Шесть лет назад
Луи нежно провёл пальцами по покрасневшей разбитой щеке брата. Энди сидел на краю ванной, опустив голову и глядя в пол, дыхание у него было сбитым, прерывистым. Он то ли сдерживал свой плач, то ли находился в состоянии полного непонимания. В любом случае, Луи ничего не хотел так сильно, как просто стереть последние несколько часов из памяти ребёнка, обернуть время вспять и сделать всё так, чтобы Энди не пришлось испытывать боль. Его младшего брата похоронили заживо. Ш у т к и р а д и Тупые ногти впились в ладонь так сильно, что если бы костяшки пальцев не были сбиты в кровь, они наверняка бы побелели. Он всё поймёт, ведь у тебя не было выбора. Луи осторожно отнял руку от лица брата, затем разжал кулак, чувствуя, как сводит пальцы, и, глубоко вздохнув, поднялся с пола. Энди даже не шелохнулся. — Я принесу бинты, — сказал Луи и тут же вздрогнул от собственного голоса: хриплый, грубый, едва слышный. — Может, обезбол? Энди ничего не ответил, продолжая сидеть, сгорбившись, на краю перепачканной красно-оранжевыми пятнами крови ванной. У Луи всё внутри сжалось. Что, если Энди боится его? Это значит, папа может всё узнать. В голове, словно вспышки, пронеслись воспоминания о Генри — его родном отце-алкоголике и наркомане. Вот Луи сидит в углу комнаты, в которой даже нет обоев, весь сжавшийся в комочек и понимающий, что через мгновение-другое кожаный ремень с металлической бляшкой соприкоснётся с кожей, вызывая адскую боль. Вот Луи зовёт свою маму, которая после очередной дозы недвижимо сидит и смотрит в одну точку, а тем временем Генри тянет свою руку, чтобы схватить его за волосы. Вот Луи стоит на коленях среди осколков бутылки, потому что Генри заставил его. А вот Квентин — его приёмный отец — толкает его, и Луи ударяется спиной о стену. Что, если Квентин узнает, что Луи убил тех парней? Что, если Квентин станет как Генри? В ушах зашумело. Каждый удар сердца громом отдавался в голове. Луи сделал глубокий, медленный вдох, сосредотачиваясь на том, как лёгкие наполняются воздухом, как вздымается его грудь. Затем он медленно выдохнул и на несколько мгновений закрыл глаза, давая себе время взять себя в руки. — Энди? — мягко позвал Луи и выжидающе поглядел на брата. — Пожалуйста, дай мне знать, что ты слышишь меня. Но тот снова никак не отреагировал. Луи увидел себя. Он снова сидел в кабинете доктора Лоу, а тот пытался вытянуть из него хоть слово. Доктор Лоу был безграмотным ублюдком, к которому его направила доктор Лейн, так как сама не справлялась. Никто с ним не мог справиться. Он всего лишь защищал брата от матери-наркоманки, а извечно добрый Квентин Бэк — его очередной новый отец, как сказала шлюха-мать, — перепугался и отправил его к психологам. Как будто он был каким-то неправильным. Как будто он был больным. Луи не нуждался ни в каком лечении, он чувствовал себя прекрасно. Оказавшись у доктора Лейн, он хотел только, чтобы от него отстали. Она сказала ему, будто его видение мира неправильное, что его агрессия — это попытка защитить себя. Луи смиренно кивал, принимая её слова к сведению, хотя мысленно каждую секунду всё больше убеждался, что она ничего не понимающая дура. Доктор Лоу тоже оказался полным придурком. Луи не просил, чтобы его лечили. Он никогда не жаловался, что ему плохо или что с ним что-то не так. Он был в полном порядке, но ни (теперь официально) его отчим, ни эти псевдодоктора ему не верили. На самом деле людям просто не нравилось, что он не пытается себя сдерживать. И потому Луи перестал показывать этим людям настоящего себя, и ему сказали, что он наконец-то вылечился. Последняя неделя доказала, что это вовсе не так. Он не считал себя больным, но если верить этим психологам, то именно сейчас его отклонения дают о себе знать. — Энди, я не причиню тебе вред. Я не… — Луи чувствовал необходимым найти себе хоть какое-то оправдание. — Чёрт… Я облажался. Я должен был следить за тобой, я… Энди резко вскинул голову и слезящимися глазами посмотрел на брата. Луи никогда ещё не доводилось видеть такой взгляд у этого солнечного и чудесного ребёнка. В нём было столько боли, столько страха, отчаяния и обиды, что Луи показалось, будто его сердце словно разбили на миллион кусочков. Энди никогда не должен был смотреть на него так. Луи подвёл его, хотя должен был защищать. — Это не твоя вина, — дрожащим, едва слышным голосом выдохнул Энди. — Ты же меня вытащил. Луи нервно сглотнул и отвёл взгляд в сторону. Он не мог смотреть брату в глаза. — Ты меня боишься? — неуверенно спросил он и застыл в ожидании ответа. Потому что безумно боялся услышать «да». «Да, боюсь, ты убийца». Энди облизнул свои распухшие, искусанные до крови губы, а затем медленно, словно бы сам не до конца верил в свой ответ, отрицательно покачал головой. Луи не стало легче, вопреки его собственным ожиданиям. — Ты спас меня, — снова повторил Энди и посмотрел на свои руки. Каждый палец был обёрнут лейкопластырем, который закрывал обломанные до мяса ногти и мелкие царапинки. Костяшки были сбиты до крови и синяков, так похожие на костяшки на руках Луи. Только причины появления подобных повреждений были разными. — Правда, я не знаю, как объяснить это папе, — пробормотал Энди, не поднимая головы. Луи прикусил губу. Мысли хаотично заносились в его голове. Шум. Громкий, слишком громкий. Путаница. Хаос. В очередной раз за последние пару часов Луи сделал медленный, глубокий вдох, а затем такой же медленный выдох, зная, что только так может держать себя в руках. Он нужен Энди, особенно сейчас, когда мальчик прошёл через ад. — Я разберусь с этим, Эн, — сказал Луи, глядя на брата, и прикусил щеку так сильно, что почувствовал привкус крови. — Так что насчёт обезбола? Энди кивнул, не поднимая головы и внимательно изучая свои руки, как годовалый ребёнок изучает новую игрушку. Луи стало не по себе. Он так же смотрел на каждый синяк, на каждую царапину, порез, оставленные Генри на его теле. На сбитые в кровь колени, на чёрно-фиолетовое пятно на торсе, на кровавую полосу, тянущуюся от виска и до самого подбородка. С неподдельным интересом, как будто спрашивая себя: «А что будет дальше? Как долго оно будет заживать? Будет ли что-то хуже? Как бы отреагировал другой человек на такое?» Энди не должен был рассматривать свои травмы подобным образом. — Эн, — мягко позвал Луи, чувствуя в горле ком. Мальчик исподлобья посмотрел на него своими покрасневшими опухшими глазами. Синяк на скуле словно стал темнее с такого ракурса. — Такое больше не повторится. Никогда, — сказал Луи, как будто мог точно знать, что никто и никогда не попытается обидеть его брата. — Я клянусь, я никому больше не позволю причинить тебе боль. Это были не пустые слова. Это было обещание.Сейчас
Флэш зашипел сквозь стиснутые зубы и зажмурился. Было больнее, чем он ожидал. Парень промокнул ранку ватой и, убедившись, что кровь не помешает, осторожно приклеил пластырь, закрывая порез от осколка разбитого стакана. Флэш посмотрел на своё лицо в зеркало, ища, нет ли ещё каких-либо мелких ранок, которые надо промыть, однако ничего не нашёл. Всего два пореза: на лбу у линии роста волос и над правой бровью, где теперь красовался пластырь, слишком ярко выделяющийся на тёмной коже. Он прикусил разбитую губу, где, несмотря на образовавшуюся корочку, всё ещё чувствовался металлический привкус крови, и медленно выдохнул, стараясь выровнять своё дыхание и успокоиться. — Ты слишком давно не берёшь трубку, — сказал Флэш, услышав писк автоответчика вместо маминого голоса. — Я уже не надеюсь, что ты меня заберёшь или вернёшься. Ты просто… — он сглотнул, пытаясь заставить свой голос не дрожать слишком сильно, — просто скажи мне, ты в порядке? Я устал думать, что с тобой. Снова раздался писк. Флэш медленно опустил руку и нажал на кнопку отбоя, прежде чем практически упасть в стоящее позади кресло. Ноги почти не держали его. Мышцы неприятно ныли после пробежки в спортзале, а оставленные стеклом порезы на коленях ужасно жгли даже под бинтами. Однажды всё это должно закончиться. Когда-нибудь. Он лениво перевёл взгляд на свою полку, где стояла подаренная Нейтаном фоторамка с их совместной дурацкой фотографией. Уголок рамки слегка откололся, солнце отражалось в стекле, мешая чётко увидеть картинку, но Флэш и без того мог детально воспроизвести её в своей голове. Потому что у него было не так много фотографий, на которых он выглядел по-настоящему счастливым. Прости, я не знаю, что можно тебе подарить на день рождения, когда ты буквально можешь купить всё, что душе угодно. Поэтому всё по-простому, зато искренне. Флэш почувствовал подступающие к глазам слёзы и с силой сжал кулак, впиваясь тупыми ногтями в кожу так, что стало больно. В горле появился противный горьковатый привкус. Сколько раз он наигранно улыбался, когда отец тащил его на встречи? Сколько раз он притворялся счастливым на камеру для своих подписчиков? Сколько раз он делал вид, что ничего не было, что всё в порядке и он нисколько не страдает? Или легче спросить, сколько раз он был честным, был самим собой? Он перевёл взгляд на зажатый в руке телефон и уставился на своё отражение на выключенном тёмном экране. Вот вся правда. Прямо здесь и сейчас. Флэш Томпсон нисколько не крутой богатенький ребёнок, избалованный родительской любовью и деньгами. Флэш Томпсон вовсе не счастливый парень, который своё счастье покупает за деньги. Флэш Томпсон — просто сломанный ребёнок, которого бросила мама и которого избивает отец. Ребёнок, притворяющийся тем, кем он не является. Он включил экран, разблокировал телефон отпечатком пальца и открыл инстаграм. В глаза тут же бросилось огромное количество уведомлений, белые сердечки, сообщения, цифры на ярком красном фоне, кричащие, чтобы он открыл и посмотрел на то, как его любят. Флэш усмехнулся и снова нажал на кнопку выключения питания, прежде чем бросить телефон на пол рядом с креслом. Теперь там определённо всегда будет меньше на два человека. Нейтан Миллер мёртв. Теперь мёртв и Ким Мун, убитый Друидом. Убитый потому, что Флэш струсил и промолчал. Кроме своей собственной жизни, ему даже терять уже нечего, а он решил сделать вид, будто ничего не было, лишь бы только ничего не произошло. А Ким, который для кого-то был столь же близок, как и Нейтан был близок Флэшу, теперь умер. Зато Флэш жив и наигранно счастлив в школе и инстаграме. По Киму есть кому скучать. По Флэшу скучать не будет никто. И всё же выбрал он себя. Эгоист. Флэш тяжело вздохнул и закрыл глаза. А потом принял, наверное, единственное правильное решение в своей жизни.***
— Джонс, ты несёшь полный бред. Он ожидал именно этих слов. Сидя в холодном кабинете нового капитана полиции, в кабинете, пропахшем сладковатыми дешёвыми духами, от которых хотелось чихать и тошнило одновременно, в кабинете, в котором не осталось ничего напоминающего о предыдущем капитане… он ожидал именно этого. Того, что его не услышат. Эвери Уильямс, внешне похожая, как ни странно, на смесь красивой темнокожей актрисы Голливуда и уродливой болотной жабы, восседала в кресле капитана, но была здесь совершенно чужой. Бэкхаус всегда казался уместным, правильным, как будто родной частью этого места. Несмотря на свой пост, на свою власть, он был обычным человеком, внушающим доверие. Мобиус знал этого человека ещё будучи ребёнком, когда Нил Бэкхаус только заступил на должность полицейского и приехал на место убийства, совершённого Дорианом Джонсом — пьяницей и насильником. Бэкхаус тогда произвёл на Мобиуса такое неизгладимое впечатление, что, возможно, именно это и повлияло на выбор жизненного пути и последующие отношения между ними двумя. Эвери же нисколько не могла впечатлить. В ней не чувствовалось упорства, ответственности, правильности. Она даже не украшала этот кабинет, а лишь портила. Насколько бы сильно Мобиус не старался уверять себя в обратном, было абсолютно ясно, как именно и по какой причине эта женщина здесь оказалась. Потому что, на самом деле, она совершенно не подходила на эту роль. Мобиус не знал, один ли чувствует нечто подобное. — Вы просто не хотите скандалов, да? Столько возни с документами, старыми делами, которые придётся пересматривать, — он подался вперёд и, глядя ей в глаза, усмехнулся. — Это не пойдёт на пользу Вашей карьере, капитан. Эвери стиснула зубы так сильно, что Мобиус бы не удивился, если бы те раскрошились. В глазах у неё мелькнула нескрываемая злоба, и он понял, что попал в нужную точку. — Вас не волнуют жизни других. — Не тебе меня учить, Джонс, — почти прошипела она и тоже подалась вперёд. В её взгляде читалась такая сильная ненависть, которую он видел в зеркале каждый раз, когда думал о своём отце. — Ты ищешь преступления там, где их нет. Если ты просто не можешь найти убийцу, то дело не в том, что мне выгодно, а что нет. Дело в том, что ты — хуёвый детектив. Мобиус отодвинулся подальше, опустил руку под стол и сжал кулак, тогда как на лице у него не дрогнула ни одна мышца. Он едва сдерживал вздох разочарования и одновременно с тем порыв злости. Потому что Эвери задела его за живое. — Вы меня не слышите, капитан, — спокойно выдохнул мужчина и, как будто не веря, покачал головой. — Я тебя услышала, — сказала Эвери и тоже отодвинулась дальше. — Но я не услышала ничего, что заставило бы меня что-то делать. — Потому что пока это не угрожает Вашей жизни, да? — Потому что всё сказанное здесь — бред, — ответила Эвери и снова зло сверкнула глазами. — У тебя нет никаких доказательств. Она даже говорила как Брайс. Это было бесполезно. Бэкхаус старался следить за порядком в участке, плевал на собственное звание, на затраченное время, потому что самым важным считал безопасность других. И он изо всех сил поддерживал порядок, пока его не выжили ради какой-то глупой политики. А потом Нил умер из-за правды, на которую все и дальше закрывают глаза. — Джонс, ты всегда можешь отказаться от этой работы и уйти на заслуженный отдых. Ты перестал справляться после смерти жены, и это вижу не только я. Бэкхаус держал тебя здесь по дружбе, но я подобным не занимаюсь, — голос Эвери звучал спокойно и мелодично, как будто она рассказывала сказку, а не выносила вердикт. — Не хочешь прекратить? Вот оно. Однажды Мобиус уже делал этот выбор, сидя в этом самом кабинете. Смотрел на документ и пытался решить, как быть дальше. Только тогда был выбор между тем, чтобы прекратить себя убивать, и тем, чтобы убить себя. Теперь выбор был между тем, чтобы отказаться от правды и предать не только свои принципы, но и погибших из-за этой правды людей, и тем, чтобы пытаться и дальше выяснить правду и потерять всё. Эвери выжидающе глядела на него. Взгляд карих глаз впивался в него, словно нож. Он принял решение. И ему было всё равно, что если он продолжит, то потеряет работу и, вероятно, может потерять и свою жизнь. Он должен был выяснить правду. Ради Эллен, ради Нила, ради Миллеров. Ради Мишель. Даже если это последнее, что он сделает. Мобиус ничего не ответил. Он поднялся со стула и, преодолев кабинет всего в несколько широких шагов, вышел прочь. Джонс поправил лацканы своего пиджака, продолжая чувствовать, как Эвери сверлит его взглядом, пока дверь за его спиной не закрылась с тихим щелчком. И никакого скрипа. Мобиус снова поймал себя на мысли, что не может найти лишние пять минут сделать столь простую работу, как смазать петли. Можно было бы сказать, что он настолько сильно занят, но дело было вовсе не в занятости. Ему мешало что-то другое, а что именно — он не мог понять. Мобиус быстро преодолел длинный коридор первого этажа и оказался в холле. Он по привычке окинул взглядом помещение и присутствующих, словно бы пытался оценить уровень опасности. По охраннику у каждого входа, как будто пропускной системы контроля было мало, стойка регистрации, за которой стояла Мелисса, рядом с ней темноволосый парень с неровной стрижкой, но притом в довольно дорогой одежде. Чуть дальше по правому коридору дверь одного из кабинетов была раскрыта. С лестницы доносился шум. Всё здесь так обыденно. И так раздражающе. Он устал, в чём никому не хотел признаваться. Мобиус ощущал почти непреодолимое желание вновь напиться до потери сознания, лишь бы только хоть как-то заглушить раздирающие изнутри чувства. Ему отчаянно хотелось во всём разобраться, найти виновных, доказать эту вину, а затем со спокойной душой взять хотя бы пару выходных. Проблема только в том, что, кажется, этим желаниям не дано сбыться. Возможно, это последний его рабочий день. — Мне надо к нему, мисс, — требовательно и с нотками отчаяния проговорил подросток у стойки. — Это очень срочно. Мелисса сделал глубокий успокаивающий вдох и чуть склонила голову, внимательно глядя на посетителя. — Детектив Джонс сегодня никого не принимает, — отделяя почти каждое слово, сказала она. — Я и с первого раза это понял, — недовольно ответил подросток. Мобиус прищурился. Он вновь с ног до головы оглядел парня. Тот был похож на типичного богатенького блогера. — Мелисса! — окликнул Мобиус и сделал несколько широких быстрых шагов, преодолевая оставшееся до стойки расстояние. Подросток вздрогнул и обернулся, тогда как Мелисса только медленно перевела на детектива свой взгляд. — Джонс! — она сделала вид, как будто ей было приятно его видеть. На самом деле, Мелисса горела ненавистью ко всем живым существам. Парень широко раскрытыми глазами поглядел на него, словно увидел перед собой призрака. Джонс только бросил на него беглый взгляд, впервые замечая светлый пластырь над бровью парня, затем снова на Мелиссу. — Что случилось? — Этот парень хочет к тебе. Говорит, важно, — раздражённо ответила Мелисса и недовольно посмотрела на подростка, так недовольно, что удивительно, как тот не превратился в кучку пепла на грязном кафельном полу у стойки. Мобиус сделал вид, что впервые заметил парня, вновь окинул того оценивающим взглядом, прикидывая, что тот наверняка живёт богато, а ведёт себя как хам, что легко читалось в пренебрежительном взгляде и манере общения несколькими секундами ранее. Почему-то лицо подростка казалось смутно знакомым, но почему, вспомнить не удавалось. — Что-то важное? — спросил Мобиус. Мальчик колебался всего несколько мгновений, прежде чем кивнул. — У меня есть… информация о… об одном из давних ваших дел. С рунами, — протянул парень, запинаясь почти на каждом слове. Мобиус почувствовал, как внутри у него всё сжалось, но внешне он сохранил абсолютное хладнокровное спокойствие. Подросток смотрел на него с какой-то надеждой во взгляде, с чем-то похожим на мольбу, а Джонс пытался понять, действительно ли удача ему улыбается или же это очередная попытка запудрить следствию мозги. — Запиши-ка его, Мел, — попросил мужчина, не отводя взгляда от парня. — Обязательно меня… записывать? — спросил тот неуверенно. — Таковы правила, — ответил Мобиус и с трудом заставил себя посмотреть на Мелиссу, как будто бы парень мог исчезнуть вместе с информацией, стоило бы только от него отвернуться. Женщина натянуто улыбнулась, кивнула, а затем протянула парню бланк формата А4. Подросток недовольно посмотрел на лист бумаги, затем взглядом отыскал ручку на стойке, которая была прикреплена растянутой пружинкой грязно-серого цвета, словно бы то была невероятная противоугонная защита, и, взяв ручку, корявыми буквами написал свои данные. Мобиус мельком подсмотрел имя и фамилию парня. Юджин Томпсон. Томпсон. Мобиус знал эту фамилию, знал это имя. Возможно, по этой причине лицо его было так знакомо. Джонс придержал свои мысли и отвёл взгляд от парня, вновь решив осмотреть холл. — Надеюсь, это всё? — спросил Юджин, со стуком кладя ручку на стол. Мелисса вновь посмотрела на него так, словно видела перед собой не человека, а что-то до тошноты противное, затем медленно перевела взгляд на бланк и кивнула. Мобиусу показалось, будто она нарочно делала всё это так медленно, чтобы как можно дольше удерживать их двоих на месте. — Ну, пойдёмте, мистер Томпсон, — сказал Мобиус и жестом пригласил парня идти за собой. Флэш чувствовал себя идиотом, когда посмотрел в глаза детективу после своего рассказа. Мобиус Джонс выглядел растерянным и одновременно с тем серьёзным, что само по себе было странным сочетанием. — Ты понимаешь, что всё сказанное тобой не может быть… ложью? — спросил детектив и наклонился чуть вперёд. Флэш почувствовал себя неуютно. Он чувствовал себя очень неуютно, сидя в допросной. Как будто совершил какое-то преступление и попался на этом. Лежащий на столе диктофон, одностороннее стекло напротив… Это пугало. Хотя, вероятно, Флэш и вправду совершил преступление, когда побоялся всё рассказать. — Вы мне не верите? — осторожно поинтересовался парень, желая только одного: исчезнуть. — Я хочу, чтобы ты понимал всю важность своих слов, — мягко сказал детектив. — Если подобным образом ты пытаешься отомстить за неудовлетворительную оценку по литературе — это не лучший способ. Флэш нервно сглотнул. Внутри на мгновение вспыхнула злость, вероятно, отразившись на лице, но Томпсон тут же взял себя в руки и медленно выдохнул весь воздух из лёгких. — Я не пытаюсь кому-либо отомстить, детектив, — сказал Флэш, но голос его дрожал. Он ощущал себя маленьким ребёнком, который пытается оправдаться перед родителями. — Я не пришёл сюда тогда лишь потому, что слишком сильно испугался и потому, что не был уверен в том, что всё так, как оно есть. Но после того, как Друид убил Кима, слова мистера Бэка показались мне… не просто плодом воображения. Что, если он угрожал Киму? Потому что Ким не приходил в школу после того дня и… — Флэш запнулся и растерянно посмотрел на мужчину, пытаясь прочесть в его взгляде хотя бы намёк на понимание. — Я не вру, детектив. Клянусь. Понимаю, как это выглядит, но всё было в точности так, как я сказал. Мобиус несколько секунд молча смотрел на него ничего не выражающим взглядом, а затем открыл рот, чтобы ответить, но в то же мгновение дверь допросной распахнулась. Флэш вздрогнул и резко обернулся… Патрик Томпсон — известный в Нью-Йорке и за его пределами бизнесмен, честно зарабатывающий большие деньги и нечестно срывающий свою злость на ребёнке — окинул комнату оценивающим холодным взглядом, прежде чем подарил своё внимание детективу. Флэш ощутил, как внутри всё сжалось в тугой комок, а по всему телу пробежали мурашки. — Добрый день, мистер… — вежливо начал Джонс и в ожидании посмотрел на вошедшего. — Томпсон, — грубо бросил Патрик и презрительно посмотрел на детектива. Он смотрел так, как, вероятно, царь смотрел бы на голодного бродягу — с высокомерным отвращением. — Мы с Юджином идём домой, — не дожидаясь какой-либо реакции, сказал мужчина. Он не удостоил сына и беглым взглядом. Детектив медленно поднялся из-за стола. Флэш же замер, словно превратился в неподвижный кусок льда. Его сердце билось медленно, даже слишком медленно для человека, который понимает, что его не ожидает ничего хорошего. — Мистер Томпсон, пожалуйста, позвольте мне закончить беседу с Юджином, а после забирайте его, — холодно и спокойно произнёс Джонс. — Он не говорит без адвоката, — отчеканил Патрик. — Ему и не нужен адвокат, его ни в чём не подозревают и не обвиняют, мистер Томпсон. Я повторю свою просьбу: позвольте мне закончить беседу с вашим сыном и забирайте его, — детектив говорил так, будто просто зачитывал список покупок. Патрик скривился, на лице его появилась гримаса отвращения. — Вы закончили разговор. А теперь позвольте мне забрать Юджина и самому с ним поговорить, — сказал Томпсон и впервые за всё это время посмотрел на сына. Флэш не почувствовал совершенно ничего — лишь холодное равнодушие и пустоту. — Пошли. Парень медленно поднялся из-за стола. Детектив обернулся и внимательно посмотрел на Флэша, которому показалось, что в этом взгляде можно увидеть сочувствие. — Я уже всё сказал, детектив Джонс, не переживайте, — отстранённо произнёс парень. — Спасибо, что приняли меня сегодня. Патрик прожигал в нём дыру своим взглядом. Флэш понимал, что в этот раз простым пластырем ему не отделаться. Вероятно, придётся брать отгул, сказаться больным и не идти в школу. — Быстрее, Юджин, у меня нет целого года в запасе, — раздражённо сказал Патрик. — Вы понимаете, где Вы находитесь, мистер Томпсон? — удивительно, но всё ещё спокойным голосом спросил детектив. — Потому что, мне кажется, что здесь я распоряжаюсь, не Вы. Не в данном случае. Патрик лишь покосился в его сторону, прежде чем вернуть всё своё внимание уже подошедшему к открытой двери сыну. Флэш вздрогнул, когда отец поднял руку, ожидая, что сейчас последует удар, но вместо этого рука тяжело опустилась на его плечо, словно бы в знак поддержки. Если бы. Наверняка стоит им оказаться за пределами здания, как у Флэша появятся новые синяки. Он знал, на что шёл. Он знал, что так и будет. Идя по бесконечно длинному коридору, Флэш ощущал на себе взгляд детектива, а с каждым шагом, чем дальше они с отцом отходили от допросной, пальцы всё сильнее и сильнее сжимались на его плече так, что стало больно. Казалось, ещё немного — и пальцы проткнут его насквозь. Однако Флэш сохранял на своём лице холодное спокойствие. Патрик не должен был видеть, что сыну больно, — это доставило бы слишком много удовольствия. Флэш не помнил, как они оказались за пределами здания, однако порыв холодного ветра вернул его к реальности. Парень растерянно моргнул и сделал глубокий вдох, понимая, что всю последнюю минуту не дышал. Рука отца на плече резко развернула Флэша так, что он оказался лицом к отцу. — Какого хрена ты творишь? — зло спросил Патрик и сильнее сжал пальцы, хотя, казалось, ещё сильнее было просто невозможно. — Какого, блять, ты тут забыл? Флэш нервно сглотнул. Он понимал, что нет смысла отвечать — и ответ, и молчание не удовлетворят человека перед ним. Удивительно, как быстро можно привыкнуть к подобному. Щеку больно обожгло. Флэш стиснул зубы и вновь повернул голову к отцу, надеясь ничем не выдать свою боль. — Эй! Быстро уберите руки от ребёнка! Флэш и его отец тут же повернули головы на голос. Детектив Джонс, наспех накинув на себя серое пальто, спустился со ступенек и широким шагом стремительно шёл к ним двоим, держа в руках забытый в допросной рюкзак. Флэш прикрыл глаза, чувствуя какое-то подобие облегчения. Даже если это лишь отсрочка на несколько минут, это всё ещё значит, что пока новых ударов не последует. Джонс всего за несколько секунд преодолел небольшой двор и оказался всего в паре метров от Томпсонов. — Я уже покинул территорию участка, детектив. Так что не указывайте мне, что делать, — зло бросил Патрик. Джонс выглядел решительно. Он протянул Флэшу рюкзак и с нескрываемой злостью посмотрел на Патрика. — Не поверите, мистер Томпсон, но насилие в любом месте является преступлением. — Это мой сын, и я уж сам разберусь, что мне с ним делать. Это мои методы воспитания, — сквозь зубы прошипел Патрик. — Не лезьте не в своё дело. Флэш представил, как детектив бьёт его отца в лицо, и мысленно усмехнулся. — Вы не имеете никакого права поднимать на ребёнка руку, — сказал Джонс. — Слушай сюда, детектив, — Патрик сделал шаг в его сторону, — ты хоть сколько-нибудь понимаешь, с кем ты говоришь? — С человеком, который упивается властью, избивая своего ни в чём не виновного сына, — заявил Джонс. — У Вас хоть есть совесть? Флэш удивлённо посмотрел на детектива. — Если я сейчас сломаю тебе нос, умник, ты отвалишь? — с угрозой спросил Патрик. — Нет, я арестую Вас за нападение, — спокойно ответил Джонс. — И на моей стороне будут камеры. Боюсь, такой исход Вас не удовлетворит. Патрик усмехнулся и отступил на шаг назад, прежде чем, не удостоив детектива и взглядом, открыл дверь своей чёрной неоправданно дорогой машины и, сев на водительское кресло, захлопнул дверь, которая лишь тихо щёлкнула в ответ на такое резкое движение. Джонс тут же посмотрел на Флэша. Парень благодарно улыбнулся, но почти сразу же опустил голову. Это, возможно, усугубит гнев отца. — Ты всегда можешь доказать его вину, — тихо сказал детектив. — Моя мама пыталась, — так же тихо ответил Флэш и вскинул голову. — Пожалуйста, остановите Друида. Это всё, о чём я прошу.***
Мишель обвела комнату взглядом. Рабочий кабинет её отца каждый раз представал перед ней в одном виде: унылое, затхлое место, где, если включить свет, в воздухе будут видны тучи пыли. Однако раньше всё было иначе. Такой вид кабинет приобрёл после смерти мамы, отражая тем самым то, что теперь творилось в душе и в голове Мобиуса Джонса — когда-то лучшего детектива участка. Это словно было в другой жизни. Она медленно вошла внутрь, словно боясь наступить куда-нибудь не туда, и остановилась возле накрытого чёрным покрывалом, на котором были видны комки пыли, фортепиано. На верхней крышке стояли две кипы бумаг. Мишель тяжело вздохнула. В груди словно всё сжалось от воспоминаний. Она снова увидела в залитой светом ламп комнате маму, сидящую за фортепиано, а из-под словно порхающих над клавиатурой рук звучала Лунная соната, теперь постоянно звучащая у Мишель в наушниках. Эта музыка возвращала девушку в тот последний вечер, когда в этой комнате звучала музыка. Как вечное напоминание о потере. — Я никогда не понимала, как ты это делаешь, — едва слышно и непонятно зачем сказала Мишель и положила руку на пыльное покрывало в том месте, где была клавиатура. — Ты играла не так, как все. Твои чувства… они были просто прекрасны. Она облизнула пересохшие губы и сглотнула, пытаясь избавиться от кома в горле. Мишель прикрыла глаза и сделала глубокий медленный вдох, полностью сосредотачиваясь на своём дыхании. Как же сильно она скучала по маме. Как же сильно она хотела обнять её хотя бы ещё один раз, хотя бы ещё один раз сказать, как сильно её любит, увидеть её улыбку, услышать её смех… Мишель почувствовала, как по щеке скатилась слеза, и вскинула руку, тут же вытирая её. Она зареклась не плакать по людям, которых теряет, а потому должна была держать себя в руках. Телефон в кармане завибрировал, словно спасая её от погружения в яму отчаяния и грусти. Мишель вынула мобильник и нахмурилась, глядя на незнакомый номер. Её палец завис над зелёной кнопкой всего на пару секунд, прежде чем она всё же решилась нажать. — Да? — Привет, Мишель, — сказал мужской голос по ту сторону трубки. — Твой папа ещё не дома? Она замерла, по коже пробежали мурашки. — Мише-е-ель, — прозвучало, как какой-нибудь голос из клишированного ужастика. — Дорогая моя, я задал тебе вопрос. Твой папа ещё не дома? Наступила пауза. ЭмДжей собиралась ждать, но она не собиралась говорить с этим человеком, кем бы он ни был. Казалось, с каждой секундой тишина обретает плотность, а воздух становится всё более и более тяжёлым. — Ладно, его машины я всё равно не вижу, значит, ещё не приехал. Мишель тут же повернулась к окну, но шторы были запахнуты. Он снаружи. Кто бы ей ни звонил, он рядом. — Мне всё равно, молчишь ты или говоришь, Мишель Джонс. Предупреждать твоего отца напрямую нет никакого смысла — он не послушает. Так что я скажу тебе. Она прикрыла глаза. В низ живота словно упал камень. — Если он не прекратит меня искать, следующим трупом у дерева станешь ты, Мишель. И как бы он ни старался тебя защитить, как бы осторожна и внимательна ты ни была, я тебя достану, как достал твою маму. Только тебе на могилу я носить цветы не стану, — послышался долгий выдох. — Я предупредил. Попытайся это донести до своего отца. Я пытаюсь прекратить всё это, но пока меня ищут, люди умирают. Поговори со своим папочкой, Мишель, если тебе не сложно. …как достал твою маму — Ты убил мою маму? — дрожащим голосом выдохнула ЭмДжей, чувствуя, как пальцы сжимают телефон с такой силой, что всю руку бьёт мелкая дрожь (или это было из-за страха?). — Ого, она умеет говорить, — в притворном восхищении протянул голос. — Да, малышка, я так и сказал. А теперь позволь мне откланяться. Беседы очень утомляют меня. Пока, Мишель. Не забудь передать папе мои слова. Он, кстати, скоро зайдёт домой. — Подожди! — воскликнула Мишель и хотела двинуться вперёд, как будто Друид был рядом и собрался скрыться в тени. К её собственному удивлению, гудка, обозначавшего конец разговора, не последовало. — Почему ты угрожаешь, вместо того, чтобы просто сделать? На том конце повисла тишина. Мишель до боли прикусила губу. Сердце бешено стучало у неё в груди, готовое в любой момент выскочить наружу. Несколько секунд, заполненные молчанием, казались часами, днями, месяцами… Молчание будто было бесконечным. — Потому что я никогда не хотел марать руки в крови, — наконец произнёс голос. И сразу же после этого звонок прекратился. Мишель почувствовала, как телефон выскальзывает из её руки, но ничего не могла сделать. Ей хотелось сжать пальцы, но те не слушались. Ноги сделались ватными, а тело невероятно тяжёлым. Раздался грохот, когда мобильник соприкоснулся с полом. — О господи, — едва слышно выдохнула ЭмДжей. Ноги подогнулись, и она, как и телефон, оказалась на полу. Спина упёрлась в боковую стенку фортепиано. — Боже, боже… Мишель поднесла руку к лицу и прикрыла рот, надеясь так запечатать рвущийся наружу крик. Ей очень хотелось закричать, но был ли в том смысл? Отчаяние, страх и боль рвались наружу. Входная дверь открылась и сразу же вновь закрылась. «Он, кстати, скоро зайдёт домой», — эхом отозвались слова Друида.