Хаосизм.

Дадзай некрасивый, когда улыбается. Волчий оскал на морде дружелюбной псины вызывает диссонанс и желание ударить его по лицу. В груди у Дадзая семь магистралей ада, а поперек горла одна причина жить. Он давится ей и хрипит. А еще улыбается. Уродливо так, не по-настоящему. Никто не хочет на него смотреть. Даже женщины, с которыми он спит, еще более дешевые, чем его гнилой юмор. Кажется, что если снять бинты, под ними ничего не будет. Пустота, черно-белые дыры. Неумение существовать, перетянутое поперек. Поэтому Дадзай и не снимает. Режет поверх. Душит поверх. И даже мыслит — поверхностно. Когда мертвые улыбаются — это страшно. Дадзай умер. Просто легкие забыли прекратить дышать, а сердце — биться. Просто серая жижа в голове все еще почему-то функционирует. Дадзаю кажется, что он где-то потерял своего чревовещателя. Кто-то тянет к нему руки, и это тоже страшно. Хочется по привычке выгрызть вены. Получается только лизать пальцы. До первого удара по дружелюбной морде с волчьим оскалом. В груди у Дадзая семь магистралей ада, полудохлое детство и как будто бы больше ничего. Открывать рот страшно — вдруг услышат визг адской машины? Улыбки кажутся ненастоящими. Дайте Дадзаю ластик. Дайте Дадзаю пистолет и четыре патрона. Дайте Дадзаю причину не улыбаться. Дадзай мертв. Да здравствует Дадзай.