Огонь в твоём очаге

Она смотрела телевизор, когда он вернулся. И судя по звукам, это было начало какого-то художественного фильма. Что ж, самое время немного расслабиться и переключить мозг. Импровизированный пикник стараниями Сансы уже перекочевал с дивана на стол, а сама она забралась под плед. Сандор подбросил поленьев в почти прогоревшее каминное нутро, подошёл к дивану. Замялся. Что делать дальше? Куда ему пристроить свою неловкую неуклюжую стокилограммовую тушу? Сесть в кресло? На пол рядом с диваном? На край дивана у неё в ногах? Дилемму легко, как загадку про Гордиев узел, разрешила Санса. Она просто молча подвинулась, освобождая место рядом с собой. А затем приподняла край пледа таким обыденно будничным жестом, будто делала для него это уже не один раз и будто у них это было заведено с начала времён. — Что за фильм будем смотреть? — Сандор откинулся на подушки, которыми щедро поделилась с ним Санса. — О, это кино про заносчивую богатую даму, упавшую за борт своей яхты и потерявшую память. Сандор кивнул: — Как скажешь. На экране мельтешила и суетилась миловидная, похожая на болонку блондинка. Сандор терпеть не мог болонок. И вообще предпочёл бы смотреть на кого-то более рыжего. И определённо не по телевизору. Какое-то время они с Сансой лежали молча. Бок о бок. Тепло её тела — а он чувствовал этот жар даже через одежду — горячило кровь в его венах не хуже выпитого алкоголя. Санса, казалось, увлечённо следила за разворачивающимися на экране событиями. Сандор честно пытался какое-то время делать то же самое. Правда сюжет был слишком примитивен и скоро наскучил, а манера игры главной героини не впечатлила его, как не впечатляла никогда. Краем глаза он принялся рассматривать лежащую рядом Сансу. Она заметила. Он сразу понял это по тому, как она вся подобралась и напряглась. Потом вдруг заёрзала, принялась заправлять за ухо непослушный локон. Лицо её стало слишком серьёзным и сосредоточенным. Притворяться она явно не умела. Впрочем, вскоре ей это надоело. Она оставила попытки следить за экранным действом и повернулась к Сандору: — Я вспомнила, что ты обещал сделать меня профессиональной выпивохой к третьему тосту. — Думал, наша вечеринка подошла к концу. — Я бы хотела продолжить, если ты, конечно, не против… То, что произошло потом, разделило его жизнь на до и после. Ну, по крайней мере так бы написали в каком-нибудь третьесортном любовном романе. Впрочем, он и чувствовал себя сейчас персонажем какого-нибудь горячего дамского бульварного чтива. Она наклонилась за бутылкой, медленно, балансируя на руке, потянулась через него. Её волосы защекотали ему лицо и шею. Рука коснулась бедра. Всё вполне невинно, будто бы нечаянно. Но от этих случайностей его кожу шарахнуло разрядом тока, и мурашки размером с мадагаскарских тараканов понеслись вдоль по позвоночнику бешеным галопом. Это была чистой воды провокация. Какие-то женские штучки, в которых он нихрена никогда не разбирался. Но знал, чувствовал, что сценарий этот рождён неуёмной и непостижимой женской фантазией. И всё, что требуется от него, неотёсанного грубого деревенского мужлана, так это просто довериться судьбе и плыть по течению: куда-то да вынесет. Их тела оказались слишком близко друг к другу. Их лица стали вдруг слишком близки. Их губы притянуло, точно магнитом. И он мог поклясться чем угодно, что она первая его поцеловала. Этот поцелуй он, вероятно, будет вспоминать на смертном одре. Как обдало жаром, как нахлынули неуёмная жажда-желание, и… нежность. Откуда она бралась только. Сандор и подумать не мог, что в нём, да ещё и в таком избытке, есть эта неконтролируемая нежность, превращающая его в бесхребетное мягкотелое безвольное существо. Санса обволакивала его, с каждой бесконечной секундой всё глубже проникала под его шкуру, растекалась по венам, пульсировала в нём. Этому невозможно было сопротивляться. А самое ужасное, что он и не хотел. Он бы целовал её вечность. И ещё немного дольше, но внезапное озарение кулаком вмазало под дых. — По шкале от одного до десяти, насколько ты пьяна? — Я не так пьяна, как ты думаешь, — Санса, запыхавшаяся, точно после марафонской пробежки, снова потянулась за поцелуем. — От одного до десяти. — Около шести… или даже семь… Достаточно, чтобы понимать… что я делаю, — проворковала она, не прекращая целовать его. Ему хватило этого, чтобы вернуться ровно к тому месту, где они поставили запятую. Шесть или семь — это не так плохо. Очень оптимистично. Она целовала его. По собственному желанию. Самозабвенно. Искренно. Она целовала его, глядя ему в глаза. Покрывала поцелуями скулы, шею, проложила дорожку из невесомых поцелуев за ухо, а потом подставляла себя его голодному жадному рту. Пока они целовались, мир съехал с катушек и кружился, как сумасшедший. От этого кружения его голова тоже шла кругом. Ничего не существовало. Ничто не имело значения. Живы были лишь они, два пленника, запертых в сувенирном снежном шаре. Лишь они были сейчас важны. Лишь они настоящие. Их ощущения. Их желания. Их жажда. Она сделалась пластилином в его руках: мягкая, податливая, гибкая. Она согласна на всё, но ему снова нужно подтверждение. — Я хочу услышать ещё кое что, — он едва нашёл воздух, чтобы вытолкнуть из глотки эти слова. — Что ещё, Сандор… То, как она выстанывала его имя, напрочь лишало его рассудка. — Скажи мне «да», — повторил он, спускаясь ниже, задирая её свитер, второй рукой стягивая с неё трусики. — Да. — Заскулив, часто дыша, выдохнула Санса. — Да-да-да. — Неведомый побери, да, — зарычал Сандор, теряя остатки самообладания. — С тобой так хорошо, — она сказала это тихо, но он услышал и снова поплыл. — Только не останавливайся. Пожалуйста. Клиган не был из тех, кому нужно повторять дважды. Улыбнувшись, он осторожно выпрямился, прильнул лбом к её лбу и медленно вошёл. Их губы разделяли считаные сантиметры, но Сандор каким-то чудом сдержался и не впился в её рот. Он видел, как Санса опустила взгляд, наблюдая за тем, как они соединяются. Видел, как она замерла и прекратила дышать. На одно мгновение, всего на одно, примеряясь к его размеру внутри себя. Он хотел доставить ей удовольствие. Он хотел показать ей, как может любить её. Он хотел, чтобы ей не нужен был кто-то другой. Только он. Всегда он. Нетерпеливая Санса сдалась первая и нашла его губы, и медленно, глубоко поцеловала. Она сжала его бока и принялась раскачивать бедрами, отвечая на каждый его толчок. Она хотела ускориться, пыталась распалить его. Но Сандору некуда спешить, когда он с ней. Он двигался медленно, хоть сдерживаться становилось всё сложнее. Он упивался этими давно забытыми ощущениями. Он закрывал глаза, чтобы чувствовать, как невесомые поцелуи покрывают его смеженные веки, лоб, виски, щёки и злополучный шрам, будь он трижды неладен. Ему так хочется сказать ей что-то. О том, что он чувствует прямо сейчас. О том, что за буря теснится в его груди. Но все слова, что вертятся на языке, кажутся такими банальными и глупыми. И он молчит, лишь крепче сжимая и наполняя её без остатка. Когда они финишировали, почти одновременно — Санса сдалась лишь немногим раньше — Сандор прижал её к себе, игнорируя и слабые попытки протеста, и свой внутренний голос, напоминающий о том, что скоро всё снова станет таким же, как было, что в его загребущих руках пташка, которую не удержишь, как бы ни хотелось. Сейчас и здесь он чувствовал себя нужным, живым, счастливым. И пусть это чувство скоро рассеется, как дым от сигареты, прямо сейчас он насладится моментом. Они лежали молча, разгорячённые, мокрые, постепенно успокаиваясь. Сандор знал: вот-вот карета превратится в тыкву. Так уж заведено. Он был почти готов к этому. Почти уговорил себя, что так надо, и что это неизбежно. И когда Санса заговорила, он сначала сам себе не поверил, что услышал именно то, что услышал. Но она засмеялась, поцеловала его в уголок рта и снова повторила: — Пойдём скорее в душ, мы очень-очень-очень грязные.