Syndrome

      Далер решительно толкнул Лео в грудь, перевернув на спину.       — Bebé, я весь горю.       Кузяев чувствовал под губами волнительное сокращение мышц пресса, пока проводил дорожку поцелуев, спускаясь вниз.       — Ох...       Язык неловко прошёлся по эрегированному члену.       — Con cuidado, conejito. (Осторожно, зайка.) Не отгрызи мою морковку.       Кузяев фыркнул, непристойно вобрав в рот целую головку.       Глоток воздуха. Дыхание Паредеса участилось.       — Chico-o-o... (Детка-а-а...)       Гортанный низкий стон послышался с губ.       — No te burles. (Не дразни.)       Чужая рука легла на затылок, чуть надавливая.       — Расслабь горло.       Поступательный рвотный рефлекс. Воздуха не хватает.       — Я сказал, расслабь.       Он больше не мог, не мог терпеть. Кузяев быстро отстранился. Его пробил дикий удушающий кашель. Паредес чуть призадумался, вглядываясь то ли в синее, то ли в зелёное лицо полузащитника. И удовлетворительно кивнул, также подкрепляя это словами:       — Для первого раза… сойдет.       Леандро облизнул верхнюю губу в предвкушении…чего-то.       — ¿Qué tal el postre? (Как насчёт десерта?)       Моментально клубком они вернулись к той позиции, с которой начинали.       — Встань раком, крошка. Хочу. Тебя. Так.       Далер послушался. В голосе Лео прорезались стальные властные нотки, которые так завораживали и…       Ослушаться им не было мочи.       Просто трус. Просто Кузяев трус.       — Ниже прогнись.       Ткань футболки высоко задралась. Паредес припал лицом к оголённому копчику.       — Выпяти свою сладкую бледную попку. No seas tímido, mi depravado Bambi. (Не стесняйся, мой развратный Бэмби.)       Леандро извращённо вылизывал выставленный зад. Шаловливый язык змеем-искусителем вкручивался в недавно растраханное отверстие. Багряный Далер в ответ мог только охать и невнятно что-то щебетать.       Внезапно острые клыки впились в правую ягодицу, оставляя после себя кровавый след на светлой коже. Далер застонал громче от остроты приятно-болезненных ощущений. Сейчас он был готов на всё. Готов гореть, вариться в кипящем котле, лишь бы только чувствовать. Продолжать падать в пучину дичайшего удовольствия.       Кузяева трахали размашисто, жёстко. Чуть ли не драли на койке. Ему оставалось немного для того, чтобы кончить, но…       — Прости... — ухо опалило горячее дыхание вперемешку с пыхтением.       Эти слова прошлись по-живому, словно кинжалом по сердцу.       Он до сих пор чувствовал отголоски той тупой боли. Она врослась хронически, не хотела никуда уходить, с корнями цепляясь за его маленькую грязную похотливую душонку. У Далера были все правды ненавидеть человека, под которым он так сладостно сейчас извивается, который взял и растоптал светлое, породив что-то страшное, могущественное внутри, чему Кузяев никак не мог сопротивляться.       «Ты же терпеть не можешь его прикосновения.       Ты же боишься боли.       Тебе же не приносят удовольствия эти болезненные, дурдом «Ромашка», отношения.       Какая же ты двуличная шалава, Далер.»