***
Моя слабость — кудрявые мальчики, Но им нравятся лживые девочки. Пока я грущу под сериальчики, Они пишут признанья на стеночке.
***
Сакагучи никогда не влюблялась. Это было словно табу. А зачем? Бессмысленное чувство другие превозносили выше работы или своей собственной жизни. Вот хочется ей подобным заниматься? Ни в коем случае. Людей она и так терпеть не могла, предпочитая отдавать всё свое внимание делам и поистине приятному занятию, успокаивающему. Анго не хотела любить. Пока в жизнь стремительно, буквально ураганом не ворвался совсем мальчишка с небрежно вьющимися волосами и сладкой, как карамель, улыбкой, чуть младше ее, ненавидящий работу и ее писанину, который любил грубо хватать всех за руки и не стеснялся близости. Сакагучи ненавидела Дазая поначалу: он был слишком наглым, пошло шутил, отрывал от дел, заставлял смотреть в глаза чернильно-шоколадного цвета, прижимался со спины прямо в кабинете, заглядывая в ее отчеты, а на ее возмущения не обращал внимания. Даже Одасаку не был способен остановить этого паренька. А что с него взять, ребенок еще. Невоспитанный, полная противоположность ей. Анго говорила, что тот смердит. Чтобы не приближался. Осаму не слушал, игриво звал занудой и снова прижимал за талию. А после тащил в бар. Сакагучи, как ни странно, после недели «общения» перестала вырываться. Лишь ворчала что-то себе под нос, но позволяла мальчишке держать свою руку, позволяла болтать что-то о двойном самоубийстве. Позволяла быть слишком близко. Они редко разговаривали, чему девушка была очень рада. Плевала она на разницу в возрасте, даже будь Дазай постарше, он смог бы говорить только на те темы, что Анго всегда старалась фильтровать, отстранять от себя подальше, не думать об этом. Дазая стало слишком много в её жизни, он даже почти вытеснил ее из собственного личного пространства, где была лишь работа, где она могла спрятаться от всех, где могла писать и писать днями и ночами, словно сумасшедшая, которую никто не понимал. Но мир пошел трещинами, в нем мелькали не исписанные листы, а белоснежные бинты, горячий шоколад и кудрявый мальчик с теплой улыбкой. Мысли плавились от такого сочетания и работать становилось невозможно. Это бесило Сакагучи. Железным терпением она не обладала, потому кричала на мальчишку. Хмурясь, подходя на опасно близкое для неё расстояние, чтобы видеть его глаза и выражение лица. Всегда одно и то же. Но на большее Анго просто не была способна. Будто что-то мешает, не дает поднять руку, выгнать, отругать и запретить возвращаться, запереть в конце концов кабинет на ключ (и плевать, что Дазай научился взламывать ее замки). Наверное мешало неутихомиренное собственное сердце, которое рвалось на части, стоило Осаму улыбнуться, как будто извиняясь, и произнести его любимое «Прости, Анго-чан» и покинуть самостоятельно комнату. Оставляя ее в одиночестве и с каким-то опустошенным ощущением в голове. Будто бы оторвали что-то жизненно важное. И так было каждый раз. И с каждой улыбкой и взглядом карамельных глаз Анго понимала, что почти предала сама себя. Ведь она начинала влюбляться. А Дазай и рад был этому. Иначе никак не объяснить, что касаний стало больше, как и молчания, которое то ли успокаивало девушку, то ли напрягало, ведь молчаливый Осаму — опасный Осаму. Неизведанный. Иначе никак не объяснить то, что наедине он был способен довести ее до стыда, смотря насмешливо. Холодными пальцами со спины он оглаживал ее худые ноги, скрытые под тонкой юбкой и совсем неощутимыми чулками, иногда то поднимаясь выше, до талии, то убирая руки, чтобы коснуться открытой от волос шеи губами, щекоча кудряшками бледную в мерцающем свете лампы кожу Сакагучи. — Не отвлекайся, Анго-чан, — хмыкает он, когда видит румянец, когда замечает, как усиленно брюнетка старается сохранить спокойствие и игнорировать его действия, перечитывая один и тот же текст по нескольку раз. Это было так забавно. Его никогда не тянуло на столь неприметных девиц. Ему нравились яркие, соблазнительные, с длинными волосами и большой грудью. С броским макияжем и хихикающие так глупо, когда он шутит. Анго никогда не смеялась над его шутками. И это даже веселило. Но не более того.***
Вечность поселилась у тебя в волосах Зацепилась за кудряшки от лица и назад. Снова постаралась поддержать диалог ни о чём, Слова, убегаешь за ней и толкаешь плечом.
***
— К сожалению, Дазай не из тех, кому нравятся люди вроде тебя, — без зазрения совести прямо говорит Ода, отпивая виски. Сегодня мальчишки не было рядом, а Сакагучи нужна была разрядка. Мужчина не ожидал, что когда-то примерная работница и явная зануда Анго Сакагучи вдруг сама позовет его в «Люпин», а непосредственно внутри закажет не излюбленный томатный сок, а бурбон, опустошая стакан почти полностью. Слишком интересно, что Сакуноске даже засмотрелся на девушку. Ее явно что-то гложило на протяжении ее знакомства с Дазаем. И Анго никогда ему ничего не говорила. И потому он не знал о том, что происходит в ее кабинете за закрытыми дверьми, не знает, что Сакагучи может издавать совсем постыдные даже для него звуки, что может ругаться матом и грубо оттягивать такие манящие кудрявые локоны, когда мальчишка кусает ее за шею, оставляя целую россыпь засосов, сжимая мягкую маленькую грудь пальцами, грубо, не жалея и даже не пытаясь быть милым. Ода ничего не знал об их отношениях. До момента, пока в стельку пьяная девушка не рассказала ему все подчистую. И Сакуноске даже бы не удивился, если бы знал Дазая чуть хуже. Он был ловеласом и если девушки сами не липли к нему, то он заставлял силой, давил и подчинял. Не то, чтобы мужчина завидовал, ему отношения не нужны были даже на один раз. В этом плане Анго даже ему завидовала. А еще завидовала, что мальчишка был для него открытой книгой, которую Сакуноске прочитал уже наверное множество раз и заучил каждую строчку, каждый сюжетный поворот, в то время, как для нее все страницы будто были на ином, — мертвом, — языке. — Думаешь, я не понимаю? Она понимала. Но позволяла оставаться Осаму в своем кабинете, позволяла буквально вытаскивать из себя стоны. Позволяла то, о чем раньше даже не думала, о чем читала только в книгах и то, не до конца. Он же позволил всем фантазиям из дешевых романов становиться реальностью. Он делал из нее главную героиню, важную частичку его истории. Вот только книги имеют привычку заканчиваться. Герои имеют привычку становиться злодеями. И не каждая сказка заканчивается счастливым финалом. И мальчик с милыми кудряшками и шоколадными глазами не стал лучше. Мори часто говорил, что он чаще портит, чем строит. Кажется, дело было даже не в вещах. А в людях. Среди которых оказалась и она. Мальчик с прекрасными кудряшками каждое утро оставлял ее с зияющей дырой где-то в сердце, которую ни одним пластырем, ни одним бинтом, да даже работой Анго залечить никогда не сможет.***
Солнце, не грусти, ведь я с тобой до конца. Хочешь — убеги, а я прикрою тебя от отца. Одеяльце, бутерброды, тёплый шарф, что согреет в пути. Отправляйся и пойми, что там такую, как я не найти.
***
На день рождения Анго, — будто издевка, черт возьми, — Дазай уходит из мафии. Подросший, смотря на всех не то свысока, не то наоборот. Продолжал улыбаться ей в глаза, даже когда Оды не стало, даже когда, казалось, их мирок рухнул в мгновение ока. И начался настоящий триллер. Первое время, совсем незадолго до ухода Осаму издевался над ней. Прижимал к столу, также грубо, но теперь касался медленно, словно запоминая свои ощущения от ее кожи, от внимательных серых глаз сквозь стекло очков. Вдыхал запах, но не заходил дальше, убивая Сакагучи изнутри. Внутри все и так скручивало и трясло, будто в лихорадке, а столь жестокая и сладостная пытка сжигала сердце, кажется, полностью и дотла. Анго сожалела о смерти лучшего друга. С ним умер и самый главный секрет, который она не рассказала даже Дазаю. Ведь ничего бы это не изменило. Каждый день она видела его с очередной красивой девушкой, которая была в несколько раз лучше (не умнее только лишь, наверное, с этим девушка была готова соревноваться вечно). Ничего бы не изменило ее признание, ведь они-то и особо не общались, а когда произошла трагедия, никто из них не смог и слова проронить рядом друг с другом. Так что касания, рваные вздохи, совсем тихие и не такие открытые, как раньше — все, чем они могли довольствоваться вместе. До момента, пока Дазай ушел. Унося с собой всё, что когда-то Анго отдала ему. А отдала она много чего. Почти всю себя, все чувства, что она никогда бы не доверила ему много-много лет назад, слезы, улыбки, смех.