breaking the rules

      У Николая длинные блондинистые волосы, заплетенные в переброшенную через плечо косичку, и нелепый белый с красными ромбами цилиндр. У него есть аккуратный шрам на левом глазу, а сами глаза — голубые. Он сидит на другом ряду от Фёдора, но умудряется доставать его и там.        — Эй, Федь! Фе-едь. Федя. Федор Михалыч. Федька. Федюся. Дост. До-о-ост! — и еще куча производных кличек от имени брюнета, старательно игнорирующего докучающего одноклассника и выводящего еще строчку аккуратных букв. Учитель даже глаз от телефона не отрывает, улыбается — весь класс в курсе, что ей сделали предложение. Это же было на уроке. Гоголь, видимо, этим и пользуется — лезет к несчастному пареньку, стараясь обратить на себя чужое внимание. Похоже, в детстве любовью обделили, вот и отыгрывается. Только не на своих родителях, а на одноклассниках и учителях. Бедные люди. Судьба обошлась с ними весьма жестоко, заставив обучать Гоголя. Гиперактивное создание, плюс еще и жадное до разговоров с Достоевским. Последний тяжело вздыхает, разворачивая голову на 45 градусов и устало смотря на одноклассника. — Чего тебе, Коль? — Держи!       На парту приземляется скомканный кусок бумаги. На краях какие-то уравнения, маленькие рисунки игровых карт, формулы по физике и химии — одним словом, черновик и мусор, который явно должен валяться в одноименной корзине, но никак не на столе Федора. Парень сдерживает усталый вздох в себе, но только потому, что уже смирился с периодическими выходками своего одноклассника. Приходится отложить ручку в сторону — она тут же покатилась вниз по наклонной, с неприятным звуком ударяясь о железные ножки парты. Это начинает раздражать. Уже 10 лет катаются вниз канцелярские принадлежности — собственно, столько же лет знакомы Николай и Фёдор. Записка, наверное, миллионная по счету. Они буквально повсюду, один раз в компоте плавал листочек. За испорченный обед Коля отхватил знатно — был оттаскан за волосы до кабинета, находившегося на пятом этаже. Записок было много. Даже дома валялась одна. Но приходится терпеть.       Почерк у Гоголя очень даже аккуратный, не маленький, но и не огромный — среднее предложение у Толстого на четырех строчках уместиться может, хоть и с трудом. Достоевский пробегает глазами по письмецу, с каждым написанным словом становясь все краснее и краснее, словно из ушей вот-вот дым повалит. Он недобро щурится, укоризненно глядя на адресанта — тот невинно отводит взгляд, мол, я не я и бумажка не моя. Федор тихо кашляет в кулак, еще раз перечитывая строчки, на которых разборчиво и крупно написано «Ты любишь меня?», а внизу шли варианты, такие как: 1. Конечно 2. Определенно 3. Да 4. Твою мать, да! 5. Бесспорно        — Коля, — шипит брюнет, возвращаясь от записки к ее автору. Лиловые глаза мечут молнии, поджатые губы явно не сулят ничего хорошего, а пальцы с неровно обрезанными (или обгрызенными?) ногтями скребут по несчастной бумажке, почти что протыкая её насквозь. Николай смеется вперемешку с кашлем, маскирующим все его веселое настроение. На глаза аж слезы наворачиваются от такой прекрасной картины, ей-богу. Гоголь даже кивнуть не может, не то что ответить что-то на такое предъявление. Откуда-то с передних парт доносится пожелание Коле не уссаться со смеху. Достоевскому не так уж и смешно. — Ты что творишь?       Достоевский глядит на задыхающегося от смеха блондина, переводит взгляд на пялящуюся с глупой улыбкой в экран учительницу, а затем тяжело вздыхает, разворачивая вновь скомканный листок бумаги и начиная на ней что-то черкать поднятой с пола ручкой. Николай сразу же снижает порывы смеха, постепенно сводя их на «нет» и с неприкрытым интересом пытается заглянуть на чужую парту через ряд. Сейчас он выглядит словно маленький ребенок, пытающийся рассмотреть родительский подарок, спрятанный позади них. Федор улыбается кончиками губ, двигается вбок, закрывая однокласснику обзор на листочек своими плечом и спиной, на что получает недовольное хмыканье со стороны.       Наконец, записка передана Гоголю, у которого чуть ли не фонари в глазах зажглись от предвкушения. Достоевский спокойно сидит, подперев щеку рукой, и наблюдает за реакцией блондина. Тот разворачивает листок, а затем обиженно хмурится, наигранно супясь и поворачиваясь обратно к Федору. В его глазах возмущение, смешанное с разочарованием на всю жизнь и приправленное родным Гоголевским «Да как так можно!». Брюнет начинает смеяться, потому что обиженное лицо Николая — шедевр, который можно повесить в Лувре. — Это не по правилам! — А когда мы играли по правилам, Коль?

***

      Где-то в темных коридорах, куда не проникают лучи заходящего солнца, и не поднимаются ученики вечерней школы, Достоевского прижимают к стене, обнимая и чувственно целуя в приоткрытые губы. Брюнет улыбается, чуть мнется по чужим ногам — места все меньше и меньше, а Николай слишком напористый, чтобы оттолкнуть его. Чувственность медленно перерастает в страсть, Гоголь прикрывает глаза, обнимает одноклассника за талию, задирая оставшуюся с физры белую футболку. Внезапно, блондин чувствует легкий укус за кончик языка, а потом, открыв глаза, видит похабную ухмылку Фёдора. — Хочешь сегодня нарушить правила?

***

Ты любишь меня? 1. Конечно 2. Определенно 3. Да 4. Твою мать, да! 5. Бесспорно