Болезнь

      Город был спокоен...       Нет, определённо нет! Анк-Морпорк не бывал спокоен никогда, как не бывает полностью спокоен безбрежный океан с бесконечными штормами, молниями разящими водную гладь, и мощными цунами, вздымающими свои неумолимые головы в готовности обрушить свой гнев на несчастный берег. А если ни шторм, ни гигантская волна не тревожили зеркало вод, то в глубине их всё равно кипела ни на мгновение не останавливающаяся жизнь. И, разумеется, смерть — как итог извечных догонялок бесчисленных жертв и хищников, обитавших в бескрайних пучинах.       И всё же, окидывая взглядом волны, слушая их пенный шелест, человеку необъяснимо свойственно настраиваться на мирный лад, не думая о извечной подоплёке этого обманчивого спокойствия.       Лорд Ветинари, патриций Анк-Морпорка, не был похож на большинство людей. Окидывая раскинувшийся за окнами город взглядом довольного собственника, он ни на мгновение не забывал о не прекращавшейся ни на миг грызне за существование, составлявшей будни улиц. Так наблюдает за жужжащим роем пасечник, сознающий, что облако насекомых вполне может изжалить человека до смерти за считанные минуты, но так же знающий, что когда настанет пора, он получит и мёд, и свечи.       Дразнить Гильдии было сравнимо с тыканьем палкой в пресловутый улей, но лорд Ветинари не был несчастным недотёпой, решившим посмотреть, что за странный предмет издаёт занятное жужжание. Он был профессионалом, о да, знатоком своего дела, и, пожалуй, даже если бы ему вздумалось и впрямь забавы ради потыкать палкой в глаз кому-нибудь из Совета, он смог бы осуществить этот замысел, не вызвав в свой адрес ни единого возмущения. Хотя определённый уровень возмущения у сильнейших мира сего — за исключением самого себя, разумеется — он всё же предпочитал поддерживать. Пусть и лишь для того, чтобы особо не расслабляться.       Собственно, именно поэтому сейчас, когда солнечный свет только начинал ленивым потоком скатываться на город, патриций заседал в своём кабинете, отложив до времени прошения, доклады и проекты, ожидая посетителя. Конечно, тыкать палкой в глаз городскому совету он не собирался — это было бы так неизящно, — но пресловутую палку ему вполне успешно мог заменить один-единственный человек, способный вызвать у консервативных по сути своей толстосумов не меньшее возмущение. Судя по звукам из приёмной, ждать ему оставалось совсем недолго.       — Мистер Липвиг, — нарочито холодно произнёс он, когда отчаянно взъерошенный человек в помятом, но оттого не менее сверкающем золотом костюме ворвался в Продолговатый кабинет с такой скоростью, словно за ним гнался, по меньшей мере, разозлённый донельзя пчелиный рой, — чем обязан визиту?       — Вы! Вы!.. Ваша Светлость! — вовремя переставив строчки в списке своих опасений, мгновенно исправился почтмейстер. — Кажется, вы совершили... Я хотел сказать, наверное, произошла какая-то путаница, в результате которой я оказался... Как мне сообщили... Как меня известили... Весьма нестандартным образом! Так вот, кажется, я так полагаю...       — О, мистер Липвиг, в самом деле, — отмахнулся патриций. — Успокойтесь, отдышитесь, соберитесь с мыслями. Присядьте, наконец. За вами никто не гонится. Может, чаю? Кстати, позвольте поздравить вас с новой должностью; уверен, вы вполне способны с ней справиться.       Почтмейстер издал звук, одновременно похожий на стон, всхлип и подавленный истерический смешок, и убито рухнул на стул для посетителей. Стул, вроде бы и не особо жёсткий, да и вообще с виду ничем не отличающийся от своих собратьев, но притом каким-то непостижимым образом отчаянно неудобный, надрывно скрипнул.       — Вы назначили меня Главным Сборщиком Налогов, — посидев немного с совершенно отсутствующим видом, выдохнул фон Липвиг и растёр лицо руками.       — Именно, — подтвердил патриций, благодарно кивнул вошедшему секретарю и сдвинул документы, освободив на столешнице место для подноса с двумя кружками, одну из которых тут же жестом предложил Мойсту. — Видите ли, мистер Липвиг, несмотря на достойную всяческих похвал лояльность Председателя Анк-Морпоркского Королевского Банка текущему правительству и его, не побоюсь сказать, неоценимую помощь с кредитованием, вопрос с денежными средствами казны по-прежнему стоит отчаянно остро.       — Остро? — с подозрением понюхав содержимое чашки, переспросил Липвиг. — Остро?! Сегодня утром мне в изголовье кровати вонзилась арбалетная стрела!       — Я же сказал, отчаянно остро, — невозмутимо ответствовал лорд Ветинари и сделал крошечный глоток чая.       — Вторая стрела разбила моё зеркало, — продолжил, всё больше распаляясь, почтмейстер. — Третья — сбила мне шляпу. Любимую шляпу!       — О, но не самую любимую, — приподнял руку патриций. — И правильнее говорить не "стрела", мистер Липвиг, а "болт" — арбалетный болт. В самом деле, мистер Липвиг, я вас не узнаю. А как же, осмелюсь указать, ваши собственные высказывания о том, что жизнь без риска не стоит того, чтобы жить?       — Но!.. — попытался заспорить Мойст.       — И ваши недавние излияния по поводу рутины, из-за которой всё кажется пресным? — вкрадчиво продолжил Ветинари.       — Но... — жалобно рискнул возразить Мойст.       — И, наконец, как же ваши позавчерашние попытки снова вступить в клуб Любителей Экстремального Чихания? — изогнул бровь патриций.       Мойст сдулся и уставился в кружку, где плескалась в душистом чае золотистая долька лимона, похожая на широкую ухмылку. Почтмейстер перевёл взгляд на Ветинари. Тот ответил тонкой змеиной улыбкой.       — После отъезда мисс Диархарт вы смогли продержаться почти месяц, мистер Липвиг, — проговорил он, и каждое его слово ложилось чеканной буквой на могильную плиту, которой Мойсту в своё время показался билет на поезд до Убервальда. Билет был в один конец. — Кажется, вы снова начали... скучать. С риском для себя и окружающих.       — И вы решили, что напустить на меня всех до единого высокопоставленных лиц этого города — отличный способ развеять мою хандру? — жалобно воскликнул почтмейстер, пытаясь скорчить умоляющую рожицу и отчаянно стараясь накрутить себя. Он даже сумел правдоподобно шмыгнуть носом! — Но ведь меня же убьют раньше, чем я даже доберусь до здания Налоговой Комиссии!       — Зато пряный и пьянящий вкус жизни, пока вы будете до него добираться, послужит вам утешением, — неумолимо вынес вердикт лорд Ветинари. — Хватит, мистер Липвиг, довольно жалеть себя — пора приниматься за работу.       — Вам совсем меня не жаль, — почти восторженно выдохнул Мойст.       На умоляющую рожицу не могла смотреть без душевных терзаний даже Адора.       — Ничуть, — ответствовал патриций. — И пейте чай, мистер Липвиг. Он с лимоном. Отлично помогает при простуде: вы как-то сомнительно шмыгаете носом. У вас впереди много работы, и вы не можете позволить себе заболеть. Не так ли?       — Верно, сэр, — выдохнул Липвиг.       Залпом выпитый чай немного обжёг язык, но Мойст не почувствовал ни вкуса, ни ожога. Он даже не чувствовал страха, тугие леденящие кольца которого, сдавливавшие его внутренности, распустились где-то в Продолговатом кабинете. Впереди действительно ждала работа — очень много работы. А также опасностей, врагов и приключений. Жизнь снова имела пряный вкус с бодрящей ноткой лимона, и Мойст чувствовал себя хорошенько встряхнутым за шиворот и — совсем немного — больным. Кажется, его длительную хандру по Адоре только что вытеснил более сильный вирус.

***

      — Милорд, вы уверены? — осторожно уточнил Стукпостук, забирая из Продолговатого кабинета поднос с опустевшими чашками.       — Да, конечно, Руфус, — рассеянно отозвался патриций, разбирая очередное прошение. — Ещё раз спасибо. Не стоит беспокойства, ничего серьёзного, только простуда.