Страхи героя

Гарри не понимал уже ничего. Почему его до сих пор не отчислили? Почему медиведьма так странно на него смотрит после прочтения пергамента? Что вообще не так с этой бумажкой? Собираются ли его отчислить позже или нет? Что будет с ним дальше? Вопросы терзали несчастную голову и убивали всякую, и без того хлипкую, уверенность в завтрашнем дне. От полёта на метле до вылета из школы его, возможно, отделяли считанные часы, какая ирония. Тем временем, пока Помфри убирала и переставляла склянки имитируя бурную деятельность, а Гарри сидел с ошалевшим выражением лица, Макгонагалл читала пергамент. С каждой секундой лицо её менялось: губы сжимались в злую тонкую линию, кулаки сжимали беззащитные края пергамента. Вся фигура её напряглась, вытянулась, как струна, а потом, после прочтения, вся дёрнулась, зазвучала. Она, кажется, едва дошла до половины пергамента, но ей этого вполне хватило для понимания картины. А ещё для того, чтобы понять, кто в этом виноват. Чьё опрометчивое решение, принятое на скорую руку, сыграло такую злую шутку в жизни парня. Свернув пергамент в трубочку, профессор молча и сурово двинулась на выход из больничного крыла. Действиям профессора никто не удивился — Помфри, зная женщину много лет, именно такой реакции от неё и ожидала, а Гарри удивляться попросту устал. Он лишь по прежнему ничего не понимал. Ещё несколько минут в больничном крыле царит тишина. Медиведьма старается дать мальчику время успокоиться и прийти в себя, специально обходит его по широкой дуге, чтобы показать — она безопасна и без нужды не тронет. Молчание затягивается и из необходимого становится неприятным. Пора бы уже заговорить, но Помфри впадает в ступор. О чём говорить? Как? В её голове не оказалось ни одного вопроса для Гарри Поттера — ситуация с мальчиком яснее некуда, но как ещё начать разговор с первокурсником она не знала. Хоть её работа и была связана с детьми, как правило вести с ними светские беседы о жизни не приходилось. В больничное крыло дети попадают либо больные, либо без сознания, а с такими, как правило, не поболтаешь. Спустя несколько секунд раздумий, Помфри наконец находит важную, но относительно безопасную тему для разговора. — Что случилось на лётном поле? — спрашивает она как бы невзначай, чтобы не создавать ощущение допроса, мальчику и так жутко не комфортно, это видно невооружённым взглядом. Поттер хотел было ответить, да так и замер, озадаченно глядя в стену. То, что он попал сюда после погони за Малфоем он помнил, но зачем он вообще оказался в воздухе? Это после последних событий вылетело из головы. Впрочем, предшествующие события быстро возникли в памяти. Команда от мадам Хуч, взметнувшаяся метла, взлетевший Невилл, выпавшая напоминалка, усмехающийся Малфой, восхитительное ощущение полёта, странное тепло в груди, улыбка… Чья? Его или Малфоя? Возможно, общая, Гарри не разглядел её, лишь почувствовал. Посадка, люди, дрожь во всем теле, страх, спешащая из школы профессор Макгонагалл. И вот, теперь он здесь. Вопрос лишь в том, надолго ли. После пронзительного взгляда Помфри Гарри вспоминает про вопрос. Ему становится так стыдно за своё молчание, что щеки краснеют, и он торопливо начинает рассказывать обо всём понемногу, стараясь говорить без деталей, но когда речь заходит о полёте на метле, удержать эмоции становится невозможно: об этом восхитительном чувстве хотелось кричать, рассказывать взахлёб, ведь чувств много, а слов так мало! Казалось, что ничто в человеческой жизни не сможет сравниться с этим чувством. Помфри слушала его внимательно, не улыбалась, не спрашивала, но слушала. Это было для Гарри в новинку и воодушевляло говорить, говорить, говорить. Слова вытекали будто сами, легко. А когда медиведьма улыбнулась (на упоминание Малфоя, к слову), Гарри совсем расслабился, отпустил себя и заговорил пуще прежнего. Про младшего члена семейства Малфоев мадам Помфри была наслышана достаточно, к тому же она помнила знала его родителей, так что слышать о нем в том контексте, в котором рассказывал Гарри, было непривычно. Потомственный аристократ, сын расчётливого Люциуса и холодной Нарциссы, летает на метле, смеётся и даже «не такой вредный, как обычно». Пожалуй, именно последняя формулировка и заставила её слегка улыбнулся. — Значит, тебе понравилось летать, — спрашивает Помфри после окончания рассказа. — Ну конечно! — глаза мальчика горят, губы растянуты в счастливой, взбудораженной улыбке, какая бывает только у резвых мальчишек, проводящих своё беззаботное детство во дворе у дома, — Как это может не нравится? В воздухе пусто, свободно и нет людей. Жаль, что я больше не полечу, — огонёк в глазах вдруг как-то внезапно тухнет, он оседает вновь на койку, с которой уже успел вскочить, — не думаю, что у магглов найдутся такие мётлы. — Ты думаешь, тебя исключат? — удивляется Помфри, Гарри кивает — Вот что, если бы за такие мелочи, как полёт, учеников действительно исключали, до третьего курса доходили бы только рейвенкловцы, а мне не осталось бы работы. Не думаю, что тебя могут исключить. Всё будет в порядке. Рука медиведьмы потянулась к Гарри в ободряющем жесте, но та вовремя вспоминает и хватает склянку с бодроперцовым с тумбочки рядом с ним. Гарри обращает на резкий жест внимание, но не придаёт ему значения. Слова медиведьмы успокаивают, но он всё же переспрашивает: — Вы думаете? — Ну конечно! — она улыбается мальчику так, как обычно улыбается, сообщая ребёнку о выздоровлении. — Тогда куда ушла Макгонагалл? — задаёт он самый беспокоящий вопрос. — Видимо, к директору — невозмутимо отвечает она и быстро прекращает панику ребёнка безобидной ложью во благо — Это не связано с тобой.