Зимняя история о карралийском беглеце

Поезд из деревни отправился в город на зимнюю ярмарку. Таддеус добрых три дня помогал Дару с Ларом грузить подводы, затем помогал Науму готовить лошадям напой, чтобы они выпили его перед дорогой и не уставали сильно и не заболели чем в дороге, чтобы если воспалятся суставы или кожа, заживали быстрей и все такое, — затем вместе с Еронимом проверяли упряжь, старик потом сказал, что ему осталось всего ничего, чтобы дошить рукавицы, и ушел, а его сменил Парфен и долго бранился с Ларом и Даром по какому-то совсем мелочному поводу. Наум потер подбородок и отослал Таддеуса помогать Ерониму, а у него оказались невероятно вкусные и наваристые вареники с густейшей сметаной; Ероним затем при нем дошивал рукавицы, заставлял примерять и отослал затем, чтобы Таддеус отнес их Науму — а тот обнаружился у печи в Ларовом с Даром доме делающим пиво с пряностями. Подводы вроде как были уже готовы, а Парфен и Лар с Даром ругались снова, но, если Таддеус правильно расслышал, уже по какой-то бытовой мелочи. — Вернулся? — спросил Наум. — Рукавицы хороши? — Очень! — не задумываясь, ответил Таддеус, протягивая их. Наум взял их и долго рассматривал. — Подари-ка их мне, — попросил он. И, показалось Таддеусу, не сразу решился поднять глаза на него. — Я? — удивился тот. — Чтобы носились долго, — помявшись, произнес Наум. — Я немного зачаровал их для себя, и Ероним тоже. Ну и вот. Чтобы подольше сохранилось. Таддей взял их обратно и смотрел в растерянности. Затем, правда, ощутив, что Наума молчание это ввело в куда большее замешательство, сглотнул и робко сказал: — Дарю их тебе. Чтобы носились долго и хорошо. И… грели, наверное. И… усталость снимали. Вы же и на это зачаровывали? Наум кивнул и улыбнулся. — А если сносятся, я тебе новые сошью! — воскликнул Таддеус и обнял его. — Иди ты… — Наум оттолкнул его. — Парфену помоги, что ли. Таддеус ухмыльнулся. — Да что помогать-то? Они уже помирились ведь. — Ну… Авдею. Или еще кому. — Я тебе помогать хотел, с пивом. — Я тебя кликну, — отмахнулся Наум. Таддеус тряхнул головой и выскочил на улицу. Его и правда ждали: столы расставить, передвинуть огромную железную чашу с углями, еще что-то. Наум поглядывал в окно, прислушивался к возгласам на улице и качал головой. «Новые он мне сошьет, — бормотал он себе под нос, а потом вздыхал тяжело. — Самонадеянный какой, словно будет такое». Много позже, хорошо за полночь, Дар велел ему, зевая: — Иди спать. Лар тебя разбудит, когда солнце вставать начнет. Таддеус смотрел на него недоуменно. Дар нахмурился: — Или ты здесь остаешься? Таддеус молчал, только глазами хлопал: хотел было что-то ответить, а все слова куда-то подевались. Сердце медленно и очень неуверенно начинало верить, а в голове кружились и постепенно исчезали сомнения, робость, неуверенность и неверие, что все же ему доведется увидеть настоящий большой город, больше даже, чем тот, который видел корчмарь из давней жизни. — Нет, нет! — воскликнул он и даже схватил Дара за руку. — Нет, я очень хочу поехать! Дар удовлетворенно кивнул. Нетерпение Таддеуса было так велико, что он долго не мог улечься, все вскакивал и в двадцатый раз проверял, на месте ли сумка, все ли в ней и не нужно еще что. Затем, внезапно напугавшись, что Лар постучит в ворота и уйдет, не дождавшись ответа, а сам Таддеус в это время будет сладко спать, он оделся и сел за стол, твердо намеренный не спать. Правда, не получилось: только, показалось, глаза сомкнул, так тут же по воротам загрохотали, Верный лениво гавкнул, и Лар уже заходил в избу. — Вставай давай, охранник, — радостно поприветствовал его Лар, оглядывая избу. — Эк ты прибрал все. Чисто, как если бы ты с омегой венчан был. Пойдем. Он вышел. Таддеус еще раз оглядел горницу: все на своих местах, посуда помыта-высушена, печь прибрана, одежда спрятана, все чисто. Он прижал руки с сумкой к груди и выскочил на крыльцо. Лар стоял посреди двора и смотрел на небо. — Ясный день будет, — задумчиво произнес он. — Далеко заберемся. Как раз до Брагинки, а оттуда меньше дня до города. — Затем он повернулся к Таддеусу: — Ты зверю своему скажи, чтобы он в селениях повежливей себя вел. Не показывал свою натуру, не привлекал внимания. Нам оно ни к чему. — Какую еще натуру? — насторожился Таддеус. Лар в ответ только пожал плечами и пошел к воротам. — И что, он сможет? — недоверчиво спросил Таддеус. — А ты попроси, — бросил Лар. — Догоняй давай! Таддеус долго смотрел ему вслед, затем повернулся к Верному. Тот сидел, внимательно смотрел на него и повиливал хвостом. Глаза его тускло светились красным. Таддеус попытался представить, что люди видят в нем со стороны: огромный зверь, и правда, непривычно большой; шерсть гуще медвежьей, темная настолько, что казалось иногда, что смотришь в глубокий колодец солнечным днем, в бездонную пропасть. И глаза: сам Таддеус привык, и в деревне подшучивали иногда, а простым людям каково? Он и сел перед Верным на корточки, обхватил шею и прижался к его морде щекой. — Ты и правда постарайся не показывать свою натуру. Пожалуйста, — попросил он. Верный лизнул его в щеку. Таддеус встал, наклонился, заглядывая ему в морду: глаза у Верного были обычными, карими, и шея — темно-бурой, немного выгоревшей, обычный пес, разве что крупный, но у князей, поди, и побольше встречаются. Они вышли на улицу, Таддеус закрыл было за собой ворота, но подумал и растворил их, думая, что если что понадобится кому в доме, так чтобы не боялись и заходили. Он подбежал к подводам, Парфен указал кнутом на место, где ему сидеть, Верный обежал поезд вокруг и негромко гавкнул. Лар и Дар переглянулись, посмотрели на Парфена, тот — на них и на Таддеуса. Они медлили отчего-то, а когда Наум подошел, стало ясно. Он прятал руки в подаренных рукавицах, нес под мышкой внушительную флягу и на правом плече небольшую холщовую сумку. — Квас в дорогу и пироги, — коротко пояснил он, отдавая флягу с сумкой Парфену. Затем поманил Таддеуса. Тот соскочил, встал перед ним, рослый, на полголовы выше его, стоявший почти вровень с Ларом и Даром. Наум помолчал немного, глядя прямо ему в лицо, затем положил руку ему на затылок и наклонил к себе, коротко поцеловал в лоб и сказал: — Хорошего пути тебе, парень. Он похромал прочь, Таддеус растерянно смотрел ему вслед, Парфен рассматривал рукоятку кнута, Лар с Даром смотрели на горы. — Ну что, — глухо сказал Дар. — Прыгай обратно, пора, — подхватил Лар. Парфен хлопнул в ладоши и потер их друг о друга. Таддеус сел спиной по ходу и смотрел на деревню, пока можно было. Они вышли на дорогу, ведущей к главному тракту, Верный сел прямо посреди, глядя на деревню, и сидел так долго, тихо поскуливая, затем подхватился и побежал догонять поезд. Силен был пес, полон сил — несся по дороге, спрыгнул в сторону прямо в снег, провалился почти полностью, тут же выскочил и понесся взрывать его. Таддеус засмеялся, оглянулся, чтобы понаблюдать за ним, повернулся было к деревне — а ее не было видно. То ли спряталась за холмом, то ли незаметно дорогу изогнуло так, что она скрылась за поворотом. Брагинка была так себе деревней, не лучше и не хуже Копаевки, разве что лежала прямо на тракте. Дома прямо у него были вроде и большими, а дальше — те же конуры, и народ сновал такой же угрюмый и сгорбленный; было две корчмы, одна получше, другая поплоше; было несколько лавок, Лар с Даром, правда, негромко сказали, чтобы Таддеус, если взбредет ему зайти туда, пялиться пялился, но не покупал ничего. — Дорого и глаза слепит, — пренебрежительно сказал Лар. — А держаться будет даже не до весны, — добавил Лар. — В городе найдешь места, где народ продает сделанное куда лучше, — продолжил Дар. — И торговаться любит, — поддержал Лар. В корчме — Лар с Даром выбрали ту, которая получше — Таддеус помогал пожилому работнику на конюшне с лошадьми. Он осторожно спросил, помнит ли тот омегу по имени Деркас. Тот долго хмурился и смотрел на него. — Родственник твой, что ли? Таддеус неопределенно пожал плечами. — Вот, ищу, — сказал он. — Был один, два лета прислуживал у нашего барина на кухне. Или это не он? Вроде Деркас. Точно, на которого еще гвардеец из Ралии глаз положил. — А что с ним потом стало? — обмерев, спрашивал дальше Таддеус. — Известно что. Пришел молодой да гожий, ушел взрослый да непраздный. Пёс у тебя больно хорош. Где взял? — Подобрал, — вяло отмахнулся Таддеус, возжелав очень сильно избавиться от него. — Такого и выбросили? — недоверчиво спросил слуга. — Отчего же такого. Щенка. Слуга же неожиданно разохотился: начал вспоминать, что за омега был тот Деркас, вроде покладист, а строптив, местные пытались у него в объятьях погреться, а получали кто веревкой, а кто и поленом. А гвардеец тот, гляди-ка, пару раз посмотрел, один раз улыбнулся и подарил платок — и сдался тот Деркас, как будто только этого и ждал. Таддеус не вытерпел, рявкнул на него, чтобы прекращал воду месить и что ему отдыхать надо, и ушел в комнату, которую они вчетвером делили. Утром Таддеус старался держаться от того слуги подальше, да тот проворен был, улучил момент и спросил тихо: — Ты не того ли гвардейца сын? Вроде похож. Таддеус затаил дыхание, про себя прося высшие силы, чтобы удержаться и не ударить старика кулаком со всей силы. Старик же похлопал его по плечу и сказал: — Может, и прав был он. В город, значит, идешь? Смотрю, ты и в городе не потеряешься. Таддеуса, на его счастье, Парфен оттеснил от старика и прикрикнул, чтобы не зевал, а проверял упряжь. Лар с Даром рассчитывались с корчмаревым приказчиком, потом выводили лошадей. Таддеус плелся сзади, держа Верного за ошейник, и все думал, что ему рассказали только что. До города они добрались без приключений. О волках в деревнях говорили, жаловались, что те необычно свирепы и наглы; Лар с Даром соглашались, тайно ухмыляясь: какой волк осмелится приближаться к их поезду, когда Верный бегал вокруг? У селений же он шел совсем рядом с подводами, позволял, чтобы к его ошейнику привязали веревку, и на собак не огрызался, хотя те заходились лаем до пены. Стражники на городских воротах содрали за него с Лара с Даром втридорога, мол, опасен, устрашающ, способен напугать мирное население до нервных болезней, те пожали плечами, с ценой согласились, переглянулись и выторговали грамоту, по которой могли чуть ли не больше, чем распорядитель на рынке. Парфен сидел на подводе с напряженной спиной и недовольно зыркал по сторонам, Таддеус же с любопытством смотрел по сторонам: город был куда больше, чем он до этого себе представлял, и толчея в нем была — не сравнить даже с базарными днями, на которые собирались все деревни в округе. Еще он заметил, что город был празднично убран, спросил у торговца с соседнего стола, тот охотно рассказал ему, что в Каррал прибыла делегация из Ралии — министры и даже кто-то из королевской семьи, чтобы обсудить помолвку королевских детей, по этой причине князь распорядился провести не только праздничное представление, но и шуточное состязание магов, и это должно быть очень, очень здорово. И совсем скоро торговец, только что охотно рассказывавший Таддеусу о сватовстве карралийского княжича к сыну соседнего короля, задергал Таддеуса за рукав: — Вон, вон, смотри! Тамошние гвардейцы идут! Их трудно было не заметить, что правда, то правда. Они были все как один высоки, широкоплечи, шагали уверенно, неторопливо шли прямо по середине ряда, с интересом глядя на товары. Когда покупали, торговались, но больше для удовольствия, чем по необходимости, и все равно досыпали мелочи до сговоренной цены. Альфа, которого Парфен с Таддеусом определил как главного, шел немного позади, смотрел на своих гвардейцев со снисходительной усмешкой, по товарам — больше из любопытства, чем изъявляя желание что-то приобрести. Правда, поравнявшись с их столом, он придержал шаг и подошел. — Хорошие товары, — одобрительно сказал он, поднимая крупную шкатулку с обитыми медью углами. — Механизмы колдовские? — Зачаровали немного, ваше благородие, — охотно подтвердил Парфен. Затем внимание полковника привлекло кое-что другое. Привлек, если быть точней. Полковник чуть втянул левую руку в рукав шинели, а правую положил на пояс. Так, чтобы что-то из него выхватить, подумал Таддеус. Внимание же его было сосредоточено на Верном, а тот немигающе смотрел на него. — И зверь хороший, — медленно продолжил полковник. Затем он медленно перевел взгляд на Таддеуса, посмотрел на Верного и снова на него. — Ты его хозяин? Таддеус долго молчал. Затем, погладив Верного по голове, сказал: — Он слушается меня. Верный вывернулся из-под его руки, легонько прихватил ее зубами, а затем лизнул. Полковник расслабил левую руку, правую же по-прежнему держал на поясе. Он немного наклонился вперед, чтобы рассмотреть его получше, Верный тихо зарычал, и полковник хмыкнул и чуть отступил назад. — Я ничего не собираюсь делать, — миролюбиво произнес он. — Все равно мои сопляки разбрелись по всему базару, и наш маг набивает брюхо на королевской кухне. Я так понимаю, путь в Каррал был легким и приятным, и даже предполагаю, по каким причинам, — обратился он ко всем, поглядывая то на Верного, то на Таддеуса. Верный переступил с лапы на лапу и снова улегся, положив голову Таддеусу на сапог и все так же следя за полковником. Тот отступил еще и перевел взгляд на прилавок. — Желаю приобрести эту шкатулку, — дружелюбно произнес он. Парфен оживился, полковник подобрался и ухмыльнулся; они начали торговаться, с каждым оборотом увлекаясь все больше, Лар и Дар вынырнули откуда-то, присоединились. Таддеус стоял неподвижно. Когда же Парфен завернул шкатулку в полотно, а Лар с Даром пересчитали деньги, Таддеус обратился к полковнику: — А что он за зверь? Полковник внимательно посмотрел на него, на остальных. Те — отвели глаза. — Давай-ка мы не будем говорить об этом здесь. Вам ни к чему лишние пошлины, мне ни к чему лишние проблемы. Я вечером посмотрю, что за еду стряпают в вашем гостином доме, и расскажу, — невозмутимо ответил он. Таддеус прикусил язык и осмотрелся. — Вот-вот, — подтвердил полковник. — Благодарю, господа ремесленники, отличная работа. Охотно порекомендую ваши изделия моим приятелям. Он щелкнул каблуками и ушел. Парфен негромко сказал Таддеусу: — Верный, конечно, отличный пес, но ты все же не сильно кричи, что не понимаешь, какой породы. Темных здесь не любят. Вечером они сидели за столом, уплетали жаркое, пили карралийское пиво и хвастались, чьих изделий ушло больше. Часы на главной городской башне пробили восемь раз, и почти сразу же в трактир вошел ралийский полковник, два капитана и пять лейтенантов. Полковник поговорил с сопровождающими, те кивнули и уселись за свободный стол, он же направился к ним. — Приветствую честной народ, — довольно сказал он. — Позволю себе без лишних слов присоединиться к вам. Он уселся на одну с Таддеусом скамью и глянул под стол. — В комнате, — пояснил Таддеус. — Не хочу народ пугать. — Очень разумное решение, — кивнул полковник. — Позвольте представиться. Гейрунд Таддеус, полковник ралийской королевской гвардии. Под четырьмя парами изумленных глаз он напрягся. — Что именно вызвало такую реакцию, позвольте спросить? — сжимая кулаки, спросил он. — Наум говорил, — негромко сказал Парфен и встал. Лар и Дар вслед за ними. Полковник повернулся к Таддеусу и поднял брови. — Меня тоже Таддеусом зовут, — признался тот. — Таддеус, сын Деркаса, байстрюк в Миросовом доме. Гейрунд молчал, пока слуга убирал грязные блюда и ставил перед ним чистое, затем с сосредоточенным лицом накладывал себе жаркое. — А откуда родом твой отец? — Омега из Копаевки. — Не знаю такого места, — заявил Гейрунд. — Два лета отработал на кухне в доме брагинского барина, — мрачно сказал Таддеус. — На кухне? — повторил Гейрунд и отодвинул миску. — Брагинка? Там бывал. Размещались рядом с усадьбой помещика, как же. Кухня у него неплохая, иногда случалась значительная потребность в работниках. Он побарабанил пальцами по столу. Таддеус молчал. — Да. Мы имели со многими приятное общение. — Гейрунд откашлялся. — Возможно, с твоим отцом в том числе. Дай-ка мне какую-нибудь твою вещь. Проверю, так сказать, у эксперта. Таддеус поколебался, достал крохотный мешочек, в котором носил денежную мелочь еще с Копаевки, ее вытряхнул, мешочек отдал Гейрунду. Тот кивнул и принялся за еду. Они неловко распрощались, Таддеус долго сидел у печи, гладя Верного, сидя и заснул. Утром сунул ноги в сапоги, медленно натянул полушубок и пошел с Верным на задний двор. Проверил лошадей, обошел подводы; Верный косился на гостиный двор и недовольно потряхивал головой, затем прижал голову к земле и лег позади Таддеуса. Тот обернулся: из задней двери выходил Гейрунд и некто — омега — в поношенной просторной мантии из грубой черной ткани, изукрашенной самыми разными узорами: то ли вышивкой, то ли рисунками. — Этот, что ли? — бесцеремонно спросил он и направился прямо к ним. Верный глухо зарычал и начал пятиться назад. Маг подошел к ним и остановился, довольно улыбаясь: — Красавец. А дед говорил, что они выродились, еще когда мой папенька в кружевных панталончиках от альф бегал. Ты вырастил? Таддеус жалобно посмотрел на Гейрунда, стоявшего со скрещенными руками. — А привязка на тебя накинута, — обойдя Таддеуса, сказал маг и остановился перед ним. — Да какая прочная, симилитюдой не перекусить. Он оттого такой лось и вымахал, даром что щенок. Ты его не питаешь, в тебе и магии нифига нет. С другой стороны… — Он поднял с земли крохотный камешек, потер его между пальцами и начал тянуть его в нить. — Ну-ка возьми ее. Во-от так. Сейчас мы ее немного укрепим, немного вытянем, сделаем тоньше, плотнее… ага. Он подергал за концы проволоку, вышедшую из камня, и удовлетворенно хмыкнул. — Отличная вещь для якорного каната! Пойдешь ко мне прорабом? Таддеус умоляюще посмотрел на Гейрунда. Тот спустился с крыльца, подошел к ним и навис над магом. — Я тебя зачем сюда привел? — угрожающе спросил он. — Да ты посмотри в зеркало на твою рожу, а затем на эту. Тебе и мои свидетельства не нужны будут. Но вообще да. Таддеус спросил, чтобы спросить хотя бы что-то: — Вообще нет магии? — Вообще, — охотно подтвердил маг. — Великое и бездонное ничто. Не имеющее начала в прошлом и конца в будущем, или наоборот. Или… — он пожал плечами и задумался. — Или не нуждающееся в начале и конце. Обретающее в ничто существование, которое почти невозможно прекратить. Или, фиг его знает, стабилизирующее нарушаемое состояние. Шавка-то твоя обладает иной способностью. Она разрушает все, на что набрасывается, причем ей очень даже безразлично, камень это, человеческая нога или охранное плетение, она своими зубками клацнет или коготками поскребет, и все оплывет хаосом. А рядом с тобой — ничего не случается. Хорошая псинка, — не без сожаления вздохнул маг. — Не продашь? Верный жалобно заскулил и начал отползать от него. Таддеус возмутился: — Ни за что! — Эх… но попытаться следовало. А будь у нее обычный человек в хозяевах, вас бы и на пять верст в город не пустили, да еще в карантин поместили — ну, по крайней мере, в цивилизованных городах. Гейрунд согласно угукнул, но тут же покачал головой. — Амулеты сработали на него только в зоне визуального контакта. Маг хмыкнул, ухватил Таддеуса за руку и поставил между ним и Верным. — А теперь? Гейрунд сосредоточенно смотрел на амулет, сделал шаг Таддеусу навстречу и буркнул: «Вообще ничего». Затем поднял на Таддеуса взгляд и тут же отвел его. Маг присвистнул, насмешливо улыбнулся и сказал: — Если тебе вдруг понадобится магподдержка, я на кухне. — Где еще, — огрызнулся Гейрунд и откашлялся. Маг порылся в кармане мантии и достал леденец, неторопливо развернул его и отправил в рот, радостно глядя на них. — Уберись! — прошипел Гейрунд. — Не боишься, что на кухне все вкусное съедят? — Не посмеют! — надменно ответил маг, но все же ушел. Гейрунд еще раз откашлялся, покосился через спину, убедился, что маг скрылся в доме, и произнес: — Признаюсь, я задумывался о том, что, возможно, где-то имеются последствия моего легкомысленного поведения. Хочу верить, что ты, так сказать, не будешь противиться моей попытке установить некоторые более тесные отношения. Таддеус моргнул. В общем он понимал, что именно говорил ему Гейрунд, но — сомневался. Тот же продолжал все тем же неловким, громоздким языком, извинялся, предлагал возможность утвердиться в новом обществе и в иной роли, и так далее. Таддеус же думал: Дар с Ларом почти все продали, Парфен почти все купил. Наум носит рукавицы, сшитые не без его помощи, и у него очень много мазей, сделанных с его участием. Деркас, может, и хранил тот платок, но и с Миросом жил вполне удобно. Сам же Таддеус хотел чего-то иного для себя. Так что он просто кивнул. Гейрунд тут же замолчал и просто спросил: — Поедешь со мной? Таддеус улыбнулся и кивнул еще раз. Парфен не удивился, когда Таддеус сказал ему, что остается с гвардейцами из соседнего королевства. — Наум говорил, что ты нашел для себя новую дорогу, — тихо произнес он. — Пусть она будет легкой для тебя. Мы были рады узнать тебя и принять от тебя помощь. И от Верного, — усмехнувшись, добавил он, глядя на пса. Таддеус смотрел на него и видел юного совсем Парфена, учившегося ходить, стоявшего рядом с отцом-альфой в той же мастерской, в которой они делали поделки, пытавшегося найти отца-омегу и возвращавшегося в деревню. Видел, как Лар думал, стоит ли идти обратно в деревню, а Дар — следует ли вообще выходить из нее. Он очень хотел снова встретиться с ними, и знал, что этого не будет. Еще одно он знал, пусть и не понимал, как это возможно: деревни той не станет. Может, кому-то еще так сильно понадобится провести немного времени там, где его принимают и уважают, заботятся, радуются; наверняка кто-то захочет остаться в ней — домов-то пустых хватает. Возможно, на каком-то рынке и сам Таддеус увидит мельком Дара с Ларом, причем они и через сорок лет лет почти не состарятся, а у него уже будут внуки. Пока же он стоял на новой дороге и собирался идти по ней долго-долго. Почти сразу же Таддеусу довелось убедиться, что она куда сложней, чем приведшая его в деревню, которой он так и не подобрал имени. Гвардейцы молчали при Гейрунде, но это не мешало им отпускать шутки за его спиной, и некоторые кололи очень больно. Королевский маг вел себя, как будто Таддеус должен ему пожизненное ученичество, и все пытался умыкнуть у него Верного. Гейрунд после неожиданного, непривычного многословия хранил высокомерное молчание. В королевской свите для Таддеуса с огромным трудом находилось занятие: он был силен и расторопен, но для черных работ его брать не осмеливались, потому что сын полковника, а для более чистых Таддеус был неопытен и несведущ. Только когда они собрались в путь обратно в Ралию, все как-то улеглось. Гейрунд велел ему и псу находиться рядом с собой и регулярно прогуливаться на пару с Верным до конца поезда и обратно, маг требовал поддержки, когда случалось охранять делегацию от темномагических созданий. Только в паре мест что-то тянуло в груди у Таддеуса: он узнавал дорогу, по которой шел с Верным, и поворот, лес и горы, пытался разглядеть деревню — и не мог, только снег лежал, докуда видел глаз. Он спросил у Браноса, тот задумчиво поерошил волосы на затылке и сказал: — Когда несколько природных колдунов, ровных сердцем и чистых помыслами, чего-то хотят, оно случается. Вообще кто его знает, где они сейчас, тут ли. Дед мой, кстати, как бы не об этих Ларе с Даром рассказывал. Говорил, что ребята были ой как горячи. Видишь ли, что случается: они есть, и их нет. Есть ли они вообще. А теперь ты там побывал, им и того легче быть там, где они выбрали для себя. — Думаешь, Наум правда помогал моему отцу разрешиться от бремени? — Да запросто. Папашка твой вполне мог нуждаться в помощи очень сильно, был уверен, что отирается в Брагинке, и даже убедил себя, что Наум — это его родственник, соответственно получил по вере. Чего ему там не по душе пришлось, кто его знает, но решил вернуться в родное гнездо. Хочешь их увидеть? Таддеус поморщился и покачал головой. — И я бы не захотел, — пробормотал Бранос. Через четыре дня послы со своими свитами продолжили путь в столицу, часть же посольского поезда, включая Гейрунда, Браноса и еще три дюжины людей, свернула в Теоди. — Ты только не пугайся. Дом большой, но тебе там будут рады. Я уже предупредил, — сообщил ему Гейрунд, переполненный то ли гордостью, то ли страхом. Бранос, отиравшийся рядом и нагло подслушивавший, злорадно ухмылялся. — Будут, ой как будут! Уже рады, — подтвердил он. Таддеус улыбнулся. Хуже, чем в его родительском доме, ему точно не будет. До дома, о котором ему говорил Гейрунд, они добрались глубокой ночью. Таддеус не смог сдержаться и выдохнул в восхищении: все окна горели, фонари на подъездном пути светились ярко и приветливо, и на крыльце суетились люди. Он решил: пусть ему будет непросто, а ему наверняка придется очень сложно, но люди, окружавшие его, сто́или того, чтобы идти и оставаться.