***
До отборочных времени оставалось совсем немного, меньше двух дней, поэтому на этот раз от тренера им не перепало никаких передышек. Цукишима на эту тему, конечно, поворчал, но сам с некоторым удивлением обнаружил, что на деле не чувствует такого уж возмущения. Солнце светит, небо голубое, Цукишима угробит свое лето по спортзалам, не испытывая особых сожалений. Утром он нашел под дверью небольшую коробку, запакованную на совесть, с штампом интернет-магазина. Скорее всего, она появилась там ночью, какое-то время спустя после того, как они с Акитеру разошлись по комнатам. Чтобы успеть на тренировку вовремя, Цукишима вставал очень рано, навряд ли Акитеру, тот еще соня, заставил бы себя проснуться ни свет ни заря. Такие коробки появлялись всякий раз, когда Акитеру приезжал домой, всегда на следующий день, молчаливо, будто так и должно быть. Внутри, знал Цукишима, находилась фигурка динозавра из той линейки, которую он собирал. На фигурки Цукишима обычно копил из карманных денег, а когда на руках оказывалась нужная сумма, делал заказ в интернете. Акитеру знал об этом его увлечении. Хоть он редко бывал дома, а с самим Цукишимой практически не общался, ему всегда удавалось привезти именно ту фигурку, которой у Цукишимы еще не было. Конечно, разгадка крылась в том, что у него был сообщник — мама. Раньше она просто фотографировала пополнения коллекции (Цукишима как-то ее за этим застал, и отчего-то было до того неловко, что он даже не стал напоминать о личном пространстве) и отправляла Акитеру, но со временем уже могла отличить аллозавра от тираннозавра, и фотографии больше не требовались. Будь это что-нибудь другое, Цукишима бы наверняка вернул подарки, но Акитеру, с виду такой простодушный, хорошо все просчитал. Они и вправду были братьями, похожими даже в умении сыграть на чужих слабостях. Совершенно невозможно было отказаться от динозавров. У них с Акитеру своя история, неприятная обоим, но динозавры-то не виноваты. В ответ Цукишима начал скупать самые странные ластики, которые попадались ему на глаза. Мелочь, которая почти ничего ему не стоила, но благодаря фантазии производителей и спросу от чудаков, приобретала невероятные формы. Цукишима начал с Мотры, что завалялась на нижней полке стеллажа в ближайшем к дому комбини, а закончил неизвестным ему морским чудищем, предположительно, из «Ван Писа». Пока Акитеру отсутствовал, Цукишима никогда не заходил в его комнату, а когда присутствовал — тем более, так что пришлось сделать маму двойным агентом. Не то чтобы она была против, просто смотрела каждый раз так, что становилось стыдно. Все эти взгляды Цукишима заслужил, и все же не мог заставить повести себя иначе. Внутри коробки — анкилозавр, окрашенный в стально-серый цвет, крупный и приземистый, даже в виде уменьшенной копии он производил впечатление одновременно ходячей крепости и живого тарана. Массивный хвост, шипы и костяные веки, предназначенные и для защиты, и для нападения, держали врагов на расстоянии — или заставляли их пожалеть о том, что приблизились. Цукишима все гадал: есть ли у этого подарка возможное скрытое значение, но что толку об этом размышлять? Не считая ответных подарков, Цукишима принимал фигурки под дверью так же молча, как их под ней оставляли. Не благодарил и ни словом не обмолвился, что благодарить было за что. Акитеру ничего взамен не требовал и не подавал виду, что что-то знает об этих фигурках. И в этом они оставались братьями, как и во всем, как и всегда, но пока Акитеру не было рядом, очень легко оказалось не помнить о сходстве, которого Цукишима когда-то так сильно желал. Быстро, чтобы не передумать, Цукишима нацарапал на бумажном стикере «спасибо», отделил его от блока и скотчем прилепил Акитеру на дверь. — Случилось что-то хорошее? — спросил Ямагучи, с которым они встретились по дороге на тренировку в обычном месте, в обычное время. Вместо того чтобы поинтересоваться, с чего такие выводы, Цукишима задумался, как можно емко описать приезд Акитеру, их разговор, анкилозавра под дверью, но еще не изобрели такого слова, во всяком случае, Цукишиме оно было неизвестно. — Может быть, — сказал он и ускорил шаг, так что Ямагучи пришлось догонять. Когда они пришли в спортзал, почти все уже собрались в клубной комнате — кто переодевался, кто уже был готов. Цукишима обвел комнатушку взглядом: ни Кагеямы, ни Хинаты в ней не было. Трудно поверить, что они до сих пор не явились, а значит, наверняка носятся где-то со своими дурацкими соревнованиями. — Йо, Цукишима, Ямагучи! — шумно поздоровался Танака-сан, размахивая руками. Кажется, в лагере он уже привык к ранним побудкам, поскольку сегодня сквозь его бодрость не прорывались зевки — надоедливая зараза, которую Танака-сан обычно распространял по утрам, и которой Цукишима всегда поддавался легче других. Сугавара-сан оторвался на секунду от тетради, с улыбкой взмахнул рукой и тут же вернулся к своему занятию. — Доброе утро, — вразнобой ответили они, Ямагучи как всегда звонко, да и Цукишима своему ровному тону не изменял. Первым делом тренер попросил их всех построиться. Цукишима заметил, как Кагеяма с Хинатой влетели в зал в последний момент. Подмышкой у Кагеямы был мяч, он быстро устроил его поверх остальных в полной пока корзине и присоединился к первой линии. Они виделись почти каждый день, каждый день здоровались и то расходились по своим делам, то сходились, когда их дела — волейбол — совпадали. Хотелось пройти мимо него как бы случайно, как бы совершенно на него не глядя сказать: «Привет». Что это за напасть? Раньше можно было ломать над этим голову, но теперь Цукишима отлично знал ей название. Секунду-другую он косился на затылок Кагеямы и, наверное, так бы и смотрел, если бы голос Такеды-сенсея, который сегодня тоже присутствовал, не вывел его из оцепенения. В руках тот держал лист бумаги, сквозь который просвечивала отпечатанная на оборотной стороне турнирная сетка. — Если завтра на отборочных победим два раза, — сообщил Такеда-сенсей, — попадем на октябрьские отборочные, определяющие команду-представителя от префектуры. В прошлый раз они добрались до шестнадцати лучших команд в Мияги. С точки зрения Цукишимы, это и не достижение вовсе, но Хината, услышав, что это позволит им пропустить еще один отборочный тур, обрадовался, как ребенок. «Так мы крутые!», — воскликнул он. Куда им надо добраться, как далеко надо зайти, чтобы и Цукишима смог вот так легко и беззаботно радоваться? После объяснений Такеды-сенсея и наставлений тренера — разминка. Счет казался Цукишиме монотонным даже в исполнении капитана, который если и испытывал когда-нибудь уныние, все равно не позволял ему просочиться в голос. Все-то он держал твердой рукой, в том числе и себя самого. Полетели мячи — привычное зрелище, привычные звуки, без которого не обходился ни один день Цукишимы. После традиционной отработки подач и приемов, можно было заняться отработкой чего-нибудь по собственному усмотрению. Танака-сан охотно согласился побыть нападающим для блока Цукишимы, пусть и заявил при этом: — Хотя я тебя пробью в два счета, ха-ха! — Да-да, как скажете, — покивал Цукишима, — только потом не раздевайтесь, пожалуйста, от радости. — Что еще за «не раздевайтесь»?! Имеешь что-то против замечательного Танаки-семпая? — Простите, — поклонился Цукишима со всей вежливостью, — но я стараюсь беречь зрение. — Цукишима, зараза! — Эй! Танака, не ори! А ты, Цукишима, не провоцируй! — громыхнул капитан с другой половины зала. — Быстро занялись делом! Цукишима вжал голову в плечи. Савамура-сан стал гораздо чаще ловить его как зачинщика споров и подстрекателя шумных идиотов, и хоть в большинстве случаев Цукишиме удавалось оставаться в стороне от затеянных им же неприятностей, капитанский гнев все равно настигал его наравне с остальными. — Есть! — заорал Танака-сан еще громче, чем прежде, но на этом успокоился. Своими атаками он не жалел ни себя, ни Цукишиму. Уже с первого пробитого им мяча ладони горели огнем. В этот момент, ясно как никогда, Цукишима понял: вот она, та гордость, о которой говорил Ямагучи, в действии. С точки зрения Танаки-сана, надо брать мяч и вкладывать в удар всю силу, все, что умеешь, неважно — тренировка или нет. А если не можешь, зачем вообще выходить на площадку? — Хе-хе, здорово я тебе наподдал? — посмеялся он над Цукишимой после, когда тот рассматривал свои покрасневшие ладони, словно это что-то невероятное. Они с Танакой-саном были примерно равны. Часто, даже когда Цукишима мог предсказать направление и успевал по времени, Танака-сан все же пробивался благодаря грубой силе. Касание вроде бы тоже неплохой результат, но с некоторых пор на «неплохой» Цукишима согласиться не мог. Возможно, прав был Бокуто-сан, когда говорил, что у Цукишимы слабые руки. — Пару раз обошли всего одного блокирующего, зато сколько гордости, — ехидно ответил он, припоминая, что однажды подобные слова немного остудили пыл Бокуто-сана. Но, похоже, Танака-сан был в благодушном настроении, во всяком случае, не стал кричать и пытаться взъерошить Цукишиме волосы. А может, все гораздо проще, и он завидел Савамуру-сана неподалеку. На предзакатное небо наползла серость, пока едва заметная, и приглушила краски. Дни понемногу становились короче, особенно хорошо это было заметно, когда они выходили из клубной комнаты. Еще месяц назад в это время было светло, а теперь как будто кто сменил мировую палитру на более тусклую, с легкой примесью только-только зарождающейся ночи. Ямагучи ждал внизу, и Цукишима уже собирался сбежать вниз по лестнице, когда его вдруг поймал голос Кагеямы: — Цукишима! Идешь домой? Цукишима обернулся, крепче сжав лямку сумки. Позади Кагеямы маячил Хината, но никому из них это, кажется, не мешало. — Да, — кивнул Цукишима. — Вы тоже? Они жили на противоположных концах города, никогда не ходили домой вместе и тем более никогда прежде не интересовались маршрутом друг друга. — Нет, мы еще собираемся потренироваться, — ответил Хината. — Ну, постарайтесь там, — кисло сказал Цукишима, взмахнув рукой напоследок, чтобы до всех недогадливых уже дошло, что он не планирует здесь задерживаться. Стоило Кагеяме с ним заговорить, внутри Цукишимы как сжалась пружина, беспокоила, мешалась, звенела любопытством: чего, чего же он хочет, что же он скажет. Как только оказалось, что речь о тренировке, пружина распрямилась, а Цукишима опустил плечи и захотел побыстрее уйти. — Эй, Цукишима! — опять Хината, смотрел грозно и серьезно, порой на него такое находило, все привыкли уже давно. — Я тебе не проиграю! Цукишима посмотрел на него, как на умалишенного. Завтра начинались отборочные, но Хинату волновал Цукишима? Впрочем, Хината хоть и был маленьким, его духа соперничества наверняка на всех хватит — и на команды противников, и на свою собственную. — Не проиграй лучше нашим соперникам, — посоветовал Цукишима, едва не прибавив к этому ядовитое «идиот». — Им я тоже не проиграю! — Вот и славно. Увидимся завтра. Не дожидаясь ответа, Цукишима быстро спустился вниз, разве что через ступеньки не перепрыгивал. — И что это было? — с любопытством спросил Ямагучи, который, оказывается, наблюдал за разговором. Черт бы побрал Хинату и его громкий голос. Цукишима пожал плечами. — Кто их разберет. Пойдем.***
Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как они в последний раз были в спорткомплексе Сендая. Коридоры, залы, трибуны — такое зрелище быстро стало привычным. Не один день и не один час минул с предыдущего турнира, а все равно казалось: это место и поныне хранит их разочарование. В ожидании соперников для первого матча Карасуно облюбовали себе угол на балкончике. Цукишима, как и все, уселся прямо на пол, привалившись спиной к стене. Вокруг — люди, взгляды, чье-то беспокойство. — Меня сейчас стошнит, — признался Ямагучи, весь бледный и перепуганный, словно им не игра предстояла, а битва на выживание. Пусть в каком-то смысле так оно и было. — Меня тоже, — это уже Азумане-сан. Вот бы сейчас послушать музыку, отключиться ненадолго от происходящего. Из-за шума сложно было сосредоточиться на чем-то одном. Взгляд Цукишимы упал на Кагеяму, который сидел рядом. Вот уж у кого не было никаких проблем ни с нервами, ни с тошнотой. Сугавара-сан отчитывал Азумане-сана. Потом к нему присоединился Нишиноя-сан, его громкий смех почти перекрыл посторонние разговоры, что доносились до их угла. Ячи-сан до того тряслась над Ямагучи, что ей самой стало нехорошо. Хината смотрел игру, которая разворачивалась внизу, хотя, зная его, вряд ли сейчас что-нибудь соображал. Зная, что сейчас никто не обратит на него внимания, Цукишима осторожно, почти невесомо, на пробу коснулся колена Кагеямы своим и тут же убрал его, как и не было ничего. Кагеяма перед этим матчем был спокоен настолько, что будто бы стал похож на себя меньше обычного, и от этого его только сильнее хотелось растормошить. — Что? — спросил тот, откидывая голову назад, затылком легонько проехался по стене, отчего волосы на макушке чуть встопорщились. Спросил не «зачем», не «что ты делаешь, Цукишима, придурок». Как будто Цукишиме и вправду можно вот так к нему прикасаться, как будто это в порядке вещей. Цукишима никогда не заговаривал, если ему нечего было сказать. Ничего не делал, не задумавшись об этом хотя бы на мгновение. Кагеяма выжидающе смотрел на него, слегка приподнял брови, пока пульс Цукишимы отсчитывал секунды. Другого объяснения, помимо «мне хотелось дотронуться до тебя и посмотреть, что будет», Цукишима не находил. Но не мог же он взять и выложить это, как на духу? Не настолько он еще обезумел. Когда Кагеяма не хмурился, у него было такое открытое, по-настоящему мальчишеское выражение, что прозвище «Король» ему попросту не подходило. Иногда Цукишима смотрел на него такого и думал — он как совсем другой человек, не может быть он заносчивым диктатором, которому на площадке все должны подчиняться. Потом Кагеяма брал в руки мяч, серьезнел, мрачнел, требовал, благодарил, извинялся или пытался скупо хвалить, и Цукишима враз вспоминал: он не одномерная фигурка в картонной короне. А что до заносчивости, то какая разница, у Цукишимы самого ее с лихвой. Боги, подумал он, глядя Кагеяме в глаза, подумал так отчетливо, как перезвон фурина разливается на ветру среди кромешной тишины. Я люблю тебя. Я люблю тебя. И до того эти слова рвались наружу, что Цукишиме пришлось прикрыть ладонью рот. Кончики пальцев, неожиданно горячие, словно от лихорадки, прошлись по губам, как последнее средство, как кнопка «отменить операцию» для ручного управления. Цукишиму тошнило этими словами и этим чувством, о котором он давно все понял, но впервые придал ему словесную форму, пусть и всего лишь мысленно. — Цукишима? Все нормально? — теперь Кагеяма всматривался в его лицо, сведя брови на переносице, и, кажется, даже подался вперед. То самое выражение, что заворожило Цукишиму, тут же пропало. Не осталось больше тишины. Лишь бы он ничего не понял. Лишь бы ничего не увидел. — Да, — быстро сказал Цукишима, — забудь. — Странный ты, — протянул Кагеяма. Спорить с этим выводом не хотелось, но Цукишима все же сказал: — Не хочу слышать это от тебя. Кагеяма что-то хмыкнул себе под нос. Вокруг по-прежнему царила суматоха, но Цукишиме казалось, только их двоих она не касалась. В груди грохотало, стучало и стучало, не утихая. Скорей бы уже закончился матч на этой площадке! Это не стремление играть вдруг заговорило в Цукишиме — вернее, желание сосредоточить на чем-то свое внимание. Он и пожалел уже о том, что решил вот так легкомысленно проверить реакцию Кагеямы. Затея обернулась против него самого, а Кагеяма вовсе не казался смятенным тем прикосновением. Даже не добавил ничего вроде «Не делай так перед игрой». Порой Цукишима чувствовал на себе его интерес, цепкий и такой волнующий, но притворялся, что не замечает. Боялся, что едва взглянет — и тут же скажет то, чего говорить нельзя. Закрыв глаза на мгновение, Цукишима прислушался к звукам, что доносились с площадки, словно пытался с их помощью воссоздать в воображении игру, которую мог бы увидеть в любой момент, стоило только захотеть. Держался за эти звуки — там удар, тут выкрик, скрип кроссовок на высокой ноте, такой громкий, будто бы совсем рядом. Темп игры то нарастал, то замедлялся, в чем-то похожий на музыку, он полностью захватил внимание Цукишимы. И вот, наконец, финальный свисток. Конец последнего трека. Смените сторону. Первый их противник — старшая школа Огиминами. Перед официальной разминкой они все как один, корча гримасы, нарывались на драку, хоть и не похоже было, что они делали это со злого умысла. Запугать они могли бы разве что Хинату, да и тот рядом с Танакой-саном приобрел кое-какую устойчивость к страшным рожам и грубым словечкам. Особенно устойчивым он был, когда прятался за чужой спиной, как будто не до конца уверенный, что хватит сил за себя постоять. Своей целью они избрали Танаку-сана, подобное все-таки тянулось к подобному, преодолевая даже здравый смысл. Тот, дождавшись своей очереди, в долгу не остался: пробил положенный ему мяч так сильно, что Цукишиму, представившего, как бы он такой удар блокировал, передернуло. Он на автомате потер ладони, будто пытаясь избавиться от фантомного жжения. Кагеяма же совершенно не реагировал на подначки Огиминами, хоть и находился как раз у сетки, ближе всего к их игрокам. А те и оскалились, когда пришла очередь Цукишимы бить: — Смотри, ну и ботаник. Не переломится, интересно? Ботаник — это ведь о нем, верно? Желание отыграться на ком-нибудь после Танаки-сана он вполне мог понять, тот действительно умел выводить из себя одним взглядом, что уж говорить о его острых ударах, которые со свистом вырезали себе путь на чужую сторону площадки. Но разве Цукишима и вправду выглядел человеком, которого такие слова могли задеть? Поправив очки, он взглянул за боковую линию, откуда и пришел этот комментарий. — Пустая трата воздуха, — сказал он негромко, как раз достаточно, чтобы быть услышанным. Ничем он в действительности от Танаки-сана не отличался, тоже совершенно не умел оставаться в долгу. — Я бросаю, — предупредил Кагеяма, словно напоминая: не отвлекайся. Пас получился, по обыкновению, премерзкий: лег в ладонь так бережно и аккуратно, как будто Кагеяма всю жизнь бросал мячи одному лишь Цукишиме. Столько тренировок и игр прошло, прежде чем Цукишима понял, что именно это чувство ему не по нутру, поскольку оно обманчиво. — Хорошо пробил, — дежурно отозвался Кагеяма, когда Цукишима проходил под сеткой. «Обычно», — мысленно возразил он. Такая похвала, машинальная, из вежливости, не вызывала в нем ничего, кроме раздражения. Эта игра — одна из немногих, которую Цукишима начинал у сетки. Наверное, то ощущение, которое он сейчас испытывал, можно было назвать предвкушением, предчувствием чего-то хорошего. Глядя на расстановку соперников, Цукишима подумал: Азумане-сан, что дожидался свистка за линией подачи, непременно пробьется. Никому не предугадать, что случится в следующую секунду, но мысль не казалась Цукишиме безосновательной. На чем она основывалась — на желании стереть хотя бы долю прежних поражений, перезаписать поверх них что-то новое, что-то удачное? Или на чем-то еще? Мяч пару раз отскочил от пола: Азумане-сан оставался верен своему ритуалу. Нет нужды оглядываться, нет нужды защищать затылок руками. Предчувствие чего-то хорошего вот-вот обернется реальностью, ляжет тяжелой ладонью на поверхность мяча. Наконец началось. Цукишима смотрел вперед, по ту сторону сетки, дожидаясь, когда раздастся свисток к подаче. Где-то рядом застучали-закричали болельщики, наблюдавшие за соседней площадкой — кто-то заработал своей команде очко. Пожалуй, им тоже пора.***
Не успел Цукишима разуться, как ему навстречу вышел Акитеру. В старой домашней футболке он выглядел так, словно никуда не уезжал — словно и не было последних нескольких лет. Раньше Цукишима старался не обращать внимания на такие вещи, как одежда Акитеру, беспорядок на голове, его настроение — хмурое лицо или открытую, совсем как сейчас, улыбку. — Я дома, — сказал он, неловко поправляя лямку спортивной сумки на плече. — С возвращением. Как прошла игра? — это Акитеру спросил таким заговорщицким тоном, будто что-то знал. Можно подумать, он тайком пробрался в спорткомплекс и видел все своими глазами. Эту мысль Цукишима отмел сразу. Акитеру умел врать и ни за что не выдал бы себя так просто. А может, это Цукишиму было слишком легко обмануть. Раздосадованный, что вновь вспомнил о том случае, он поджал губы и ответил: — Мы победили. Даже произносить подобное вслух было удивительно. — О-о-о, — довольно протянул Акитеру. — И какими были соперники? — Двухметровыми. — Э? — Акитеру взметнул брови, недоумение явно проступило в его голосе. — Что, все? — К счастью, всего один первогодка. Акитеру присвистнул. — И вы все равно победили. Это же здорово. — Ну, — пожал плечами Цукишима, — похоже, он совсем недавно начал играть. Странно было обсуждать с ним волейбол. Странно было обсуждать его с кем-либо вообще, помимо товарищей по команде. Даже мама, которая обычно интересовалась его клубными делами, сдерживалась, чтобы не выпытывать подробностей, чувствуя, что тема для Цукишимы не самая приятная. Чтобы как-то избежать дальнейших расспросов, Цукишима поспешил подняться к себе. Он прошел мимо Акитеру, стараясь никак его не задеть. Слова Акитеру застали его уже на лестнице. — Ты ведь думал, что у вас ничего не выйдет, да? Цукишима замер, крепко сжав кулаки. Раньше Акитеру не осмелился бы о подобном спросить. А если бы вдруг такое все же произошло, то Цукишима, услышь он этот вопрос, просто-напросто проигнорировал бы его и как ни в чем не бывало поднимался бы по дальше ступенькам. Сейчас же ему хотелось крикнуть: «Чья это вина, по-твоему?». Хотелось обернуться и смотреть Акитеру в глаза до тех пор, пока тот не опустит голову и не скажет: «Прости, я виноват». Можно подумать, Цукишима не наслушался еще извинений. Можно подумать, они ему нужны. Решив отпустить старые огорчения, Цукишима все равно продолжал за них держаться. Отвратительный порыв — как раз ему под стать. — Да, — просто сказал он и, не позволяя себе обернуться, продолжил подниматься на второй этаж. Вот и вернулись к односложным ответам. Сложно было наверняка определить, что разозлило Цукишиму больше: то, как Акитеру сразу все понял по одному лишь взгляду на него, или то, что эта мысль действительно пришла ему в голову, когда он увидел того первогодку из Какугавы. Несмотря на то, что еще в лагере Цукишима решил дать волейболу еще один шанс, старые привычки, годами врезанные в любое его действие, оказались сильнее. Цукишима привык относиться к Акитеру с подозрением и равнодушием на грани враждебности, которое лишь маскировало обиду. Привык не любить волейбол и себя в нем. Привык ждать от игры подвоха. Все это — его второе «я». С момента начала игры против Огиминами Цукишима долго продержался под сеткой. Подачи Азумане-сана били прямо в цель, а быстрые и точные розыгрыши позволяли набирать очки: на какое-то время их расстановка застыла в первоначальном положении. Локтем к локтю с Кагеямой Цукишима прыгал, стремясь закрыть любой мяч, что летел в его сторону. Удары атакующих Огиминами нельзя было назвать слабыми, но локоть Цукишимы все равно жгло куда сильнее ладоней. На площадке он чувствовал себя на своем месте и всё косился на Кагеяму, когда игра предоставляла ему такую возможность, и думал: в чем же дело, что же это? Это ты, Кагеяма? Это все из-за тебя или, может, Бокуто-сан не обманул, и волейбол начинал понемногу пускать ростки? Но когда после победы над Огиминами выяснилось, что в команде следующего противника есть двухметровый первогодка, разумеется, Цукишима подумал: а вот и подвох не заставил себя ждать. От прежних его ощущений не осталось и следа. На площадке он давно разучился чувствовать превосходство, но хорошо умел его изображать, так, что и сам почти себе верил. Но стоит появиться человеку, который может уничтожить любую атаку, сломать любой блок, и тогда не сработает уже никакое притворство. Ту игру Цукишима начинал в зоне для запасных. Хината же, хоть и дрожал, как лист от малейших порывов ветра, перед официальной разминкой, но к сетке вышел с такими же бесстрашными глазами, как и всегда. Порой, в редкие моменты вроде этого, Цукишима подозревал в Хинате такого же притворщика, как он сам. Казалось, в действительности Хината ничего не боялся — только зачем-то делал вид. Цыкнув, Цукишима бросил сумку в своей комнате рядом с кроватью и пулей вылетел за дверь, а на лестнице перемахивал через несколько ступенек. Акитеру, сидевший в гостиной на диване, обернулся на шум. — Топочешь, как слон, — мягко поддел он и тут же включил режим заботливого старшего брата, — не гоняй так по лестнице, не ребенок ведь уже. Что за спешка? — Да-да, — раздраженно ответил Цукишима, так и не разобравшись, отвечает он на эти слова Акитеру или продолжает старый разговор. — Рост у него был двести один сантиметр. Как такого победишь? Акитеру моргнул. — Ты все еще об этом? — О чем же еще? — Ну как-то вы победили. Вот тебе и ответ. Цукишима отвел глаза и признал недовольно: — Моей заслуги в этом было немного. И не надо так на меня смотреть, выглядишь, как аквариумная рыба. Акитеру расхохотался. Потешался он над Цукишимой долго и со вкусом, ни в чем в себе не отказал, даже слезы выступили. А отсмеявшись, сказал: — Слушай, Кей, как насчет посмотреть тренировку моей команды?