***
Чёрная вытоптанная земля прямо перед глазами. Дышится тяжело, в горле застрял едкий комок. Откуда-то со стороны сквозь треск долетают приглушенные стоны и тоненькое, беспомощное лошадиное ржание. Хочется сжаться, исчезнуть, вывернуть себя на изнанку — сделать что угодно, только бы не слышать эти звуки. Над всем то и дело поднимается чей-то голос — резкий и хлесткий, он явно раздает команды, но не получается разобрать ни слова. Совсем близко трещит дерево, и правый бок обдает нестерпимым жаром. Что это? Сон? Рубиновые искры пульсируют под белыми пепельными хлопьями. В последний момент Асмантус успевает откатиться в сторону. А может, ей это только кажется, и всего миг отделяет ее от невыносимой боли. Время застыло. То, что творится вокруг, и в самом деле больше напоминает кошмарный сон. Даже собственное тело ощущается слабым и чужим — ей приходится прикладывать усилия, чтобы просто подтянуть к себе ноги. На руках черные меховые перчатки, но сухая земля все равно царапает ладони, когда Асмантус поднимается на колени. Огонь повсюду, и бежать ей некуда. Но что-то выбивается из общего хаоса и привлекает внимание. Кажется, вдалеке, за завесой огня, в проеме уцелевшей каменной башни кто-то есть. Ветер сносит дым в сторону, и силуэт то возникает, то пропадает, покачиваясь и взмахивая руками. Слова тонут в треске поленьев, но человек все не унимается. Пламя подбирается со всех сторон, и Асмантус напролом бросается к единственному укрытию. В последний момент ноги подкашиваются, но ее подхватывают сразу две пары рук и втаскивают внутрь. Через секунду снаружи проносится волна раскаленного воздуха, и пространство закрывает ослепительная стена огня.***
Тихий берег лесного озера. Она стоит на четвереньках перед его гладью и наконец-то снимает с головы тяжёлый рогатый шлем. …И из воды на нее осторожно глядит черная звериная морда. Пронзительно-бирюзовые, чуть раскосые глаза смотрят осоловело, изо рта показывается атласный розовый язык и проходится по губам и жестким черным усам. Во рту появляется вкус железа и соли. Нет, то, что она видит в воде, никак не может быть ее отражением… Стоящий в стороне имперский солдат, тот самый, что всего несколько часов назад записывал ее имя в список приговоренных к казни, смотрит с грустью и жалостью. На нем нет ни царапины. Ее же тело будто состоит из ссадин и ушибов. Не по размеру огромный кожаный доспех давит на плечи свинцовой тяжестью. Но, благодаря Хадвару, на ней только синяки вместо серьезных ран. Это он вывел ее из пожара и помог спастись. Сегодня он подарил ей вторую жизнь, хоть она и не помнила, была ли у нее первая. — Здесь неподалеку есть деревня. Там живет мой дядя, он кузнец. Можешь пока остаться у него. Он поможет тебе встать на ноги, — наконец решается прервать тишину Хадвар, но Асмантус только молчит. Он снова помогает ей. Снова спасает. Зачем? И сможет ли она когда-нибудь ему отплатить? Асмантус избавляется от ненужной больше брони и остается в простой домотканой одежде. В тонком запястье, покрытом черной бархатистой шерстью, пульсирует боль, и девушка задумчиво гладит его здоровой рукой, глядя куда-то вдаль. Там, в подземельях Хелгена, время для нее словно замерло, слилось в одну точку, и долгие часы блуждания по коридорам остались в памяти как один миг. Там ей казалось, что ее собственные удары не стоят ничего, но встававшие на их пути Братья Бури падали и больше не поднимались. Скольких на самом деле она убила? — Не волнуйся, — Хадвар подходит к Асмантус и осторожно кладет руку ей на плечо, по-своему истолковав это молчание. Возможно ли, что сами боги не желали ее смерти? — Скоро все заживет. Вы, каджиты, народ живучий…