Ты здесь

До конца лета оставались считанные дни: мимо Цукишимы, как он и ожидал, прошла вся прелесть летних каникул. Он не бывал в кино, не ездил на пляж и не бездельничал дома, поедая подтаявшее мороженое. Минул Обон, едва задев призрачным рукавом юкаты. Цукишима же по-прежнему не находил в себе и тени сожаления. Следующий матч предстоял им только в октябре, а до тех пор оставались только тренировки. Однажды, взглянув на календарь, тренер Укай крепко задумался: сначала потер шею, потом прикоснулся пальцами к губам, словно собирался затянуться, но вовремя вспомнил, что на него смотрели ученики, а во рту не было сигареты, и спрятал руку в карман шорт. Сначала Цукишима не придал этому особого значения — просто заметил, как одну из многих вещей, что попадались на глаза, а потом откладывались в памяти, не принося никакой пользы. Посовещавшись о чем-то с Такедой-сенсеем на следующий день, тренер собрал всех после тренировки. Уже повечерело, сквозь окна просвечивало сизое небо, сегодня — с розоватыми мазками бесформенных облаков. Тренер пару раз хлопнул в ладони, привлекая к себе внимание. — Летние каникулы подходят к концу, — начал он. Все вокруг лишь покивали головами: так и есть, тренер, вы правы, тренер. — У кого из вас домашние задания выполнены хотя бы наполовину? Вопрос этот произвел эффект взорвавшейся бомбы. Далеко не сразу среди гробового молчания послышались нестройные стоны. Цукишима осмотрелся: из всех более-менее спокойными выглядели разве что третьегодки, но Азумане-сан все-таки довольно заметно побледнел. Что уж говорить о Танаке-сане и Нишиное-сане, которые, вероятно, только сейчас вспомнили о своей домашке. Атмосфера легкой паники до того напоминала их разговор с Такедой-сенсеем перед летними тестами, что Цукишима не сдержал усмешки. — Так и думал, — кивнул тренер. — Хотя не мне это говорить, таких проблем с успеваемостью, как в прошлый раз, все-таки лучше избегать. Завтра тренировки не будет, отдохните и воспользуйтесь этим временем, чтобы догнать упущенное по своим заданиям. Не связана ли подобная щедрость с тем, что летом тренера вызывал к себе завуч? Цукишима вовсе не хотел подслушивать, просто оказался в ненужном месте в ненужное время. Завуч говорил что-то о будущем третьегодок и о том, что «клубные достижения это, конечно, хорошо, Укай-кун, но учебой пренебрегать все же не стоит». Примерно месяц спустя Хината и Кагеяма провалили по одному предмету, и хоть за их успеваемостью завуч вряд ли следил настолько пристально, как за третьегодками, интересно, попали ли тренер с Такедой-сенсеем после этого на ковер? Цукишима выполнял свою домашку понемногу и продвинулся в этом занятии достаточно, чтобы сейчас ни о чем не переживать, но признаваться в этом не собирался. Разве можно отказаться от такого подарка как выходной? Он, конечно, выполнит еще пару заданий — для очистки совести, но убивать на них целый день не планировал. Ямагучи подергал его за рукав футболки. — Цукки! — позвал он для верности, отчего-то очень довольный собой. — Что? — Позанимаемся вместе? Хоть они были в одном классе, что делал упор на подготовку к университету, и Ямагучи вполне вытягивал их программу, иногда на него находила неуверенность в собственных силах и касалась зачастую не только учебы. Цукишима вздохнул. Он мог бы сказать нет. Мог бы. — Ладно, — помедлив, протянул он. — Отлично, — просиял Ямагучи. — Тогда давай и остальных первогодок позовем. — Ты это нарочно, да? — спросил Цукишима, припуская немного раздражения в голос. Лишь немного — потому что сам виноват, бдительности терять нельзя даже с друзьями. А порой — особенно с ними. — Дождался, пока я соглашусь, и только потом упоминаешь, что собрался позвать толпу? — Не понимаю, о чем ты, Цукки. — Обманщик. В ответ Ямагучи засмеялся. — Но вместе ведь веселее. Цукишима пробурчал: — Разве что тебе. Не знаю, зачем тебе это нужно, но если завтра вся учеба пойдет коту под хвост, помни, что это только твоя вина. — Все будет хорошо. В этом Цукишима сомневался, но промолчал. Хината воспринял предложение Ямагучи с радостью, оно и неудивительно. Цукишиме, признаться, было трудно представить, что в одиночку Хината действительно потратил бы это время на учебу. Он казался человеком, который до последнего откладывает неприятные и неинтересные ему занятия. Кагеяма особенной радости не проявил, но тоже согласился, хотя Цукишима был уверен: тот бы предпочел еще потренироваться. Ячи-сан, когда Ямагучи позвал и ее, робко спросила: «А точно можно?», а потом несколько раз извинилась за глупый вопрос. Разумеется, если ее позвали, значит, можно. Собравшись после того, как тренер отпустил всех по домам, принялись выбирать место. Можно было попытать счастья с библиотекой, но Ямагучи, выразительно посмотрев почему-то на Цукишиму, сказал: — Не думаю, что это хорошая идея… После этих слов Цукишима поймал на себе и взгляд Кагеямы. О чем тот думал — об их прошлом посещении библиотеки, когда они в очередной раз разругались, или о том, как они вместе ходили в кафе, чтобы позаниматься? Кто его разберет. Сейчас Цукишима, тоже вспомнив о том дне, чувствовал себя неловко под его взглядом. Почему тогда ему пришла в голову мысль о кафе? На кой черт он вообще потащил Кагеяму за собой? Потому что, еще не осознавая того, хотел остаться с ним наедине? Нелепо. — Нечего так на меня смотреть, — не выдержав, сердито сказал он, сам не до конца уверенный, кому адресовал свои слова, Ямагучи или Кагеяме. — Почему бы не воспользоваться клубной комнатой? — В подсобке спортзала как раз пылится старый раскладной столик, — вспомнил Ямагучи. — Думаю, тренер разрешит его взять. — Если только не заподозрит, что вы собираетесь тайком тренироваться, — добавил Цукишима. Принимая во внимание присутствие Хинаты и Кагеямы, он бы на месте тренера и сам подумал, что здесь что-то нечисто. — А можно… — начал было Хината, но Цукишима отрезал, даже не дослушав: — Нет. — Ну почему?! — Потому что кое-кто тут наверняка свои тетради не открывал с начала каникул. — Эй, Цукишима, — вмешался вдруг Кагеяма, — не ты ли говорил, что, занимаясь умственным трудом, необходимо делать перерывы? Вот ублюдок! Цукишима, до этого избегавший зрительного контакта, посмотрел на него в упор. На первый взгляд, Кагеяма казался серьезным, но что-то Цукишиме подсказывало, что эта серьезность напускная и на самом деле над ним смеются. — Когда это Цукишима такое говорил? — озадаченно спросил Хината. — Не припомню. — Можешь не напрягаться, у коротышек и память короткая, — фыркнул Цукишима. — Ах ты!.. Не сводя глаз с Кагеямы, Цукишима приподнял брови, как бы спрашивая: ну и чего ты добиваешься? Но, разумеется, никакого ответа так и не получил. По лицу Кагеямы ничего было не прочитать. Сколько уже раз в последнее время Цукишима задавался вопросом, что у того на уме, но ближе к разгадке так и не стал. — Значит, с местом определились. — Ямагучи решил предотвратить неизбежный громкий спор. — Встречаемся завтра в клубной комнате, я попрошу у семпаев ключи. Хината забыл о своей обиде так же легко, как от нее вспыхнул. — Хорошо, — ответил он. Кагеяма и Ячи-сан синхронно кивнули в знак согласия. На мгновение повисла пауза, а потом все как один обратили взгляды на Цукишиму. — Цукки? Ты ведь с нами, да? Похоже, от него требовалось подтверждение, как будто сказанных им ранее слов в разговоре с Ямагучи было недостаточно. Ему, кажется, совсем не доверяют. — Да-да, — отмахнулся он, но не мог не добавить из вредности, — если будет настроение.

***

Именно присутствие Цукишимы окончательно убедило тренера, что никто из первогодок не планировал партизанских тренировок, пока за ними никто не приглядывает. Прежде чем Цукишима успел отшатнуться, тренер положил руку ему на плечо, пригвоздив на месте, проникновенно заглянул в глаза и сказал: «Оставляю их на тебя, Цукишима». Слишком растерянный, чтобы как-то это скрыть, Цукишима принял из его рук ключи от спортзала — «забрать стол и мигом обратно, сетку не раскрывать, мячи не трогать и даже не смотреть по сторонам». — Цукишима-кун на страже порядка, — пропел Хината, когда он запирал дверь. Кагеяма вместе с Ямагучи уже собрали стол в клубной комнате, немного повозившись с расшатанными хлипкими ножками, а Хината отчего-то увязался за ним следом. — Осторожно, — ему в тон предупредил Цукишима, — полиция волейбольных нравов уже взяла тебя на заметку. — Страшно как. Неужели самому не хочется побросать мячик? Ну началось. Только дай слабину, так они давай завлекать на свою темную сторону, на которой, кроме тренировок, ничего другого-то и нет. Цукишима, спрятав ключи, кивнул Хинате в направлении клубной комнаты, и тот, все поняв, пошел следом. Можно было проигнорировать этот вопрос, но Цукишима не стал: — Не хочется. — Хм. — И все. Больше Хината ничего не добавил. Почувствовав невероятное раздражение оттого, что вообще собирается попасться на эту удочку, Цукишима спросил: — Что еще за «хм»? — Ну, — легкомысленно сказал тот, — мне казалось, твой ответ изменился. — Как будто ты знал, каким был мой ответ раньше. Хината толкнул его в бок острым локтем и, конечно, нашел такое местечко под ребрами, что Цукишима едва не чертыхнулся, до того неприятным вышел контакт. В отместку он, поддавшись этим дурацким играм, потеснил Хинату в сторону, когда они добрались до лестницы, и не позволил подняться первым или идти рядом. — Чего тут не знать, Злюкишима-кун, — донеслось ему в спину. — Кто еще тут злюка, — буркнул Цукишима, — держи при себе свои локти. Так, препираясь, и дошли до клубной комнаты. Когда внутри было немного людей, она уже не казалась Цукишиме такой уж тесной. Низкий столик, за которым всем едва хватило места, чуть шатался всякий раз, когда кто-то из них подавался вперед. Любое неосторожное движение могло вызвать поток жалоб. Цукишима с его ростом не ощущал никакого удобства, но ни Ямагучи, ни Кагеяма, что были немногим ниже него, ничего не говорили, вот и он решил, что не будет. Из всех заданий у него оставались литература, отчет по физике и пара примеров по математике, закончить которые он не успел в прошлый раз. Цукишима погрузился в работу и довольно скоро перестал отвлекаться и на разговоры, и на дрожь столешницы, которую после пары неровных росчерков ручки по бумаге наловчился предсказывать. Когда сидевший рядом Кагеяма задел его колено, Цукишима от неожиданности дернулся так резко, что ударился этим же коленом об стол. — Цукки! — воскликнул Ямагучи. В его тетради по истории красовалась косая линия едва не на половину страницы, но каким-то образом в голосе его было слышно, скорее, удивление, чем злость. — Прости, — сказал Кагеяма несколько ошарашено. Цукишима его прекрасно понимал. Это еще что за нервная реакция, достойная медицинского молоточка? Провалиться под землю было бы сейчас весьма кстати. — Прости, Ямагучи, — эхом повторил он, не удостаивая Кагеяму вниманием. Какое-то время Ямагучи еще поглядывал на него, но потом успокоился и наконец вернулся к своему домашнему заданию. Цукишима списал бы все на случайность и ограниченное пространство — за столом действительно было мало места, — если бы Кагеяма вновь не задел его колено, при этом глядя на Цукишиму, пристально и без всякого стеснения. В клубной комнате не было кондиционера, поэтому пришлось создавать хоть какой-то сквозняк самим. Открытые настежь окно и дверь пропускали свежий воздух, но вместе с ними с улицы внутрь попадало и тепло. В такую жаркую погоду кожа Кагеямы показалась Цукишиме обжигающей, но он знал: этот эффект от погоды вовсе не зависел. Притворившись, что указывает Кагеяме на что-то среди его заметок, Цукишима склонился к нему и тихо сказал на ухо: — Прекращай. — Я ничего не делаю, — ответил тот, скосив на Цукишиму глаза. — Продолжай ничего не делать, — резко бросил Цукишима и отодвинулся. Возможно, он и вправду ошибся, а теперь выставил себя дураком? Это ведь не вина Кагеямы, что его подбрасывает от малейшего прикосновения. Он почти убедил себя в этом. Почти — потому что на этот раз Кагеяма не просто слегка задел, а вжался в его колено своим. Цукишима закрыл глаза и сосчитал до десяти. Расползающийся по обнаженной коже жар никуда не исчезал. Самым доброжелательным тоном, на который был только способен, он сказал, обращаясь ко всем: — Никто не хочет пить? Мы с Кагеямой сходим к автомату за углом. Кагеяма так забавно вскинулся и взглянул на него, что затея, которая еще неясно чем закончится, в глазах Цукишимы уже окупила себя. — О! — оживился Хината, которого учеба вгоняла в тоску. — А можно с вами? — Нет, нельзя, и не отвлекайся, — посоветовал Цукишима, ожидая серьезного сопротивления, но Хината лишь надулся. — Мне тогда зеленый чай, если можно, — попросила Ячи-сан. — А мне «Покари». — Ямагучи себе не изменял. — А тебе что, коротышка? — спросил Цукишима у Хинаты, который не торопился делиться пожеланиями. — Ну-у, — протянул тот, все еще дуясь, — даже не знаю. — Я понял, раз тебе все равно, куплю бобовый суп. — Эй! Цукишима вопросительно приподнял брови, дожидаясь ответа. — Мне тоже «Покари», — наконец сдался Хината. Цукишима кивнул и бросил взгляд на Кагеяму. — Идем. Тот молча выбрался из-за стола и пошел следом, держась на расстоянии. Цукишима не заговаривал первым, помня об открытой двери в клубную комнату. Спускаясь по лестнице, Цукишима прислушивался к шагам позади и размышлял, к чему это устроил. Ошарашенное лицо Кагеямы уже не казалось достаточной платой за разговор, к которому он не был готов. Автомат с напитками действительно был совсем рядом. Им повезло со спортзалом: в любой перерыв, даже самый короткий, можно было успеть что-нибудь купить. Когда они дошли до нужного закоулка в хитросплетениях школьной территории, Цукишима резко остановился и обернулся, сложив руки на груди. — Ну и?.. Что ты задумал? Кагеяма усмехнулся так знакомо: эта усмешка — наглая, довольная — чаще всего трогала его губы на площадке. Цукишима не позволил себе обмануться, будто он и волейбол для Кагеямы — это вещи одного порядка. — Возвращаю должок. Цукишима нахмурился было, пытаясь вспомнить, о чем речь, но память сама услужливо подсунула нужную картину. Спорткомплекс Сендая, они с Кагеямой сидят в ожидании соперников, которых определит текущая игра на площадке. На площадку ни один из них ни разу не взглянул. «Ставлю опыт», — подумал тогда Цукишима, пытаясь оправдаться хотя бы перед самим собой. Только в результатах лучше было никому не признаваться. — Хорошо, — вздохнул он. — Мне извиниться за тот раз? — Зачем? — удивился Кагеяма. Он, похоже, не до конца понимал, как действовал на Цукишиму, но, возможно, это к лучшему. — Не знаю. Разве смысл твоих действий не в том, чтобы преподать мне какой-то урок? Какое-то время Кагеяма просто изучал его лицо, выискивал в нем что-то: от такого пристального внимания Цукишиме стало не по себе, и он первым отвел глаза. Но даже так он чувствовал, как взгляд Кагеямы продолжал скользить по нему, ощупывать так же осязаемо, как если бы это было настоящее — вездесущее — прикосновение. — Почему ты все время сбегаешь? — Вообще-то, я стою на месте. — С тобой так трудно, — во вздохе Кагеямы ему почудилось сожаление. — Совсем не понимаешь намеков. — Возможно, это потому, что они у тебя такие же дубовые, как ты сам, — пожал плечами Цукишима. — Попробуй лучше. Кагеяма, казалось, задумался, а Цукишима все прокручивал в голове его фразу. Он умел понимать намеки, просто иногда сознательно предпочитал этого не делать. Так страшно было ошибиться и принять желаемое за действительное! Цукишиме гораздо проще было сказать себе: «Это всего лишь игра твоего воображения, не обольщайся», и двигаться дальше, чем рискнуть и провалиться. Школьные годы закончатся прежде, чем он успеет осознать. Даже чудовища умирают, если дать им достаточно времени, чем хуже любовь? — Эй, Цукишима, — позвал его Кагеяма. Ветер легонько трепал его волосы, бережно перебирал его челку: так, наверное, сделал бы сам Цукишима, если бы был намного смелее. Если бы Кагеяма только позволил. Ветер принес в их закоулок чужие голоса, бросил горстью между ними с Кагеямой, и Цукишима вдруг как-то очень болезненно ощутил, где именно они находятся. Во время каникул в школе почти не оставалось учеников, разве что занимались участники спортивных клубов, рассыпанные по разным залам и тренировочным полям. Стоило бы напомнить Кагеяме: «Мы уже достаточно задержались, давай скорее выберем напитки», но Цукишима не мог заставить себя этого сделать. Уже знакомое притяжение пригвоздило его к земле: неважно, в Токио или Мияги, ни в одной префектуре, ни в одном городе и, наверное, ни в одной вселенной у него не получилось бы сейчас от Кагеямы уйти. — Я люблю тебя, — сказал Кагеяма. — Так лучше? И сказал он это так бесхитростно и буднично, словно говорил каждый день, просто Цукишима не хотел этого замечать. Пустота вытеснила из головы все лишнее, освободила в ней достаточно места, чтобы эхо голоса Кагеямы насовсем поселилось в черепной коробке. Грохочущее сердце, которое уже давно находилось в свободном падении, кто-то наконец поймал в открытые ладони. Между двумя постройками, возле которых располагался автомат, был небольшой проход, укрытый тенью даже в самый жаркий день. Кагеяма подошел чуть ближе: Цукишима попался в синеву его глаз, как в паутину. От былой усмешки не осталось и следа, но серьезное лицо Кагеямы, пусть хмурое, пусть совершенно не соответствующее только что произнесенным словам, все равно казалось Цукишиме красивым. — Смотрю, ты в себе уверен, — ровно заметил Цукишима, когда тот подошел почти вплотную. В его жизни еще не было большей лжи, чем эта ровность тона. — Что, если я скажу, что ненавижу тебя? — Почему-то мне кажется, что это неправда. — Да, — неожиданно легко для самого себя согласился Цукишима, — сойдемся на этом. Кагеяма потянулся к его лицу: чуть огрубевшие кончики пальцев оставляли невидимый след, по которому можно было чертить карты прикосновений. Щеки Цукишимы вспыхнули мгновенно и так горячо, как по капле пролитый бензин загорается от небрежно брошенной зажигалки. Кагеяма немного приподнялся, и теперь Цукишима чувствовал на коже его дыхание. Кагеяма заглянул ему в глаза, будто давая Цукишиме последнюю возможность его оттолкнуть. «Оставайся на месте», — приказал себе Цукишима. Он и вправду трус, всегда им был — решал что-то, но не мог довести до конца. Хотел чего-то — но страшился себе это позволить, хоть оно было прямо перед ним. Кагеяма был куда честнее него. Насколько же прочно в Цукишиме было вшито стремление к побегу? Какие швы нужно распороть, чтобы от него избавиться? Разозлившись на себя, Цукишима сам ткнулся Кагеяме в губы и почувствовал, как тот, улыбнувшись в поцелуй, устроил ладонь у него на шее. От этого хозяйского жеста Цукишима поплыл. Поцелуй получался таким же неловким, как и в прошлый раз, и все же что-то ощущалось по-другому. Цукишима приоткрыл рот, впуская язык Кагеямы, напористый и жадный. Они сталкивались носами, и пару раз Кагеяма чуть не сбил с Цукишимы очки. — Можно снять? — хрипло спросил он, уже почти касаясь дужек. Этот жест и развеял оцепенение. — Нет, — резко ответил Цукишима. Может, глупо, но казалось: стоит снять очки, и он предстанет перед Кагеямой уязвимым. — Мешают же. — Нет. Лицо у Кагеямы сделалось таким искренне огорченным, что Цукишима, хоть и совершенно нелогично, почувствовал себя виноватым. — Я плохо вижу вблизи, — нехотя объяснил он, что в равной степени могло бы значить: «Поэтому мне неуютно» или «Хочу видеть твое лицо». — О. К какому варианту пришел Кагеяма, Цукишима решил не уточнять. Поддев очки, он все же отступил в сторону и сказал: — Наверное, нам лучше поторопиться. Не дожидаясь, пока Кагеяма начнет спорить, Цукишима размашисто прошел мимо него. Нужно было как-то вернуть самообладание, поэтому он начал болтать. Изначально это была не его привычка — Акитеру или, может, Ямагучи, — но он подобрал ее, и теперь она проявила себя. — Зеленый чай, два «Покари», себе я возьму кофе. А ты что будешь? Как всегда, молоко? Когда ответа не последовало, Цукишима обернулся. Кагеяма просто смотрел на него и молчал, и молчанием этим помалу вытаскивал Цукишиму из скорлупы, заставлял сделать шаг. Сколько ни произнеси, всё будет мало. Сколько ни произнеси, не исчерпать это море до самого дна. Цукишима вновь подошел к Кагеяме — размеренно и неторопливо, как человек, которому больше неохота бежать, — и взял его за руку. — Эй, Кагеяма, — решился он. — Я тебя тоже. Нашлась, наконец, его остановка. Прямо здесь.