Первый раз

Чем я в свое время только не был увлечен. А чем я увлечен сейчас не пересчитать даже наимудрейшим звездочетам. В данный момент меня занимала Челси и по моим скромным подсчетам это продлится ровно до утра. Я снизошел до того, чтобы отвезти ее домой. Хрен знает куда. То есть это пригород пригорода, недалеко от самого пригорода, она сказала, что снимает там дом вместе с друзьями, но домом я бы назвал это с натяжкой. Какой-то сарай, похожий на то, что остается, когда приходит землетрясение, наводнение и пожар одновременно. Мы сидели в машине и грелись. Она пригласила меня к себе. Это мило. Правда. И еще более мило, то с каким стеснением она это сделала. Я не понаслышке знаю, что значит испытывать мучительное чувство смущения. Видеть это в других людях – бесценно. Сейчас вообще мало встретишь людей щеки которых покрывает стыдливый румянец, в мое время их тоже особо не было, просто я остро реагировал на эту чертову действительность. - Так, ты хочешь зайти? – спросила Челси. Оказывается, я слишком увлекся мыслями и мы, наверное, минут десять сидели в тишине, пока в моей голове медленно протекал ручей мыслей, а Челси ждала от меня ответа. Она уже успела раз пять поблагодарить меня за пальто, за то, что подвез ее и теперь ей не терпелось покинуть мое общество. - Сделай одолжение, - я положил свою руку ей на колени. – Посчитай мне пульс. - Эмм, ладно, - она сверилась со своими часами и плотно зажала двумя теплыми пальцами вену на запястье. Ну да, я мог бы и сам это сделать, но она же все равно хотела быть мне полезной. - Я что-то не могу понять, слишком большие паузы между ударами, - сказала она озабочено через пару секунд. - Это нормально, так и должно быть, - я отдернул руку. – Хорошо, пошли к тебе. Видимо, она все же думала, что я откажусь и отклоню предложение зайти к ней. Обожаю делать все наоборот. Она открыла скрипучую калитку и пропустила меня вперед. Неужели кто-то еще ставит калитки, через них перелезть, как нечего делать. Мы прошли по скользкой дорожке, которую надо было давно очистить от снега и взошли на кривое крыльцо, почему-то там не хватало одной ступени. В доме было темно. Лампочка над входом не горела, и Челси пришлось подсветить телефоном замочную скважину. - Ни одного снеговика, - констатировал я, оглядывая заснеженный садик. - Но снег ведь только выпал. - Вот я и говорю, снег уже выпал, а снеговиков еще не налепили. Что за ленивые создания живут с тобой? Она посмотрела на меня с опаской. Я ее нервировал, и она думала, что местами у меня не все в порядке с головой. Но так по сути и было. Замок щелкнул, и она придержала дверь двумя руками. - Ты только постарайся не шуметь, потому что все уже спят, - они даже приложила палец к губам, чтобы до меня поскорее дошло. Дверь скрипнула, и мы протиснулись внутрь. - Сделаю все что от меня зависит. Или нет, - ответил я громким шепотом. Прихожей как таковой не было. Тесный коридор сразу разделялся на кухню и узкую лестницу на второй этаж. - А я думал, что это в моем доме бедлам, - мягко и тихо протянул я осматриваясь. Первое, что бросалось в глаза, это то, что здесь явно живет больше людей, чем может вместить в себя жилище. Зимняя одежда не вмещалась на крючки, гора обуви кое-как теснились по углам, плетеная корзинка для почты была доверху забита всяким хламом. Здесь же лежали спицы от велосипеда, зонты и одна ветка искусственной елки. - Просто, мы тут… знаешь, чем больше людей, тем меньше аренда, - пробормотала Челси, расчищая нам путь. - Я в курсе, я тоже не во во французском шале родился. Она провела меня на кухню и зажгла ночник. Желтый свет показал мне студенческую жизнь во всей красе. Гора немытой и мытой посуды соседствовала вместе, какие-то невыразительные полотенца были развешены где только не лень, коробки из-под пиццы не вмещались в мусорное ведро, с потолка свисал дырявый носок из которого выглядывала связка засушенного красного перца. Челси поинтересовалась что я буду пить. Она смотрела на меня с недоверием, она, наверное, жалела, что пригласила меня. - Я буду молоко, спасибо. И разогрей его, если можно. - Молоко? – переспросила она, хотя я не страдаю дефектами речи. - Да, не кровь единорога, не лягушачью икру, не говяжьи потроха, а один стакан молока. Теплого. Потому, что холодное вредно для связок. Я назидательно поднял палец вверх, наблюдая как ее рот приоткрывается, чтобы сказать что-то, но она уже потянулась к холодильнику доставая пачку. - И много вас тут живет? – поинтересовался я, изучая записки и фотографии прикрепленный к пробковой доске. - Человек двенадцать, иногда меньше, когда на каникулы люди разъезжаются. - Ага, а ты тоже учишься? Она отрицательно покачала головой, выставляя таймер в микроволновке. - Чем ты занимаешься, помимо того, что спишь с людьми за деньги? – спроси я, запуская руку в коробку с печеньем. Она силой воли сдержалась, чтобы не нагрубить мне. Я видел как она сжала зубы. - Я могу тебе показать, если хочешь. Вот твое молоко, - она пододвинула ко мне стакан и облокотилась на стол. – У меня тут что-то вроде небольшой оранжереи. Она хотела еще что-то сказать, но передумала, спохватившись, что и так наболтала лишнего. Меня лично, ничего не волновала, я отлично проводил время жуя печенье. - Показывай, - я поднялся, готовый следовать за мной. - Хорошо, - она укуталась в свое новое пальто и открыла двери. Пройдя по скрипучим половицам, мы оказались в небольшой, кирпичной пристройке. Это очень напоминало уменьшенную копию теплицы, здесь едва ли могли развернуться двое взрослых людей. К потолку, на тонких проволоках, были прикручены маленькие лампочки. По краям, поддерживаемые натянутыми веревками вились сочные зеленые лианы, слабо пахло цитрусовыми, вытянутые кадки были вместилищем для весьма уродливого растения, его набухшие плоды, словно были полны гноя и готовы были вот-вот лопнуть. Мне понравилось. Я бы завел себе такую же, если бы растения были менее требовательны к условиям. Челси поправила листья зеленому уродцу, что-то полила и теперь выжидательно смотрела, когда я свалю. Мое мерзопакостное Величество решило, что я не могу доставить ей такое удовольствие и так быстро освободить это милое зеленое царство от своего присутствия. - Ты их продаешь, эти растения? Мне приглянулся один. - Нет, - она удивилась моему вопросу и еще больше удивилась тому, что я поставил свой стакан с молоком на пол и уселся прямо на камень. - Ты хочешь побыть здесь? – спросила Челси, она переминалась с ноги на ногу и не знала, чем занять руки. Я подвинулся, и она присела рядом со мной, из-за нехватки пространства наши руки почти соприкасались. - Да, за окном снег, а здесь тропики, такой контраст, это расслабляет. Прости за вторжение, - сказал я, обращая свое лицо к Челси. Вблизи она была чудовищно молода. - Спасибо за пальто, это правда очень ценно, и дорого, - ответила Челси, ее печальные глаза блуждали по оранжереи. Я заметил созвездие родинок на ее подбородке, в форме круга, как след отчеканенной монеты. - Ты меня осуждаешь? – спросила она, не глядя в мою сторону. - Нет, нет, что ты. Как я могу какого осуждать? – мне не понравилось, что она неправильно истолковала мой взгляд. В сущности, мне было все равно. Немного черной печали разлилось где-то внутри, но это точно было не осуждение. – А если кто-то осуждает тебя за то, что ты делаешь, можешь смело плюнуть ему в лицо. Любому. Мы все здесь, - я очертил круг изображая Землю, - в абсолютно равных правах. И нас многое что разделяет: наши страны, диктаторы, выдуманные мифы и языки и еще куча разносортного дерьма, но мы точно сделаны по одному образцу, наштампованы с одинаковым количеством извилин и можем распоряжаться собой, как нам только вздумается. - Мне кажется я уже распорядилась всем этим, как-то неправильно, - в ее словах звучала неподдельная горечь. Горечь человека, который не на своем месте. Который изо дня в день делает все что нужно, чтобы плясать под дудку современной жизни: оплата счетов, жилья и пропитания и у которого просто нет возможности уйти от этого. Женщин с непростыми внутренним миром, женщин с трагедиями тянет на меня как на сладкий мед. Клянусь, я хотел бы чтобы эта цепочка прервалась. У меня полно знакомых с счастливых судьбой, женщин, с непоколебимым внутренним стержнем и холодной головой, но по злой иронии рока, они никогда не составят мне пару. Я принял это. Я смирился с этим. Я мог соблазнить их, мог заинтересовать, а дальше все обрывалось, как будто я читал книгу, и в самом интересном месте чья-та рука выдрала все страницы с корнем. Таков мой крест. Мой перевернутый, сдвоенный крест. - Я тут подумал, что хочу кое-что, - я повернулся к ней, чтобы ей было легче на меня смотреть, хотя она и предпочитала не смотреть в мою сторону. – Я хочу спросить одну интимную вещь и, Бога ради, не думай, что я извращенец, отнесись к моему вопросу, как вопросу научного экспериментатора. Своей длинной речью я уже заставил Челси понервничать, видимо она перебирала в голове, все, что казалось ей наиболее ужасным. А насчет извращений я не шутил. Вы же не назовете секс извращением, тогда мы все, весь род человеческий окажется просто кучкой сексуальных клептоманов, выпрашивающих право на счастливое спаривание. Но мои мысли опять покатились не в ту сторону. - Что скажешь? Я спрошу, получу честный ответ, и ты меня больше не увидишь. Я не вспомню про тебя, пальто и про весь этот вечер, по рукам? Она колебалась, потому что сделка не была такой уж и честной. Но вряд ли Челси могла об этом догадываться, скорее я просто не внушал ей доверия. Она смахивала на обесточенный элемент машины. - Хорошо, задавай свой вопрос. Она тоже чуть развернулась, ветер на улице заставлял стеклянные рамы теплицы отзываться слабым звоном на каждое дуновение, ее лицо приобрело сосредоточенный оттенок. Один из локонов у ее лица завернулся в двойную спираль она заправила его за ухо и едва кивнула, поторапливая меня. - Когда ты спишь с клиентами ты сама получаешь удовольствие? Я имею в виду ты получаешь оргазм? В теплой оранжерее вдруг вымерз весь воздух. Она прищурила глаза, кожа на и без того бледном лице натянулась на череп. Она разозлилась. Но как еще я могу узнать, что-либо если не спрашивать прямо? А в данный момент я жажду откровений. Мне просто позарез стало интересно. Женщины сейчас защищают многие вещи, но я что-то не видел слоганов в защиту женского оргазма, таких просто нет, а, по-моему, этим вопросом стоит озаботиться. - Знаешь, что я думаю насчет тебя? – она презрительно показала рукой на меня и прищурилась, ее аккуратные ноздри раздулись и она втянула воздух, как кролик. – Насчет тебя, твоей помощи, твоих вопросов и твоего существования? Ты омерзителен. Вот, что я думаю. Она так и сказала, как отбила ритм марша: о-м-е-р-з-и-т-е-л-е-н. Она даже отклонилась чуть назад, чтобы окинуть взглядом всю мою фигуру. - Горланишь не пойми, что, рядишься, как больной фрик, и прикрываешь всю свою гадливую псевдомузыку высокопарными словами, а что на деле? Ненавидишь Америку? Ну тогда катись отсюда к черту! Не нравится власть и религия? Ну так делай что-нибудь либо сваливай! Легко критиковать всех, легко призывать критично мыслить, легко говорить: «о, делай что ты хочешь», когда сам сидишь за высоким забором, в своем многомиллионном особняке, черт тебя дери! Я молчал. Она перевела дух. - И это не вежливо, ты в курсе? Люди не задают таких вопросов, потому что это не их дело! Ты понял? У тебя нет никакого права задавать такие вопросы, потому что тебя плевать на людей, тебе просто на всех плевать, тебе сегодня нечем заняться? Уматывай сейчас же из моего дома, убирайся вместе со своими грёбаными вопросами и пальто свое забери, мне все это не нужно. Она предприняла попытку высвободиться из пальто, начала подниматься, она дышала, как марафонец, ее губы стали пунцовыми, резкие движение угрожали ее зеленым питомцам. Она размахивала руками, как птица, запутавшаяся в пакете, отчаянно и яростно, ей резко опротивела эта вещь. Пришлось отставить стакан с молоком подальше. Пришлось сделать ей подножку. И она бы расквасила бы себе нос украсив кирпичный пол кровью, если бы я ее не словил. Она лежала на моих руках, и я слегка придавил ее, чтобы утихомирить желание этой девчонки попасть мне по лицу. - Я не старался быть мерзким, я – это просто я, - обычно мой голос действует на людей успокаивающе. Если я запишу аудиокнигу, ее никто не сможет дослушать до конца, все уснут, не дойдя и до середины. - Выпусти меня, отпусти меня немедленно! – Челси продолжала яростно бороться. Я перекинул свою ногу через нее, зафиксировал руки и накрыл ее глаза ладонью. Так я делал с котятами. Когда мои кошки были маленькими, они иногда издавали очень странные звуки. Это было похоже на писк и на плач одновременно, но люди так не плачут, так плачут только звери. Этот звук сразу берет за сердце. Он сжимает ваши внутренности, и вы на все готовы, чтобы прекратить это. Я закрывал им глаза и, наверное, рассказывал им что-то, потому что они прекрасно знают мой голос. Даже став взрослыми они отчетливо откликается, стоит мне позвать их, я даже не использую их клички, я могу позвать их, назвав абрикосом или Иисусом, кошкам в сущности все равно. Челси затихла. Затем фыркнула мне в руку. - Убери руку, - сказала она. - Пожалуйста, отпусти, - уже более мягче, настаивала Челси. - Мэнсон? Мэрилин Мэнсон, сэр, пожалуйста, отпустите, - снова предприняла она попытку. В темноте все воспринимается по-другому, приходится положиться на другие чувства. Стать более восприимчивым к звукам и прикосновениям. - Держа свою ноги на ней и не отрывая ладони я лег рядом с ней. Получилось не очень удобно, но вести переговоры можно было. - Все в порядке, я не собираюсь тебя мучать. Не понимаю, почему тебя так возмутил мой вопрос? Она едва было открыла рот чтобы возразить мне, но я нажал коленом на ее живот, и она передумала. - Да, вопрос бестактный я согласен, я даже не возражаю тебе в этом, я совсем не против. Поэтому мы полежим здесь, пока ты не успокоишься, - и я запечатлел целомудренный поцелуй на ее лбу.