Огонь в твоём очаге

К вечеру следующего дня Сандор пересёк границу города, в который почти четверть века назад клятвенно пообещал себе не возвращаться. Средним пальцем он поздоровался со старомодным потрёпанным информационным билбордом на въезде и тут же потянулся за пачкой сигарет. Криво ободранную слюдяную обёртку от пачки с неприятным свистом засосало в приоткрытое окно. За эту поездку он выкурил все свои никотиновые запасы, и теперь придётся довольствоваться неизвестной дешёвой маркой, купленной на последней автозаправке. От кисло-горького дыма, неприятно обжёгшего легкие, у Клигана внезапно закружилась голова. Сандор чертыхнулся и, притормозив, съехал на обочину. На заплетающихся от долгого сидения ногах он выбрался из автомобиля и сделал глубокий вдох. По всей видимости, если сейчас он не поторопится, сегодня уже не успеет попасть в то единственное место, где его хоть кто-то ждёт. Впрочем, говорят, что спешка хороша лишь при ловле блох, а ему больше торопиться нет никакой надобности. Сандор сплюнул и еще раз набрал полные лёгкие морозного воздуха. Адвокатская контора «Кто-то там и сыновья» закроется меньше чем через пятнадцать минут. Закроется с тем, чтобы завтра ровно в восемь снова начать работу. Он посетит их утром, на свежую голову, тем более, что ждут они его довольно абстрактно — точной даты никто не озвучивал. Сандор сплюнул снова, как будто это могло бы помочь ему избавиться от мерзкого привкуса во рту, и осмотрелся. Поля, жёлтые летом от бесконечного рапса, сейчас были основательно заметены снегом. Когда-то, в позапрошлой жизни, он бегал сюда с сестрой и помогал ей рвать эти длинные рыхлые солнечные соцветия, как можно больше цветов — огромные букеты. Сейчас он уже даже не мог точно вспомнить лицо сестры, но он помнил, что любил её. А она любила лето и жёлтый цвет. Сандор помогал ей плести рапсовые венки, лохматые и кривые, хорошо, что Григор ни разу не застал его за этим занятием. Клиган вернулся в машину. Вцепившись в руль, откинулся на подголовник и закрыл глаза. Он мог бы прямо сейчас рвануть к отчему дому. Он хотел этого. Хотел и почему-то страшился. Сколько стоит соврать самому себе? Этот город делал его мягкотелым, бесхребетным: слишком много дерьмовых воспоминаний. Тут же, будто почуяв его смятение, в затылке завёл шарманку мерзкий голосок — мол, зря ты, болван, сюда припёрся, ничего хорошего тебя здесь не ждало и не ждёт, да и обещания, которые даёшь самому себе, надо сдерживать, иначе зачем тогда вообще это всё. Сандор щёлкнул одной из кнопок на панели, и салон тут же наполнился музыкой: пластиковым голосом не в меру энергичной Саманты Фокс при желании можно было бы сделать лоботомию, не то что разогнать меланхолию. Во всяком случае, Сандора эта музыкальная вакханалия определённо взбодрила: он энергично встряхнулся, будто выбравшийся из лужи пёс, осклабился — в одной научной передаче он слышал, что даже фальшивой улыбкой можно обмануть мозг — и во весь голос затянул как нельзя кстати начавшийся припев. Завтра он подпишет документы, получит ключи и полноправным владельцем навестит родовое гнездо. Все сегодняшние трепыхания будут бессмысленными и глупыми. К херам все эмоции, ему нужно пожрать и выспаться. Остальное — завтра. Главная улица была в точности такой, как он её помнил: булочная, книжный, два городских ресторана — один, псевдоитальянский, чуть получше, а второй, обычный, поплоше, двухэтажная библиотека из красного кирпича с большими красивыми газовыми фонарями над входом, липовая аллея вдоль проезжей части — мозг тут же воскресил в памяти аромат буйно цветущих лип, сувенирная лавка, универмаг, гордо именуемый местными жителями супермаркетом. Несмотря на усилившийся к вечеру мороз и сгущавшиеся сумерки, на улице было довольно многолюдно. В незашторенных окнах квартир Сандор видел мелькающие силуэты людей, занятых домашними делами, мерцающий свет от экранов работающих телевизоров, весёлые разноцветные иллюминации. Конечно, ведь на носу Рождество — праздник, который Сандор так самозабвенно игнорировал много лет кряду. Люди, будто загипнотизированные, бегают по магазинам скупая всякую ненужную дрянь, чтобы потом передаривать её друг другу без зазрения совести. Все эти семейные посиделки у телевизора с рождественскими гимнами, праздничные застолья, лицемерные улыбки — от всего этого притворства Сандору хотелось блевать. На площади, небось, уже установили ёлку. Проверять догадку, впрочем, не очень-то и хотелось. Рождественские деревья никогда не были его фетишем. Он проехал местный полицейский участок и убогое серое здание суда. На очередном перекрестке свернул направо: если он всё правильно помнит, на противоположном конце города должен быть мотель. Не бог весть какой, но ему было бы глупо привередничать. Кровать с матрацем и наличие хоть какой-нибудь воды в душе — вот его нынешний райдер лузера. Блядский мотель стоял ровнёхонько там, где его когда-то и поставили. Что не так с этим местом? Он не был здесь чёртову кучу лет, но будто нырнул в кроличью нору и вернулся назад в прошлое.