Больничное крыло, вопреки ожиданиям, было похоже на обычную маггловскую больницу: ровные ряды коек с кипельно-белыми простынями, прикроватные тумбочки, запах трав и лекарств и светлые окна.
— Помфри, дорогая, нужна твоя помощь — мягко, но громко произнесла Макгонагалл.
Гарри оглянулся внимательнее в поисках той самой Помфри, но в помещении было абсолютно пусто. А потом шторка, скрывающая самую крайнюю койку, шевельнулась и из-за неё вышла женщина средних лет, с седыми уже волосами, убранными белой, странноватого вида косынкой. Вид у женщины был нахмуренный.
— Что на этот раз? — спросила она, — Подходи сюда и садись на ту кровать напротив Невилла. — сказала она уже Гарри, указывая на одну из коек. — Я с ним закончила, мальчик может возвращаться к урокам, — вновь обратилась она к Минерве.
Из-за шторки за спиной мадам Помфри вышел грустный и растрёпанный Невилл. Он обречённо посмотрел на Гарри.
— Тебя что, тоже метла не послушалась? — спросил он почти с надеждой. Гарри не стал рушить его ожиданий, тем более, что он и сам не знал, что он здесь делает, так что просто промолчал.
Пока Невилл шёл до выхода, а мадам Помфри убирала ненужные склянки, у Гарри появилось время осмотреть помещение повнимательнее, чем он и занялся. Обитель мед.ведьмы и впрямь была похожа на обычную палату в больнице Литтл-Уингинга, которую он посещал чуть чаще, чем следовало нормальному здоровому ребёнку. Соседство с Дадли не прошло даром для костей и кожи Гарри — примерно раз в месяц, а то и чаще, Поттер оказывался на внеплановом осмотре у травматолога с новым шрамом, вывихом, разрывом связок или даже переломом. Почему Дурсли вообще отводили его в больницу Гарри не знал. Возможно потому, что после таких посещений Гарри оставляли там на пару дней или дольше. Почему этим вопросом не заинтересовались врачи он тоже не знал, но предполагал, что они верили в сказки про «наш мальчик безумно неуклюжий! За ним невозможно уследить, что бы он не сшиб колени или лоб!» в исполнении тёти Петуньи
Тем временем мед.ведьма закончила со своими делами и уже вопросительно смотрела на всё ещё обеспокоенную Макгонагалл. Той, кажется, не терпелось узнать результат обследования, но поторопить медведьму профессор не решилась.
— Мальчика нужно осмотреть, — твёрдо сказала профессор, — мне совсем не нравится то, в каком состоянии я обнаружила его на лётном поле, — на этих словах Гарри удивлённо на неё посмотрел, а потом в ужасе втянул голову в плечи.
«Она всё знает! Знает о моём страхе!» — лихорадочно крутилось у Гарри в голове, — «Теперь меня выгонят с гриффиндора. Нет, из хогвартса!»
Слово «осмотреть» всегда нагоняло на Гарри страху, но, как ни странно, не больше, чем на любого другого ребёнка, которому предстоял осмотр у врача. Это было и вполовину не так страшно, как обычные прикосновения, ведь от врача всегда знаешь чего ожидать, они предупреждают о любом своём действии заранее, к тому же почти все врачи в Литтл-Уингинге были к нему куда добрее, чем все остальные жители.
Мадам Помфри подозрительно посмотрела на мальчика — никаких видимых повреждений не было видно. В отличие от многих других посетителей этого места мальчик выглядел вполне здоровым, да и от боли не корчился.
Тем не менее причин не доверять Минерве у мед.ведьмы не было, так что она привычно выполнила пасы волшебной палочкой над учеником, выполняя диагностические чары. Пока они действовали, ведьма приступила к обычному маггловскому осмотру. Вот уж что-что, а оказать первую помощь в случае чего она могла и без волшебной палочки.
Она уже почти полностью задрала рукав рубашки Гарри, когда он резко дёрнулся, словно от внезапной боли. Помфри насторожённо вгляделась в открывшуюся руку в поисках повреждений.
— Больно? — спросила она.
Минерва насторожённо наблюдала, ожидая вердикта.
Гарри лишь покачал головой, не поднимая глаз. Он внимательно смотрел на руку медведьмы, держащую его собственную. От вида начинало слегка потряхивать, но Гарри не давал страху затопить разум, уверяя себя, что всё под контролем. Гарри попытался отвести взгляд, надеясь, что это поможет, но глаза будто приковали к одной точке, сдвинуть взгляд было почти невозможно, как и пошевелиться. Тело от напряжения стало жёстким и будто чугунным.
Ведьма озадаченно нахмурила брови.
— А вообще что-нибудь болит? — нервным, но строгим голосом задаёт очевидный вопрос Минерва, а Поппи внимательно слушает, но почему-то уверена, что ничего важного мальчик всё равно не скажет, так что продолжает осмотр, переходя на другую руку.
Гарри ожидаемо мотает головой, но дёргается вновь, скукоживается весь и начинает дрожать всё сильнее. Сначала колени, потом спина, потом и сами руки. Ощущения будто обостряются с каждой секундой и контролировать страх становится всё сложнее. Запах трав и зелий, смешанный со стерильным и привычным запахом больницы из Литтл-Уингинга слегка успокаивает, но Мадам Помфри — не изученный вдоль и поперёк доктор Джеймс, уже одно имя которого вызывало приступ спокойствия, и не спокойная и приветливая доктор Мэри, пахнущая домашней выпечкой даже с другого конца кабинета — это совершенно незнакомая женщина, абсолютно точно трогающая его за руку.
Мадам Помфри убирает руки и внимательно смотрит на Гарри.
— Не больно? — спрашивает она.
Гарри прислушивается к ощущениям в теле и вдруг с удивлением понимает — нет. Не больно. Он удивленно распахивает глаза и качает головой в ответ. Мадам Помфри на это лишь сильнее хмурится.
Она уже заметила маленькие круглые шрамики, тонкие полосы будто от кошачьих когтей, но почти все шрамы были явно старыми, минимум два-три месяца, так что завязать все нити в одну пока не получалось. Она вновь тянется к мальчику, но на этот раз к ногам, но стоит ей поднести руку поближе, и Гарри шарахается в сторону от неё. Дыхание у парня загнанное, сбившееся, как у животного, долго убегающего, но всё же попавшего в клетку.
Гарри отползает подальше на кушетке, все тело его напряжено и дрожит, на глаза наворачиваются слёзы, едва сдерживаемые даже не силой воли — ледяным страхом, липкой паникой. Помфри видит в этом мальчишке смутное и давнее воспоминание, о котором не хотела вспоминать никогда в Хогвартсе. Маленький, перепуганный мальчишка с кучей шрамов и сломленным взглядом, тёмными, сальными волосами, в потрёпанной одежде и ужасным прошлым за плечами. Сейчас это сильный и суровый преподаватель, глава факультета сильных и хитрых мира сего, но Помфри никогда не забудет, каким он был тогда, в первый свой приём в больничном крыле.
Все детальки пазла наконец сложились перед глазами Помфри, но прежде чем сообщать такие вести профессору, нужно было убедиться в правильности своих суждений. Магический анализ ожидаемо не показывают ничего, ведь указывает только текущие травмы, так что Помфри вновь выводит пасы волшебной палочкой, на этот раз куда сложнее, и ждёт, отходя от перепуганного ребенка на пару метров.
Лицо Макгонагалл к этому моменту выражает такую тревогу, что Поппи практически становится стыдно за то, что за всё время она не произнесла ни слова насчёт мальчишки.
— Не волнуйся так, Минерва, с мальчиком всё в порядке, никаких травм у него нет, — произносит она громко, и чуть тише, подходя ближе к профессору, продолжает, — Но с ним явно что-то не так. Я провожу глубинный анализ всех тканей за все года, так что сейчас мы получим полную карту того, что его может беспокоить. С ним всё будет в порядке, — успокаивает она Макгонагалл, но скорее себя.
Диагностика заняла едва ли больше минуты, но это была одна из самых странных минут в жизни Гарри. Незнакомые ощущения атаковали тело со всех сторон: маленькие иголочки пробегали по спине, конечности занемели, то тут, то там по коже пробегал жар, каждый старый шрам, перелом, ожог, казалось, вскрывался и заживал вновь, но всё это происходило так быстро, что боль не успевала приходить, только лёгкий дискомфорт, как от очень мелкой наждачки, которой без усилия проводят по коже.
Наконец перед мадам Помфри возникает скрученный и запечатанный сургучом пергамент с полным списком всех физических травм и болезней с рождения и до сего дня. Окинув взглядом пергамент, взяв его в руки и покрутив со всех сторон, медиведьма сделала для себя неутешительные выводы. Объем свитка не оставлял никаких надежд на нормальное детство.
***
На Лётном поле Гермионе хочется просто взять, и абсолютно по-маггловски задушить Поттера за его опрометчивый поступок. Ну какой адекватный ребенок в здравом уме и по собственной воле станет рисковать своим образованием ради какой-то глупой напоминалки?
— Какой же он идиот! — с всей возможной язвительностью говорит она, смотря в спину уходящего Гарри и тут же ловит на себе полные осуждения взгляды однокурсников.
— Он поступил благородно! — вступается за друга Рон, — Он спасал вещь Невилла!
— К твоему сведению, напоминалку можно было просто призвать, — нравоучительным тоном сказала она, и веско добавила, — А теперь, из-за того, что он меня не послушался, его могут выгнать из Школы!
Рон аж скорчился от такой зубодробительной смеси из самодовольства и язвительности. Симус уже было открывает рот со страшным лицо, и хочет что-то возразить что-нибудь правдиво-угрожающее, но вовремя затыкается, поняв, что аргументов у него нет. Гарри Поттеру действительно грозило отчисление.
Вместо него заговорил Малфой.
— Нарушить устав школы, — самодовольно начинает он, — ослушаться учителя, пролететь прямо перед окнами профессора… Его точно выгонят! — торжественно заканчивает он, самодовольно посмотрев сначала на Кребба, потом на Гойла, а затем, уже свысока, на всех Гриффиндорцев.
В душе у него, тем не менее, возникло странное чувство, будто тяжесть. Списав ощущения на проблемы с желудком, которые возникли из-за ужасного Хогвартского обеда, который никогда не сравнится по вкусу с едой из Малфой-мэнора, для себя он всё же сделал пометку разобраться с этой проблемой. Желательно у Помфри.
***
Развернув увесистый пергамент, мадам Помфри вчитывается в результаты анализа. Первые строки оказываются вполне нормальными. На них записи об обычных детских болезнях: простуды, корь, режущиеся зубы, состояние зрения и прочие, не очень интересные вещи. Как ни странно, даже после записи о злополучном шраме ничего не меняется. Только сразу после неё стоит запись о простуде с осложнениями. И кажется, Помфри знает, кого в этом винить. Осуждающий взгляд лишь на миг, подсознательно падает на Макгонагалл, но быстро возвращается к пергаменту.
Следующую страницу всё идёт гладко, даже в два года, на удивление, записи не сильно меняются. В три появляется первый перелом руки, но это вполне нормально для такого возраста.
Кардинально всё меняется в возрасте четырёх лет. Первая же запись — прямо в день рождения — синяки, ссадины и ушиб. Ничего серьёзного, но на карте тела с отмеченными травмами, которая идёт после, ясно видно, что Гарри не просто упал. Это драка, скорее всего с ребёнком, взрослый бы нанёс вреда куда больше, что сбивает с толку, не вписывается в теорию, также, как и последующие месяцы спокойствия. Но первая же встреченная запись с картой пугает по-настоящему. Столько ранений, нанесённых за раз при отсутствии переломов могла нанести только группа детей. Помфри вспомнила, что в этом возрасте маггловские дети как раз идут в садик.
Таких же записей за этот год ещё пять, 2 ожога и 2 простуды.
На пятый год к многочисленным дракам (или избиениям) прибавляются ещё 4 ожога, несколько значительных нарушений в регулярности питания (голодовок), переломы ноги и руки.
В шесть лет ситуация уже точно ненормальная. Список за этот год в два раза больше предыдущего, переломы появляются регулярно, как и драки и голодовки. Только простуд нет. И это не может не пугать, ведь ребёнок не просто закалён — он привык к холоду.
Поппи отвлекается от чтения и хмуро смотрит на Гарри. На маленького, напуганного, но любопытного мальчугана, похожего на каждого в этой школе и не понимает КАК за почти два месяца никто ничего не понял. Ведь раньше такие случаи замечали сразу. Она тяжело вздыхает, качает головой и возвращается к чтению.
Седьмой год, уже привычно, начинается с записи о травмах и переломе. Продолжается тем же. От шестого года отличают только ожоги — их стало больше. Не то учился готовить, не то кто-то вошёл во вкус. Но Восьмой год… пугает по настоящему. Ужасает. Помфри закрывает пергамент, читать дальше она не может, да и так всё понятно, и предаёт его Макгонагалл.
