Я решил убить себя, когда мне было 14...

Первый шаг в свою новую жизнь я сделал, словно заключенный, который первый раз вступает в стены тюрьмы. У тебя уже нет будущего, когда появляется судимость, так же, как и нет будущего, когда ты умираешь. Вечные круги ада один за другим, пока не найдешь из этого самостоятельно выход. В глубине души я уже все знал, просто, окончательно осознать не мог, что уже умер. Я ведь… второй раз кончаю свою жизнь самоубийством. Но все повторяется снова и снова. И я продолжаю жить. И каждый мой день, хуже предыдущего. Я прижимал к груди рюкзак, в котором валялось все по мелочи. Ключи от квартиры, в которую я смогу вернуться, только будучи совершеннолетним, пара чистых носков, футболка. Большую часть моих вещей нес следом за мной в спортивной сумке черный человек. Двор интерната был большой и, видимо, перемена, или просто свободное время было в тот момент, когда мы приехали, потому что во дворе собралось много безликих детей – зевак. Дыра в моей душе на тот момент стала невыносимо болеть. Хотелось продрать себе грудь и почесать ее, как гноящую, зудящую рану. Здание интерната не новое, но, видимо, в нем делался ремонт. В осеннем саду справа от общего двора были высажены вечнозеленые какие-то кусты. Рассматривая все это нехотя и лениво, плетясь рядом со своим черным человеком, я почувствовал это… Словно на меня капнули раскаленный воск, затекая под кожу и лаская своим горячим языком, мои жилы и вены изнутри. Я резко вскинул голову. Здание трехэтажное, и я готов был поклясться, что ощущал тот же взгляд, каким пронзал меня месьё Рокудо через толпу. Он ведь… ушел. Мог ли он уйти работать в этот интернат? Может быть он знал, что я здесь окажусь? Я бы ничему уже не удивился, ведь, этот змей мог знать действительно все на свете. Черный человек вел меня в кабинет директора, через ледяной поток разношерстных детей, начиная с пятого класса. В кабинете искренние соболезнования. Как же… Искренние... И даже лицо директора я не помнил. Интересно, а наш президент тоже стал черным человеком? Я думал, что меня хотя бы за тату отчитают, скажут про них что-то, про мои волосы также... Ничего не сказали, словно, другие люди перестали меня видеть также, как я их лица. Хотя, возможно, в интернатах взрослым действительно все равно на тебя. Они осознают, что за подобную внешность, тебя быстрее и эффективнее накажет само общество, чем они. Это безумно страшно на самом деле. Мне объяснили правила. Курить нельзя, пить нельзя, нужно ходить в форме и не уходить из учреждения без контроля. Странные такие. Я, конечно, провел аналогию с тюрьмой, но это же не значит, что интернат – действительно тюрьма. После того, как я прослушал речь полностью, в кабинет зашел подросток моего возраста. Такой же безликий, как и все остальные. Меня начинало это пугать, хотя я все еще пытался думать, что сам отказываюсь воспринимать этих людей. Подростку велели отвести меня в мою комнату, а дальше мне все уже покажут мои соседи. Черный человек, который сопровождал меня до этого, взвалил на меня сумку, сказал, что остальные мои вещи должны привести позже, и остался беседовать о чем-то с таким же черным директором. Я передернул плечами и молча последовал за пареньком. Тот, видимо, тоже не горел желанием со мной общаться, поэтому дошли мы до комнаты в общем молчании и довольно скоро. Ни привет, ни пока, ни как дела, ни до свидания. Гостеприимный, однако, мой новый дом. Когда я начал создавать собственную теорию смерти, я решил, что это все наброски, это все – что-то вовсе не обязательное. Всего лишь декорации для основного действия, в котором тебя целиком и полностью уничтожают. А уничтожают не просто так… Это наказание за грех внутри ада. Безликий парень едко вбросил: - Новенький. Покажите ему где – что, лады? – он, противно чвакая, жевал жвачку, от чего мне захотелось запихнуть эту резинку ему в задницу. Но, благо, он удалился сам, и довольно резво, закрыв дверь позади меня. Я шумно и разочарованно выдохнул, и обернулся к новым соседям. В комнате было 3 кровати. Одна из них, как вы уже поняли, свободная. Моя, да. Железный каркас с грязным матрасом на нем. Как я понял, что он грязный? В некоторых местах матрас был натурального цвета – белого, но это только в парочке мест. Это что на нем? Моча? Кровь? Что было вообще на этом? На нем кто-то умер? Но я ничего не сказал вслух. Обратил внимание на своих соседей. Один выглядел так, словно, сейчас расплачется. У него были светлые волосы, да и выглядел он намного младше меня, хотя кто бы говорил, Фран, ты вечно мелкая задница. Мальчик сидел с ногами на постели, прикрыв ступни шерстяным пледом. Даже не смотрел на меня. Над кроватью висел флаг Франции, на котором кто-то черным маркером написал: «Вали в свою чертову страну и не порочь Францию» Ого... Да тут настоящая травля… А вот второй парень… Его кровать была в противоположном углу от забитого мальчишки, выглядел вполне, таки, карикатурно. Взгляд спокойный, я бы даже сказал хладнокровный. Пострижен почти на лысо, подкаченный. В общем… По закону жанра – тупой качок-мачо-альфач-мудак. На тумбочке магнитофон стоит, а над кроватью плакаты нескольких рок групп: «Accept», «Metallica», «Kanzas». Он смотрел прямо на меня. Так долго я их рассматривал. Почтилысый полулежал на постели, закинув руки за голову. Это мой шанс хоть как-то утвердиться! - Я тоже люблю эту музыку, - неловко протянул я, запуская пятерню в свои грязные волосы, почесывая кожу головы. - А я не люблю пидоров, - парень, словно выплюнул эти слова. Молчи Фран, молчи пожалуйста… - Тогда как же ты себя на свете терпишь? – все также спокойно протянул я. - Не понял… - голос его немного угрожающе изменился, а я решил, что это отличный момент не получить по шее за свой длинный язык. Одна кровать стояла у противоположной стены от первых двух. Прямо у окна. Рядом с ней был рабочий стол, потому я, в принципе, понимал, почему возле него никто не лег. Ведь стол общий и тебе обеспечены, Фран, постоянные мельтешения рядом с тобой от стола к столу. Стена над кроватью пустая. Без следов скотча или прочих канцелярских принадлежностей, на которые кто-либо, когда-либо, мог бы крепить плакаты, фото и так далее. - Так где можно взять белье? – перевел я диалог в другое русло. - Не ебу, - снова грубо бросил Почтилысый, - Тушканчик, помоги такому же, как ты, пидору – инвалиду. Я перевел взгляд на светленького парня. Взгляд как всегда спокойный, но я хотел, чтобы через него он понял меня, хоть, как-нибудь, мысленно: «ответь ему, хоть что-то» Но парень, которого назвали Тушканчиком, просто встал. Я видел, что его трясло. Что тут произошло, когда меня не было? Мои вещи должны были приехать немного позже. Я даже побоялся из комнаты выходить, мало ли, что этот олень может с ними вытворить, пока меня нет. Но, все же, постельное белье нужно было взять, если сделать это быстро, то все должно быть нормально. Но перед тем, как выйти из комнаты я все-таки обронил, как бы невзначай: - Франсуа. Лучше все-таки Фран. Я решил, что раз это моя новая жизнь, то я буду выгрызать в ней спокойствие, выдирать его когтями, пусть ничего из этого у меня и нет… - Это… типа… - мальчишка заикался. Не понарошку. Не из-за нервов. Он был правда болен, он заикался так сильно, что перекашивал лицо, в попытке выговорить слово быстрее, но от этого еще больше нервничал, и у него еще больше не получалось. Я решил не трогать его для начала вообще, чтобы он понял, что я готов подождать. Но, судя по его взгляду, это смущало его еще больше. - Э-э-э-э… - Ну же… - Э-э-э-э… - Не я ведь тебя тут гнобил все это время! Разве я выгляжу так, словно, хочу пойти с тобой на конфликт? – Э-э-это прачечная… - Бинго! И вы победили! Мы вместе с ним прошли в прачечную, где имелся ряд стиральных машинок, из которых работало максимум две, огромные корзины для белья, всякие порошки, вернее, почти пустые коробки от порошка, и пустые бутылки кондиционеров. Видимо, закупаются всем необходимым один раз за спонсорскую помощь. Прачечной руководила тучная женщина, к которой меня сразу подвел Тушканчик. - Н-н-н… - начал он. - Я новенький. Мне нужно постельное белье и форма, - протянул я так медленно, что, аж, самому стало противно. Тушканчик кинул на меня взгляд, но взгляд этот был не слишком благодарный. Было бы весело найти себе врагов в лице обоих соседей, один из которых настолько миролюбивый. - Все хорошо, - тихо сказал я, - Просто так будет немного быстрее. Как тебя зовут? Я ожидал, что сейчас вновь начнется длинная заикающаяся очередь, однако он медленно выдохнул и сказал быстро и отчетливо: - Карл! - Ух ты… - Мы-мы-мы с ро-родителями пе-пе-реехали, к-когда мне б-было д-д-д-двенадцать, - и, видимо, предугадывая последующие вопросы, он добавил, - они п-п-погибли. А по нему и не скажешь, что он не француз. Может быть, это из-за заиканий, но тем не менее. - А сколько тебе сейчас? – На последнем акцентировать внимание было бы кощунственно. - Мы-мы-мы одноклассники. Ше-шестнадцать. Говорить он стал уже намного лучше. Видимо, успокоился, понял, что я – парень не вояка. Королева прачечной попросила меня поставить свои подписи, в какой-то особенной тетради, на которую, видимо, ни один год ежедневно выливается моющее средство с чаем, настолько, она была грязная и замызганная. Затем мне выдали тёмно-бордовую форму. Чтоб даже в темноте было видно, кто и где курит, видимо. На тот момент я старался проецировать всю эту обстановку на себя, курить то, мне где-то, было нужно. Постельное белье мне дали чуть чище самого моего матраса. Ну господи… у вас что, ученики не выпускаются, а умирают на этих простынях? Однако, возмущаться я не стал. Однако… Карл и Почтилысый, которого, оказывается, звали Жан Поль, запали мне в голову не просто так. Большинство людей, которые мне встречались, были безликими, я не видел их, не помнил их, мне совершенно было неинтересно, что там с ними происходит. А вот Жан Поль и Карл были моим крестом, который я должен был нести за свой очередной грех. Пока возвращались в комнату, Карл быстро, как мог, вводил меня в курс дела, где едим, где сидим, где учимся, сказал, что нужно будет завтра пойти в библиотеку, и взять учебники, так как сегодня библиотека не работает. Я спросил его, курят ли они, а он лишь многозначительно пожал плечами, от чего я понял, что курят все, кроме него. Вернулись, а в комнате уже начал происходить какой-то треш. Мы еще не открыли дверь, а уже услышали кучу голосов. Вошли, оказалось, что это три товарища. Жаль, что не Ремарка, а Жанпельменя. Я прошел к своей постели молча, водрузил все белье на грязный матрас, пытаясь вслушаться в происходящее. Парни глупо ржали, и ни о чем содержательном не говорили, но когда я обернулся, то увидел, что чертов Карл вот-вот расплачется. Пока еще его никто не заметил, но в глазах у него уже стояли слезы. Мой взгляд переметнулся к парням. Один из них, о чем-то беседовал с Жанпельменем, сидя у того на постели и лишь изредка поглядывая на друзей, а остальные два придурка, вытряхнув все из прикроватной тумбочки Карла, копались в этом, сидя уже на его кровати. - Ебанный маменькин сынок, - бросил один из них в Карла, смеясь. А все потому, что они нашли фотоальбом парня. Это называется травля. Беспочвенная, гнилая травля. Такого я уже вынести не мог. Подошел к этим уродам с самым своим грозным видом, который не отличался ни от одного моего другого вида. - А это еще что за чучело? – усмехнулся один из безликих дружков в тот момент, когда я вырвал из его рук альбом, и передал его Карлу. – Слышь? – он поднялся, а у меня сразу дыхание перехватило. Безликий был выше меня, головы на две. - Что там у тебя? – послышался голос Жанпельменя. - Слышу, - ответил я бычившему на меня парню, а затем увидел, как этот глупый Карл, без какого-либо сомнения отдает свой фотоальбом, чертовому Жанпельменю, видимо, испугавшись, что потом за это получит. - Ооо, семейные фоточки? – тот резко дернул за одну из страниц альбома, вырывая ее с треском. Дружки Жанпельменя перевели внимание с меня на основное действо. Карл теперь уже не скрывал своих слез, но стоял, и покорно смотрел на все это. Я заметил среди фотографий, его фотографию с семьей. - Карл, ты серьезно? Сделай что-нибудь, я ведь сделал для тебя и так все, что мог. Дыра в душе еще больше. К ней добавилась рана от разочарования в людях. Я ведь заступился за него, за что получу, а Жанпельмень издевается над ним, и смотрит на меня, пытаясь поиздеваться больше надо мной – над новеньким. Он Карла вообще за человека не считает. Я резко подался вперед, норовя выдернуть блокнот из его лап, но сзади меня схватили крепкие ручищи его дружка. Карл опустил голову. А я смотрел, как страницы с фотографиями падают на постель Жанпельменя, затем как он собирает их в одну кучу, подходит к окну, и выбрасывает. Во внешнюю сторону здания. Окна выходят за пределы интерната, из которого нельзя выходить. Я вновь метнул на Карла злой взгляд, типа: хоть сейчас сделай что-нибудь, иди туда и принеси их! Но он начал дышать как-то странно, быстро-быстро и шумно, а затем резко облокотился спиной о большой платяной шкаф возле моей стены. Облокотился и… начал съезжать, закатив глаза. Руки, держащие меня, ослабли. Я бросился к мальчишке, услышав только как хлопнула дверь. Это все придурки покинули комнату. Сбежали – трусы. - Карл! – я схватил его за лицо, не давая упасть полностью, но он был уже без сознания. Тогда я грубо завалил его на бок, затем на спину, и поднял ему ноги выше его головы, как нас, когда-то, учили на уроках безопасности жизнедеятельности. Но так быстро он не очухался. Сначала дыхание успокоилось, затем он открыл затуманенные, незрячие глаза. - Почему ты ничего не сделал? Почему ты не вмешался? – тихо спросил я, растягивая слова уже по привычке. И он заговорил. Очень спокойно и совсем не заикаясь. - Потому что потом, будет хуже, - он даже не мог полностью открыть глаза, словно, он все еще не со мной. - Почему будет хуже? - Будет хуже и все! – уже более настойчиво. - Так расскажи мне. - Ты перешел им дорогу. И теперь они примутся за тебя, тогда-то ты и узнаешь. И он наконец посмотрел на меня так, словно впервые видит. - Ф-ф-фотографии… Я сглотнул. Его прогнозы меня не утешали, ведь, я не собирался переходить никому дорогу. Дайте мне просто доучиться и уйти со спокойной совестью, в чем проблема то? Похлопал себя по карманам куртки. В одном – ключ от моей квартиры, который я предусмотрительно переложил из рюкзака, когда оставлял его в комнате с сомнительной компанией, в другом – сигареты. Осталась почти целая пачка. И мне безумно сейчас захотелось покурить. - Покажи мне, где все курят, - опять обратился я к Тушканчику, но тот снова закрыл глаза, разлегшись на грязном полу, словно, меня не слышит, хотя я уверен, что он просто решил претвориться мусором, как когда-то это делал я. Поэтому я решил пойти один. Главное, потом найти свою комнату. Шел по коридору среди безликих, вышел в прохладу двора. Везде какие-то кусты и цветы посажены, словно, это кому-то нужно… Свернул я как раз туда, куда выходили окна общежития. Просто хотелось убедиться, что там нет выхода наружу. Оказалось, что между забором и самим зданием есть очень маленькая тропинка, которую попросту не видно из окон. Я был уверен, что все курят где-то в другом месте, но теперь мне туда вход заказан. Непонятно было только, почему они не курят здесь, но есть все же вероятность, что тебя все-таки увидят, наверное. Я взглянул наружу из-за высокого забора с толстыми прутьями. За забором на грязной земле, среди луж, лежали рассыпанные страницы альбома, как подбитые птицы. Если этот малявка настолько труслив, что постоять за себя не может, за своими фотографиями он точно не полезет. Но, и я больше не полезу на рожон. Для него я и так сделал все, что мог. Закурил, осматривая пейзажи. После сложного дня сигарета казалось сладкой, и хотелось упиться этим терпким, режущим дымом до смерти. И именно тогда я заметил… одну страницу из фотоальбома Карла. Всего одна страница, которая упала, почти, на нашей территории. Концы прутьев забора оканчивались заостренными пиками. Красивый готический стиль. Через равные интервалы, прутья разделяли небольшие колонны из кирпича, которые были немного выше пик. И, именно, на краю такой колонны я увидел фото. Снизу было плохо заметно, но я увидел отчетливо самый кончик. Если поторопиться, то фото можно спокойно забрать, если чуть залезть на забор. Только быстро. Если подует ветер, то фото спокойно перелетит, и не достанешь потом. Я, так как не докурил, зажал сигарету между зубами. Почему-то мне было, прям жизненно необходимо, хоть как-то помочь бедному мальчишке. Возможно, я видел в нем себя… Хотя, я вроде, не настолько жалкий. В тот момент, я снова почувствовал, это горячее и одновременно ледяное ощущение, заползающего мне за шиворот чужого взгляда, но, обернувшись, никого не увидел. Месьё Рокудо здесь не было, и я должен был к этому привыкнуть наконец, пусть и не хотелось. Прутья были безумно скользкие после дождя, но они соединялись еще одним прутом от колонны до колонны, прямо под пиками, поэтому была возможность за этот прут ухватиться, подтянуться, что я и сделал. Подтянулся на обеих руках, еле себя удержав, завис над пиками… увидел фото. Счастливый Карл в объятиях, таких же счастливых родителей, а рядом их большой пес – палевый лабрадор, машет хвостом игриво, высунув язык. Я протянул одну руку, зажал фото пальцами… и тут вторая рука соскользнула. Все произошло слишком быстро и резко. Я почувствовал, как тело упало, потеряв опору, как пики входят в живот под ребра. Дыхание перехватило… И я даже не почувствовал боли. Все еще горящая сигарета выскользнула из моих губ на ту сторону забора, но фото я не отпустил, продолжил сжимать, даже когда в глазах совсем потемнело, тело онемело, и я отключился. Эта сцена осталась перед моими глазами навсегда. Ощущение безумной боли. Если бы боль в тот момент имела бы воплощение: это была бы безумная, старая ведьма с длинными, седыми, растрепанными волосами. Ее глаза, были бы, почти, слепы от сумасшествия, зрачки сужены до милипиздрических точек. На руках этой ведьмы были бы длинные-длинные ногти, которые бы та не обрезала веками. Дикое существо, которое испытывают на прочность собственные же кости, выпирающие со всех сторон из усохшего из-за времени тела. Эта ведьма набросилась на меня, дико вопя, как какая-то большая кошка. Ее ногти впились мне в живот, а она продолжала втыкать их все глубже, а затем резко дергала плоть в разные стороны, от чего моя футболка и кожаная куртка стали очень мокрыми и горячими от крови. Она продолжала рвать, пока я не увидел собственные кишки, опутавшиеся меж ее пальцев. Вот так бы выглядела та боль. А я не кричал и не плакал. Я просто на просто удивился. Смотрел на это все, и слова вымолвить не мог, и мысли не мог подумать. Только это был не суицид уже. И все равно я остался жив… А значит… можно ли считать, что наша жизнь всегда была адом, если в ней существовали насилие и убийства? Очнулся я ночью. В своей постели, которая была, почему-то застелена, как надо. Наматрасник, простынь. Кто-то сделал это все за меня. Я резко сел, поняв, что фотографии в пальцах не ощущаю. В темноте ничего не было видно. При всем при этом, фото – первое, о чем я подумал. И только потом ощупал свой живот, на наличие каких-либо увечий. Ничего не нашел. Один из парней в комнате храпел, и я был просто уверен, что это не Карл. Заглянул под свою постель, там стояли две сумки с вещами, одна побольше – та, которую я вчера ожидал. В ней были альбомы с моими рисунками, несколько книг, маленький ноутбук, и всякие разные остальные вещи, обувь. Рюкзак, там же в пыли и грязи. Но в нем уже ничего важного не осталось. В темноте и наощупь все было на месте. Я любил рисовать. Этому меня научила мама. Я пытался ходить в художку, но я любил именно рисовать – писать свои искренние чувства и эмоции. Срисовывать что-то, тратить часы на бессмысленные рисунки… Страсть к рисованию осталась только благодаря тому, что я пошел по своему пути, а не по пути художественной школы. Как обычно бывает – школы портят все. Большую часть работ мне, правда, пришлось оставить. Я взял лишь свой самый любимый альбом. В нем были мои самые чистые и искренние рисунки. Позитивные и счастливые. Это то, чего мне сейчас так не хватало, и то, что было мне действительно дорого. Раньше я плохо спал даже в собственной комнате. Потому после подобного адреналинового пробуждения я, естественно, больше не смог заснуть. Лежал в темноте, слушая чужое дыхание и всхрапы, пока не рассвело. И только с рассветом меня начало клонить в сон. Интересно, как для других выглядело то, что я вот так просто заснул? Или для кого-то я, все-таки, умирал? Если я умирал, а не сошел с ума. И раз уж убийства в этом мире продолжают существовать на ряду с болезнями и насилием… что будет, если убийца меня убьет, но я при этом не умру? Умрет ли убийца? Все эти мысли казались мне безумным бредом, но я, повинуясь странному наитию, достал все же ноутбук, быстро включил и набрал в интернете не больше не меньше – новости Франции. И все встало на свои места. Вчера в (время) был найдет труп девушки. Подозреваемый некий … (дата) некая … была найдена убитой в своей же квартире. Очевидцы говорят… Что же встало на места, вы спросите? Я вам отвечу. Все эти имена девушек, имена подозреваемых, они ведь просто были практически идентичными, как и способы преступления, словно убийств не было, и все эти заголовки и статьи, были просто высосаны кем-то из пальца в расчете на то, что их будет читать либо незамутненный мозг, не ожидавший еще того, что он умер, либо же их вообще не будут читать. Простая декорация жизни – новости. Я продолжил копаться на новостных сайтах, чуть не задыхаясь от странного ощущения внутри. Меня даже начинало трясти. Все эти преступления были совершены безликими с безликими… И это страшнее всех убийств вместе взятых. Открыл фейсбук и написал у себя в статусе: «меня вообще, хоть кто-нибудь слышит?», запостил, а затем, подумав, удалил. Глупо. Что если, это ад персональный, и здесь я – единственный живой человек? Ну и еще этот… Рокудо. Хотя с ним все, вообще непонятно. Как я могу знать, что этот ананасовый кусок чертовщины, вообще человек? И снова я вернулся ко всевозможным новостям. Имена – самые распространённые имена Франции, словно над ними не заморачивались, имена персонажей из каких-то книг и сериалов. Выглядело все как издевка, пока я не наткнулся на одну новость, которая зацепила меня, и заворожила красотой своей непохожести на все остальные. «Французский потрошитель возвращается на родину?» Громкий такой заголовок. Словно специально придумывали. Я принялся читать. «19хх год был не самым лучшим годом для нашей страны. Но в этом же году нас посетила самая настоящая чума. Девушки, женщины, мужчины и даже дети стали жертвами чудовищных убийств по всей стране. Убийства были совершены с особым почерком - почерком руки французского потрошителя, как его начали называть среди людей. Из влиятельных источников, можно было понять только то, что это никак не может быть делом рук одного человека. Слишком много жертв, слишком хорошо заметены следы. Если бы человек был бы один, его бы уже давным-давно нашли, сообщает нам (имя). Но это было дело рук организованной банды. Возможно, мы можем говорить даже о секте. Судя по тому, как быстро французский потрошитель исчез из нашей страны, сектанты просто закончили дела своего страшного культа. Можно даже говорить о том, каким способом они это сделали, так как в одно и тоже время по стране вспыхнула массовая волна самоубийств. Однако, два месяца назад французский потрошитель, снова совершил свое преступление. Мы можем говорить о последователе? Мэри (Фамилия) была найдена убитой в своей квартире. Ее тело было полностью обмотано острой металлической леской, разрезавшей ее кожу. Умерла, вследствие удушения, этой же леской. Родные скорбят. У девушки должна была быть свадьба через две недели, но вместо этого ее хоронили в закрытом гробу, чтобы гости не видели кровавой линии на ее шее. Следующая жертва… (имена. Эти имена были абсолютно безликие. Но человек, который сделал все это, не мог быть таковым. Или же это палач, который идет за мной? Может быть стоило почитать того треклятого Данте? Хотя бы знал бы, что к чему) найден убитым в переулке … Его запястья были прибиты к мусорному контейнеру метательными ножами, ноги перевязаны той же леской, какой была убита Мэри (фамилия). Умер от ножевого ранения в сердце. Судя по данному убийству, мы действительно в праве говорить, о секте и о ее последователе, возможно даже о некем сатанинском культе, так как в преступлении явно прослеживается сюжет из библии, о казни Иисуса и пронзившем его сердце копье…» Я решил найти еще информации о загадочном потрошителе. И то что я нашел, привело меня в какой-то щенячий, неописуемый восторг. Оказывается, Италия считает его итальянским потрошителем, Англия – английским, Япония – японским… В некоторых странах упоминаний о нем, вообще не было, но я был уверен, что все страны, в которых есть хоть одна заметка о «французском» потрошителе, посетил один и тот же человек. И если это действительно так, то, возможно, что это кто-то живой, такой же как я, или такой же, как месьё Рокудо. Снова полез в новости. Теперь я целенаправленно искал заметки лишь о нем. Во Франции городом потрошителя принято считать именно Париж. Поэтому у меня была возможность встретить его. Если бы только не этот чертов интернат… С этими мыслями я не заметил, как меня потянуло в сон. Ноутбук сложил и оставил на прикроватной тумбочке, когда глаза уже совсем закрывались, в них словно насыпали песка. Снов я не видел. Мертвым сны не снятся. С утра всех разбудило радио, которое раздавалось из каждого чертового уголка интерната. Жанпельменя в комнате уже не было. Только мы с Карлом пялились друг на друга, так как наши кровати стояли, напротив. Сонные и обескураженные громкой французской попсней, бьющей по ушам, мы таращились словно в никуда. Я потер воспаленные глаза. Вставать не хотелось, тем более, что вне постели было достаточно прохладно. - Доброе утро, - совсем не заикаясь поприветствовал меня мой сосед. - Спасибо. Тебе также. Мы синхронно потянулись в своих кроватях, вслушиваясь в гомон голосов за дверью. Там бушевал поток детей. - Где наш благоверный? – спросил я, немного собравшись с силами. Карл покосился на постель Жанпельменя - А, Жан? Он у нас в-в-вроде как ф-ф-ф-ф… - Футболист? – протянул я еще сильнее, чем тянул слова раньше. - Д-да. Они к-к-кажд-д-дое утро з-з-з-занимаются. - Никогда не понимал спорт, - зевнул я, снова отчаянно пытаясь проснуться. - С-с-спорт ж-ж-жизнь, - пожал плечами Карл, неловко улыбаясь, а затем, все же резко сел на постели. Смельчак. Мне казалось, что у него от холода должно отвалиться все. Но он просто быстро начал одеваться. – И-и-идем, н-н-надо в в-в-ванную и з-з-завтрак. Хотелось сдохнуть. Теперь ад, еще больше был похож на ад. Но, глядя на эту дружелюбную мордаху, мне почему-то становилось не то что легче, я просто забывал, что моя душа, это проеденная червями рана. Поэтому я не стал ослушиваться и задерживать его, быстро сел, достал первый попавшийся свитер из своей сумки, джинсы, кеды. - Н-н-нет, надевай форму! – Карл требовательно указал пальцем на изножье моей постели. И я вспомнил, что же было вчера. - Кстати, да. Насчет того, как я оказался в своей постели. Что вчера произошло? Я не хотел надевать форму. Серьёзно? Все вокруг ходили одинаковые. А как же личность и все такое? Самоутверждение за счет одежды, как в старые добрые времена, теплые свитера и трое джинс, чтобы не отморозить себе хозяйство? Осень, как никак. Но подводить новоиспеченного товарища, тоже не сильно хотелось, хотя я понимал, что еще пострадаю от своего одностороннего союза. - Н-н-ни-ни-чего, тебя вчера п-п-принес с-с-сторож, с-с-сказал, что ты п-п-потерял сознание, - он развел руками. – Я в-волновался, но медсестра п-п-ришла, сказала, что в твоей карте сказано, что у тебя н-н-нарколепсия. Чего? Какая нарколепсия? Никогда и ничего у меня такого не было, что за бред? Кто руководит всем этим театром вокруг меня, и дергает людей за нужные нити, чтобы они играли свои роли по сценарию? Жесть, какая-то совсем. Я сглотнул шумно, словно в горле застрял неприятный комок. - А… - я опустил глаза, вспоминая кое-что, - При мне не было фото? И тут Карл просиял. - Д-да, было фото. Я с-с-сразу п-п-понял, что т-т-ты его нашел д-д-д-для меня. Сторож н-н-нашел его р-р-рядом с тобой. И я почувствовал, что голос у него искренне благодарный. И от этого к моим безжизненно холодным щекам, прилил жар. Мы вместе пошли в уборную, где очереди у раковин, почти рассосались. К тому времени, как мы дочистили зубы, нас осталось всего двое, поэтому в столовую мы уже бежали, ведь завтрак при таком темпе можно было и пропустить благополучно. Простая яичница с беконом, пережаренные тосты, апельсиновый сок, чай и хлопья с молоком. Так много я съесть не смог бы при желании, поэтому обошелся хлопьями и соком. И так как мы были последними, хотя расправились со своей едой довольно быстро, нас заставили помогать дежурным убирать со столов. Карл был довольно неплохим парнем, если не брать в расчет то, что у него был синдром жертвы. Он даже не пытался постоять за себя. Но этот заплеванный ребенок мгновенно изменился на уроке, одного особенного учителя. Если до этого день проходил довольно серо и напоминал плохо прокрашенный фильм, все учителя были безликими и чёрными людьми, то, когда мы вошли в этот кабинет, я словно захлебнулся ледяной водой. Так бывает, когда ты резко вбегаешь в холодную реку, и у тебя перехватывает дыхание. Учителя мы еще не видели. Карл затих, но я заметил это намного позже, потому что в это время затих и сам, пытаясь понять, что за ощущение овладело мной. Тогда я еще не различал черных людей и людей, которые плотно отпечатывались в моей памяти, но при этом сразу понял, что наш учитель биологии – другой. Не как все. Он вышел из лаборантской, лениво потягиваясь и зевая. Волосы у парня были соломенного цвета с золотым отливом. На француза не похож, ну от слова, совсем. Поджарый. Не худой, но и мышц я не заметил. Можно было бы не обратить на него внимание в толпе, ведь он ничем фактически не выделялся. На нем был белый лабораторный халат, черные очки в толстой оправе за стеклами, которых, я почти не различал глаз. - Доброе утро, ребят, если оно у вас такое, а то вот у меня не очень. Голова так и трещит, после ночных посиделок с химиком, - он неловко засмеялся, подмигивая классу, и каждый из класса, невольно, хотя бы, улыбнулся или хихикнул, такой позитив излучал этот человек. - Кто он такой? – склонился я к Карлу, не отрывая взгляд от учителя, но не получив ответа посмотрел на парня. Карл! Этот маленький комок мазохизма смотрел на этого учителя с таким благоговением, будто, пред ним стоит его мессия. Я вопросительно изогнул бровь, и пнул парнишку в плечо. - А? Ч-ч-что? – он посмотрел на меня слегка удивленно, и одновременно раздраженно, что его оторвали от такого важного дела. Я почувствовал вне сомнения. Этот человек – учитель, был каким-то важным звеном в цепи моей настоящей жизни. Его лицо было выгравировано на дне моей души. И как же я ошибался… Не все, что выгравировано на твоей душе, тебе нужно, и имеет для тебя положительные последствия. - Он у н-н-нас итальянец, - смущено улыбнулся Карл, когда я повторил свой вопрос еще раз. – З-з-запрещает з-з-зв-в-вать себя «месьё». Мы зовем его п-п-просто Дино. Но ты не д-д-думай. Он п-п-п-п-просто суп-п-п-перский, словно, он наш д-д-друг, но требовательный к знаниям. Ага… Дино. Итальянец. Мне было безумно приятно находиться в этом классе. Все, что говорил этот человек, было осмысленным и правильным. Когда черные люди говорили, казалось, что произносят они бессвязный набор слов, пролетающий мимо ушей, но только не он. Его голос завораживал и заставлял слушать, даже если я ужасно хотел спать. Невольно вспомнились ощущения, которые возникали рядом с месьё Рокудо. Нет, сравнивать это даже не стоило, потому что рядом с Рокудо, я ощущал себя жертвой или даже приманкой. Разорванная, гниющая дыра внутри меня согрелась о взгляд этого человека, который пробегался по партам и лицам моих однокашников, как пальцы по клавишам фортепиано. Он медленно проходил между рядами, и мне безумно хотелось прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, что он живой, горячий, не такой, как я. На Карла я внимание уже не обращал, хотя меня смущало то, с каким наслаждением тот готов заглядывать учителю в рот, пускать на него слюни. И вдруг… учитель прошел мимо меня и резко остановился, замерев, как вкопанный, и замолчал. Я посмотрел на него, он посмотрел на меня сквозь стекла очков, поблескивающих в неровном свете ламп над потолком. - Вы, наверное, новенький? – Он уже, видимо забыл даже тему урока, на которую до этого вещал пол часа. Улыбка широкая и добродушная. Я бы даже сравнил это с тем, как собаки смотрят на своего хозяина – радостно. Будто, я такой же долгожданный глоток воздуха для него, какой и он для меня. - Дааа, - протянул я мертво и безжизненно. В его глазах, я заметил смятение и недоумение, будто он ожидал, что я буду таким же гиперактивным и радостным, как и он. - Можно узнать, как вас зовут? - Франсуа, - и я вымученно совсем чуть-чуть улыбнулся, купаясь в тепле чьей-то жизни. Краем глаза я заметил, как Карл смотрит на все это действо. Ревниво. Он, возможно, хотел бы, чтобы учитель обратился именно к нему. - Франсуа… - у него был не самый хороший французский. Правда, я заметил это только сейчас. В те времена, мне все казались какими-то гротескно нереальными. Все из разных стран, но со знанием моего языка, словно на самом деле, это я знал их язык. – Можешь называть меня Дино, - он подмигнул, как подмигивают ребенку после того, как «чудесным» образом вытаскивают монетку у него из-за уха. «Вряд ли, он хотел тебя обидеть этим жестом, Франсуа,» - подумал я, и молча кивнул, делая вид, что потерял интерес к этому человеку. Мужчина отошел от моей парты. Выглядел он немного расстроенным и озадаченным, словно, от меня ждал чего-то другого. А я, и рад бы был дать ему что-то большее, но у меня уже ничего не осталось. И я вернулся к попыткам ухватиться за нить, не дававшую мне покоя все утро. Я ведь умер вчера. Так почему я все еще жив? Воспоминание о смерти ускользало от меня, и мне пришлось записать несколько раз на последней странице своей тетради: «я умер». Тетрадь мне, кстати, любезно одолжил Карл на все сегодняшние занятия. В библиотеку мне только предстояло пойти, чтобы забрать учебники и канцтовары, полагающиеся каждому учащемуся. И в течении дня, я понял с особой ясностью, что мне просто необходимо взять одну книгу, которую я раньше никогда не читал. Данте «Божественная комедия». И все равно, мысль о том, почему я должен был взять именно эту книгу, ускользала от меня, как проливается вода сквозь пальцы. Я написал, что я умер маленьким шрифтом около тридцати раз, но осознание этого все никак не приходило. Вот же я - я живой. Занятие закончилось, я молча начал собираться. Как раз, сейчас, хотел пойти в библиотеку вместе с новоиспеченным товарищем, но Карл, к моему удивлению, собираться вообще не был намерен. Он сидел за партой и пытался создать видимость того, что он что-то делает. Перекладывал тетради с места на место, что-то писал в своей тетради и в своем ежедневнике. - Кааарл? – протянул я в своей новой манере, уже закинув рюкзак на плечо. - А? Ч-ч-что? – он уставился на меня так, словно не понимал, почему я оторвал его от таких важных дел. - Ну… Мы идем? - Знаешь, Франсуа, я т-т-тут п-п-подумал… Т-т-ты иди. Б-б-б-библиотека в самом к-к-конце к-к-коридора на третьем этаже. Мне т-т-тут еще просто н-н-нужно… - он снова замельтешил, словно что-то делает, хотя ничего он не делал. - Ну ладно, - я пожал плечами, последний взгляд бросил на этого Дино, который уже скрывался в лаборантской, и потопал в библиотеку в гордом одиночестве, средь потоков детей, которые чуть ли не сбивали с ног. Нашел быстро. Кто-то сковырнул с таблички «библиотека» на двери несколько букв. Я тихо зашел, как прилежный ученик. В библиотеке, ведь, должна была быть тишина. Но вместо неё, я вошел в больший гул, чем был даже в шумных коридорах. За столиками тут и там сидели безликие дети. Кто-то делал домашнее задание, кто-то читал какие-то книги. И все между собой переговаривались. Словно тот, кто создавал этот библиотечный зал, никогда в настоящих библиотечных залах не был. Я неуверенно подошел к безликой библиотекарше, которая дремала на своем посту. Как в таком шуме, вообще, можно заснуть, я ума не приложу. - Ам… Я новый ученик, меня перевели вчера. Франсуа Бастьен. Женщина достала откуда-то свой блокнот, который выглядел так, словно, на него проливали ни один литр чая. У них, видимо, один поставщик канцтоваров вместе с прачкой. - Да, есть такой. Она делала все медленно, словно, намеренно пыталась довести человека, который ее ждет, до ручки. Встала, ушла в какую-то небольшую коморку, принесла оттуда коробку, и поставила ее на стол рядом со мной. Коробка достаточно большая, вся перемотанная скотчем. - Здесь расписаться, - подсунула мне под нос свой замызганный блокнот. Ну, я и расписался. Только после того, как она вроде выполнила свой долг, она не спросила, нужно ли мне что-то еще. Села в ту позу, в какой и была до моего прибытия, закрыла глаза и… - Извините, - громко протянул я, - Я бы хотел взять еще книгу. Данте. Она вновь медленно открыла глаза, смерила меня недовольным взглядом и, наконец, сказала, указывая пальцем в сторону каких-то полок. - Данте там, - и снова закрыла глаза. Меня эта ситуация уже начала порядком помучивать, поэтому я просто молча повиновался. Оставил коробку школьных принадлежностей у нее на столе и поспешил к полке, на которую она указала. Долго искать не пришлось. Я нашел целых четыре варианта этой книги. Правда у двух были вырваны страницы, а третья была на языке оригинала… но четвертая вполне себе удовлетворяла всем моих запросам. С ней я и вернулся к безликой библиотекарше, которая жила какой-то не соответствующей безликим жизнью. - Внутри книги тааабель, - протянула она словно передразнивая меня, снова открыла глаза, порылась в каких-то бумажках, достала бланк, и начала заполнять на мое имя. Внутри книги правда оказалось два табеля, один из которых я должен был отдать ей. Я быстро заполнил все, подписал там, где она сказала, водрузил Данте поверх коробки, и мы пошагали в мою комнату средь потока мельтешащих детей. Коробка была воистину тяжелой. Я так понимал, что внутри и учебники, и тетради, и прочая канцелярия, и даже голова лошади. Кое-как одной рукой открыл дверь перед собой и…Коробка выпала у меня из рук. В комнате никого не было, но все мои вещи были выпотрошены из сумок и разбросаны по полу. Матрас моей кровати кто-то порезал ножом, прямо через простыню, и теперь скрипучие пружины жалобно смотрели на мир, словно кишки, свисающие из брюшной полости. Мои разорванные альбомы, и вылитая на них, и вещи краска, поломанные карандаши. Обиднее всего, за мой самый любимый альбом с рисунками. Теперь в этой клоаке не осталось ничего позитивного вовсе. Я ничего не мог понять, начал собирать вещи на автомате, а вся одежда была порвана, как и альбомы. Все грязное, мокрое и пахло мочой. «Ноут» - всплыла в голове ярчайшая мысль, и я тут же метнул взгляд на прикроватную тумбочку. Ноутбука там уже не было. И так как я не видел его разбитым среди своих вещей, я решил, что его просто на просто спрятали. У людей из этого места, вряд ли, есть личные компьютеры, поэтому они не будут разбивать то, чем могут пользоваться сами. Вещей у меня практически не осталось. Сумки также стояли раскрытыми, и вещи в них также были мокрые, и пахли мочой. Благо я хоть ключи и сигареты всегда держал при себе. Удивительно, но я даже знал, от кого такой подставы можно было ожидать. Угадайте? Ну же. Помогите Франу найти жулика? А может лучше сказать… Жанпельмулика? В комнату кто-то вошел за моей спиной. Я резко обернулся, но это был Карл. Он улыбался, как дурачок. В тот момент, несмотря на то, что я стал эмоциональным поленом, я в любом случае выглядел растерянным и расстроенным. Но он прошел в комнату, глядя на все происходящее и продолжал улыбаться. - Разве это смешно? – спросил я очень тихо. Мне стало неприятно. - Я же не с-с-смеюсь, - он пожал плечами и лег на свою постель. - Ебанный Жан Поль… Чтоб он сдох… - я решил не акцентировать внимание на том, что Карл даже не предложил мне свою помощь. Он ведь, по сути, действительно мне ничем не обязан, поэтому я лишь продолжил убираться, причитая себе под нос. - Но с-с-с-согласись, ты ведь с-сам н-н-н-нарывался. За что б-б-боролся, на то и н-н-н-напоролся. Эти слова привели меня просто в бешенство. И пусть снаружи я не мог больше показывать эмоции, я был уверен, что ярость читается в моих глазах. - А я должен быть молчаливым и забитым куском дерьма, как ты? Между прочим, я заступился за тебя. Я лишь боролся за то, чтобы в нашей комнате не было травли. Может быть я был слишком резок в своих выражениях, потому что лицо его стало таким, словно я только что дал ему пощечину. - Я н-н-н-не просил вступаться за м-м- меня! - Ты чертов мазохист, готовый ползать перед ними и пресмыкаться, как жалкая шавка. Неужели, тебе самому это приятно? – в этот момент я почувствовал, как что-то надрывается внутри меня, делая меня еще более бесчувственным даже внутри. - Но это м-м-мой выбор, Водоросль! Я наскоро собрал вещи, воняющие мочой, в первую попавшуюся и такую же грязную сумку, и быстро вышел, хлопнув дверью с такой силой, что стены зазвенели даже в коридоре. Не желал больше продолжать эту дискуссию. Человеку не нужна была моя помощь. Действительно. Он этого не просил, а я уже успел себе возомнить. Нашел прачечную. Правда, в ней ведь еще очередь нужно было занимать, чтобы постирать свои вещи, поэтому надзирательница сказала оставить мне сумку, вкинув напоследок о том, что вещи странно пахнут. Еще бы они пахли ромашками, милая… Матрасов запасных у них также не предусматривалось, потому я принял решение просто перевернуть свой, когда вернулся. С Карлом больше не разговаривал. Тот лежал на своей кровати, наблюдая за тем, как тужусь, с каким-то молчаливым удовольствием. Не один я, оказывается, был таким умным. Вся обратная сторона матраса выглядела как чертов общественный туалет. Фу… Однако я собрал волю в кулак, застелил постель новым бельем, которое с боем все же смог вытребовать у прачки, сказав, что с моим старым бельем случился непредвиденный конфуз. Застелив все, конечно же, принес ей рванье, чтобы она посмотрела на него и убедилась в том, что на таком я спать уже не могу. А она просто смотрела на эту рвань, раскрыв рот от удивления. Я видел в ее глазах миллион немых вопросов, но ни один не дал ей произнести вслух, потому что как таковых ответов у меня не было. Так я пропустил обед. Но меня, каким-то образом, не спохватились. Какой-то неправильный интернат, в котором до кучи правил без исправного их выполнения… Хотя, если здесь такой слабенький надзор, это даже и к лучшему. Я остался в своей комнате, когда Карл уже ушел. Жанпельмень так и не появлялся. Коробка с учебниками и тетрадями была забита под кровать. Я даже не собирался открывать ее. Меня начинало тошнить от этой иллюзии жизни. Лег на кровать. Немного трясло от нервов, пережитых буквально за несколько дней. Ладно. Все к черту. Раскрыл книгу. Мне стоило взглянуть на Данте, и голос месьё Рокудо зазвенел в моей голове, а тело похолодело, как под его взглядом. Не хотел вспоминать, но оно приходило само. Тем более, когда я только сюда приехал, мне казалось, что я ощутил его присутствие? Возможно ли что из окна за мной наблюдал не Мукуро, а Дино? Ощущения вполне похожи. Но нет, я не мог их спутать и это точно. Быстро пролистал первые страницы. Скучно просто до отупения. Может быть во времена Данте это и было что-то на уровне творчества Курта Кобейна, мужик мог быть даже быть рок литературной звездой своего времени, но сейчас… Я засыпал, читая это, в итоге просто начал пролистывать страницы, лишь пробегаясь по ним взглядом. И вдруг… «Ад. Песнь тринадцатая. Круг седьмой – второй пояс – Насильники над собою и над своим достоянием» В глаза словно песка насыпали, но я немного ожил, сел, выпрямившись, потер руками лицо. Насильники над собой? Это ведь я. Самоубийцы. Начал читать. Речь шла о лесе, в котором каждое дерево – это обращенный человек, который попал в ад за то, что убил сам себя. Это ведь как раз то, о чем говорил месьё Рокудо? «Тогда я руку протянул невольно К терновнику и отломил сучок; И ствол воскликнул: "Не ломай, мне больно!"» Я поежился. То есть, чисто гипотетически, если бы я уже был мертв, если бы я действительно умер, меня бы ждало это? В таком случае я все еще жив, потому что место, где я оказался, хоть и похоже на ад, но чем не ад вся наша мирская жизнь со всеми ее болезнями, мучениями и скорбями? В надломе кровью потемнел росток И снова крикнул: "Прекрати мученья! Ужели дух твой до того жесток? Мы были люди, а теперь растенья. И к душам гадов было бы грешно Выказывать так мало сожаленья". Я вспомнил точь в точь, как это произнёс Рокудо, глядя на меня все тем же своим загадочным взглядом. «Мы были люди, а теперь растения» А чем я не растение? Чем я сейчас отличаюсь от него? Волосы выкрасил в зелёный. Еще немного, и у меня произойдет фотосинтез с каким-нибудь случайным солнечным лучом, упавшим в открытую форточку. Я стал пассивен настолько, что не могу проявлять даже самые сильные эмоции, когда они клокочут внутри. В душе росла дыра и я не знал, такой же Рокудо, как я? Такой же Дино, как я? В них ощущался хотя бы жар жизни, а во мне ничего. Трава я какая-то, тупой куст. Но если все так… Значит, я попал на седьмой круг ада? И мне предстоит вечность искупать грехи среди насильников, убийц… И вновь эта мысль от меня ускользала, словно кто-то не хотел, чтобы я знал, что я уже в аду. И этот, кто-то, имеет полномочия стереть мне память и заставить жить обычной жизнью, искупая грех в псевдомирской суете. Меня привлекли гарпии, которые жили в лесу самоубийц. Кто это – я представлял совсем уж смутно. Но раз уж докапываюсь до правды, стоит до нее докапываться до конца. До самого ужина в комнате никто не появлялся, и я уже решил, что все забыли про меня. Но, это было и к лучшему, я смог насладиться книгой, от которой теперь, почему – то бежали ледяные мурашки. Но прямо перед ужином в комнату ввалился Жанпельмень и выглядел он достаточно… Пьяным? - Где вы взяли алкоголь, здесь? – спросил я тихо, сверля парня взглядом поверх книги. Слова сорвались с языка быстрее, чем я успел подумать. Однако, видимо он был в хорошем расположении духа. - Там же, где достаем и курево. В магазине, - он закинул руки за голову, - Можешь на ужине меня прикрыть, сказать, что мне плохо и все такое? – Интересно, прикрыл ли меня кто-нибудь на обеде? - Как вы выходите в магазин? - Через задние ворота. Там сидит сторож, но он нас не трогает особо, либо спит, что еще чаще, так что… - от тепла комнаты парня, похоже, развезло совсем. То есть я умирал, и мог бы умереть по-настоящему, если бы не был уже мертвым, за какую-то фотографию, за которой мог сходить пешком? Да за этими фотографиями, вообще должен был пойти Карл! Чертов трус. И почему-то, такая злость мной овладела. Я подошел к его прикроватной тумбочке, взял фотографию, которая стояла за счет того, что была вдвое согнута книжкой, хотел ее разодрать, однако за этим фото оказалась еще стопка фотографий, в прозрачных конвертах-страницах, вырванных из фотоальбома. Я уверен, что больше фотографий у него не могло быть, и это были, абсолютно точно, те самые фотографии, которые Жанпельмень выбросил из окна. То есть пока я умирал за одно фото, тот придурок, притворяющийся трусливой крысой, просто пошел и забрал это все? Здесь только одно слово осталось правильным: крыса. И еще большая обида вгрызлась мне в глотку. Потому, я просто поставил спасенное мной фото на место. Я повернулся к Жанпельменю, но тот спал сном младенца, открыв рот и пуская на подушку пьяные слюни. И в тот момент, у меня не было к нему совершенно никакого отторжения, не смотря на то, что он поступил так с моими вещами. Изначально, я просто не хотел нарваться на пьяный барагоз, но теперь решил и вовсе спустить действие на тормоза и посмотреть, что в наших отношениях будет дальше. Мне ведь еще жить здесь, все-таки. Пошел на ужин. Ну что же… Взял поднос, нашел глазами-локаторами крысо-Карла в толпе за столиком, и направился к нему гордым медленным шагом. Сейчас он у меня все узнает, маленькая половая тряпка. Не стоит играть на моих чувствах. Я же отбитый. Я умирал больше раз, чем ты, щенок, трахался. Думаете, я правда такой смелый? Нет, это я себя так в душе поддерживал, на самом деле понимая, что просто подойду и молча сяду рядом с ним, не разговаривая. Мне было действительно обидно. Даже чисто за самого себя. Покрывать человека, которому это было не нужно, и при этом остаться виноватым. Но мне, даже, дойти до него не дали. Я не заметил, как ко мне приблизились, поэтому и вздрогнул, когда Дино перегородил мне дорогу. - Добрый вечер, Франсуа, - с акцентов проговорил он, словно пропел. Я вцепился пальцами в края подноса. - Добрый вечер. Он поправил очки на носу. На нем уже не было лабораторного халата. Черные джинсы и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами. Правда, выглядело все немного неопрятно: воротник торчал, рубашка чуть мятая, этот самодур даже не потрудился ширинку застегнуть. - Я просто хотел еще раз поприветствовать тебя в нашем интернате. Я знаю… вернее, я слышал, почему ты сюда попал, но будь уверен, это место не такое страшное, каким его можно себе представить на первый взгляд, - он почему-то мялся-мялся, мне уже стало неудобно, словно парень пытается склеить девушку. Минута неловкого молчания, между нами. - Да, хорошо, я могу идти? – он как-то сразу погрустнел от этих моих слов, словно я сказал что-то не так. - Ну… - он сглотнул. И все время на лице эта странная неуверенность, словно он не может понять, знакомы ли мы, но при этом боится не поздороваться, если мы все таки знакомы, как случается при случайных встречах на улице. – Я думал, мы могли бы поужинать вместе. У меня не слишком много друзей среди преподавателей в этом заведении. Ни на секунду у меня даже не возникло мысли, что это какая-то дичь. Учитель с учеником на виду у всей столовой едят? Это ли не странно? Но я увидел лишь глаза Карла, который наблюдал за всем этим нашим разговором. Ревнивые и почти что злые. Я не знал, что за чувства питало, это глупое маленькое и беззащитное существо к Дино, но от обиды, мне хотелось насолить ему так сильно, как только я мог. - Знаете, почему бы и нет, - он сразу расцвел, будто я согласился пойти с ним на свидание. Неправда ли, странные аналогии в голове возникают при взгляде на этого мужчину? Мы нашли уединение в одном конце полупустого стола. Сели друг напротив друга. Обоим было неловко, но тем не менее приятно уже, что хоть ешь не один. И другому гадость и себе радость, как говорится. - Сколько вам лет? – наконец спросил я, принимаясь за свои макароны с сыром. Он же уже, видимо, поужинал, поэтому сейчас просто пил чай. - Тридцать пять. - Я бы вам не дал, - пожал я плечами. Он тихо засмеялся, и что-то еще сказал, но я уже не слышал, потому что меня вновь отвлекло чувство, что на меня смотрит из толпы никто иной, как месьё Рокудо. Я быстро обвел взглядом детей и редких учителей, но никого не было. - Что? – вздрогнул я, когда взгляд мой сфокусировался на Дино снова. - Я спросил, почему такой выбор тату? – он подпер голову одной рукой, улыбаясь и неприятно скользя по мне взглядом. Неприятно, потому что у меня складывалось ощущение, словно он снимает с меня глазами одежду и кожу. - Ну… Я просто хотел что-то, что будет олицетворять состояние моей души. Мне казалось, что на самом деле он не слушает, что было еще более странным, зачем тогда задавать подобные вопросы. - А волосы? – когда же у него уже кончится этот чай, и он уйдет? Я заметил краем глаза, как Карл выходит из столовой. Неужели он даже не косился на нас? Странно то как. - Волосы… - я настолько редко смотрелся в зеркало, что до сих пор не мог не то чтобы привыкнуть к своему новому образу, более того, я забыл даже то, каким я был раньше. Я лениво намотал отросшую прядь на палец, отодвигая рукой второй поднос. Есть расхотелось. И вообще. Показуха показухой, но вот так в одиночестве есть с этим типом, мне не хотелось. Тем более, дежурные уже начали убирать со стола. А он будто не ждал ответа, протянул свою руку ко второй моей руке, и сжал мою кисть очень странно до неприличия. - Если что… Я все понимаю, что происходит здесь. Но хочу, чтобы ты знал. И я, сейчас, говорю совершенно искренне. В стенах этого заведения у тебя есть друг. Я всегда помогу тебе и не дам случится неприятности, идет… Я медленно перевёл на него ледяной взгляд. Но на эти слова ничего не ответил. Я мог справиться со всем и сам, мне помощники не нужны. - Волосы такие… потому что это цвет растений. Внутри меня что-то неприятно заклокотало, когда я сказал это. - Растений? – он сделал брови домиком. – Волосы… - он действительно не слушал. Даже сам забыл, о чем спрашивал? - Конечно. Все самоубийцы после смерти становятся растениями, - и я посмотрел на него наконец. Взгляд у него уже не был растерянным, скорее заинтересованным, только я уже встал из-за стола. Не собирался договаривать. – До свидание. Спасибо за ужин и спокойной ночи. Он вновь был растерян. - И да, кстати… - я хмыкнул. – застегните ширинку. – И ушел после этого, не оборачиваясь на взрывы. Может быть и зря так. Если смотреть на реальное положение вещей, то мне просто необходим был защитник. Но тогда чем я лучше Тушканчика? Даже хуже. Стукачей никто не любит. Уже только то, что я сидел с ним наедине, и о чем-то беседовал, плохо скажется на моей репутации. Жанпельмень спал. Карл тоже лежал, накрывшись одеялом с головой. Хотя время было еще детское. Я ничего ему не сказал, молча лег на свою постель, снова взял книгу, погружаясь в изучение седьмого круга ада. Насильники, убийцы, содомиты (мужеложцы), взяточники, богохульники, самоубийцы, разбойники, тираны. Вот с кем мне предстояло мириться вечность бок о бок. Но я этого не мог осознать до конца. Словно, мне что-то мешало зацепиться за эту мысль, и я лишь продолжал жить дальше. На следующий день в комнате уже никого не было, когда я проснулся. Это значило лишь одно – проспал. В коридорах тишина. Все уже на занятиях? Но ведь радио не включали. Неужели я его не услышал бы. Я сел на постели, пытаясь согреться перед броском в холодный мир, потом быстро переоделся также под одеялом. Форма была уже мятая, но делать мне было нечего. Вышел в коридор. Тишина прямо гробовая. Урок идёт? Сходил умылся…. И в тот момент, когда я наконец взялся за расческу, меня аж передернуло от громкого звука, разрывающего барабанные перепонки. Какая-то французская попсовая песня. Включилось радио. Я замер на месте, вслушиваясь в то, как гробовую тишину здания накрывает накатывающим рокотом чужих голосов и шагов. В ванную начали заходить парни, пересмеиваясь и переговариваясь. Стоп… - Ты чего так рано? – обратился ко мне один из безликих из моего класса. А мне даже нечего было ему ответить. - Который час? Но время было тем же временем подъема, что и вчера. Тогда… Где же был Карл? Если Жана еще как-то можно было оправдать футболом и все такое, то куда же в такую рань намылил ласты этот англичанин? И другой вопрос, ночевал ли он вообще сегодня в комнате? Я даже не помнил, как заснул, поэтому вполне возможно, что он мог просто уйти. Я решил, что все само собой разрешится на занятиях. В столовой его не было. Но и на первом уроке его не было тоже. Это уже напрягало. Мне бы поискать его уже после первого, но я хотел забежать в библиотеку и взять еще кое-что. Книгу по греческой мифологии. Учебный день все-таки долгий, и хотелось хотя бы немного разобраться в том, кто же должен охранять лес самоубийц. Кажется, Данте назвал их… И конце концов меня погрузила в транс интернатная рутина. О бывшем боевом английсом товарище я забыл, погружаясь в книгу на занятиях. Гарпии переводится как похитительницы и хищницы. Интересно, пугали ли древние греки ими свои детей? Что-то вроде… Будешь плохо есть, тебя заберет гарпия. А еще пей винище, потому что in vino veritas. Мда… представление о Греции у меня так себе. В мифологии гарпии – полуженщины полуптицы, воняющие, как падальщики и треплющие нервы всем, потому что с ними долгое время никто не мог сладить. Вони я не чувствовал вокруг себя… Значит, я все-таки не в лесу самоубийц. Это ведь так работает? Данте тоже писал, что при входе все уже носы затыкают и говорят: «ну пиздец, эти полубабы, вообще, мыться пробовали?». Как-то так они уж точно говорили. Наверное. Похитительницы детей и человеческих душ… Символ жадности, ненасытности, нечистоплотности. Фурии. И за всем этим, я вспомнил о своем товарище только к четвертому уроку – занятие Дино. Уж, его то, урок он пропустить не мог. И действительно. Урок уже начался, учителя еще не было, но Карл вошел в класс, как ни в чем не бывало, и демонстративно сел к какому-то безликому. Я нахмурился. На его лице играла ехидная усмешка, которая мне не очень сильно понравилась, но когда я присмотрелся внимательнее, оказалось, что это была вовсе не усмешка, а маска боли и даже какой-то скорби… Губы были искривлены, словно, он сжимал их изо всех сил. От размышлений меня отвлек сам Дино собственной персоной. Вплыл в класс, потрепанный, как и вчера. - Добрый день, ребята. Ох, простите, замотался немного. Халат помятый, как и весь вид мужчины. Все безликие заулыбались. Видимо, Дино правда нравился всем. После вчерашнего, да и вообще, я не могу сказать, что питал к нему тот же фанатизм, что и остальные. Зато, мне нравилось дышать воздухом жизни в классе, и рядом с ним. Испытывать тепло, когда он смотрел на меня. Мне это было необходимо, иначе, я бы совсем сошел с ума. И в глазах Карла, снова, загорелся немой фанатизм. Но мне было скучно. Я рисовал что-то на полях своей тетради, пытаясь не заснуть и сосредоточиться на какой-то мысли, которая упорно ускользала у меня из головы. С книгой я уже покончил. И пока я не смотрел на эти строки, я вновь забывал о том, для чего это все изучаю. Благо, сегодня Дино никак на меня не реагировал. Вообще не обращал внимание, словно, и нет меня вовсе. Может это и к лучшему. Я хотел подойти к Карлу после занятия. Спросить, где он был. Я правда волновался. Почему? Стоило ли мне вообще волноваться об этом человеке. От безликих он отличался это точно, но чем… Однако, поймать после занятия его не получилось. Я сам не понял, как успел упустить эту блондинистую макушку из вида. Только на следующем уроке его не было тоже. Внутри меня, словно, что-то дрожало. Бывает, такое чувство, перед чем-то важным, знаете? Когда тебя аж тошнит от волнения и переживания. И я не мог понять, что это. Упрямо не мог. Внутри меня была прогнившая и разгрызанная червями дыра, и это волнение лишь больнее кололо туда – прямо в рану. После занятий я в гордом одиночестве возвращался в свою комнату. Первые мои дни здесь увенчались чудовищным провалом. Я открыл дверь… Жан Поль лежал на спине на постели Карла. Я точно помню, потому что первый мой взгляд упал именно на него. К нему прижимали сверху Карла. Один из безликих друзей Жанпельменя. Двое других сидели на постели Жана и смотрели, смеясь. Все голые. Я врос в землю, как вкопанный. Карл беззвучно рыдал. У него во рту была какая-то тряпка… или что-то типа носка, на манер кляпа. Лицо у него было красное и какими-то багровыми пятнами, все мокрое от слез. Сзади безликий заломил его руки, прижимая к его пояснице так, что я видел, как вывернуты плечи блондина. В комнате стоял этот странный терпкий запах. Я был девственником и никогда даже не мастурбировал, однако, я слышал, что у секса есть свой запах. Запах смазки и тел. Поэтому понял, что в комнате пахнет именно им. Но к этому запаху примешивался еще один слабый аромат. Запах мокрого железа, сладковатый и горький на языке. Запах крови. Оба парня входили в Карла одновременно, в каком-то медленном и рваном темпе, как будто, либо еще никогда в своей жизни не трахались, либо хотели намеренно помучить его. В ушах у меня стоял звон, какой бывает на выключенном телеканале. А затем я озверел. Не знаю. Заметили ли меня дружки Жан Поля, когда я только вошел. Скорее всего заметили, просто не стали вмешиваться с самого начала. Я подошел к безликому, вжимающего Карла в Жана, и врезал ему куда-то в скулу. Рука заболела так, словно, одновременно все кости кисти раздробили, но я не отвлекался на это. Схватил парня за волосы, оттаскивая от мелкого англичанишки. И вот тут же меня скрутили сзади. Жан Поль сделал какое-то резкое и грубое движение, и просто откинул Карла от себя так, что тот даже головой приложился о тумбочку, и упал на пол как мешок картошки. Карл поджал ноги так, что я заметил, что между его бедер все красное. Красное от крови. - Ублюдки! – выплюнул я в лицо Жанпельменю, когда мне сильнее заломили руки. Они все были голые и я понял, что они насиловали Карла здесь по очереди. А я даже не знал об этом. Звук в ушах наконец то включили. Жан подошёл ко мне. Я не смотрел на него ниже пояса, мне было так противно… Хотя периферическим зрением я заметил, что член у него тоже в крови. О последствиях я в тот момент не думал. Только потом уже понимал, что со мной могли сделать тоже самое, однако… Жан только подошел ко мне, смерил совершенно спокойным и беззлобным взглядом, а затем сказал достаточно громко: - Пошли. И меня отпустили, затем пихнув в поясницу ногой или коленом, так что я почти упал на грязную постель Карла. Оделись и вышли они как-то оперативно Я этого даже не заметил. Подскочил к Карлу сразу, упал перед ним на колени. - Эй, ты в порядке? – самый неловкий вопрос для подобной ситуации. Я быстро вытащил у него «кляп» изо рта, это и правда оказался грязный носок, который теперь, к тому же, был еще и мокрым. Я отбросил его с отвращением. Карл закашлялся. У него сработал рвотный рефлекс, который бывает, если надрывно и долго рыдать. Рвотный позыв, будто организм пытается избавиться от этого негатива. - Я позову учителей, охранника! – сказал я, поднимаясь, но он резко схватил меня за рукав рубашки. - Нет. П-п-п-п… подожди, не надо! – панически взмолился он, и я действительно увидел страх в его глазах. Я снова опустился на колени рядом с ним. - Тебе нужно в мед пункт, в больницу, куда-нибудь, господи, ты себя видел? – меня немного трясло внутри, но я четко осознавал, что снаружи, я был все той же амебой, которой становился изо дня в день все сильнее. - Нет, прошу т-т-т-тебя… - О таком нужно рассказывать! Ты что? Ты боишься, что они сделают с тобой такое еще раз? Их посадят, слышишь? Такое повторяется, если люди молчат. - Я не хочу т-т-такого позора на всю ж-ж-жизнь, если моя м-м-мама об этом узнает, она т-т-точно откажется от меня! – закричал он. Мама? Я смотрел на него недоуменно. Что? - Мама? – озвучил я свои мысли вслух. – ты ведь сказал, что твои родители погибли. Он немного изменился в лице. И меня внутренне передернуло. - А что мне н-н-нужно было с-с-сказать? Что мой отец б-б-бросил нас и она запила, из-за чего б-б-была вынуждена отказаться от м-м-м-м-меня? Сказать, что н-н-н-нам нечего было есть, и н-н-нас считали б-б-беженцами? Сказать, что у м-м-меня неблагополучная семья? Я помнил фотографию, на ней были вполне приличные и счастливые люди. - Что ты несешь? Нельзя никогда про своих родителей говорить так, словно, они уже умерли! – мне хотелось ему врезать, но одновременно я его понимал. Все люди разные. У каждого своя жизнь. И мы выбираем свои пути, согласно уже пройденным путям. Нельзя проскочить через магистраль. – И я не тянул тебя за язык, не просил рассказывать о них… Я тяжело вздохнул. - Почему она должна отказаться от тебя? – терпеливо спросил я снова, видя, что он начинает закрываться в себе. Я не хотел потерять этот контакт. Одновременно понимал, что ничего не смогу с ним сделать сам. Это ведь такая моральная травма. - Она не поймет… Н-н-не поймет, что меня изн-н-насиловали. Она п-п-пропила все, что в ней могло д-д-думать. И я смог ему посочувствовать в этом. Так мы оба забыли об инциденте с моими вещами. Может я и правда заслужил это, но вот он такого никак не заслуживал. Я принес из ванны мокрое полотенце, и он сам попытался, хоть как-то, обтереть с себя кровь. Потом уже оделся и сам поковылял в душ, хоть как-то. А я сходил в прачечную и поменял его постельное белье. Я обещал, что никому не расскажу о том, что произошло с ним. Шайка Жанпельменя, так уж точно, в этой ситуации должна была засунуть языки в жопу. Карла не было долго. Если бы со мной такое случилось, я остался бы в душе, пока под потоком воды с меня не слезет кожа. Я весь вечер ждал его в комнате, пропустил ужин, и даже успел переодеться ко сну к его возвращению. На следующий день чувствовали себя паршиво оба. Жанпельмень так домой и не явился, а с утра, нам объявил дежурный по этажу, что тот переезжает в другою комнату. Мы с Карлом не были против. Карл сказал, что пойдёт в мед отсек, попросит обезболивающее и, если позволят, останется там на весь день, я же, как прилежный ученик, пошел на занятия. Но мы ошиблись, когда решили, что этот ублюдок не скажет никому про изнасилование. Я услышал об этом еще в столовой. Там шушукались между собой парни из параллели, ржали, изображали секс. Можно сказать, ну мало ли, подростки - играют гормоны. Но я видел это в течении дня. Раз за разом видел, как унижают моего друга, как слухи расходятся. Но не было смысла вылавливать по отдельности каждого морального урода, который смел подобным заниматься. У меня и так рука болела, и онемела после того, как я врезал тому безликому вчера. Поэтому я принял решение прийти к Жан Полю и высказать ему все, что о нем думаю. Я пропустил последний урок, так как по расписанию Жан Поля, последнего урока у него не было, я нашел дежурного по этажу и узнал комнату этого ублюдка. Я шел… и с каждым шагом ботинки мои словно наливались свинцом. Это все было отвратительно и мерзко. Меня так тошнило от всего этого. Открыл дверь без стука. Комната оказалась на четверых с двумя двуспальными кроватями. Но одна постель была совершенно свободная, а двух других парней не было по стечению судьбы. Зато был Жан, который как раз разбирал свои вещи на полки в шкафу. Он даже не обратил внимание на то, что кто-то вошел. Думал, наверное, что свои. - Ну ты и мудак, - я хотел бы ему врезать, но мне и так казалось, что я сломал руку вчера, и это не отговорки. Поэтому я решил пойти совсем иным путем. – Я сейчас иду к директору. Мы с ним звоним в полицию. Тебя ждет тоже самое, что и Карла, но каждый день и в десятикратном размере. Это ведь делают в тюрьме с такими, как ты. Слова срывались с моих губ ледяной и безэмоциональной желчью. Пусть внутри меня и бушевала буря, снаружи я не мог выдавить их себя ни грамма того же гнева. - Что ты несешь? – спросил он совершенно спокойно, вопросительно вздергивая бровь. – Кому ты расскажешь? Ты ничего не знаешь. Он едко усмехнулся и, оставив на время свои вещи, отошел к кровати. И на его прикроватной тумбочке я увидел, чтобы вы думали? Свой ноутбук. - Ты совсем умственно отсталый или претворяешься? – снова начал я свою тираду, не понимая, как до сих пор не получил за нее. – Тебя могут привлечь по трем статьям. Порча имущества, кража имущества, изнасилование несовершеннолетнего. - Какое блять имущество? У тебя жизней дохуя? – если до этого он держал себя в руках, хоть как-то, и я искренне не понимал, почему он все еще не взорвался, то теперь он постепенно начал закипать. - Мое имущество. Мой ноутбук, моя одежда. Он присел на кровать, а я подошел к нему, стараясь нависать сверху как можно грознее, но выходило, что даже когда он смотрел на меня снизу вверх, он все равно оставался убедительнее меня. - Что? – он вопросительно вздернул бровь, прищурившись, - этот ноутбук мне дал Тушканчик. - Карл? Ты думаешь, что я правда такой дебил? - А про твоё шмотье я вообще слышу в первый раз. Он шумно вздохнул, закрыл глаза и лег, закинув руки за голову. - Жан. Я сейчас же иду к директору, ты это понимаешь? Ты крупно влип. Но он даже не шелохнулся. Остался лежать, как молчаливое изваяние, что внутренне меня еще сильнее доводило до истерики. Я развернулся на пятках и выбежал из комнаты. Действительно выбежал. Мне казалось, что я могу не успеть найти директора, не успеть сообщить о том, что этот урод украл мой ноут и даже не потрудился спрятать его, что он обоссал и порвал мои вещи, что он изнасиловал и уничтожил морально моего друга. Я бежал и воздух резал легкие. Детей в коридорах не было, большая часть была на последнем уроке. Я завернул за угол и… Трах! Бабах! Ебоньк! Врезался в чье-то мирное ленивое тело, которое уставилось на меня ошарашенными глазами. - Франсуа? Что-то случилось? – и к моему счастью это был Дино. Человек, к которому я чувствовал некую внутреннюю тягу из-за того, что он по особенному живой в отличие от меня, человек, который сам предложил мне дружбу и помощь. - Дино! Слушайте… нам срочно нужно идти к директору! Моего друга изнасиловали! - Карл… Да-да, я слышал… - он неловко потер шею сзади, опустив глаза. Слух уже и среди преподавателей, так почему же они все еще бездействуют? - Я был свидетелем! Я знаю, кто это сделал! Это… этот… - но в действительности я не был так эмоционален, как могу говорить о том диалоге сейчас. Это все было внутри меня. На деле… я выглядел совсем неубедительно. Тянул слова, как и прежде. Бесчувственно, словно овощ. – Я хотел бы сообщить~ - Да-да, конечно. Идем. Я немного успокоился из-за того, что он не стал отнекиваться, а просто решил поддержать меня и помочь мне. Мы шли достаточно быстро, а я не мог собраться с мыслью, не знал, что и как ему рассказать, директору, полиции. - Так, значит, ты был там вчера? Но мы не пошли в кабинет директора. Вместо этого он открыл дверь кабинета биологии, а я вошел на автомате и только потом спросил: - А директор? - Ну… Франсуа… Наш директор человек не слишком расторопный. Он дорожит репутацией нашего заведения, и вряд ли сможет нам помочь, - он открыл лаборантскую ключом и впустил меня снова первым. – У меня есть телефон. Можешь сказать свое имя полиции, не называя меня. Думаешь, это первый подобный случай в истории интернатов? Коморка была маленькая. Судя по всему, раньше это была лаборантская кабинета химии, но тот кабинет перенесли, а комнатушка осталось. Здесь хранилось то, что вовсе не было нужно кабинету биологии. Плюс еще стол в углу. Никаких тебе окон, просто чертов чулан с неприятным желтым светом. - Так ты был вчера там? – снова повторил он свой вопрос, который я проигнорировал в прошлый раз. - Был. Я пытался найти глазами телефон, личные вещи Дино… Но вдруг меня обхватили сзади чужие руки за талию. Сильно настолько, что даже больновато. Мне – щуплому додику, во всяком случае, хватало. У меня мороз пробежал по коже. Что происходит? Чужое дыхание коснулось моего уха и я ощутил его нос, зарывающийся в мои волосы. - Значит, ты уже знаешь, как мальчики это делают? – я врос в землю также, как это было, когда я только увидел Карла меж двух парней. И я не мог пошевелиться. Не мог ничего сказать даже. Я просто превратился в чертово растение, хотя внутри сознание металось, как птичка, запертая в клетке. Я почувствовал, как он снимает очки с себя. Его пальцы переплыли ниже по талии на бедра, сжимая их не менее сильно. Но он уже понял, что сопротивляться я не могу. Оцепенение жертвы. В тот момент я понял, почему не сопротивлялся Карл. И пожалел его еще больше. У меня у самого готовы были нахлынуть слезы от ужаса. Но вот беда… я уже не мог плакать, ведь я больше не обладал человеческими эмоциями. Он носом повел ниже по моему затылку. К шее, на которую также свисали отросшие зеленые локоны. Мурашки ужаса. Тело будто превратилось в минное поле, а этот ублюдок играл с ним в сапёры. Сказать ему… нужно было сказать, хоть что-то. Оттолкнуть, убежать, закричать, ударить. Учитель резко развернул меня к себе лицом. И глаза его были дикие, страшные, в них горел огонь, и он хотел сжечь меня в этом костре. На губах ухмылка. Если бы он был чертом, у него бы выросли рога сейчас. Подтолкнул к столу, заставив опереться о него бедрами. А сам скользнул пальцами вниз по пуговицам своего лабораторного халата. Так страшно, что аж тошнота скрутила и в глазах потемнело. - Эй-эй, я такой страшный? Посмотри, это ведь все еще я, малыш Франси. Так противно стало от его слов, когда он подошел вплотную устаиваясь между моих ног, и касаясь пальцами моих волос. Хотелось халеть в ванную и отмыться с наждачкой, также долго, как это делал Карл. Я отвел взгляд. Но ему это, видимо, не сильно понравилось. Чужие пальцы резко стиснули мой подбородок. Он повернул мое лицо к себе и… поцеловал. Первый блять поцелуй в моей жизни и с такой мразью. Я стиснул губы, не позволяя ему ничего сделать. Его губы были противные мокрые. Но пальцы стискивали мои скулы сильнее. Останутся синяки… Но хуже всего, что от этой боли челюсть опустилась сама, заставляя расцепить зубы и открыть рот. Его горячий язык мазнул по кромке моих зубов, скользнул между губ, как гигантская личинка с присосками осьминога. Я почувствовал вкус его слюны, от чего голова загудела. И я ничего… совсем ничего не мог сделать. Хлопнула дверь. Дино отпрянул от меня резко, обернувшись. И я уставился на своего спасителя ошарашенно. Это был Карл. Стоял в дверях, и смотрел на нас с ненавистью и презрением. В руке у него я увидел телефон, который он тут же демонстративно поднял, глядя пока в глаза только Дино. - Чертов ублюдочный педофил. Почему? – это Карл вообще? Слова и тон его голоса были настолько едкими, что я усомнился в том, что это скромная жертва изнасилований и издевательств со стороны сверстников. Более того, он словно никогда не заикался раньше в своей жизни. – Почему не я? Ты готов ебать каждую жопу, но только не меня, да? – что..? Я смотрел на него, все еще не понимая, что произошло ранее и что происходит сейчас. – Прощайся с карьерой, со свободой, с настоящим и прошлым. Видео слито в сеть, мудак. – И он плюнул в лицо Дино, но я не смотрел на того. Мне до сих пор было отвратительно от произошедшего. – А что насчет тебя, - он посмотрел на меня и губы его растянула отвратительная усмешка. Как раз такая, какую я видел прямо перед его изнасилованием. Так он не хотел плакать… он правда усмехался… - Весь интернат знает, что меня изнасиловали. Я рассказал об этом в мед блоке в тот же вечер. – Я попытался понять, когда это могло произойти. Видимо, как раз тогда, когда я ждал его из душа… - Я лишь не сказал, кто это, - усмешка его стала совсем ядовитой. – Я сказал, что расскажу, как только наберусь смелости. Но я лишь ждал момента, когда озвучить твое имя. Я нахмурился. - Что ты несешь? Тебя изнасиловал Жан и его друзья… - голос мой звучал будто издалека. Совсем не мой голос, потому что в тот момент я по-настоящему ничего не мог вымолвить. - Хах… только потому что я их попросил это сделать. И теперь у меня целых четыре свидетеля того, что ты меня изнасиловал. Экспертиза. Все дела. Да и… - он как-то особенно обиженно бросил взгляд в сторону Дино. Сейчас, по прошествии столького времени я понял, что он просто его любил. – Не думаю, что учитель будет свидетельствовать против меня теперь. Он повернул к нам экран мобильного телефона, демонстрируя стоп кадр из видео с нашим поцелуем. Я поржал руку ко рту. Какого хера? В моей голове сложился пазл. «Этот ноутбук мне дал Тушканчик.» Карл подкупил… Жана? Подкупил Жана черт побери? Неужели, не было всех этих издевательств? Но я же видел? Однако… Сколько я видел Жана одного без Карла, он действительно никогда не вел себя агрессивно, он выглядел так, словно, просто хочет спокойной жизни. Хочет пить и веселиться, как обычный подросток, хочет отдыхать и заниматься спортом. И все встало на свои места. Мой уход в библиотеку за учебниками. В тот момент Карл не пошел со мной, задержался в классе Дино. Они общались о чем-то? О том, что Карл хотел быть его любовником? Но что-то не сошлось, и он вернулся до моего возвращения и выместил злость на моих вещах? Или же это было предупреждение о том, что не стоит мне даже думать о посягательстве на объект его обожания, ведь в тот день Дино разговаривал со мной на уроке. Банальная ревность? - Вы оба. Будете. Сидеть. Или. Гореть. В аду. – полные ненависти глаза. И он вышел из лаборантской, устремляясь куда-то. И я осознал… Глубоко и липко. Все это время, когда я ощущал на себе взгляд месьё Мукуро, но его не было… Это был не он. Все это время это был Карл. Нужно было бежать. И я побежал. Мы с Карлом разминулись. Видимо, он пошел в сторону директора. А я побежал в комнату. Прозвенел звонок, как назло, и из всех классов хлынули люди, кружа меня в своем потоке. И словно, само время замедлилось, но я бежал. Интернат - тюрьма, но в настоящую тюрьму я не хочу. В комнате никого, как и ожидалось, не было. Вещей у меня не осталось. Только ключи от квартиры, кожаная куртка, да та самая книга. Данте. Божественная комедия. Я засунул книгу за пояс форменных бардовых брюк сзади, надел куртку с ключами в кармане. Все. Все мое имущество на данный момент. И я побежал еще быстрее, чем прежде. Спасибо тебе, Жан, все это время жертвой был не Карл. Жертвой был ты. Однако, ты в любом случае мне помог. Благодаря этому человеку, я знал, куда бежать. Оказавшись на холоде осенней улицы, я захлебнулся ледяным воздухом, он резанул мои легкие, но я не остановился, устремляясь в задним воротам. Охранник, как и говорил Жан, спал. Я без труда выбежал с территории, поскальзываясь на лужах, но так и не смог остановиться, словно, на меня спустили всех адских собак. А спину прожигал мне взгляд из окна третьего этажа. И я не оборачивался, словно мог встретиться с глазами Карла даже так далеко. С глазами гарпии, влюбленной в своего же грешника. 10 отзывов 15 лойсов и будет вам прода. Я, конечно, не откажусь и от большего количества)