12.04.1971 Великобритания. Лондон.
— И как всё прошло? — Раздаётся ленивый, хриплый голос со стороны дивана; не так давно Роджер немного приболел, сильно охрипнув и подхватив зверскую простуду, и сейчас подниматься с софы не имел ни малейшего желания. Весь день напролёт он то и делал, что плевался в потолок, неся бред из-за высокой температуры и иногда мучая потрепанную гитару, у которой уже успела порваться очередная струна. Фредди, который только появился на пороге квартиры, с грохотом хлопает дверью и, сняв с себя ботинки, всё-таки одолевает порог комнаты, в руках держа целый пакет с медикаментами, которые передала ему мать. Он оставляет «подарок» на пошарпаном, деревянном столе и наконец обращает внимание на больного. — Ужасно, дорогуша, я же тебе говорил, что ненавижу все эти семейные ужины, так зачем спрашивать снова? Мать то и дело, что выносила мне мозг своей чрезмерной заботой и напоминаниями, что у меня всё ещё нет девушки, а я не хотел говорить ей о Мэри, блонди, потому что я не совсем могу разобраться в себе. Ещё и сестра насолила, а отец так вообще сказал, что я должен думать только об учёбе, а не о какой-то непродуктивной группе и даже не стал слушать, когда я сказал, что мы, кажется, нашли постоянного басиста и, как только найдём деньги, запишем свой первый альбом. Он лишь добавил, что от этого всё равно не будет толку, ведь чтоб пробраться в индустрию музыки и в общем в грязный шоу-бизнес, нужно сначала пососать чужие, волосатые яйца, — Булсара запнулся, расстегивая рубашку, — конечно он сказал не именно так, но довольно близко. В общем да, всё прошло ужасно, а ты что делал всё это время? — Ласкал соседнюю девчонку и её подруг, пока ты отсиживал задницу у своих родителей, — в его голосе слышен сарказм с долей алчности и язвитая ухмылка, прерванная глухим, громким кашлем, заставляет Фредди неприятно поморщится, складывая одежду в шкаф. — А потом ты их на балкон выпроводил, туберкулёзник? — парень качает головой и присаживается на край дивана, тяжело вздыхая — мы должны записать этот чертов альбом… — У тебя есть пару купюр в кармане? У меня вот тоже нет, а наш магазин миллионы не приносит. К тому же, ты ещё легко отделался, вот если бы я сказал, что забросил учёбу и положил огромный хрен на профессию дантиста за ради каких-то барабанов, то мои родители непременно сделали бы из меня шашлык, аргументируя это тем, что так от меня будет пользы куда больше. Кстати, а что не так с Мэри, ну в плане того, что ты сказал, что не разобрался в себе, ты её не любишь? Ударник, приподняв одну бровь, внимательно глядит на Булсару ожидая ответа, но тот в явной растерянности. — Всё не так. Я люблю её, но всё намного сложнее… — Как у меня с выбором с какой девушкой сегодня жахнуться? — Тейлор вновь ехидно улыбается, от чего получает по лицу декоративной, диванной подушкой от Фредди, однако бой быстро заканчивается новым приступом кашля и солист, отстав от противника, умещается вместе с ним на тесном диване, также задумчиво глядя в потолок, пока собственная мысль не вылетает из приоткрытых губ: — Если бы я был девушкой, ты бы стал со мной встречаться? Но Роджер отвечает не сразу, пару минут он молчит, переваривая чужие слова, а после громко, хрипло смеётся, отмахиваясь от столь идиотской мысли и положив ладонь на лицо, сквозь смех и кашель, пытаясь проговорить: — Думаю, ты бы был той ещё истеричкой. Горячая иностранка с четвёртым размером груди, которая, наверняка, сама бы на меня набросилась. Фредди, кисло улыбаясь, не сильно ударяет друга в плечо; на диване обоим слишком тесно. — Ты слишком самоуверенный кретин, чтобы я набрасывался на тебя, так что не думай, что смог бы даже стоять возле меня, разве что только не на коленях. Тейлор закатывает глаза. — Ты не Мерлин Монро, так что сильно не мечтай. Кстати, мы с Брайаном и Джоном планируем продать тебя в рабство и записать на эти деньги альбом, что думаешь, будешь хорошим рабом? — Твои дерьмовые шутки и так уже все границы перешли, — Булсара медленно встаёт с дивана, слыша противный скрип пружин и, с хрустом в костях, потянувшись, добавляет, прежде чем совсем уйти из комнаты, — пойду, сделаю тебе чай…26.07.1986г. Венгрия. Будапешт.
Это превратилось в поистине шумный, разгульный вечер с массой поклонников и алкоголя, и пусть начало было слегка скучноватое, зато теперь обнимая Фредди за талию, Роджер хохочет во все горло от очередной шутки друга, пока прохладный, вечерний воздух заставляет его прижиматься к чужой, флисовой кофте желтого окраса, а алкоголь всё сильнее ударяет в голову. И на какой черт ему вздумалось отмечать день рождение именно на улице в толпе знакомых и не совсем знакомых лиц — Тейлор не знал, а также ему трудно даже представить, как пройдёт первый концерт в Будапеште, назначенный на Воскресенье, точнее, чёрт возьми, уже завтра. Скорее всего придётся с утра запастись обезболивающим для кипящей башки, но сейчас, под гул поздравляющей толпы и очередных шуток друга — ему было всё равно. Этот день полностью посвящен блондину. Официанты гурьбой выносят здоровенный торт, на верхушке которого устроилась сладкая статуэтка ударника, сидящего за барабанной установкой, и Меркьюри, не сдержавши развязанного языка и обнимая одной рукой за плечи именинника, указывает на чудо кондитеров и говорит с восхищением: — Смотри, это кажется наш новый ударник. Ещё б чуть-чуть и Тейлор наверняка б подавился только что выпитым шампанским. Шумное мероприятие продолжалось впредь до ночи и трудно было бы представить, где б заснул Роджер, если Меркьюри не оказалось бы рядом. Придерживая пьяного друга и позволяя полностью опираться на себя, Фредди ещё раз проклял этот сраный, зеркальный лифт, который не соизволил приехать на первый этаж, впрочем, ему, наверное, ещё повезло в том, что его президентский номер был расположен не на четвёртом, а лишь на втором этаже. Быть может солисту бы ещё помогли помощники, но те, странным образом пропали из виду, развозя по домам всех, не меньше выпивших, гостей. — Фред, — блондин, пьяно улыбаясь, останавливается, рукой опираясь на чужую грудь. До номера осталось пару шагов, но теперь они стоят в коридоре и Меркьюри наблюдает за тем, как Роджер, не в совсем трезвом состоянии, обнимает его, скользя одной ладонью под мягкую, тёплую кофту. В опьяненном мозгу возникает множество вопросов, но со следующей минуты всё катится к чёрту. Тейлор, перекладывая руки и обвивая ими чужую, крепкую шею, касается горячих губ своими и быть может поцелуй бы вышел страстным и мокрым, если бы Фредди резко не оттолкнул бы ударника, от чего тот неуклюже пошатнулся, в недоумении глядя на друга. — Что ты, чёрт возьми, творишь? — Кажется, Булсара протрезвел за одно только мгновение, что вызывает наглую улыбку на лице его пьяного товарища, который, отойдя от солиста, уже опирается одной рукой на стену, чтобы окончательно не грохнуться на пол коридора, распластавшись на нём не хуже уличного пьяницы. — Ты думаешь я не видел? Несколько гребаных лет, думаешь, я был слепым? Фаррух не ври самому себе.Это должно было произойти не сейчас.
Фредди стоит в ступоре, ощущая, как резко набухшие связки мешают говорить, дискомфортом, словно сталью, сковывая полностью горло, а ватные ноги не дают сделать ни единого шагу; всё это время он знал и молчал, а этот чёртов поцелуй… В какой-то момент Меркьюри становится даже противно смотреть на эту бесстыдную ухмылку Тейлора.Это должно было произойти не так.
Роджер зол, и ярость бушует в его крови наравне с алкоголем. Сейчас ему плевать на любящую жену, любовниц и собственную семью. Мёртвое молчание — окончательная вершина этой злости, но прежде чем блондин бы выплеснул всю свою агрессию с помощью кулаков, выбив из Меркьюри нужные слова, он замирает, ощущая собственное, бешенное сердцебиение, ноющей болью отдающие в виски, и подкашивающиеся ноги, из-под которых медленно уходит земля. Испуганный взгляд пронзает Фредди, стоит тому лишь с горечью произнести: — Ты опоздал, дорогой, я скоро умру…и я врал, когда говорил, что не люблю тебя.
Harry Styles — Sign of the Times