Ни Сцилла, ни Харибда

      Если бы Гэвин узнал о трекере как-то иначе, он был бы первым пришедшим под офисы Управления со старыми покрышками, чтобы там их поджечь. Потому что выходило нечестно — они отпустили тритона, но начали следить за ним, а зачем? Чтобы выяснить места обитания остальных? Чтобы потом поймать его и вернуть в знакомый аквариум?..       Гэвин не понимал, как будет выполнять свою часть обещания, но соглашался на все условия. Поставил факсимильную подпись на электронный документ, обязывающий его оказывать содействие Управлению в отношении вопросов с тритонами — теперь на листе были не только его имя с фамилией, но и полные паспортные данные, которые Рид лично туда вписал. Прошлый обман ему тоже припомнили, но без конкретизации: немец просто дал понять, что не забыл ни о чем, и Гэвину стало ясно, что нарушение условий ему выйдет боком.       Но о том, что будет завтра, Рид редко волновался раньше времени. Полчаса он потратил на все подписи и загрузку программы для ноутбука, которая позволяла видеть индикатор вживленного в тритона трекера. Тот, связанный со спутником, помигивал редко и слабо, ведь масса воды не позволяла сигналу свободно тянуться от одной точки к другой. Гэвин зафиксировал координаты, вбил их в программу навигации катера, и вдруг оказалось, что Коннор находится совсем рядом, всего в шестнадцати милях к юго-востоку.       Совсем не возле Кейп-Мея, где его выпустили. Это насторожило Гэвина, взволновало — не похитил ли его кто-нибудь, не попал ли тритон в неприятности?.. Он совершенно точно был жив, Рид своими глазами видел, как он выбрался из фургона и исчез в море, но что, если ему стало плохо уже там, в воде?       Точка на карте океана оставалась неподвижной, и Гэвин взял на нее курс, даже не представляя, с чем придется столкнуться.       На месте Рид оказался уже через десять минут, выжав из мотора максимум его возможностей. Остановив катер, он сверился с навигацией: здесь не было островов или возвышенностей, кораблей или барж. Только волны и ветер, и солнце в решете белых облаков.       — Коннор!       Крик разнесся далеко вокруг, но не получил отклика. Рид и не надеялся, что тритон услышит, ведь вода с трудом пропускала звуки; это был эмоциональный возглас, пустой и не несущий смысла. Очевидно, что Коннор если и здесь, то под водой, на неизвестной глубине, а Рид без акваланга и костюма, поэтому нет надежды его отыскать.       А если немецкий крысюк обманул Рида в ответ? Отомстил? Дал координаты не тритоньего трекера, а маячка, посаженного на какого-то дельфина или кальмара?.. И теперь они сидят в своих белоснежных халатах и смеются над ним, доверчивым идиотом, который еще и документы во второй раз подписал…       Гэвин завел мотор, сердясь на обман, который сам только что придумал, но уплывать не стал. Он медленно пустил катер вперед, вглядываясь по обе стороны от кормы — план состоял в том, чтобы охватить территорию в несколько миль вокруг основной точки: может быть, Коннор встретится по дороге. Рид не знал, что станет делать, если не найдет его. Может, поплывет назад. Там, на суше, появились другие новости за время, пока он не следил. Коннор мог уже приплыть с Иаром в Кейп-Мей, или правительство договорилось о чем-то с тритонами, или произошло еще что-то, меняющее ход истории.       Или коллеги из Департамента пытаются с ним связаться.       Или фан-клуб Коннора ждет на берегу своего кумира. Предполагать можно вечно — Рида пугали возможные изменения в штатах, и в этом была еще одна причина, по которой он не хотел возвращаться.             ***       Ни Коннор, ни Иар не слышали, как Рид звал тритона по имени, но оба уловили вибрацию мотора. По ней же поняли, в какую сторону движется судно, насколько оно крупное и как скоро проплывет наверху. Поскольку это не подводная лодка, волноваться было не о чем, и они не отвлеклись от своего занятия — Коннор пытался удержать Иара как можно дальше от себя, пока тот орудовал хвостом, лишая брата возможности сбежать.       Разговора под водой не получалось. У обоих были заняты и хвосты и руки, брови одинаково морщились, а губы стискивались в полосы; жабры раздувались, пытаясь ухватить побольше воды, а гребни на хвосте топорщились горизонтально — их кромкой можно было ранить, если бы хоть один подставился.       Дракой это не назвать — так, противостояние двух братьев. Иар поддавался, Коннор это ощущал, когда его мышцы слабели, а по хвосту пробегала судорога из-за того, как сильно он напрягался. Иар, наверное, просто зол, взбешен, но не ненавидит. Захотел бы убить, уже бы сделал это: недаром же он встречал Коннора с пустыми руками, без крюка, щита с острой каймой или другого оружия.       Сказать бы ему, чтобы закруглялся. Сказать бы, что можно поговорить по-нормальному…       Их лица одновременно накрыла медленная тень. Поползла по камням, прочертила глубину; вибрация начала доноситься совсем рядом — мотор работал на редких оборотах и судно никуда не торопилось. Коннор задрал голову, перестав следить за Иаром. Из его положения можно было разглядеть только темное дно катера, никаких подробностей, кроме размера, но Коннору и этого хватило. Слишком сильно катер напоминал две предыдущие яхты Гэвина, а ведь за первой тритон следил так долго, что знал подробностей больше, чем кто угодно другой. Нет, это не была «Сцилла», но узнавание все равно дернуло сердце легкой болью, захотелось подняться, наплевав на правила и риски, и посмотреть.       Двухсекундное промедление, а Иар уже сжал пальцы на шее Коннора. Жабры тяжело задвигались в его хватке, мышцы сократились, но Коннор сдержал себя и вместо того, чтобы начать отбиваться, посмотрел брату в лицо, прямо и серьезно.       Теперь его руки были свободны, чтобы говорить.       «Достаточно», — начал он, но Иар даже не подумал остановиться. Воздуха становилось меньше, но Коннор не чувствовал головокружения, только боль от того, как сильно Иар держит. Не дождавшись реакции, тритон продолжил: — «Брат, стой. Я устал. Нужно поговорить серьезно».       Он видел в глазах Иара ту же ярость, что и вначале, но теперь к ней примешалось сомнение. Складка между бровями немного разгладилась, уголки губ, прежде сжатых до белого, немного опустились. Коннор вдруг понял, что Иар переживал за него гораздо сильнее, чем показывал, а может и любил его так, как все нормальные братья.       «Пожалуйста. Я устал».       В запасе был еще один жест, который показывал Гэвин — «кончается воздух». Коннор и подумать не мог, что однажды захочет воспользоваться этим обозначением, но в памяти всплыло положение рук и пальцев, и он едва не повторил его, чем наверняка разгневал бы Иара еще больше. Но тот уже смягчился, его руки стали податливее, а потом отпустили, и Коннор глотнул наконец воды, полузакрыв глаза от удовольствия.       Тень прошла мимо. Катер удалялся.       «Там человек», — быстро обозначил Коннор. — «Нужно подняться».       «Твой?»       Вопроса Коннор не ожидал. Можно было рассчитывать на новый поток обвинений насчет людей и связавшегося с ними придурка, ждать угроз в адрес себя и Гэвина, но никак не такого короткого и емкого замечания.       Коннору показалось, что он и сам не знает ответ. Что Иар вообще подразумевал, спрашивая, его ли это человек?.. Все еще шутит о надписи, с которой Гэвину пришлось плавать по океану? Или поддевает его насчет близости? Или в этот раз Иар серьезен? Его лицо, по-обыкновению спокойное, уже лишившееся следов злости, не помогало определиться с ответом.       «Да», — решился Коннор. — «Мой человек».       Никогда прежде два этих жеста не стояли рядом — ни в его руках, ни в руках других тритонов. Коннор успел удивиться тому, как легко пальцы перетекают из первого слова во второе, а потом Иар расслабил хвост, Коннор почувствовал свободу и вместо того, чтобы тут же рвануть догонять катер, порывисто обнял брата, смыкая руки за его спиной и один раз оборачивая кольцом хвост.       Иар на объятия не ответил, но и возражать не стал. Через мгновение Коннор уже плыл вперед и вверх, догоняя тень и больше не опасаясь — там, на борту, мог стоять кто угодно: хоть ученые, хоть туристы, хоть браконьеры, но он чувствовал, что появившийся прямо над ним катер не может быть совпадением.       Это Гэвин, который нашел его снова, который пришел за ним так же, как в тот аквариум; который его освободил.       Мышцы болели от усталости, когда Коннор наконец всплыл над поверхностью. Катер был в десяти метрах впереди, с этого расстояния глаза тритона различали только цветные пятна, и он видел человеческий силуэт на корме, но не узнавал его. Набрав в грудь воздуха, он захотел крикнуть, позвать по имени, но сдержался, в последний момент уступив инстинкту самосохранения.       Тогда Гэвин позвал его сам.       — Окунь! Я же знал, что ты будешь здесь! — человек орал во все горло, махал руками над головой, выражая крайнюю степень эмоциональности. — Дуй сюда! Или нет, я сейчас остановлюсь!       Гэвин побежал к приборной панели, чтобы заглушить мотор, а Коннор смело поплыл вперед, только один раз обернувшись. Иара нигде не было — наверное, следил за ним из-под воды, оставаясь незамеченным.       — Гэвин! — Коннор ухватился за свисающий по левому борту канат, ведь строение кормы не позволяло за нее зацепиться. — Мне можно как-нибудь подняться к тебе? Я хочу наверх. Ты один?       — Я один, Кон, — на лице человека, когда Коннор наконец смог рассмотреть его, вместе с усталостью отражалось такое же облегчение, какое испытывал сам Коннор. — Сейчас что-нибудь придумаем.       Сил у Коннора после длительного плавания и изнуряющей борьбы почти не осталось, и Гэвину пришлось сбросить на воду резиновый плот, через который тритон забрался, хватаясь за канаты, на корму. На палубу подниматься не стал, оставшись там и полностью подобрав под себя хвост, чтобы Иару неповадно было следить за ним снизу; о брате он ни слова не сказал, но эта тема поднялась сама:       — Твой брат сперва показался мне мерзким типом, Кон. Как вы можете быть так непохожи друг на друга? Он мне плечо проколол! Угрожал вообще убить!       — Это у него было хорошее настроение, — успокоил его Коннор, замечая, что все время держится близко к Гэвину, даже трогает его руку. — Мог бы и убить. Я… потом пожалел, что отправил тебя к нему, знаешь.       — Ты хотел пожертвовать собой, как идиот, — Гэвин улыбался и гладил его хвост, сев рядом на единственное свободное место, где этого хвоста не было.       — А плохого для всех не хотел.       Тритон улыбался, но теперь на лице отразилась грусть. Словно только сейчас до него начала доходить суть проблемы, которая перед ними стояла. Проблемы глобальной, опасной и щекотливой — один неверный шаг, и все свалится в морскую бездну. А дальше война, в которой победитель очевиден.       — Как вышло, так вышло, — Гэвин уверенно кивнул, изучающе разглядывая торс Коннора, его лицо и шею, основание хвоста. — Ну тебя эти суки и потрепали…       — О, это не они, — вынужденно признался тритон. — Я немного повздорил с Иаром.       — Иар!       — Но мы уже все уладили.       — Скажи, что ты как следует его отмудохал!       — Он сильнее и крупнее меня, а я был уставшим, так что наоборот. Но он меня отпустил, когда мы увидели тень катера. Думаю, он знал, что ты за мной придешь.       Коннор все не мог избавиться от состояния восторга — настоящим чудом было то, что Гэвин отыскал его посреди океана и в подходящий момент прошел на катере ровно над тем местом, где Иар сдавливал руками его шею. О следящем устройстве он даже не подозревал, и Гэвин по его сияющему взгляду понял, что раскрывать глаза на правду сейчас не стоит. Радостный тритон выглядел замечательно, и Гэвин был счастлив видеть его живым и свободным.       — Ты голоден? Думаю, тебе надо отдохнуть. — Гэвин наконец перестал гладить хвост и сцепил руки перед собой в замок. — В ближайшее время всюду будет неспокойно. Мы с твоим братаном заварили огромную кашу, люди теперь о вас знают и хотят взаимодействовать.       Вкратце Гэвин объяснил, как все происходило и чего теперь можно ожидать от людей. Для Коннора понятие организаций по защите окружающей среды было темным и расплывчатым, но Гэвин в общих чертах обрисовал, как это работает. О популярности Коннора среди людей он тоже упомянул, но тритона это напугало — он хорошо помнил, как выглядят ученые сквозь толстые борта аквариума, и сама мысль о разговорах с кем-то другим заставляла его напрягаться.       Что ж, переговоры придется вести Иару, Маркусу или кому-нибудь еще. Коннор наверняка останется символом для людей, никто о нем так просто не забудет, но сейчас Гэвин был согласен всячески ограждать Коннора от чужого внимания. Он был эгоистом и хотел оставить право разговаривать с ним только себе, ведь это ему тритон когда-то помог, ему он доверился так, как еще нескоро другой из них доверится человеку.       — Я думал, что никогда больше тебя не увижу.       Гэвина выдернуло из мыслей, вернуло в реальность, где Коннор стрелял в него темными глазами из-под ресниц.       — Не верил, что это ты, когда увидел первый раз. Вдруг это все мне казалось.       — Они использовали транквилизатор, чтобы тебя успокоить или усыпить. Так делают, чтобы крупные животные не дрались и их можно было перемещать и обследовать. Что они сделали с тобой еще?       — Я не знаю, — Коннору неприятно было вспоминать, поэтому он отделывался простыми словами и минимумом подробностей. — Я много спал.       — Кон, тебе ничего не отрезали? Всякие плавники на месте?       Хвост тяжело шевельнулся, часть его переместилась Гэвину на колени, и он начал поглаживать по чешуе пальцами: это простое движение успокаивающе действовало на обоих.       — Плавники на месте. Мне не было больно, Гэвин. Я испытывал другое.       Коннор по-прежнему избегал подробностей, но уже по его голосу Гэвин многое понял. Уточнять расхотелось, возникло другое желание — обнять Коннора, защитить его, уберечь от потрясений сейчас и охранять от них в будущем, хотя бы пока тритон полностью не восстановится. Сколько времени уйдет на это, трудно представить, но Гэвин по своему обыкновению не загадывал наперед, довольствуясь настоящим.       В настоящем Коннор обнял его сам, привалился горячей головой к плечу и умолк, как будто засыпая, а Гэвин сидел, бездумно водя руками то вдоль его спины, то по хвосту, пока солнце не зашло за тучу у горизонта. На катере стало темно и холодно, ветер усилился, море собралось волнами и раскачало катер, намекая, что засиживаться на одном месте не нужно.       Гэвин осторожно позвал Коннора, немного потряс за плечо, чтобы разбудить:       — Хэй, красавчик, хватит дрыхнуть. Нас ждут великие дела.       — Не хочу дел, — Коннор зевнул широко и долго, по-кошачьи, и в конце замечательно клацнул зубами, среди которых проглядывали короткие резцы. — Хочу плавать с тобой и смотреть фильмы.       Гэвин невольно улыбнулся, ведь тритон уже не в первый раз говорил ему простые, но по-настоящему приятные вещи.       — Тогда дела будут у меня, а ты пока поплаваешь, отдохнешь, поешь любимую рыбу с медузами и все такое.       — Ты не можешь остаться?       Именно об этом Гэвин долго думал, прежде чем прийти к выводу, что нет, он не может. Слишком велико было искушение махнуть на все рукой и остаться в море; пусть бы все вопросы с прессой, правительством, полицией, Управлением и прочими решал кто-то другой. Крис, например, или Иар, или кого там успели по вопросу тритонов уполномочить. Но где-то на Конноре до сих пор оставался трекер, и это значило, что как минимум одна крыса может их в любой момент вычислить. Поэтому Гэвин не мог задерживаться — нужно разрешить несколько важных вопросов, прежде чем Коннор действительно станет свободным.       Коннору об этом он не сказал — лучше пусть не волнуется. Наверное, Иар и так многим с ним поделится. А не он, так кто-нибудь еще: Гэвин своими глазами убедился, что тритонов бывает много.       — Я не останусь, но вернусь сюда снова, — успокоил его Гэвин, почесывая в подсохших волосах рядом с ухом. — Сколько времени нужно, чтобы ты восстановился?       Серьезно задумавшись, тритон льнул к его руке и кусал губы, его взгляд бегал по палубе и неизменно утыкался в волны, и Гэвин оглядывался, чтобы узнать, кого же он среди них видит.       — Несколько дней, — решил он. — Два или три. Или четыре.       — Три, — определил Гэвин, выбирая среднее. — Через три дня я сюда приплыву, идет? А тебя пока попрошу не приближаться нигде к берегу, Кон. Сможешь ты это сделать?       — С большим удовольствием.       Он даже вопросов задавать не стал. Гэвину сделалось грустно, снова захотелось придушить белохалатных крыс голыми руками, но он себя осадил: не убивать их придется, а сотрудничать.       — Я возьму с собой фильмы. Будет, чем заняться.       Наблюдая за тем, как Коннор расправляет хвост, потягиваясь, и соскальзывает с кормы в воду, Гэвин понимал, что и сам не в курсе, сумеет ли вернуться через положенные три дня. На берегу его могут ждать какие угодно новости, даже те, с которыми он не справится, и что он станет делать в этом случае — ясно не было.             ***       Следующие три недели были наполнены нововведениями. Специальный правительственный комитет разрабатывал законопроекты, относящиеся к тритонам, взаимодействию с ними и их защите, Управление океанических исследований опубликовало официальный документ, который можно было назвать извинением перед Коннором. Они же представили троих экспертов для отдела по взаимоотношениям с тритонами, и мнение общественности о них начало меняться. Покрышки, по крайней мере, перед их офисом больше никто не жег и не собирался.       Гэвин принимал участие в переговорах с Иаром и Маркусом, ему доверяли так, будто он официально был назначен парламентером — а он не был и ни капли этого не хотел. Когда немец дернулся предложить ему официальную должность, Рид шатнулся от него, будто от огня, и сказал, что делает все добровольно и не хочет ничем себя связывать.       С Коннором за это время Гэвин увиделся только несколько раз. Приплыл через три дня, как обещал, пересказал новости, затем они поговорили втроем с Иаром — братья больше не ссорились, хотя и особенно дружными не выглядели. Глядя на них, Гэвин с тревогой понимал, что и ему рано или поздно придется переговорить с Элайджей, но пока что имелась масса поводов этого не делать.       Коннор и в официальных переговорах успел принять участие. С ним записали небольшое интервью, которое Гэвин раз за разом пересматривал — там тритон опирался на деревянный пирс небольшого порта, солнечные блики блистали на серебристой чешуе, и он немного улыбался, отвечая на вопросы. После этого видео, Рид был уверен, его фан-клуб увеличился втрое.       В начале четвертой недели дел у Рида поубавилось. Он успел съездить в Департамент, откуда его только чудом не уволили, и даже написал заявление на отпуск за свой счет. Фаулер особенно не упрямился — морда Гэвина успела примелькаться в новостях, и Департамент от этого только выигрывал, поднимая собственную популярность.       Гэвин планировал немного позже написать заявление на перевод в морскую полицию, которую только-только начали формировать на базе городских патрулей и береговой охраны, но пока до этого было далеко, и у Рида оставалось последнее незавершенное дело.       Он крутил мобильник в руках, поворачивая его то так, то эдак. Номер был вбит под коротким «Э», и Рид гипнотизировал букву так, словно именно она, а не тот, кого она обозначала, обязана ответить на его мысленные призывы.       Ну, думал он, все еще не решаясь, Коннор ведь сумел как-то со своим братцем поладить. Иар та еще сука агрессивная, Элайджа в этом плане и в подметки ему не годится. Зато во многих других опережает на порядок, и Гэвин перебирал их ссоры одну за другой, будто бусины на четках. Вот они знакомятся подростками, выясняют, что у них общая мать-кукушка, подбросившая Гэвина одному папаше, а Элайджу другому. Вот они дерутся за лучшее место в комнате, когда отец четко дает понять — жить им придется вместе, по-другому никак.       Вот Гэвин в шестнадцать сбегает из дома; вот он возвращается спустя месяц, потрепанный и злой. Вот отец срывается на нем, на Элайдже, на их собаке, на соседском автомобиле.       Вот снова драка, теперь уже с отцом. Лицо Гэвина в крови, Элайджа обнимает его и не отходит ни на шаг, даже когда старшего Рида увозят копы. Ссора, в которой Гэвин срывает голос; пятичасовое судебное заседание; родная тетка Элайджи, переехавшая к ним жить. Вот Гэвин уговаривает брата уехать из штата, когда тюремный срок подходит к концу; поезд с расшатанными креслами, три дня вместе, а потом Элайджа уезжает один — к кому, куда? Гэвин даже не спрашивал его. У каждого своя дорога, что их вообще объединяет?       Ответа он не знал. Должно быть, неведомая сила время от времени играла с ними, то притягивая ближе друг к другу, то отшвыривая, как будто сталкивая полюса магнита и проверяя, что из этого получится.       Позвонить он не решался до ночи, изводил себя мыслями, предположениями, строил диалог с воображаемой копией брата, но ни разу не почувствовал себя готовым. Наконец усталость притупила эмоции и заставила Гэвина договориться с гордостью: он позвонит сейчас, в два ночи — может, Элайджа и не ответит, — а в награду разрешит себе поспать на пару часов дольше. Нервы скажут ему спасибо, будет хоть немного пользы.       Элайджа поднял трубку после второго сигнала. Его голос, по-обыкновению выверенный до спокойствия, не выдавал удивления:       — Я ждал тебя раньше, Гэв.       — Мало ли, что ты ждал, — рефлекторно огрызнулся Рид. — Мог бы и представить, сколько у меня сейчас забот.       — Я могу, — сознался Элайджа. — Был не раз в центре внимания.       — Ну-ну, «человек года»…       Усталость не давала Гэвину взаправду сердиться на брата. Да только ли она? Рид прошел за последний месяц через многое и знал, что без помощи Элайджи ничего бы не было. Он не то что до людей не достучался бы — даже денег не смог бы наскрести на катер!       Но деньги второстепенное. Зелени у Элайджи одолжить можно всегда, наступить бы на гордость. Важнее была его публичная поддержка, не стоившая Камски ни копейки, но говорившая яснее и громче любой долларовой суммы.       — Чего ты поддержал меня?       Трубка умолкла, но Гэвин ждал, ведь сам ответа найти не мог. А ещё потому, что говорить с братом оказалось не так неприятно, как он вообразил — из-за того, что через телефон, или еще почему.       — Ты мудила, Гэв, но у тебя бывают просветления. Может, на тебя сходит озарение или планеты правильно встают, но иногда ты совершаешь такие поступки, что я не могу не гордиться тобой.       Гэвин прикусил губу, сдерживая комментарий о том, куда Элайджа может вставить свою гордость.       — Я смотрел твое видео и не узнавал тебя. Я обычно когда лицо твоё вижу, сразу думаю — придурок какой, а тут другое… «Брат». Такой же, каким я тебя в тот раз запомнил, только старше на двадцать лет.       — Да и замес крупнее, — Гэвин вздохнул, падая на незастеленную с прошлой недели кровать спиной. — Могло не кончиться разбитой мордой.       — Могло, — согласился Элайджа. — Расскажешь, как оно там?       И Гэвин рассказал, часто перемешивая речь с матом, приправляя ее эмоциями и хриплым, порой злорадным смехом. Рассказал о журналистах, осаждающих его как знаменитость, об ученых крысах (чертовски умных и, как выяснилось, адекватных), о катерах и портах, принимающих его с распростертыми объятиями. О тритонах, узнающих его в лицо, о том, как один из них при первой встрече впаял крюком в гэвиново плечо, но потом все равно оказался нормальным типом. О Конноре; но мало и осторожно, будто Элайджа мог передать всё ненасытным журналюгам, которых и сам не любил.       К концу рассказа веки налились тяжестью, открывать их стало невыносимо трудно, и Рид понял — нужно закругляться, иначе скоро он вовсе перестанет соображать, что и кому говорит.       — Заезжай в гости, — прощаясь, предложил Элайджа, — если сможешь выкроить время.       — Ага, посмотрим, — Рид отмахнулся, зная, что ни в какие «гости» к Элайдже не придет. Раньше от одной мысли об этом его бы перекосило, но сейчас идея побывать в хоромах без повода, просто чтобы выпить чаю, выглядела нормальной, пусть и не самой лучшей. — Спокойной ночи, богема.       — Спокойной ночи, Гэв.       — И спасибо тебе за все, — быстро добавил Рид, сразу сбрасывая вызов.       Через пару минут он уже спал, одетый и кое-как накрывшийся одеялом.             ***       Для того чтобы снова повстречаться с Коннором, больше не нужно брать катер и плыть в открытое море. Власти отдали тритонам заказник Вассо, бухту Вассо-Саунд и часть Тайби-айленда, порезанного водой так часто, что люди не могли там ни жить, ни строить. Тритоны начали обустраивать для себя поселение, наполовину расположенное в море — их было не больше сотни, потому что многие до сих пор не доверяли людям и боялись их, но Коннор одним из первых высказал желание там поселиться.       Журналистов к Тайби-айленду не подпускали, въезд с материковой части патрулировала охрана, водные подходы проверяла морская полиция, но Гэвина на контрольно-пропускном знали в лицо и даже пропуск уже не требовали.       Он оставил автомобиль на единственной парковке и дальше пошел пешком, засунув руки в карманы куртки и нацепив на одно плечо рюкзак. Он еще не видел дом Коннора, но рассчитывал сегодня побывать там, а для того, чтобы найти тритона, он остановился в заливе Халф-Мун-Крик и, заметив кое-кого из братьев Коннора, позвал их. К Гэвину они привыкли, и двое вызвались сопроводить его до нужного дома, ведь любящие уединение тритоны жили на изрядном отдалении друг от друга.       Коннор нашелся в получасе дороги, в устье Уилмингтона. Издалека заметив моторную лодку, он вынырнул и поплыл навстречу, так что Рид заглушил двигатель, чтобы случайно его не ранить — хвост Коннора окреп уже достаточно, но хрупкие гребни нужно было беречь.       — Все готово! — издали прокричал он. — Почти целый дом! Знаешь, что там еще есть?       Гэвин не знал, но заулыбался из-за того, как сияло лицо Коннора — в его доме могло быть что угодно, если оно так сильно радовало тритона.       — В душе не ебу, Кон. Что там?       В моторке были весла, но Гэвин их не трогал, зная, что Коннор вот-вот схватится за трос, тянущийся от носа, и потащит легонькую посудину за собой быстрее, чем смог бы Рид.       — Там… — Коннор поплыл торопливее, оставляя за лодкой полосы расходящихся волн. — Специальное место для тебя. Оно сухое, есть окна… Те люди спрашивали всех, чем помочь, когда мы строили, и я рассказал им, как хочу сделать, а они все отлично сделали.       — И что за это попросили? — в груди у Гэвина потеплело от мысли, что в доме Коннора и для него найдется угол; приятно оказалось знать, что тритон об этом позаботился, что думал о Гэвине в то время, когда у него и других забот было предостаточно.       — Фотографии. Любят они фотографироваться. Обнял одного хвостом, он пришел в восторг.       — Эй!       — Да, да, я потом уже решил, что теперь обнимать только тебя буду.       — Обнимать тебе понравилось, что ли? Да еще и каких-то левых мудаков!       — Они мне помогли, Гэвин, не ревнуй.       — Ха! — Рид покачал головой и заткнулся. Раньше, он был уверен, Коннор и слова такого не знал — «ревность». Быстро же он учится! Сколько всего нахватался!       После устья реки Коннор свернул налево, добрался до канала, названия которого Рид не знал, и наконец подплыл к берегу. Там уже виден был свежий деревянный сруб — светлые бревна, связанные толстыми веревками, длинный настил, уходящий в воду и держащийся на нескольких опорах. Первый «этаж» дома тоже наполовину тонул в воде, зато второй, куда вели три огромные ступени, удобные разве что для тритонов, поднимался высоко над поверхностью. Гэвин увидел широкое незастекленное окно: похоже, именно там и было «место», которое Коннор ему обещал.       Гэвин рассчитывал увидеть пустые комнаты, но оказалось, что рядом с окном лежал широкий матрац, стояла этажерка с ячейками, частично заполненными всяким барахлом — Коннор собирал здесь ракушки и другие мелочи, как прежде делал в пещере. Рид, только увидев эту конструкцию, решил, что в следующий раз принесет с собой что-нибудь памятное и поставит его на самое видное место: пусть будет.       — Уютно, но мало у тебя вещей, — оценил Гэвин, усаживаясь на матрац. Коннор, ловко забравшись по ступеням, обосновался рядом, заливая пол водой, и успел обвить хвостом ноги Гэвина, а руками опереться на его колени. Рид фыркнул: личное пространство Коннор любил, раз поставил себе дом на отшибе, но в присутствии Гэвина что-то менялось.       Или тритон просто впустил его в это пространство. Сделал Гэвина его частью.       — Какие еще нужны вещи?       — Хм, ну… — жил бы здесь человек, и Рид сходу вспомнил бы с десяток полезных штуковин, но Коннор в них не нуждался, и в голову пришло одно: — Экран. Знаешь, такое белое полотно на стене… Хех, да откуда тебе знать. Я сам все устрою. Экран, значит, и проектор. Только электричества нет, но и с этим что-то придумаю.       Он вообразил себе солнечные батареи на крыше, тяжелые жалюзи на окнах, чтобы во время просмотра фильмов уличный свет не мешал. Можно еще столик, чтобы класть туда еду, и холодильник, чтобы ее хранить. Не помешала бы ванна, но Коннору она без надобности, а Гэвин, так и быть, справится. Рядом река, вода из-за близости океана немного соленая, но сойдет.       — Расскажи, как вы тут обживаетесь, — попросил Гэвин, поглаживая мелкую чешую у конца хвоста.       Ответ Коннора обещал затянуться, но сегодня Рид никуда не спешил. И завтра, и послезавтра тоже.       Утром Гэвин проснулся рано — в комнате стало слишком светло из-за солнечных лучей. Из окна, поднявшись на локтях, он увидел Коннора, мастерящего из сухого тростника плетень; его руки двигались ловко и быстро, так что Рид загляделся и некоторое время молчал. Потом встал и поплелся вниз, рассчитывая вместо душа нырнуть в прохладную речную воду.       — Эй, Кон. Что там на дне?       — Ил, — отозвался тритон, отвлекаясь от дела. — Немного водорослей, камней мало.       — Глубоко?       — Как целый хвост.       Это Гэвина устраивало, и он, подойдя к краю настила, поднял над головой руки.       — Смотри, как могу! — полуприсев, он оттолкнулся и сиганул в воду головой вниз, подняв намного больше брызг, чем обычно Коннор.       Тритон проследил за ним взглядом и юркнул под воду сам, в считанные секунды добираясь до настила. Обхватив торс Гэвина хвостом, он поднял его над поверхностью, но и там не отпустил.       — Я так рад, что мы теперь можем открыто плавать вместе. И что не страшно до тебя так дотрагиваться.       Хватка усилилась, Гэвин почувствовал, как ему становится тесно и жарко от этой близости. Он старался смотреть Коннору в лицо, но взгляд соскальзывал на грудь, оглаживал твердые соски и неумолимо полз вниз. С этим нужно было что-то делать, и Рид не нашел ничего более умного, чем сказать:       — Но сейчас-то ты не светишься.       На что Коннор, дополнительно обняв его руками, ответил:       — Солнце слишком яркое, тебе не видно.       Потом у Рида не было времени присматриваться. Он первым поцеловал Коннора, протолкнувшись языком в его рот: тритон до сих пор был немного наивен в поцелуях, но в остальном проявлял удивительную сноровку. Миг, и его хвост успел сменить положение, протиснувшись между ногами Гэвина и обвиваясь как-то по-сложному, но мягко и удобно. Сам Рид уже не держался на воде, полностью полагаясь на силу Коннора, никакая дополнительная точка опоры ему была не нужна.       — Я не очень хорошо знаком с человеческой анатомией лично, — сразу после поцелуя заметил Коннор, — но те, которые здесь строили, объяснили мне некоторые моменты…       — Ты спрашивал про секс у строителей? — уточнил Рид, запутавшись, то ли бледнеть от таких новостей, то ли краснеть.       — Я осторожно. Не конкретно. Просто спросил, как вести себя, если мне нравится человеческий мужчина и он будет не против близкого контакта. Они не догадались, о ком я.       — О да, — саркастично фыркнул Гэвин. — Никто ведь не знает, с каким человеческим мужчиной ты общаешься.       Он не чувствовал злости или страха, было просто смешно, а еще тепло — Коннор, этот наивный и непосредственный тритон, не скрывал свои чувства. Для Гэвина это было в новинку, вместе с Коннором он тоже учился быть открытым если не перед всем миром, то перед одним конкретным тритоном.       — Они мне все объяснили. — Руки Коннора спустились по спине Рида и дотронулись до плавок, потянули их вниз. Хвост расслабился, отпустил ноги, перехватил за талию, его конец приподнял под колени, и через несколько секунд Гэвин уже чувствовал себя незащищенным из-за полной обнаженности.       Это чувство быстро пропало, стоило хвосту снова обернуться вокруг ног, предусмотрительно поудобнее их раздвинув. Коннор прижался к его промежности, Гэвин дернулся от двух вещей сразу — шибануло возбуждением и страхом, и он поторопился сказать:       — Подожди, эй, день на дворе, это так не делается, не сейчас…       — Еще они объяснили, как понять, когда у мужчины возбуждение, — поделился Коннор, обхватывая рукой гэвинов член. — Вижу, оно у тебя сейчас, хотя на дворе и день.       Спорить с выводом Гэвин не стал, потому что да, возбуждение было, и стоило теплым пальцам коснуться чувствительной кожи, как оно возросло и потребовало себя удовлетворить. Рид чертыхнулся сквозь зубы, так много было нюансов: как они будут в воде, где взять смазку, за что ему держаться, но Коннор больше не позволял разговаривать, постоянно целуя, кусая острыми зубами губы, всюду гладя и согревая.       Объяснили ему неплохо, и Коннор начал использовать пальцы, только выбравшись вместе с Гэвином на нижнюю часть деревянного настила. Его хвост настоящим клубком обвился вокруг Гэвина, он был со всех сторон, словно удлинившись в несколько раз, а на самом деле тесно и компактно сжимая. Гребни сложились и почти исчезли, поэтому Гэвин только догадывался о том, что трогает их, когда хватался за хвост, перебирал по нему пальцами, выискивая чувствительные места. О смазке говорить не понадобилось, она оказалась естественной и такой же теплой, как тело тритона; его член недолго терся рядом, а потом толкнулся внутрь, и Коннор весь подобрался, засияв так, что никакое солнце не помешало это увидеть.       Коннор дотрагивался до него, узнавая и изучая, пробовал целовать грудь и шею, покусывал кожу там, где ему казалось удобным, а приникая ко рту — мягко надавливал языком, проводил между губами, раздвигая их и делая поцелуй глубоким или быстрым, болезненным или жадным.       Гэвин, вначале цеплявшийся за тритона, расслабился, откинул назад голову, сообразив, что хвост тянется отовсюду, защищает, держит, контролирует. Никогда в жизни его не обнимали с такой любовью и заботой, и уж точно не трахали так сильно, сладко и долго — он все думал, когда Коннор устанет, но тот двигался, менял темп, разворачивал Гэвина, сжимал его ягодицы, член, шею, запястья, и продолжал, пока мозги у Рида совсем не закоротило, а голос не стал хрипнуть от слишком частых стонов.       Тело совсем ослабло, Рид вжался лбом в тритоний хвост и отпустил себя, доверился и заскользил по течению, и перемена состояния наверняка была заметной, ведь Коннор задвигался быстрее, перехватил Гэвина поперек груди и стал шептать на ухо ужасающие вещи о том, как сильно скучал, как рад быть с ним и как он, дьявол забери, его любит.       Оргазм вымел Гэвина из реальности, но, вернувшись в нее, он все так же обнаружил себя в надежных объятиях, которые не хотелось разрывать. А над ним по-прежнему светило солнце, дул ветер и пахло солью, пролетали чайки, шумел тростник, и не было никого лишнего, совершенно ни одного человека на многие мили вокруг, но Гэвин не испытывал одиночества.       Он лежал на прогретом настиле, держал Коннора за руку и думал, что в следующий раз приедет на дольше. Сразу на неделю, на полторы… А потом переведется в морскую полицию, выберет для патрулирования этот участок, а то и возьмет Коннора в напарники — пусть для него пошьют особую форму с надписью на спине, придумают подводный коммуникатор, и они станут первой в мире опергруппой из человека и тритона; и тогда ничто и никто, ни шторм, ни буря, ни сама Сцилла с Харибдой, не смогут им помешать.