Стать живой

      Это было очень давно. Моё далёкое прошлое, одно из первых воспоминаний. Возможно, мне было лет пять или меньше.        — Я не знаю, что это. Это… этого просто не было в медицинской практике! — доктор развёл руками. Отец взволнованно молчал. Мать скрестила руки за спиной.       У меня была какая-то игрушка, и я отчётливо помню, что положила её куда-то. Она меня не интересовала.       — Подойдите поближе… — врач достал снимок МРТ. — Видите?.. У неё обычный мозг. Нет аномалий. Но мы обнаружили их позже, во время теста на аутизм. Ваша девочка продемонстрировала противоречивые признаки: она смотрела в глаза людям на фотографиях не чаще, чем на другие черты лица, и не могла представить, что испытывает другой человек, даже примерно — это симптомы болезни. Однако девочка не избегала зрительного контакта, моментально реагировала на своё имя, показала редчайшую внимательность и логику. Эти признаки не присущи детям-аутистам, поэтому мы не могли поставить ей этот диагноз. Честно говоря, всё это мы не могли подставить ни под один диагноз…       Я слышала это отчётливо, даже находясь за дверью. Я прекрасно помню этот разговор: он стал одним из тех, что изменил мою жизнь. Ещё тогда, в своём маленьком теле, я поняла, что больна. Тогда я осознала это впервые.       — Тогда мы решили провести тест заново, — продолжал врач, — но при этом сканировали её мозг, чтобы следить за особенно активными его частями. Знаете, что мы выяснили? Она не связывает события и других людей с собой эмоционально! Зоны почти не работают, поэтому вообще не влияют на организм и не заметны для сознания…       — Т-то есть… — отец от волнения забыл, как дышать.       — Вы думали, что она просто не умеет показывать своих эмоций, но Аяно даже не испытывает их. Она, видимо… — он вздохнул, — ничего не чувствует.       …       В силу своего возраста и неопытности я не понимала, что именно со мной не так. «Чувства», «эмоции», «мораль» были для меня неясными словами. И почему люди реагируют по-разному на вещи и как на это должна реагировать я — тоже было не ясно. Меня всю жизнь с головой наполняло только одно ощущение — пустоты, которое я пыталась заглушить информацией, знаниями, мыслями и… ещё кое-чем.       — Мы были ошеломлены, ведь обычно дети — в том числе аутисты — обладают очень яркой реакцией, даже если не выражают её внешне. Тогда мой ассистент просто попытался вызвать у неё эмоции разными способами, учитывая индивидуальные интересы девочки, о которых вы говорили… но ничего не вышло. Максимум, на что она была способна — зоны загорались в десятки раз слабее нормы на доли секунд. На Аяно даже не действовала неинвазивная стимуляция мозга, что нас ошеломило полностью! Боюсь, что лечение вашей дочери — пока что за гранью науки…       Повисла недолгая мрачная тишина. Отец покраснел от спутанной смеси гнева и горя. Мать хорошо умела держать лицо, но она стояла скорее сдержанно, чем спокойно; казалось, что всё — больница, врач и сам факт того, что её дочь принимают за больную — её сильно напрягает.       — Так всё-таки… нет никаких лекарств, которые помогли бы ей? — обречённо спросил Айши Косаку, отец Аяно. Доктор поставил локти на стол и соединил подушечки пальцев.       — Есть шанс, что это просто возрастное и пройдёт через пару лет, но… Сами понимаете, лучше попытаться её вылечить.       Он вздохнул, переменившись в лице.       — Так как таких случаев ещё не встречалось, ваша девочка невероятно интересна с научной точки зрения. Мы бы с коллегами очень хотели познакомиться с ней поближе, изучить её мозг, провести побольше экспериментов — что позволило бы изобрести лекарство для неё. Разрешите ли вы нам временно забрать Аяно к себе в лабораторию для опытов?       — Отдать её вам? — удивилась Айши Рёба, мать девочки.       — Да. Ну или просто наблюдать за ней в вашем доме?       — Пожалуй, не стоит…       Лицо доктора вытянулось от удивления.       — Хотите сказать, вас устраивает её состояние? — сдержанно спросил он и ответил, приподняв брови. — Раз так, мы можем даже не приходить; если хотите, вы просто будете записывать видео её обычного поведения и отправлять их нам, а иногда мы будем проводить с ней исследования…       — Нет-нет, не нужно… — спокойно отмахнулась мать. Доктор был не только удивлён, но и обижен — ему ещё никто не отказывал в лечении — однако спросил без агрессии, надеясь на исчерпывающий ответ:       — Почему?       — Это же шанс её вылечить… — муж вставил слово. Рёба вздохнула и несколько нервно пересказала своё мнение:       — Ну ведь не все эксперименты могут закончиться удачно. Тем более, доктор, вы сказали, возможно, она выздоровеет со временем. Я хочу на это надеяться… И наверняка это не бесплатно…       — Если вы испытываете трудности с деньгами, так и быть, мы можем попытаться попросить деньги из бюджета города, хотя процедуры, о которых мы говорим, не входят в список бесплатных.       Рёба молчала. Врача это напрягало: видимо, в девочке он действительно заметил что-то особенное: настолько, что начинал выходить из себя, нервно барабаня пальцами по столу.       Однако профессионализм взял над ним верх, поэтому он вновь настроился на спокойный лад и продолжил тихим голосом, скрестив пальцы и внимательно наблюдая за Рёбой:       — А насчёт экспериментов — это единственный шанс изобрести лекарство. Поймите, если мы вовремя ей поможем, она сможет социализироваться и стать обычным ребёнком. Какова вероятность, что её мозг нормализуется с возрастом без медицинского вмешательства? Она крайне мала!       Мать всё ещё молчала, устраивая доктору испытание на терпение.       — Тем более, даже если всё-таки это неизлечимо, и мои коллеги дадут вашей дочери справку об инвалидности, в нашей стране созданы для них все условия. Я хочу помочь девочке и вашей семье!       Неожиданно женщина подняла взгляд и, улыбнувшись, кротко выдала:       — Нет, вы хотите хорошую премию.       К удивлению всех, она, не собираясь ничего объяснять и выслушивать никаких аргументов, взяла мужа за руку, даже не обратив внимание на его фирменное: «Но милая…». Доктор стремительно наполнялся смесью волнения и гнева, но не успел ничего сделать, так как уже в дверях мать Аяно сказала последнее:       — Пожалуйста, пусть история нашей болезни будет известна только вам. Тесты показали, что Аяно вполне здорова и может посещать обычный детский сад и обычную школу. Нам не нужны лишние бумаги. Мы вправе отказаться. Спасибо за помощь, но я надеюсь, что мы больше не встретимся.       Она закрыла дверь, оставив растерянного доктора одного в его кабинете.       …       Аяно увлечённо разглядывала настенную памятку о туберкулёзе. Косаку считал, что она любит это делать, потому что читала девочка всё и постоянно, даже если в тексте незнакомых ей иероглифов было больше, чем знакомых.       Видимо, это не так, и теперь разбитый отец был не в силах понять её мотивы.       — Аяно, идём! — максимально ласково и по-матерински Рёба протянула дочери руку. Та без колебаний оторвалась от текста и, как натренированная собака, инстинктивно взялась за тёплую ладонь матери.       — Я болею? — сразу же задала вопрос маленькая. Короткое молчание.       — Не думай об этом. — сказал отец.

***

      С тех пор я пыталась увидеть разницу между собой и другими людьми. Мне она была неясна, я не понимала, чем вызываю агрессию у сверстников…       — Фу-у, она смотрит мне в рот! — все из группы детского сада тут же посмотрели на Аяно с некоторой ненавистью.       — Я хотела увидеть связь между движениями твоих губ и звуками, которые ты издаёшь…       — Ты невоспитанная! Не разговаривай со мной!       …и всегда была изгоем.       — Что, опять идёшь домой одна? Ничего, мы тебе составим компанию! — хором крикнули хамоватые школьницы и, громко и ядовито смеясь, толкнули Аяно вперёд так сильно, что она упала и ударилась локтями.       Всё, что могло разнообразить моё пустое существование — это чувства боли, голода, сонливости, ведь это были единственные доступные мне ощущения. Наверное, поэтому меня не беспокоили издевательства — они давали мне почувствовать физические страдания, которые я частенько вызывала у себя, чтобы заполнить ими пустоту внутри.       — Что вздумала! — вскрикнула мать, выхватив выскальзывающий из ослабевшей руки нож у десятилетней девочки, — Сначала анорексия, а теперь это?!       Аяно сидела в углу и пыталась сфокусировать взгляд на разъярённой женщине. Две минуты назад девочка безжалостно резала руки, не щадя гладкой кожи, а теперь не могла пошевельнуться, ощущая колоссальную боль, от которой кружилась голова. Разум затуманился, мысли расплылись, вытекли из мозга Аяно так же быстро, как и её кровь, толстыми ручьями сбегавшая по бледнеющим рукам. Аиши наслаждалась этим, как наслаждаются люди от алкоголя или наркотиков, но на своём примитивном, бесчувственном уровне. Из глаз текли слёзы, не обозначающие никакой эмоции — они лились просто из-за ранений, как биологическая защита от стресса, который должен быть сейчас. Язык не поворачивался что-либо сказать, конечности отнялись, очень хотелось спать.

***

      Когда я стала немного старше, я поняла, что люди называют плохим и хорошим.       «Гражданин А и гражданин Б дружат…» — диктовала учительница классу. Все одеты нарядно, потому что, согласно календарю, был день Конституции, и всё действие проходило в актовом зале. — «У гражданина Б случилась сложная жизненная ситуация и он остался без дома, а поскольку у гражданина А имелась квартира, в которой тот бывал редко, друг попросился пожить у него. Гражданин А согласился, но при условии, что тот будет оплачивать коммунальные услуги. Соглашение не было заверено нотариусом и не подтверждалось никаким документом. Спустя несколько месяцев гражданин А узнал, что всё это время его друг не оплачивал коммунальные услуги, а после беседы с ним он выяснил, что гражданин Б ничего оплачивать не собирается. В конце концов гражданин Б во время одного из споров нанёс увечья гражданину А. Тот больше не мог терпеть и обратился с обвинениями в суд. Итак, Марико-сан будет играть роль гражданина А, и его задачей будет постараться доказать виновность подсудимого. Гражданином Б будет Хироко-сан, и она может взять себе друга или подругу в роли адвоката! А Айши-сан сыграет роль судьи, которому нужно вынести вердикт. Остальные ребята помогут судебному процессу. Выходите на сцену!»       Я просто закрепила эту мораль у себя в голове, как истину, не пытаясь с ней бороться.       — Всем здравствуйте, — в этой импровизированной ситуации каменное лицо Аяно даже шло ей на руку, — сегодня мы рассматриваем дело о неуплате средств за проживание и причинении вреда здоровью. В зале присутствует потерпевший — гражданин А, подсудимый — гражданин Б, и его адвокат. Потерпевший, даю слово вам.       У меня не было своего мнения о мире, но то мнение, что я в итоге стала иметь, несомненно, было правильным.       — Здравствуйте. Мы договорились с другом, что он поживёт в моей квартире, но платить за свет и воду будет сам, — бойко начал Марико Токинари, президент бойцовского клуба, в котором Аяно состояла. — Но он не платил. Это… эм… нарушение закона о… том, что надо платить за коммунальные услуги. И за то, что он у меня жил! А потом он меня ударил очень больно… хм… стулом! Я боялся, что у меня будет сотрясение мозга! Это тоже нарушение закона!       Парню явно тяжело фантазировать.       — Скажите, а у вас есть документ, что гражданин Б жил в вашей квартире? — поинтересовалась Аяно.       — Нет, потому что я ему доверял! Он же мне друг. Это долго делается, да и он сам не хотел… — Токинари растерялся. — Но за удары он ответит!       Я начала отличать радость других людей от их грусти, страх — от ненависти и поняла, зачем и почему они показывают эмоции. Это оказалось чем-то новым для меня, почему-то раньше мне не могло прийти в голову, что человек показывает свои ощущения, потому что хочет определённой реакции на них. А реакции разные, соответственно, для этого есть разные чувства.       Аяно выждала паузу.       — Подсудимый, слово ваше. Согласны ли вы с обвинениями, выдвигаемыми в вашу сторону?       — Не совсем… — скромно начала Хироко Итоэ. Она недавно по неизвестным причинам покинула клуб садоводства. Также сплетни говорят, что она тайно влюблена в своего оппонента. — Да, я действительно переборщила, когда ударила его утюгом… ой, стулом, правильно, да?.. М-меня просто захлестнул гнев, и это того не стоило…       — Итоэ, нет! — заступилась за неё более активная Наюко Миура, её лучшая подруга, сейчас являвшаяся адвокатом. Она состояла в театральном клубе. — Ты должна доказать, что ты невиновна, а не что являешься причиной всех проблем человечества!       — Эм… ну…       — Она не так виновата, как вы могли подумать! — с воодушевлённой, чуть коммерческой интонацией говорила она. — Да, она нанесла увечья гражданину А, что было подтверждено врачом, и это действительно плохо — не спорю! Но это не повлекло за собой никаких последствий! Гражданин А ведь не стал инвалидом, и вообще скоро следы побоев пропали. А за квартиру гражданин Б вообще не обязан платить, так как никакого документа, подтверждающего это, нет! Считайте, глубокоуважаемый гражданин А, — она театрально повернулась к Токинари, который проникся детским судом, как реальным, и неизбежно краснел от гнева, — что это ваш подарок по дружбе!       — Нет, за нанесение вреда здоровью гражданин Б всё-таки ответит… — высказалась Аяно, неспешно перелистывая уголовный кодекс Японии, выданный учителем, в поиске заветной статьи.       Позже я осознала принципы справедливости, нюансы личных границ, интереса, уверенности, травли и прочего. Я понимала весь внешний смысл таких понятий, но внутренний — то, как выглядели эмоции внутри… загадка до сих пор. Я могу увидеть человека и легко сказать о самых тонких чувствах, что он испытывает, но я не в силах осознать мотивы эмоций людей. Пока что это для меня непостижимая тайна.       — Итак, выношу вердикт, что гражданин Б обязан заплатить малый штраф — 3 тысячи йен по 204 статье за причинение телесного вреда.       — Всего 3 тысячи?! Больше! Она же ударила меня стулом!       — Ладно. 5 тысяч йен.       — Вообще судья ни с кем не должен обговаривать свой приговор, — напомнила учительница, приятно заворожённая игрушечным судом и тем, какими взрослыми пытаются казаться её ученики.       — Я сама передумала, — выкрутилась Аяно. — Заседание окончено.

***

      Когда-то мне в голову пришла лучшая мысль в моей жизни: что я могу быть, как люди — притворяться нормальной. Я начала смотреть на лица ещё внимательнее, чем раньше, повторять жесты у зеркала, искать «свои» слова-паразиты и вырабатывать «свой» стиль и характер. Я создавала что-то среднее, совмещая общие жесты и мимику с разнообразными манерами и стилями речи, принадлежащими определённому настроению или образу жизни, смотрела на звёзд шоу-бизнеса и на обычных людей вокруг. Это добавило смысла моему существованию.       Со временем моя ненастоящая человечность стала привлекать других.       — Эм… привет, — к Аяно несмело подошёл какой-то парень, возможно, на два года старше неё. Она стояла у своей кабинки, забирая уличную обувь, и обернулась назад, взглянув на него. «Он робок, нужно показать приязнь, чтобы он меня не боялся», — машинально поняла она.       — Привет, — она улыбнулась так светло, что невольно улыбнулся и он и смущённо выдавил:       — Я сегодня видел тебя на обеде на крыше. Ты довольно симпатичная. Как тебя зовут? — девушка немного зависла от удивления (если можно так выразиться по отношению к бесчувственному человеку). С ней обычно никто не завязывал разговоров. «Говорить ли ему своё имя? Пожалуй, да, можно».       — Меня зовут Айши Аяно, а тебя?       Парень просиял.       — Я Камижима Акито, но можно просто Ками. Приятно познакомиться, Айши-сан. — он поклонился.       В этот момент она повернулась к нему полностью, и в первые секунды его будто что-то оттолкнуло в Аяно. Какая-то дикая холодность.       А, просто показалось.       — Взаимно, Ками-сан, — она поклонилась в ответ.       — Ты новенькая? Не видел тебя раньше.       — Да, я первоклассница. Я из класса 1-3. А ты?       — Я из класса 3-3. Уже выпускаюсь в этом году. А чем ты увлекаешься?       — Ты очень быстро знакомишься, — ловко спарировала Аяно, выигрывая время для того, чтобы придумать себе хобби. Стеснительного парня это подбило в уверенности — он как раз боялся выглядеть навязчивым.       — Ну… м-может быть, встретимся как-нибудь? Я хочу узнать тебя получше, ты мне кажешься интересной…       Эта фраза неожиданным грузом свалилась на разум Аяно, как снег на голову, и являлась такой противоречащей самой натуре девушки, что, казалось, мысль сдавила тисками мозг. Внешне она лишь легко усмехнулась, недолго думая, что ответить.       — А почему бы и нет? — и одарила его улыбчивым взглядом, держась за лямку сумки. Возникла короткая пауза. Аяно быстро отвела взгляд и тут же посмотрела на парня вновь, как будто она в чём-то не уверена. — Мне оставить номер или как?       — Ой, да, да, конечно… — Аки заметно растерялся, но достал телефон и с удовольствием набрал диктуемые цифры. Не ясно, чем в Аяно он был так очарован и чего так боялся. Ей всего двенадцать, и она пока что не какая-нибудь светская львица или похитительница сердец.       По крайней мере, Аяно в нём не заинтересована, но она отметила данное событие, как не полную, но важную победу над недугом.

***

      Я убила на обучение притворству больше двух лет, и наконец стала изображать человека так изящно, что папа со слезами на глазах поднял меня на руки и воскликнул:       — Золотая ты моя, солнце моё, Аяно, ты выздоровела!       Родители всегда меня любили. Это и послужило основным мотивом к изменениям — я не хотела их страданий из-за того, что я безэмоциональна. Они этого не заслуживают. Особенно отец, ведь он страдал сильнее матери, много плакал из-за меня. Я не любила его и не люблю до сих пор, как и маму, но долг не позволяет мне издеваться над ними. Как-никак, они терпели меня, они растили меня, несмотря ни на что.       Да, я изменилась внешне. Но…       …внутри я всё ещё тот бесчувственный монстр, который не умеет сопереживать, дружить, бояться, любить, ненавидеть. Я ничего не могу. Я умею только думать и выполнять простые биологические действия, на которые способны животные, например. Если отбросить мои человеческие разум и облик, я, по-сути, человеком и не являюсь. Никогда им не являлась.       Став старше и изменившись, я поняла, что меня больше не устраивают физические чувства. Не мне об этом говорить, но видимо, я не хочу вызывать у себя боль. Изменившись, я сосредоточилась не на себе и своих ощущениях, а на окружающем мире. Я хотела что-то почувствовать не от ран или голода, а от социального взаимодействия и от принятия решений, как вы, люди, чувствуете, когда разговариваете или выполняете работу. Просто в какой-то момент мне начало казаться, что моё состояние не должно длиться вечно, я должна выздороветь. Ведь моя мать тоже была больна, и сейчас она говорит мне, что не притворяется. Поэтому я пыталась вызвать у себя хоть что-то. Я флиртовала, но не чувствовала страсти. Я делала комплименты, но не осознавала восхищения. Я… унижала, но не чувствовала стыда или ненависти. Что бы я ни делала, я оставалась, наверное, монстром, чудовищем или… просто больным человеком.       «Это неправильно, ведь так? — думала Аяно, поглаживая одной рукой маленького котёнка, а в другой держа увесистый камень. Она специально ушла с животным туда, где их никто не увидит, — Может быть, хоть так я почувствую что-нибудь? Гнев, ненависть, обиду, стыд?..»       Недолго думая, она раздробила череп животного камнем. «Нет… ничего не поменялось.»       Я долго жила в неведении и периодически задавалась вопросом: «А зачем я вообще продолжаю существовать? Почему бы мне просто не закончить всё это?».       Но однажды у меня появилось то, что вы называете… «надеждой».

***

      — Мам… — Аяно зашла в комнату. Рёба довольно валялась на большой кровати, перечитывая журнальчик её молодости. Она шустро подняла голову.       — Да, солнышко?       — Я хочу поговорить с тобой, — она села рядом с матерью. Женщину удивило такое действие дочери, ведь по своей инициативе Аяно почти не разговаривала.       — Что такое?       — Меня интересует ответ на мой вопрос. Ты говорила, что болела в молодости моей болезнью, но потом выздоровела. Ты можешь сказать, когда и при каких обстоятельствах это произошло? — монотонно отчеканила девушка. Она знала, что при своей матери можно не притворяться живой.       — Ой, ну и вопросы у тебя… — Рёба приподнялась на кровати и отложила журнал, после чего пристально взглянула дочери в глаза. Когда Аяно не притворяется, они абсолютно пусты: от них исходил колкий, отталкивающий холод, заставляющий вздрагивать неподготовленных к равнодушию людей. Мама — единственный человек, которого не пугал этот холод. Она спокойно, даже чуть смеясь смотрела внутрь взгляда, как на войну, которую уже прошла.       — Что, думаешь, уже достаточно взрослая?.. — она игриво улыбнулась и посмотрела в сторону, раздумывая. Женщина скорее задала этот вопрос не Аяно, а самой себе и медленно смаковала его в голове. Девушка в свою очередь, подумав, высказала:       — Не знала, что получение этой информации зависит от моего возраста. Ты поэтому мне её не говорила?       Рёба ещё раз взглянула на Аяно, более серьёзно. Но в конце концов ласково улыбнулась ей.       — Усаживайся поудобнее, родная.       Она тут же выполнила приказ и уставилась на женщину. Хоть девушка ничего не чувствует, будет не ошибкой сказать, что своей внимательностью и интересом она чуть ли не прожгла дыру в теле своей матери. А та начала удивительный пересказ:       …       «Знаешь, ты так задала вопрос, как будто выздоровление резко начинается в определённый момент, и его можно предвидеть и контролировать. У обычных людей так не бывает — им сложно говорить о появлении у себя каких-то новых или давно забытых чувств. Но мы-то с тобой необычные люди, и ты на удивление задала вопрос абсолютно правильно! Да, действительно, я начала испытывать эмоции в один чёткий, определённый момент, и это была…       …встреча с твоим отцом.»       Женщина взглянула на Аяно, решив проверить, внимательно ли та слушает. Внимательно. Она уже не сидела, а лежала на животе, подперев голову локтем и равномерно болтая ногами. Рёба неспешно продолжила:       — Этот день не предвещал ничего необычного, тем более — настолько. Тогда я была старшеклассницей, и я случайно увидела его в школе и впервые что-то… почувствовала. Тогда я не поняла, что произошло, даже не осознала, какую эмоцию испытала…       — Любовь? — задала закономерный вопрос Аяно, наклонив голову вбок. Рёба задумчиво нахмурилась:       — Логично, но… нет, — она утонула в сомнениях. — Нет. Это, наверное, просто осознание того, что я могу что-то чувствовать…       — Рядом с ним ты испытала чувство, что ты можешь чувствовать? — переспросила Аяно, не видя в своём высказывании чего-то неправильного. Рёба поморщилась.       — Я не знаю, что я тогда испытала, но это точно не любовь. Может быть, наслаждение или блаженство, что я освободилась от пут болезни…       — А почему ты так уверена, что это не любовь?       Мать наконец сделала лицо попроще и усмехнулась.       — Тогда я не любила его. Я просто хотела находиться рядом с ним, потому что близость позволяла мне чувствовать. Влюбилась я гораздо позже.       — То есть, его можно сравнить, например… с роутером для вайфая? Когда ты рядом с ним — ты чувствуешь.       Мать засмеялась от смешного, но логичного сравнения:       — Да, можно и так сказать.       — Итак, когда и где это произошло?       — Подожди, не торопи события! Я тебе ещё не всё рассказала.       — Ясно. Слушаю.       — Итак, я испытала эмоции. Понятное дело, я захотела снова, но вдали от него я не могла ничего чувствовать. Тогда я начала следить за ним и ходить по пятам, но я боялась даже посмотреть ему в глаза, не говоря уже о том, чтобы хотя бы завести разговор…       — Боялась? Зачем?       — Аяно, — Рёба выдохнула и посмотрела на дочку. Кажется, с ноткой усталости. — Люди не боятся для чего-то. Они боятся просто так, от своего бессилия.       Аяно уткнулась взглядом в стену и вздохнула.       — Люди нелогичные… — в который раз убедилась она. Женщина промолчала и продолжила:       — Это был очень тяжёлый путь, в котором мне пришлось преодолеть множество преград. Однако со временем я осознала: чем ближе я к нему становилась, чем дольше я была, не побоюсь этого слова, фанатиком, тем больше я чувствовала. Через какое-то время я могла чувствовать уже далеко от него и не только примитивные, поверхностные эмоции, но и их углубленные смеси. Я преодолела множество трудностей, и мы начали общаться, а потом поженились и завели тебя…       — Что за трудности и преграды, о которых ты говоришь?       Мать опешила от удивления, но вскоре ответила как-то уклончиво:       — Ну… например, тот же страх перед твоим отцом.       — Ммм… — ни лицо, ни ровная интонация младшей Аиши не изменились. — Неужели это так сложно, что ты называешь это «трудностями»?       Рёба промолчала — видимо, это её способ уходить от проблем. Тогда Аяно переключила тему:       — Так когда конкретно произошла первая встреча? И где?       — …Я не хочу тебе об этом говорить, — неожиданно сказала мать.       — Почему?       — Чтобы ты не была к этому готова. Так приятнее, поверь мне, — она усмехнулась. Аяно не смогла определить искренность её смеха.       — А ты была готова?       Рёба помрачнела — вероятно, не таких вопросов ожидала.       — Да, Аяно. Я была готова.       — А откуда ты знала об этом? — спросила Аяно без капли удивления, хотя оно должно было быть здесь.       — Такая болезнь у нас в роду. И бабушка твоя тоже ею болела.       Аяно замолчала. Ей нужно было переработать информацию.       — Неужели о болезни ничего не известно?       — Никто не обращался в больницу. Только мы с твоим папой по его инициативе.       — И что сказал доктор?       — Ты не долечилась. Я просто знала, что тебе нужно лечиться иначе. Так же, как и мне, моей маме, бабушке и, возможно, даже прабабушке…       Аяно молчала. Рёба сказала последнее, как-то погрустнев:       — Слушай, я думаю, ты достаточно узнала. Давай закроем тему.       Аяно не устраивал такой поворот событий. Она хотела знать больше о том, как ей вылечиться. Однако дочь лишь слабо кивнула, потому что понимала, что не в праве перечить матери. Женщина тяжело вздохнула, прибрала свой журнал и подошла к окну. Облокотившись на подоконник, она долго смотрела на тихую жизнь маленького городка Буразы и думала о чём-то своём.

***

      Этот разговор полностью перевернул моё мнение о болезни, и…       Я не верю в это всё.       Меня должен вылечить парень? Даже не так — его присутствие? Просто нахождение рядом? Серьёзно? Это какой-то бред.       По её словам, это не болезнь, а какое-то проклятие. Никакой научности. А если учесть, что она достаточно суеверна, в принципе, у меня нет оснований верить ей.       Но…       Мне нужно верить во что-то. Иначе я вернусь к вопросу о смысле моей жизни.       Да и тем более — разве она может посоветовать что-то неправильное? Она же моя мама. Она никогда не даст меня в обиду, всегда наведёт на верный путь.       Правда ведь?