у меня. Аяно подняла на уши всю свою мафию — они перерыли все те места, которые для тебя что-то значили, даже дом твоих родителей нашли благодаря Айзекс. Но только я понимал, что меньше всего ты захочешь прятаться в уголках, которые для тебя что-то значат. Поэтому... Дырявый котёл, Хейг?       Ева упорно продолжала молчать, и когда Фред уже был уверен, что она сегодня не заговорит, она прервала тишину:       — Меня ждёт Азкабан?       Он перевёл на неё недоуменный взгляд, решив, что ослышался.       — Чего?       — Джонсон, — пояснила Ева и чуть нахмурилась. Это была её первая эмоция за всё время.       Фред внимательно смотрел, прикидывая в голове что-то, после чего сказал:       — Нет, конечно.       Ева никак не отреагировала на это заявление, зато спросила:       — Тогда зачем ты пришёл?       Этому вопросу Фред не удивился, скорее ждал c легким раздражением.       — А ты как думаешь? — спросил он в ответ.       — Без понятия.       Фред снова взял паузу, внутренне успокаиваясь. Очень утомляло отвечать на вопросы, ответы на которые были очевидны.       — Хватит этой драмы, — медленно проговорил он и посмотрел на Еву. — Очевидно, что я переживал.       Ева чуть поджала губы — было ясно, что её это задело. Фред посчитал это хорошим знаком и предпринял попытку приблизиться. Спустился с комода и медленно пересел на софу, на которой сидела девушка. Та не шелохнулась.       — Так ты всё это время пряталась здесь, потому что боялась Азкабана? — уточнил он, прислонившись спиной к подоконнику.       — Нет, — бесцветно ответила Ева, неожиданно повернувшись и свесив ноги с софы. — Я не хотела, чтобы ты меня так быстро находил. По крайней мере, пока я ещё не во всем разобралась.       С этими словами она подошла к круглому столу, заваленному всяким хламом. Она взяла немного грязный альбом и раскрыла его где-то посередине. Несколько записок упорхнули на пол. Фред, внимательно наблюдавший за всеми её действиями, поднял взгляд на её лицо. Поведение Евы его настораживало.       Она набрала в грудь побольше воздуха, словно морально готовилась к чему-то.       — Хорошо, — фальшиво-бодрым тоном начала Ева. — Я кое-что выяснила. В тот момент помимо Маллигана там был ещё Долохов. Не совсем там, но его тело нашли неподалеку от того места. На это никто не обратил внимания, но Долохов умер от многочисленных ожогов прямо на месте. Я уверена, что Маллиган прикончил Долохова именно из-за того, что он сделал, но мне нужны доказательства.       Она говорила быстро и сбивчиво, из-за чего Фред слушал её вполуха. Испытывая невыносимое отторжение от каждого её слова, он медленно поднялся с софы и подошёл к столу.       — Остановись, — попросил он, подавляя желание коснуться её плеча. — Довольно.       Ева его будто не слышала.       — Это ещё не всё. В паре метров ещё был след крови, и я...       — Ева! — голос Фреда был уверенным и твердым. — Угомонись. Серьёзно.       Ева вскинула голову и впервые посмотрела ему в глаза — прямо и четко, но почти в тот же миг отвела взгляд. Однако Фред успел в нём заметить проблески помешательства, которое прежде он никогда в ней не видел.       — Я хочу знать, кто это сделал, — процедила она, опуская голову к бумагам, которые продолжала бесцельно перебирать в руках. — И я узнаю. Аяно явно пыталась что-то от меня скрыть, она знает всю правду. Я не смогу никак из неё это вытрясти, но я найду способ. Я должна найти того, кто это сделал.       Она казалась одержимой. Фред словно вживую видел, как она в бессознательном отчаянии всё это время металась в четырёх стенах и собирала выгодную для себя картину из тех крупиц информации, что ей удалось узнать, но в то же время она отсиживалась здесь, потому что явно понимала, что в ином случае будет найдена Аяно раньше времени. Нужно было отдать ей должное — она умудрилась отыскать всё эти нюансы, учитывая, что Аяно до сих пор носилась по Англии в её поисках.       Но от этого всё равно было не по себе.       — Хватит. Кавагучи не хотела тебе рассказывать правду, потому что боялась, что тебя это сломает, — совершенно серьёзно сказал Фред. — Она хотела выставить всё так, словно в его смерти виноват кто угодно, но не...       — Это бред, — резко сказала она. — Потому что это был не Маллиган. Это не может быть он, и я докажу тебе это.       Фред думал, что понимает, почему Ева так сильно боится этой правды. Очевидно, что больше всего ей было страшно признать, что в смерти Джорджа была её вина, пусть даже косвенная.       — Хорошо. И что будешь делать, если найдешь виноватого? — раздраженно спросил Фред.       — Я заставлю его во всем признаться, а после… — Ева умолкла, явно не желая открывать всех своих мыслей на этот счет, но Фред словно прожектором уловил нездоровый проблеск во её взгляде.       Это мгновенно вывело его из себя.       — Что «после», а? Что? — процедил он. — Запытаешь его? Самолично убьешь после признания? Что, яблочко от яблони?       Повисло напряженное молчание. Щека Евы дернулась от последней фразы, но она продолжала смотреть куда угодно, но не на него.       — Да пошел ты, — тихо сказала она. — Я не стану тебя ни в чём убеждать. Если тебя устраивает эта версия событий — пожалуйста.       Фред процедил:       — В отличии от тебя я не задался целью найти более приемлемую для себя версию событий.       Ева посмотрела на него с ледяной яростью, на что Фред отвечал ей тем же.       Наверное, ему всё же не стоило сюда приходить.       Он не мог перестать думать о том, что в этот самый миг определенно её ненавидит, как бы это не было чуждым и странным. Ему хватало десяти минут, чтобы понять всё то, что творилось у неё в голове, но внутри его сжирала такая лютость, что тот с трудом держал себя в руках, чтобы не причинить ей ещё больше боли.       Впервые в жизни Фред чувствовал между ними такую непроходимую пропасть несмотря на то, что раньше они очень хорошо понимали друг друга.       Ева отступила первой. Её челюсти были крепко сжаты, а суровый взгляд странно надломился.       — Уходи, — коротко сказала она, отворачиваясь. — Я вернусь, когда найду все доказательства.       Фред не сдвинулся с места. Он смотрел ей в спину с обуревающими его эмоциями. Он был так зол и раздражен, что с трудом удерживал себя от того, чтобы действительно не покинуть злосчастный Дырявый котел и оставить Еву вариться в собственном дерьме.       Он понял, что хоть умом всё время и говорил себе, будто в смерти Джорджа вины Евы нет, в душе он так не чувствовал. Что бы там ей ни говорили Аяно или Оливер, и она и Фред явно понимали — Джордж был в бешенстве во время последней схватки, и скорее всего именно по этой причине он и погиб. Фред никак не мог отбросить подлую мысль о том, что, если бы его брат вступил в битву с холодной головой, он непременно бы вернулся.       И то, что Джорджа убил именно Редсеб, который полжизни потратил на то, чтобы убить всех её близких, нельзя было списать на случайность. Все всё понимали. У Евы же это вызвало маниакальную одержимость доказать, что хотя бы в последнем нет её вины.       Фреда же бесило, что она не могла признать это и жить с этим дальше. Какой бы неподъемной не была эта ноша, он считал, что только так она могла бы успокоиться.       Принять эту реальность.       Он смежил веки, выискивая в себе точку равновесия, после чего предпринял вторую попытку. Вопреки всему происходящему в его голове, так просто он не готов был сдаваться.       — Джордж умер, — очень терпеливо сказал Фред. — Он умер, и этого не изменить, кто бы там ни оказался виновным в его смерти. Ты ничего не можешь с этим сделать. Я бы присоединился к тебе и к твоим поискам, если бы это была не просто одержимая прихоть с твоей стороны, но ты додумалась спрашивать меня, какое мне дело до того, что с тобой происходит — вот тебе мой ответ. Черта с два я позволю тебе и дальше тонуть в этом дерьме со всеми этими бессмысленными надеждами! Ты не единственная, кто потерял его.       Ева обернулась, посмотрев на его лицо с вызовом. Её глаза блестели, но даже это не могло разжалобить Фреда в этот момент.       — Я потерял брата, — продолжил он. — Но я не хожу по палатам и не направляю на людей свою палочку, чтобы выпытать у них крупицы информации!       — Правды, — резко перебила его Ева мгновенно изменившимся тоном. — Правды. Как ты можешь обвинять меня в чем-либо после того, как все вы пытались соврать мне?!       — Не перекладывай эту вину на меня — я тебе ни слова лжи не сказал, — отозвался Фред. — Мне не особо интересно то, чем руководствовалась Кавагучи в тот момент. Я также не оправдываю и Анджи — я бы такой херней заниматься не стал. Но это всё равно ничего не меняет.       Ева выглядела непривычно жесткой. Её глаза сузились, и она сделала несколько шагов, подойдя к Фреду почти вплотную. И хоть он был зол, он всё равно не мог не почувствовать себя неуютно.       — Я не стану держаться «приемлемой версии» — я до правды докопаюсь, — процедила она. — Нравится ли тебе это или нет. И если хоть кто-то ещё попробует мне в этом помешать — мне плевать, что обо мне будут думать! Даже если это будешь ты, Фред.       Фред поперхнулся, глядя на Еву так, как не смотрел никогда раньше, но та не стушевалась. В её взгляде не было видно ни малейшего проблеска сожаления, и именно в этот момент его понесло.       — Ты чего всем этим хочешь добиться? — угрожающе тихо начал он, потянувшись к ней лицом. — Ты, мать твою, вообще слышишь, что сейчас говоришь?! Черт бы тебя побрал, Хейг, ты на полном серьезе мне сейчас говоришь, что твоим действиям есть здравое оправдание? — и тут его голос надломился. — Да что за херня?! Я только что потерял брата, друзей, а теперь ещё ты, член моей семьи — творишь такую херню!       — Какую? — рыкнула вдруг Ева. — Какую?! Пытаюсь узнать, кто на самом деле убил Джорджа? Злюсь от того, что все вы пытаетесь скрыть от меня какую-то правду?! Что именно из этого тебе кажется херней?!       — Да нет никакой другой правды! — рявкнул Фред. — Маллиган убил Джорджа, всем это уже известно! Кавагучи просто не знала, как правильно сказать тебе эту гребанную правду!       — Не может это быть правдой! — голос Евы сорвался на визг. — Не может!       — Но это ничего меняет, потому что Джордж, черт тебя подери, всё равно уже умер! — заорал Фред и неожиданно с силой перевернул стол.       Все листы и записки, которые Ева трепетно собирала в течении недели, разлетелись по комнате, гонимые сквозняком, а заполненная пепельница рухнула с оглушительным звоном, который должен был отрезвить их обоих. Но Ева заорала так, словно воочию увидела смерть близкого человека. Часть её расследования угодила в камин.       Она вмиг бросилась к нему, позабыв о волшебной палочке. Фред, отрешенный от невыносимой ярости, наблюдал за тем, как та влезла в пламя голыми руками, но, обжегшись, отдернула руки и разразилась страшными рыданиями. Почти всё, что туда попало, было уже не спасти.       Фред почувствовал, как волосы на затылке зашевелились, и сделал машинальный шаг к Еве, но та обернулась и заорала:       — Убирайся! Пошел вон отсюда!       После чего отвернулась и, прижимая покалеченные руки к груди, разразилась ещё более страшным воем, чем когда-либо.       Фреду захотелось уйти. Испариться из этого места, и не видеть больше Евы, которую никогда прежде он не видел в таком состоянии. Он почувствовал подступающую к горлу тошноту, и голова шла кругом от непереносимо дурного многочувствия. Фред сделал машинальный шаг назад, чувствуя себя оглушенным от этого дикого крика, и даже развернулся, но именно в этот самый момент его взгляд предательски скользнул по рюкзаку, с которым он пришел.       В голове что-то щелкнуло, и это заставило его замереть. По телу пробежал рой мурашек, а в голове глодающим вихрем пронеслись воспоминания о том самом моменте с зеленой вспышкой, о вопле близких и запахе чужих волос, которые неприятно хлыстнули лицо. Этот миг так прочно засел в его сознании, что являлся вместе с отрывочными ночными кошмарами. Фред знал, что никогда не сможет этого забыть, потому что стал пленником этого момента — он определил всю его дальнейшую жизнь.       Уизли провел ладонью по лицу, смежив веки, и судорожно выдохнул. Ярость отступила так резко, что стало тошно. Он словно взглянул на себя со стороны, ощущая себя самым последним ублюдком.       — Блять, — выдохнул он, всё ещё не убирая руки от лица. — Прости меня.       Ева не услышала его. Она сидела на коленях напротив камина, стиснув дрожащие ладони у груди, и страшно рыдала. Фред обернулся к ней, заметив, какими красными были её руки. Он чувствовал себя настолько паршиво, как не чувствовал никогда.       Фред вынул палочку и медленно направился к Еве. Та не отреагировала, не в силах совладать со своими эмоциями и болью, но, когда Фред опустился рядом с ней на корточки, Хейг вдруг сжалась сильнее. Должно быть, она его боялась.       — Прости меня, — повторил Фред дрогнувшим голосом. — Я не должен был делать это с тобой. Прости меня, Ева. Пожалуйста.       Ева замотала головой, после чего, расклеившись окончательно, опустила ладонь на лицо. Другая дрожала у неё на груди, и Фред понимал, что ей было адски больно.       — Я залечу это, слышишь? — он не узнавал своего голоса, когда пытался выдавливать из себя слова. — Боль исчезнет. Обещаю.       Фред коснулся её предплечья и осторожно потянул больную руку на себя. Ева не сопротивлялась, и это успокоило его на самую малость. Голубоватое свечение подсветило их лица, и Фред искренне старался сосредоточиться на том, чтобы рука девушки вернулась к исходному состоянию. Однако сама Ева никак не могла успокоиться. Фред поднял взгляд к её лицу, и свет между ними погас.       Он должен был сделать что-то, чтобы она пришла в себя, но он так сильно боялся того, что только что сделал с ней, что не решался больше прикасаться к ней. Не будь между ними этой ссоры, Фред стиснул бы её в объятиях, позволив выйти всей этой боли наружу, но вместо этого он сидит и как полный придурок просто смотрит на неё.       Хуже этого ничего просто и быть не могло.       — Прости меня-я, — неожиданно просипела Ева, и её голоса внутри Фреда всё похолодело. — Прости меня, Фред.       — Прекрати, — тут же сказал он, почувствовав ком в горле, но Ева замотала головой, пряча свое лицо всё ниже, чтобы он не мог его увидеть.       — Я не смогла...       — Что не смогла? — с опаской спросил Фред, а та продолжала мотать головой. Он сразу понял, о чем речь.       — Я не спасла его. Не спасла.       Он моргнул, отведя взгляд, после чего плюнул на всё, и потянул её за плечи. Ева не сопротивлялась, когда оказалась в его объятиях, а Фред стиснул её так сильно, словно хотел придушить. Та разразилась новым воем, тогда как Фред просунул пальцы сквозь её волосы и судорожно выдохнул.       Глаза щипало, а спазм в горле не желал идти на убыль, но самым отдаленным краешком сознания Фред вдруг впервые со дня смерти Джорджа ощутил, что что-то потерянное вернулось на место.

***

      Фред подтянул с пола какой-то листок со списком имен и вопросительно взглянул на Еву. Та, не глядя на него, повела плечом, и тот забросил бумажку в камин. Ева отрешенно наблюдала за тем, как пламя пожирает её последнюю одержимость, но она была выжата настолько, что это никак не отозвалось у неё внутри.       Тёплая дымка давно наполнила зябкую комнатушку и было немного душно. Они продолжали сидеть на полу и всё это время ничего друг другу не говорили. Фред чувствовал очень отдаленное умиротворение после того, как осознал, что ему удалось огородить Еву от новой мании, но то, какой ценой он этого добился, не давало покоя. Он чувствовал, что перешел незримую грань, но заговорить с Евой об этом было выше его сил.       С того момента, как Фред узнал о смерти Джорджа, до прихода сюда, помимо всепоглощающей пустоты он чувствовал, что упускает что-то очень важное. Стоило ему прийти сюда и решить вопрос с Евой, как он ощутил нечто, похожее на успокоение. Какая-то маленькая, но очень важная частичка, которой ему не хватало с момента смерти Джорджа, неожиданно вернулась на место, и закрывая глаза, Фред растворялся в этом ощущении.       — Как говорил Сириус, в конечном счете мне ничего не удалось изменить, — тихо пробормотала Ева, стиснув скрещенные руки. — Это было невозможно с самого начала.       Это было первое, что она сказала спустя длительное и упорное молчание. Фред коротко взглянул на неё в ожидании продолжения, но почти сразу отвел взгляд, и Ева заговорила спустя паузу сдавленным и безжизненным голосом:       — Призрак Сириуса постоянно пытался мне предсказать смерти людей. Он предсказал смерть Дамблдора и бабушки, которые произошли спустя несколько месяцев. И когда меньше года назад он предсказал смерть Джорджа... — Фред резко посмотрел на Еву, — я не могла сидеть на месте. Его безопасность стала для меня смыслом жизни.       Фред смотрел на неё с глухо бьющимся сердцем и не смог выдавить из себя ни слова. Он впервые слышал от неё нечто подобное.       До него стало медленно доходить.       — Так ты поэтому решила тогда уйти одна? — спросил Фред.       Ева кивнула, продолжая вглядываться в неровное пламя.       — Это была одна из тех причин, о которой я не могла тебе рассказать. Я считала, что это будет самым лучшим исходом для него. Что он должен остаться в безопасности с семьёй, а я должна разобраться со своими проблемами сама, чтобы они не представляли для него опасности. А когда поняла, что погрязла во всем этом слишком сильно и скорее всего умру, то решила, что мне нужно от него отказаться. Я не позволила себе ответить ему взаимностью в «Ракушке», потому что уже через две недели меня должны были убить. Я сказала тогда себе, что если каким-то чудом всё-таки смогу выжить, то вернусь к нему, расскажу всю правду. И уже никогда его не оставлю.       Красные от недосыпа и стресса глаза наполнились слезами, но Ева не шевельнулась, продолжая с пустотой вглядываться в огонь.       — Я думала, что понимаю его. Я знала, что он не тот человек, который будет в восторге от перспективы сидеть в безопасном месте, но, если поступлю с ним так жестоко... он сможет через это переступить и жить дальше. Не сразу, но со временем. И я так сильно увлеклась тем, чтобы оттолкнуть его от себя, что это привело к тому, что в важнейшем сражении он сходил с ума от ярости. Он сгорел дотла, потому что я увлеклась ролью спасателя-мученика и не на секунду не попыталась понять то, как ему было плохо из-за моего равнодушия.       Фред отвел взгляд, утыкая его в свои ботинки. Если всё это время он чувствовал стыд, то он был не сравним с тем, что он ощущал теперь.       — Ты пыталась спасти его, — отозвался он через время. — Никто и никогда не знает заранее, как нужно поступить. Ты сделала даже больше, чем от тебя могли бы ожидать. Не хочу даже представлять, как ты жила с этим страхом всё это время.       — Перестань жалеть меня, Фред, — тут же сказала Ева. — Потому что не имеет значения, чего я там хотела. Важно только то, что в итоге произошло.       — Это имеет значение для меня, — тихо сказал Фред. — Я не знаю никого, кто мог бы сделать для него то, что сделала ты. И раз уж на то пошло…       Фред умолк и нахмурился, чем привлек нежелательное внимание Евы. Об этом ему было неприятно вспоминать, но это была та вещь, о которой он попросту не мог не напомнить.       — Ещё тогда в Ракушке, когда ты спросила меня, как тебе поступить с Джорджем, я сказал тебе, чтобы ты от него отказалась. Как бы хреново мне не было тебе это говорить, в конечном итоге, я думал также, как и ты в тот момент. Я считал, что так будет лучше.       Ева ничего не ответила на это, и они оба продолжали вариться в собственном молчании.       — Но даже если так — итог всё равно один. Джордж умер. Я ничего не исправила.       Фред долго молчал в тяжелых размышлениях о том, нужно ли ему заводить разговор на эту тему. В миг, когда ярость сошла на нет, он обнаружил вдруг пробел, который не давал ему покоя, и сейчас это беспокойство достигло критической точки.       — Ты можешь не говорить, если не захочешь, — начал он, поморщившись, — но я не могу не спросить. Почему ты так уверена в том, что это сделал не Маллиган?       Как он и ожидал, Еву этот вопрос заставил почувствовать себя неуютно. Она поежилась и опустила ладонь на щеку, словно у неё заныл давно беспокоящий зуб. От этой реакции Фреду захотелось сквозь землю провалиться.       — За время моего путешествия мне приходилось неоднократно с ним пересекаться, — задумчиво проговорила Ева. — Мне казалось, я знаю его лучше, чем кто-либо. Может быть даже лучше моего отца. Но я уже ни в чем не уверена.       У Фреда сложилось отчетливое впечатление, что Ева не конца с ним откровенна. Хотелось взбунтоваться и выяснить всё, что хоть отдаленно могло быть связано с Джорджем, но он подавил в себе этот порыв. Он и так причинил ей достаточно боли.       — Хорошо, — сказал Фред. — И что теперь ты будешь делать?       Этот вопрос всё ещё беспокоил его, и он старался, чтобы он не прозвучал требовательно или грубо. Но Ева опустила взгляд на свежие шрамы на руках, безынтересно разглядывая их, после чего ответила:       — Не знаю. Ничего.       Фред внимательно смотрел на неё, подумав вдруг о том, что поиск «настоящего» убийцы был для неё чуть ли не единственной оставшейся целью в жизни. Лишив её этого, он возможно обрек её на более страшное существование.       — Я совершенно ничего не исправила, — повторила Ева, продолжая разглядывать пальцы. — Лишь продолжила быть дурацким винтиком в этом дерьмовом механизме. Недалеко ушла от отца в его семнадцать лет. Также, как и он, пыталась убежать от своей сути — это всё тоже было бесполезно. Если бы Джинни не остановила меня тогда, я бы убила человека. Может быть я этого по итогу не сделала, но внутри меня в этот момент как будто бы что-то умерло. Я теперь так же морально уродлива.       Фред молчал довольно долго, раздумывая над следующими словами, но лучше того, что уже было у него в голове, он всё равно бы придумать не смог.       — Но так или иначе ты этого не сделала, — сказал он. — И единственное, чего ты никогда не узнаешь — смогла ли бы ты остановиться. Может быть, ты смогла бы. Просто тебя остановили раньше.       Он умолк, пока Ева продолжала молчать, после чего продолжил:       — Я одного не могу понять. Как рядом с такими людьми, как миссис Блэк и Аяно, ты продолжала так маниакально верить в то, что убийство превращает человека в монстра?       Ева взглянула на Фреда.       — Ты ведь знаешь, почему. Точнее, из-за кого.       — Знаю. И я не оправдываю это, — исправился Фред. — Но есть большая разница, когда человек делает этого из удовольствия и когда пытается защитить кого-то близкого. Ни твоя бабушка, ни Аяно не были теми, кто испытывал бы удовольствие от такого. И ты их любишь в том числе и за это. Они совершили нечто ужасное ради тех, кого любили, потому что для них жизнь близких имеет большее значение, чем их собственная. И ты такая же — всегда такой была.       Наконец, Фред посмотрел на неё в ответ, и Ева впервые за всё это время не стала отводить взгляд.       — Как я могу относиться к тебе, как к моральному уроду, после того, как ты подставилась под аваду вместо меня? — тихо сказал он с трепетом внутри. — Ты мне жизнь спасла, Ева. Без малейших колебаний. И если до этого у тебя не получалось спасти своих близких, то я сижу перед тобой только потому, что ты не прекращала свои попытки.       Ева понурила голову, с силой сжав волосы у самых корней. Было похоже на то, что услышанное сильно мучило её, и Фред не мог спокойно на это смотреть.       — Если бы всё было так, как ты говоришь, я бы убила его сразу, но я... — она умолкла и сглотнула, словно воспоминания всё ещё вызывали у неё тошноту. — Я пришла в такую ярость от того, что он чуть было не сделал, что для меня ничто иное не имело значения. Понимаешь... я его просто мучила. Я делала это уже после того, как поняла, что спасла тебя. Тебе тогда уже ничего не угрожало.       — Это война, Ева, — проговорил Фред спустя паузу. — Она у многих людей отбирает человечность, потому что мы все не идеальны. Никто не выходит сухим в это время. Даже бездействие в такое время может быть красноречивым.       — Это не оправдывает меня. Как и того, кем я в итоге оказалась.       — Нет, не оправдывает, — согласился Фред. — Но это правда. В момент опасности ты отреагировала так, потому что испугалась. Но война закончилась... и нам, поломанным людям, нужно теперь учиться жить со всем этим в новом мире.       Фред почувствовал новый прилив дурного, когда решался признаться Еве в самом страшном.       — Из-за меня погибли семь человек, — он старался говорить размеренно, однако сказанное всё равно звучало пугающе. — В том числе и из наших.       Ева отняла руки от волос и робко взглянула на него исподлобья. Фред не смотрел не неё в ответ, предпочитая ковырять деревянную дощечку между ними.       — Пожиратели прорвали защиту и начали проникать в школу, — продолжил Фред. — Мы не могли позволить им зайти дальше. Я сам всё сделал — вход обвалился от взрыва и задавил тех, кто там находился. У нас не было полной уверенности, что там не было наших, и так оно и было. Помимо пожирателей там находился младший из Криви. Он, видимо, как-то убежал от толпы несовершеннолетних и хотел помочь.       Фред смежил веки и свёл пальцы на переносице, после чего выдохнул.       — Я вчера был у их семьи, — сказал он. — Во всем признался — это было... херово. Но и молчать об этом я бы не смог.       Фред умолк, собираясь с мыслями.       — Я и тогда и сейчас считаю, что сделать это было необходимо, — сказал он. — Но в миг, когда я на это решился, у меня вся жизнь перед глазами пролетела. Я вдруг вспомнил тебя, и то, как ты с уверенностью обезумевшей твердила о том, как убийство разрушает человека... и я подумал, что ты, наверное, права. А потому никому другому я не мог бы позволить этого сделать. Я бы такого дерьма никому не пожелал.       Фред повернулся лицом к Еве и скосил взгляд на её руки. На них все ещё были следы ожогов, которые тот так и не сумел до конца заживить.       — Ты оступилась, и это правда, — сказал он. — Однако Руквуд всё ещё жив и сидит в Азкабане. Его судьбу решит справедливый суд. То, что ты сделала, останется с тобой на всю жизнь, но самым важным навсегда останется не факт твоей внутренней предрасположенности к жестокости, а то, как ты будешь с этим справляться. То, какие мысли тебя наполняют при воспоминании об этом, и что ты делаешь ради того, чтобы этого не повторилось. Смысл всегда будет в этом, Ева.       — А что, если я не справлюсь? — тихо спросила она, глядя ему в глаза так, как не смотрела никогда прежде. — Что если я всё-таки превращусь в своего отца?       Фред вздохнул. Всё в жизни Евы в конечном итоге сводилось к одному единственному страху, от которого она всё никак не могла избавиться, и он понимал, что следующим своим действием может натолкнуть её на любой из дальнейших путей развития.       — Если бы дети всегда повторяли судьбы своих родителей, то в мире никогда бы не появился человек по имени Сириус Блэк, — сказал Фред. — Тебе ли не знать об этом?       Он вынул палочку из кармана джинсов и совершил легкий пируэт. Рюкзак, с которым он пришел сюда, приземлился к нему на колени. Это был самый важный момент, который он просто не мог упустить.       — Я никогда не мог понять твою озабоченность судьбой, но это не имеет значения, — сказал Фред. — Да, в тебе есть что-то от отца, потому что он навсегда им останется. Прими это. Он был в твоей жизни и не мог не оставить своего влияния. Но даже так — он был не единственным, кто повлиял на тебя.       Фред вынул небольшой сверток в упаковочной бумаге и скрипку Евы, после чего протянул это ей. Увидев эти предметы в руках, понимание вспыхнуло у неё в глазах, и она машинально отпрянула. Но Фред не собирался отступать.       — Сириус, — сказал он, — твоя бабушка, Вуд, Аяно... и Джордж тоже. Они все были в твоей жизни и оставили свой след. Вот, о ком ты должна вспоминать в первую очередь.       Он сунул в руки Евы скрипку, и та так и осталась с ней в руках, будто не могла себя заставить осознать происходящее.       — Именно их любовь должна быть для тебя доказательством того, что ты являешься чем-то большим, чем просто тенью своего отца, — продолжил Фред. — Но это лишь начало. Я хочу, чтобы через какое-то время ты вспомнила о том, что ты — это ты. Ты сама выбираешь, что должна делать. Не потому, у тебя такая судьба, не потому, что ты дочь своих родителей, и даже не потому, что с тобой происходило всё это время. Ты — это ты. Это твой выбор, а не чей-либо.       Фред разорвал бумагу на свертке в руках. С отрешением в глазах Ева смотрела на то, как он вынимает трепыхающийся пестрый шарф очень грубой и неаккуратной вязки. Тот мгновенно потянулся к ней всем своим естеством, заставив Еву испуганно выпрямиться. Но Фред выпустил шарф, и тот мягкой змеей обвился вокруг шеи хозяйки, пока Ева с тяжелым взглядом смотрела на него.       — Аяно передала Джорджу все вещи, которые остались у неё дома после твоего похищения. Мы сразу узнали в тех красных обрывках пряжи Патрика, — сказал Фред и в доказательство ткнул пальцем в крайнюю часть шарфа, где был словно вшит чуть выцветший, но знакомый кусок красной пряжи. — Это он и есть, твой старый Патрик. Джордж заперся в своей комнате на две недели, чтобы найти способ вернуть эту вещь к жизни, и не выходил оттуда, пока не добился своего. Как видишь, он сам учился это вязать. Это последний его подарок, который он так и не успел тебе передать.       Ева с притупленным взглядом смотрела на выделяющийся кусок пряжи, а Фред пододвинулся к ней положил ладонь ей на плечо, осторожно его стиснув.       — Как и с ним, так и со своей жизнью распорядись с умом, — тихо сказал Фред. — Я знаю, как сильно ты любила моего брата, и эта боль никогда не уйдет полностью. Но я хочу, чтобы ты научилась жить с ней дальше, иначе всё это было зря. Никогда не забывай о том, что после всех своих потерь ты не осталась одна.       Ева стиснула в пальцах шарф и спрятала в нём своё лицо. Фред осторожно подтянул её к себе и обнял, пока она, сжимая скрипку в руках, тряслась от беззвучных рыданий. Он устало сомкнул веки, чувствуя горькую, но огромную победу.       Кажется, ему всё же удалось остановить эту бурю голыми руками.

Июль, начало

      Ева выползла из комнаты над «Дырявым котлом» ровно через две недели и три дня. Когда она оказалась за порогом паба, то взглянула в ясное небо без единого облачка и подставила лицо по-летнему обжигающим лучам солнца. Лето окончательно заняло главенствующее положение.       Смежив веки, она простояла так какое-то время, сжимая в пальцах документ, который ей прислали полчаса назад.

«Уважаемая мисс Ева Хейг! Уведомляем Вас, что 15.05.97 в связи с условиями завещания была произведена кремация останков мистера Э. Р. Хейга и мистера…»

      Ева опустила подбородок и обвела внимательным взглядом улицу, почти сразу замечая двух невысоких мужчин в черных костюмах — те пронизывали её сквозь стекла темных очков и сохраняли стойкую неподвижность. Ева взяла в руки извещение и разорвала его на две части, одну из которых сунула в карман, а с другой направилась прямо к застывшим стражникам.       Те не шевельнулись, даже когда Ева подошла к ним и протянула часть документа.       — Передайте это Аяно, — сказала Ева на ломаном японском, и только после этого один из мужчин принял обрывок листа двумя руками. — В семь вечера сегодняшнего дня я буду у дома родителей.       Японец кивнул в знак согласия, и Ева отправилась вниз по улице в поисках специальной телефонной будки.

***

      Когда Ева прибыла в обозначенное место в условленное время, несколько человек её уже ожидали. Сцепив руки за спиной, Аяно обернулась, вперив внимательный взгляд в подругу. На ней была длинная черная мантия, в которой чувствовалось восточное веяние, однако эта новая Аяно чувствовала себя гораздо свободнее и увереннее, и даже протез, о котором Ева до сих пор ничего не спрашивала, не был скрыт за слоями одежды. Японка явно не собиралась скрывать своего увечья магией или чем-либо, что лишний раз подчеркивало её стойкость.       За её спиной высокой тенью стоял Оливер Вуд — тоже в черной мантии, но гораздо более простой, чем у его спутницы. Он порос небольшой щетиной, которая делала его чуть старше своих лет, а взгляд черных глаз закрепился на Еве с легкой тревогой. Его висок и часть щеки покрывал новый и глубокий шрам явно магического происхождения, иначе бы колдомедики уже могли от него избавиться, но не было похоже на то, чтобы Оливера сильно беспокоило его изменение.       Ева успела обратить внимание на то, как Оливер держал руку на плече у Аяно до того момента, как та трансгрессировала сюда. То, что они стали парой, Ева поняла ещё в тот момент, когда она впервые увидела их у входа в Большой зал в тот самый день. Их совместная химия взглядов ощущалась настолько отчетливо, что было немного странно — Аяно была в большей степени неэмоциональным человеком. Но это лишь показывало, насколько сильно они были влюблены друг в друга.       Немного поодаль от стояла маленькая и одинокая женщина, которая не могла пропустить это событие, но в самой компании она чувствовала себя явно лишней. Одри была в самой простой магловской одежде — в черном свитере и черных штанах, а темные волосы венчал привычный высокий хвостик. Она единственная пришла сюда с букетом желтых хризантем. Одри взглянула на Еву ничего не выражающим взглядом, после чего опустила его на керамическую урну у неё в руках. Из всех прибывших она больше всего была той, кто прибыл сюда именно ради этого момента, а не ради самой Евы.       Хейг направилась к ним, трепетно прижимая к груди урну с прахом своего отца.       Известие о том, что её отец погиб спустя всего лишь час, как они разошлись, огорошило Еву в той же комнате Дырявого котла. Она стискивала в дрожащих пальцах извещение, ощущая, как внутренности покрывает инеем. Эта новость казалась такой невероятной, что Ева молча опустилась на стул и несколько раз перечитала черные буковки на пергаментной бумаге. Скупость этого деловитого извещения выглядела неоспоримым приговором, но поверить в это до конца было странно.       Тяжело вздохнув, Ева опустила руку с письмом и устремила взгляд в потолок. Она так часто думала об этом долгие-долгие годы, но только недавно с полным смирением и умиротворением отказалась от этих мыслей. Сейчас же чувствовала необъяснимую тоску.       Они только-только нашли точку соприкосновения. У Евы не было глупых иллюзий о том, что они смогли бы стать друг для друга настоящей семьей даже через десять лет плотного общения после всего произошедшего, однако осознание того, что их единственный мирный разговор так жестоко оказался последним, вызывало в Еве противоречивую бурю чувств.       В тот вечер она впервые прикоснулась к скрипке спустя долгие-долгие месяцы.       Третье лето подряд у Евы начиналось с похорон, но никогда ей не приходилось заниматься их организацией самостоятельно. У неё было мало идей, насчет того, как что именно делают в таких ситуациях, но по её собственным ощущениям происходящее сейчас пришлось бы Элайдже по нраву. Она была в этом почти уверена.       С тех пор, как Ева была здесь в последний раз, мало что изменилось. Обгоревшие и отсыревшие поленья жилища были покрыты налетом вечно зелёного мха, а травы и мелких кустарничков здесь стало даже больше, чем пару месяцев назад. Лето давно взяло свое первенство, оттого окружение казалось более живым. Пестрой зеленью оно скрывало от посторонних растоптанные надежды, испарившиеся мысли и чувства, и истлевший прах, давно ушедший в недра земли.       Ева вновь перехватила тёплую от её ладоней урну и подошла к тому месту, что когда-то очень давно было её домом. Она чувствовала на себе несколько пронзительных взглядов, отчего ей было неуютно. Очевидно, она должна была что-то сказать.       — Мой отец был тенью, которая всегда внушала страх, — пробормотала Ева, глядя в едва различимую груду поленьев. — Он сеял боль, потому что ничего другого не чувствовал.       Ева услышала тихий всхлип со стороны Одри, и почему-то ей самой стало паршиво.       — Он был потерян, но, в конце концов... он нашёл дорогу домой, — неловко закончила она.       Ни на кого не глядя, Ева открыла крышечку урны, после чего высыпала её содержимое. Тёплый ветерок дохнул на разбитый дом, накрывая его пыльной вуалью. Ева вдруг вспомнила, как отец держал её на руках в последний раз неподалеку от Гремучей ивы и горло сдавило неприятным спазмом. Она подумала, что никогда не сможет полностью отпустить всего произошедшего между ними, как бы не понимала его, но несмотря на это всё равно ощущала странную фантомную боль. Всё то, что он сделал по отношению к ней, хранилось где-то очень глубоко. Ева должна была чувствовать облегчение, но вместо этого чувствовала поглощающее её отчаяние.       Всё закончилось, и больше тени прошлого за ней не гонятся. Но и в конечной точке её уже никто не ждет.       В тот момент, когда Ева вспомнила о Джордже, её плечи обвили тонкие, но крепкие руки. Это Аяно прижалась холодной щекой к её уху и коротко вздохнула, а Ева опустила веки. Почти сразу их обеих стиснули и другие руки — грубоватые и мозолистые; они могли охватить весь мир по желанию сердобольного хозяина, но обхватывали двух его дорогих девчонок.       Ева не забыла о своей обиде на Аяно за то, что она попыталась скрыть такую важную для неё правду, однако здесь и сейчас они словно заранее договорились о нейтральной территории. За годы их непростой дружбы они научились понимать друг друга без слов, даже если каждая из них была способна причинить друг другу настоящую боль. Ева была единственным ребенком в своей разрушенной семье, но, наверное, подобные узы могли бы связывать не просто подруг, но двух сестер.       Она зажмурилась, выпуская весь воздух из легких, и вдруг ощутила такое огромное и всепоглощающее чувство к ним двоим, что не смогла бы выразить это словами, даже если бы очень захотела. Они стояли здесь, сцепившись в один болезненный ком, и именно в этот миг понимали друг друга как никогда сильно.       Ева вспомнила о Фреде, впервые ощутив к нему благодарность. Он смог остановить её за миг до того, как она пала бы окончательно, и только сейчас в голове мелькнула мысль, что это было не зря. Она всё ещё могла принимать объятия друзей, которые её любили даже несмотря на все ошибки.       Теперь Ева знала наверняка, что даже если она будет очень далеко отсюда, воспоминания об этом чувстве не дадут ей вернуться в пучину безысходной ярости.       Наверное, именно эту борьбу Фред и имел в виду.

Июль, середина

САМУРАИ НА ПОЛЕ БИТВЫ. ЖЕСТ ДОБРОЙ ВОЛИ ИЛИ МЕСТЬ ТЕМНЫМ ВОЛШЕБНИКАМ?

Эксклюзивное интервью Бетти Брэйтуэт

      С грандиозного сражения в Хогвартсе и долгожданной гибели Того-кого-нельзя-называть прошел уже месяц, однако разговоры об этом событии по-прежнему не утихают. И хоть увечья от террора самого темного волшебника столетия ещё долго будут отдаваться острой и ноющей болью, весь магический мир Британии медленно приходит в себя после колоссальных потерь и лишений. Именно в такие времена миру открываются новые герои.       Уроженка Японии и ученица Хогвартса Кавагучи Аяно прибыла в разгар битвы за свою школу с личным отрядом магов-самураев (по показаниям самой Аяно их было пятьдесят четыре человека) и выступила в сражении на стороне Ордена Феникса. Неоднократно участники сражения заявляли, что помощь этого отряда была неоценимой.       Мне удалось встретиться с мисс Кавагучи в её временной резиденции и познакомиться с ней за чашкой зеленого японского чая, обсудить причины её решения и дальнейшие планы на будущее.       — Я вернулась в Англию за месяц до сражения за Хогвартс с конкретной целью — послужить винтиком в механизме, призванном остановить тиранию Того-кого-нельзя-называть, — пояснила мисс Кавагучи, когда я спросила её о решении вступить в битву за чужую страну. — За время обучения в Хогвартсе Англия стала для меня вторым домом, и я больше не могла издалека смотреть на то, что происходит с этим домом.       Мисс Кавагучи училась в Хогвартсе на факультете «Слизерин» с 1990 по 1996 годы, и после окончания шестого курса обучения предпочла вернуться в Японию. В этот период Пожиратели смерти совершили дерзкое нападение на дом мисс Кавагучи, жестоко расправившись с обитателями дома. По подтвержденной тогда информации во время этого нападения погибли глава дома — мистер Кавагучи Торанага и его дочь Аяно. Я спросила мисс Кавагучи об этом ужасном событии поподробнее, и об этом ей было явно непросто говорить:       — Тот-кого-нельзя называть (в этот момент мисс Кавагучи без cтеснения назвала его по имени, чем сразила меня наповал) направил своих последователей в дом моего отца, поскольку в сентябре несколько доверенных нам волшебников угодили в ловушку Пожирателей смерти. Урон от этого вторжения был непоправимым — вместо моего отца мы лишились моей матери (прим. Мадам Ясмин Шаффик), и эта потеря сильно по нам ударила. Когда мы пришли в себя, я приняла решение, что так продолжаться больше не может. Этот маг годами терроризировал Англию, и после нападения на наш дом нам стало очевидно, что его жажда власти не имеет территориальных границ. Оставаться в стороне и дальше было просто невозможно.       Я спросила мисс Кавагучи о том, действовала ли она в союзе с «Орденом Феникса» (прим. Организация, созданная Альбусом Дамблдором для борьбы с Тем-кого-нельзя-называть и его приспешниками), на что та дала отрицательный ответ.       — Наше появление во время битвы за Хогвартс должно было стать неожиданностью для врага, поэтому, при всем моем уважении к деятельности «Ордена Феникса», я не могла допустить утечки информации. У меня были связи с этой организацией, но подобное действие мне было проще осуществить самостоятельно.       Произошедшее в ночь на второе мая перевернуло волшебное сообщество Британии. В тот день многие проснулись в новом мире, лишенном угнетения и гонения маглорожденных и маглов, а старинные устои рушились буквально на глазах. За последний месяц мы стали свидетелями того, как на волне невероятной скорби и ярости от пережитого свои многолетние должности потеряли некоторые представители чистокровных семей.       Я спросила у мисс Кавагучи, что она думает по этому поводу.       — За годы обучения в Хогвартсе мне не удалось проникнуться духом чистокровной идеи, которую несли некоторые представители моего факультета — я изначально выросла в иной обстановке. Моя мать, будучи представительницей одной из древнейших чистокровных семей, с младенчества учила собственных детей тому, что личные качества человека всегда превалируют над его происхождением. То, как она отказалась от привилегий своего рода в пользу свободной жизни, где она смогла найти свое предназначение, не перестает вдохновлять меня по сей день. Я поддерживаю то, что моя мать стремилась донести до меня, и моей целью навсегда останется подтверждение её правоты.       Я подмечаю, что подобным мышлением обладает не каждый взрослый, на что мисс Кавагучи сдержанно улыбается.       — Мои родители дали мне много важных уроков из жизни. Один из самых важных — уметь самостоятельно отстаивать свои границы...        — Я очень надеялась, что ты не читаешь Пророк.       Ева подняла взгляд поверх газеты на пришедшую Аяно. Хоть и голос той был спокоен, ей было явно не по себе от того, что Ева только что читала.       Уголок губы дернулся, и она опустила взгляд в газету.       — Хорошая статья, — сказала Ева, пробегаясь глазами по строчкам. — Хотя и местами непривычно видеть тебя такой откровенной.       Аяно фыркнула. Она казалась смущенной.       — Когда меня позвали на интервью, я хотела рассказать, что моё сражение в битве не просто жест доброй воли, а в большей степени месть, — сказала она, присаживаясь на диван рядом. — Но... я решила остаться в этой стране, а, значит, образ кровожадной мстительницы мне не поможет.       — Думаю, тем, кого ты спасла, плевать на твои мотивы, — заметила Ева, откладывая газету. — Они живы, а это самое главное. Лично на мой взгляд ты всегда была человеком, в приоритете у которого нападение ради защиты, а не ради удовольствия. Не такая уж ты и кровожадная.       Аяно предпочла не отвечать, погружаясь в свои мысли. Последние недели они постоянно проводили время втроем или вчетвером вместе с Фредом, но как это было и год назад, когда умерла миссис Блэк, новая взрослая жизнь не давала о себе забыть. Тренировки сборной Юнайтед Паддлмиред возобновились, и Оливер уже не мог их пропускать, «Всевозможные вредилки» открылись уже через три недели после битвы за Хогвартс, поскольку Фред как и раньше считал, что людям было необходимо что-то хорошее в жизни, а Аяно, которая окончательно переехала в Англию, смогла пробиться на небольшую должность в отделе Магического правопорядка. Ева с почти удовлетворением вспоминала, как пару лет назад та рассказывала о своём сокровенном желании пойти по стопам миссис Блэк, и наконец-то теперь это стало как никогда возможным. Ева была за неё рада.       — Ты всё ещё злишься на меня?       Аяно была невозмутима, однако Ева чувствовала, как эти мысли терзают её разум. Она повела плечом. С тех пор, как она отказалась от поисков настоящего убийцы, им ни разу не удалось поговорить о том, что Аяно пыталась от неё скрыть правду о смерти Джорджа. Произошедшее нависало над ними двумя тупым острием меча и опасно покачивалось из стороны в сторону, но обе всё это время предпочитали делать вид, что этого меча просто не существует.       — Немного, — сказала Ева спустя время. — Хоть я и знаю, что это твой способ проявить заботу.       — Это не оправдание, — коротко сказала Аяно, опустив взгляд на свои руки. — Я посчитала тебя недостаточно сильной для того, чтобы знала правду… хотя, честно говоря, я просто испугалась. Я не знала, как тебя спасти, потому что слишком хорошо понимала, что Джордж для тебя значил. И не придумала ничего лучше.       Она стиснула ладони в замок, поднимая свой пронзительный взгляд на подругу.       — Прости меня.       — Хорошо, — выдержав паузу, сказала Ева. — Но больше такого быть не должно. Никогда, Аяно.       — Обещаю.       Аяно кивнула в знак удовлетворения, а Ева вновь ушла в свои мысли.       Она чувствовала, что остаётся в ментальном одиночестве. За последнее время Ева не мечтала о том, как могло бы сложиться её будущее, и не строила никаких планов, поскольку в какой-то момент успела решить, что в этом не было никакого смысла. Единственной её мечтой был Джордж, а теперь внутри зияла огромная дыра, которую лишь немного могли заполнить её друзья.       Она должна была убедиться в том, что они были в порядке. Им теперь предстояло строить свою жизнь, принимать новые взрослые решения и попытаться найти себя в этом по-новому свободном, но всё ещё горьком мире. Ева хотела удостовериться в том, что они с этим справятся.       — Ты и в самом деле решила уехать?       Голос Аяно сочился тревогой, и Ева могла её понять. Хоть она плохо помнила события дня после того, как она узнала о смерти Джорджа, Ева никогда не смогла бы забыть, как Аяно не позволила ей сброситься с Астрономической башни. Не было ничего удивительного в том, что теперь она так боялась выпустить подругу из своего надзора.       Но Ева всё равно кивнула. Она знала, что Аяно не перестанет за ней следить даже за тысячу километров отсюда, но также знала и то, что больше не подвернет свою жизнь опасности. Только не теперь, когда она твёрдо помнит о людях, которые её так любят.       — Никаких других идей у меня нет, — сказала Ева. — Я хочу поездить по миру и взглянуть на него своими глазами. Ещё до того, как Джордж... мы хотели сделать это вместе.       Аяно поджала губы, но ничего не сказала на это. Ева протянула к ней ладонь и, стиснув её ладонь, тихо сказала:       — Я буду в порядке. Честно.       Аяно перевела на неё цепкий взгляд, но по её лицу было очевидно, что Ева её не убедила. Она всегда была такой беспокойной, в отношении близких, что вызывало в той огромную волну нежности к своей единственной подруге.       — Я обещаю.

***

      Ева запланировала свой отъезд на конец июля, о чем сообщила только трём людям из ближайшего окружения. Фред появился в лондонской квартире Оливера в районе десяти часов с парой бутылок медовухи, Оливер раскопал магловскую доставку паназиатской кухни, и они мирно устроились на диване с журнальным столиком. Ева то и дело вспоминала, как всего десять месяцев назад они праздновали её день рождения.       Война тогда только началась, но они всё равно хохотали и отрывались так, словно ничего этого не было.       За девять месяцев изменилось слишком много. Улыбки стали уже, смех не таким живым, а взгляд застлала пелена пережитых страданий и потерь. Ева то и дело смотрела на Фреда, на котором война оставила самый сильный отпечаток. Хоть он был таким же острым на язык, сам он выглядел так, будто постарел лет на десять. Он то и дело уходил в свои мысли, приникая к бутылке, и Ева в точности знала, о ком были его мысли. И хотя он быстро приходил в себя и снова цеплял на себя улыбку, Ева могла хорошо представить, что с ним происходило за закрытыми дверьми.       Фред взглянул на Еву, и та изобразила подобие улыбки. Аяно тем временем была увлечена спором с Оливером, а потому не обратила внимания на то, как Фред тихо поднялся со своего места, чтобы подсесть к Еве.       — Надеюсь, ты твёрдо уверена в своём решении, — сказал он. — А то не хотелось бы снова опустошать свои запасы алкоголя, если вдруг через месяц ты соскучишься по мне и вернёшься.       Ева усмехнулась, в который раз думая о том, что Фред определённо владеет легилименцией.       — Не беспокойся, — ответила она. — Через месяц я точно не вернусь.       — Вот и хорошо.       Аяно поднялась, продолжая оживленно что-то говорить, и направилась к выходу, тогда как раскочегарившийся Оливер направился следом. По всей видимости спорить они собирались ещё долго.       В комнате сразу стало тихо. Ева разглядывала напиток в горлышке бутылки, ощущая, как все мрачные мысли снова наваливаются на неё с предательской тяжестью.       — Если ты попросишь меня не уезжать, я никуда не уеду, — внезапно сказала она, ощутив на себе внимательный взгляд.       — Зачем мне просить тебя об этом? — спросил Фред очень спокойным, почти равнодушным голосом.       — Потому что только вы трое — моя семья, — ответила Ева. — Я не могу уехать, не до конца уверенная в том, что...       Она не смогла закончить, потому что почувствовала ком в горле, но Фред уже с готовностью опустил руку на её плечо, легонько качнув.       — Ты пробыла с нами ровно столько, сколько сама смогла вынести, — сказал Фред. — И никому лучше не будет, если ты будешь ощущать себя взаперти. Ты теперь свободна и, наконец-то, можешь делать всё, что пожелаешь без оглядки на опасности. А я не мелкий пацан, которому нужна нянька. Все мы взрослые люди.       Ева шмыгнула носом, но кивнула, а Фред кисло улыбнулся и снова качнул её.       — Ты главное сама пообещай, что не натворишь херни.       Ева замерла, сразу же понимая, что Фред имеет в виду. Она догадалась, что Аяно рассказала ему о произошедшем на Астрономической башне, но говорить об этих событиях с ней — это совсем не то, что говорить об этом с Фредом. У Евы не было полной уверенности в своей догадке, но она подумала, что именно это знание заставило его тогда найти Еву и поговорить с ней.       Фред продолжал пронизывать её внимательным взглядом, и Ева только и смогла, что кивнуть. Нельзя было увериться в том, что его этот жест удовлетворил, однако он ободряюще хлопнул её по плечу. В коридоре послышались приближающие голоса. Фред сразу же убрал руку, а Ева надавила костяшками пальцев в уголки глаз перед тем, как Аяно и Оливер вернулись в помещение. Стало гораздо оживленнее, и Ева даже смогла выдавить из себя улыбку, хоть и не вполне искреннюю. Ей будет очень плохо, когда она их покинет, но сейчас она хотя бы чувствовала, что образовавшаяся глыба в душе стала немного легче.

***

      Было очень солнечно и жарко. Даже ветер, который обдувал лицо от быстрой езды, не приносил какого-либо облегчения. Всё это до боли напоминало о ступени, где Ева почти единственный раз за всю жизнь смогла нормально пообщаться с отцом.       Уткнувшись пальцами в лоб, Ева безразлично смотрела на дорогу перед ней, и ощущала такой ком в горле, терпеть который было невыносимо. Ей казалось, что если бы она смогла выразить это плачем, ей могло бы полегчать, но слез не было, словно внутри неё умерла какая-то часть, отвечающая за это.       — Я думала, ты исчез ещё тогда, — тихо молвила она, уверенная в том, что собеседник её услышит.       Невероятно чёткий и будто бы живой Сириус сидел рядом с ней на пассажирском сидении и тоже смотрел в окно. Впервые за всё время он предстал перед ней таким, каким она его видела в своём подсознании — в той самой кожаной куртке, в которой она затем прошла все ступени испытаний, с той же сигаретой в зубах и с роскошной шевелюрой, которую не портила даже седина.       — После ритуала я теперь сам решаю свою судьбу, — отозвался Сириус. — Не беспокойся. Одри не врала в том, что проклятие тебя больше не коснётся.       Ева молчала, ощущая вдруг с полной ясностью, что появление Сириуса её больше не трогает. Она давно не испытывала ни страха, ни трепета от его облика, и это было одновременно странно и ожидаемо.       — Куда будешь держать путь? — спросил Сириус, закурив свою ненастоящую сигарету. Но Ева всё равно ощутила во рту вкус табачного дыма.       — Вперед, — неопределенно ответила она. — Не имеет значения.       Блэк издал сиплый смешок, наблюдая за дорогой, и какое-то время никто из них не желал нарушать молчание. Ветер обоим задувал в уши, из приемника мурлыкала какая-то хорошо знакомая песня, а солнце садилось всё ниже и ниже, озаряя своим отчаянным красным светом всё вокруг.       — Бабушка в детстве рассказывала мне миф об Икаре, — заговорила Ева. — Он смог взлететь над морем, но так опьянел от свободы, что забыл наказание отца и подлетел слишком близко к морю. Он рухнул вниз и разбился о скалы, когда солнце растопило воск в его искусственных крыльях. И я как тот Икар, Сириус. Я так сильно хотела вырваться от гнета своего страха, что окончательно забыла о своих «крыльях» и обожглась сильнее, чем когда-либо. Я получила свою свободу, но почти все, кого я любила, погибли на моих глазах.       Сириус молчал, затягиваясь своей сигаретой, а Ева прохрипела:       — Это моя вина, да, Сириус? В том, что все они погибли?       Блэк молчал, и эта тишина становилась невыносимой, но девушка не могла больше выдавить из себя ни слова больше.       — Никто этого не узнает, — ответил, наконец, мужчина. — Я винил себя в смерти Джеймса и Лили почти всю жизнь, хоть мне и говорили обратное, но это ничего не изменило. Они не вернулись обратно. Всего лишь я должен был пойти за ними.       Ева молчала на эти слова, продолжая следить за дорогой, но в душе понимала, что это больше предлог, чтобы не смотреть в лицо Сириуса.       — Если бы у меня был Маховик времени, я бы вернулась к себе в начале пятого курса и попросила бы дорожить тем мирным временем, которое у меня тогда было. Может быть, если бы я осталась тогда в доме на площади Гриммо, ты бы не погиб. Меня не поразило бы проклятие и Айзексам с Сайлагх не было бы до меня никакого дела. Если бы я осталась в гостиной Слизерина, бабушка была всё ещё жива. Как и если бы я не ушла из Вредилок в ту ночь... — слезы всё-таки потекли по щекам Хейг, и она шмыгнула носом, — он был бы жив. И это он бы сейчас сидел рядом со мной, а не призрак, которого я всё это время не хотела отпускать.       — Может быть, так бы оно и было, — изрек Бродяга, запрокинув голову и сжав зубами сигару. — Да, может быть, мы все были живы сейчас, если бы ты не пыталась сделать что-либо.       Сириус повернул голову к Хейг, и та ощутила на себе знакомый пронизывающий взгляд серых глаз, который она редко могла выдерживать. Словно стальной клинок, вонзающийся в глаз.       — Но если бы ты осталась на месте, ты бы навсегда осталась за дверью. Ты не узнала бы, что твою мать звали Иннанель, что я и твой отец любили её, почему Хейг желал тебе смерти, и что Иннанель убили двое мальчишек, отчаянно нуждающиеся в родителе. А ещё ты бы никогда не простила себе эту трусость, как и все те, кого ты полюбила, не простили бы её тебе.       Нечто подобное Еве говорил Фред, когда они прощались в глубокую ночь во «Вредилках», но сейчас была совсем иная обстановка.       — Такие, как мы, всегда доводят ситуацию до абсолюта. Теперь всё, что ты можешь сделать, это распорядиться своей жизнью так, чтобы всё это было не зря. Ведь ты лучше чем кто-либо знаешь, — Сириус вдруг протянул ладонь к груди и опустил её чуть ниже ключицы, — что они все ещё там. И они всегда будут.       Ева на миг опустила ресницы, сбавив скорость во время этого момента слабости. Ветер обжигал мокрые щёки, ладонь Сириуса была лживо-теплой, а слова его — лишь отголоском прошлого, который был ей до вопля дорог, но приносил слишком много боли, чтобы желать слышать его и дальше.       Когда Ева заговорила снова, её голос был гораздо более спокойным:       — Сириус. Я люблю тебя, но, кажется, теперь я готова тебя отпустить.       Сириус поколебался, после чего убрал руку, и Ева, не удержавшись, коротко на него взглянула. Он не показался ей ошеломленным.       — Даже если бы части твоей души во мне не было, ты оказал меня действительно сильное влияние. Ты был моей путеводной звездой в самые тёмные дни. Я хотела стать таким же олицетворением свободы как ты... когда-то. Но сейчас я чувствую, что хочу идти своей дорогой. И я слишком хорошо знаю, что бывает с людьми, которые лишь краешком касаются своего будущего. Моего отца это довело до безумия, а я сама была очень близка к этому. Честно говоря, даже сейчас я не знаю, в порядке ли я. Единственное, что держит меня на плаву сейчас — это слова Фреда.       Ева перевела дух, стискивая руль крепче. Она явно решалась на что-то.       — Я чувствую, что ты изменился, Сириус. Ты словно стал скорее частью меня, нежели частью когда-то самого себя. Ты словно голос в моей голове, а этот голос не может быть тобой. Я больше не хочу уродовать тот образ, что принадлежал когда-то материальному человеку, потому что как бы сильно я этого ни хотела, я никогда не смогу вообразить тебя со всеми твоими недостатками и неправильностью. Это уже просто не ты, Сириус. То, что когда-то было утешением, сейчас приносит мне только мучение. Так больше не может продолжаться.       Сириус очень долго молчал, медленно докуривая сигарету и глядя вдаль. Ева не торопила его с ответом, осознавая с полным смирением, что времени у них теперь было полно. Он мог думать хоть целую вечность, потому что его нахождение теперь не во власти самой Евы. Как никогда раньше.       Сириус отправил бычок иллюзорной сигареты в полет.       — А что насчёт этого? — спросил он, бросив мрачный взгляд в зеркало заднего вида. Ева проследила за его взглядом, с опозданием и уколом в горло подмечая пухлую урну на заднем сидении. Внутри всё стянулось так, словно на её кожу вылили раскаленный металл. Её передернуло, и она вернула взгляд к дороге.       — Я не знаю, — сухо сказала Ева. — Я ещё не решила, что с ним делать.       Пальцы стиснули руль, превратившись в кремень.       — Я стала понимать Аяно чуть лучше, чем когда-либо, — добавила Ева изменившимся тоном. — И бабушку тоже. Когда они хотели защитить меня или других своих близких, меньше всего они думали о собственном благополучии в этот момент. Они понимали, что навсегда изменятся после убийства, однако им было плевать на себя. Это я была до наивного горделивой и думала только о том, как бы не замарать свои руки. А надо было пересилить свое высокомерие и столкнуть Редсеба с обрыва ещё тогда, когда он был уязвим.       Ева перевела дыхание, ощущая себя у незримой грани перед тем, как вновь окончательно расклеиться.       — Но даже так, Сириус, — пробормотала она, незряче глядя в далёкий и недостижимый горизонт. — Даже так. Я всё ещё до конца не могу поверить в то, что он действительно мог снова так поступить со мной. Пока я убеждала отца в его искренности, тот своими руками убивал самое дорогое, что у меня оставалось. Я просто не могу в это поверить.       Ева резко затормозила и неосторожно съехала на обочину, поднимая столб пыли. Когда машина остановилась, она всё ещё продолжала упорно смотреть в недостижимый горизонт, намертво вцепившись в руль.       Сириус даже не шелохнулся от этого пируэта.       — Думаю, та бойня просто разворошила в нём то, что он так упорно пытался сдержать, — отозвался он. — Но в любом случае... это тоже не имеет значения. Правды мы не узнаем.       Ева промолчала, сохраняя недвижимое положение. Сириус перевёл на неё взгляд, чуть повернувшись.       — Ты уверена в том, что сказала мне до этого? — спросил он серьёзным тоном. — Ты в самом деле этого хочешь?       Ева стиснула челюсти, но кивнула. Послышался тяжёлый вздох.       — Хорошо.       Ева сомкнула веки, боясь смотреть на Сириуса в этот момент.       — Я не думал, что когда-нибудь по-настоящему стану родителем, но после смерти вдруг понял, что в тебе воплотился я сам. Мне пришлось наблюдать за тем, как тебя держали на привязи из благих или не очень намерений, но теперь тебя никто не остановит. Теперь ты — Бродяга.       Ева поджала губы, всё ещё не желая расставаться с темнотой опущенных век. Знойное солнце лета жгло сочную траву, вынуждая живность в поле трещать от духоты, но Ева всё ещё ощущала на себе холодок чужого присутствия.       — До сих пор у меня не было удачного момента, чтобы ответить на вопрос, который тебя так сильно мучил, — продолжил Сириус, и Ева непонимающе нахмурилась. — Но ты должна знать, что я на самом деле люблю тебя. Не просто потому, что ты дочь Иннанель. Мятежного духа в тебе больше, чем в любом из твоих родителей, и я точно знаю, в кого ты такая.       Ева криво улыбнулась, ощущая жжение в глазах.       — Совет напоследок? — произнесла она одними губами.       Она почувствовала на своем затылке сухие пальцы. Они змеями проникли сквозь мертвые от проклятия волосы, неожиданно возвращая коже давно забытую чувствительность. Дыхание Сириуса было совсем рядом, и это заставило Еву покрыться мурашками. Она вдруг вспомнила эти ощущения — тогда её ещё длинные волосы задели Арку смерти, и ей чудом удалось избежать смерти.       — Научись жить с этим дерьмом, — сказал Сириус, запечатлев сухой поцелуй на её виске. У Евы перехватило дыхание, что заставило её распахнуть глаза в немом испуге. Тяжелый воздух наполнил легкие до краев так, что первый вздох получился неровным.       А затем всё резко отступило.       Она оглянулась на одинокое пассажирское сидение, вглядываясь в него так, словно след Сириуса всё ещё мог остаться в материальном мире. Рассказать Еве всю правду теперь было некому, но она и сама понимала, что спустя два года Сириус Блэк наконец-то смог отправиться дальше. Она была свободна от всех призраков прошлого.       Судорожно вздохнув, Ева опустила лицо в ладони, подавляя странную дрожь во всем теле. Затылок всё ещё запоздало горел от чужеродного прикосновения, но совсем скоро это должно было прекратиться.       Ева резко отняла руки от мокрого лица, выпрямляясь на сидении. Дернув головой, она стиснула рычаг передачи и с силой вдавила в педаль газа. Поднимая столп пыли, алая машина тронулась с обочины и выехала на асфальтированную дорогу. Ева прибавила газа, в надежде скорее покинуть эту трассу и оставить позади все те чувства, что так долго раздирали её изнутри.       Она ещё не знала, как именно, но несмотря ни на что в ней было только одно стремление — выполнить последнее желание человека, кто стал для неё вторым отцом.