Пустышка

      Зачем он продолжает делать это? Думает, что раз уж у него нет человека, который бы чувствовал ту же боль, что и парень, то можно и медленно убивать себя? Зачем? Почему он просто не может жить спокойно, наслаждаясь жизнью и тем, что он не будет мучиться от чужих чувств? Если он не хочет так, то в любом случае в мире есть ещё такие же люди, как и он, пустышки, почему бы не испробовать тот метод в хирургии, позволяющий привязать людей?.. И почему продолжает так сильно злить меня?..

***

      Они знают друг друга с того самого момента, когда маленького Джисона перевели в новую школу, к новым детям. Странной внешности замкнутого в себе мальчика никто не признавал кроме Хёнджина. Он стал первым и по-настоящему понимающим другом Хана. И всё было бы хорошо, они были вместе и ничто их не могло разлучить. Проблемы одного несомненно касались и другого, а их родственники уже строили предположения об их истинности. Но всё изменилось совсем недавно. — Я, кажется, нашёл своего предназначенного, — заявил брюнет ещё этим летом, когда они по обыкновению сидели дома у Джисона, играя в приставку. То, что это не Хан точно, они оба узнали уже в марте, когда в день рождения Хвана у него на запястье вырисовалось чёрным цветом иное имя, не Хана. Никто не был ни рад, ни грустен, но этого человека они не знали и опасались этого — какой он? Хёнджин боялся. А что, если он окажется каким-нибудь алкашом или наркоманом? Что, если не полюбит парня и сделает операцию, чтобы удалить их истинность? Хван не хотел страдать, Хан беспокоился, знал, что скорее всего соулмейт будет не таким, каким представлял Хёнджин его. Светловолосый парень не хотел терять своего Хван Хёнджина. — И каков он? — спросил Джисон, откинув джойстик на диван. — Он… не наркоман. — Хёнджин только смог сказать это. Он не знал Сынмина достаточно хорошо, чтобы сказать что-то большее, но и этого было достаточно, чтобы Джисон улыбнулся своей широкой улыбкой и произнёс: «как только поймёшь, что он нормальный — скажешь мне, паникёр». Улыбаться осознавая то, что можешь потерять единственного друга из-за какого-то Сынмина, Хану приходится впервые в жизни.       С того момента всё изменилось. «У меня нет времени, прости», «Я иду с Сынмином гулять, давай потом, Джисон~а, хорошо?» Но ни потом, ни через неделю время у Хёнджина свободное не появилось. Сынмин то, Сынмин сё… Опасения Джисона оказались действительными и Хван начал отдаляться. Зачем? Почему? «Пожалуйста, не оставляй меня» — хотел сказать Джисон, схватив за того за руку. Но он не смог. Хёнджин, сам не осознавая это, увернулся от пальцев Хана, а те слова так и остались лишь в мыслях светловолосого.       Джисон замкнулся в себе, его комната стала его вечным убежищем от всех. Родители, маленькая сестрёнка, некоторые знакомые парня — он не хотел никого видеть. Никого из них. Но однажды его сестра Джусон принесла парню скетчбук. «Если ты целыми днями просто так сидишь, то нарисуй мне что-нибудь, » — Джисон не умел рисовать и не знал что именно ей изобразить. Но той было всё равно, главное, чтобы это сделал брат. Тогда Хан нарисовал ей кружку с медвежонком, что стояла у него на столе уже который день. Девочка ярко улыбнулась, её глаза засверкали ярким блеском. Джусон крепко прижалась к груди брата, поцеловав в щеку. «Ты самый лучший!» — громко прокричала девочка рядом с ухом Джисона. Что в этом такого парень не понимал. Это всего лишь рисунок кривой кружки с медведем, даже не похожим на оригинального. Но что-то в его сердце ёкнуло от слов девочки, от блеска её глаз и он захотел рисовать снова и снова, отдавая все изображения маленькой сестрёнке. Он поступил на художественный факультет. Свою комнату он преобразил и и сделал её наполовину студией для рисования. Мольберт и множество красок с бумагами разного вида разместились рядом с окном на месте некогда стоявшей приставки с телевизором — в игры он давно уже не играет, а телевизор не смотрит вообще.       Дни быстро пролетели и Хан не успел заметить, как минул последний месяц лета и пришла пора идти в университет. А потом и пришёл момент, которого Хан с нетерпением ждал — восемнадцатилетие.       У всех людей проявляется имя их предназначенного в их день рождения. Исключения составляют лишь те, у кого предназначенного нет. Он мог погибнуть ранее, мог сделать операцию и отказаться от ноши чувствовать всё тоже, что и его половинка. Оказаться пустышкой Хан опасался. Не хотел. Да пусть даже будет алкаш-наркоман, лишь бы был. Хоть кто-то, кто смог бы понять парня…       Но в жизнь снова воплотились опасения Джисона. Имя не проявилось и ничего нового он не почувствовал, а это значит, что парень не имеет пару.       Мягкий солнечный свет пробивается из-за наполовину закрытых штор песочно-желтого оттенка, из приоткрытого окна слегка дует еще теплый сентябрьский ветерок, приподнимая снизу эти самые шторы с полупрозрачной тюлью и тормоша листочки кротоны. Рядом расположилась небольшая скульптура верхней части тела какого-то мужчины, позаимствованного у знакомого скульптора пару дней назад и несколько недописанных портретов и испорченных листов бумаги вперемешку с уже готовыми картинами. Посреди этой комнаты, напротив скульптуры, стоит мольберт с холстом и светло-русый парень, выводя линии на поверхности того. Совсем рядом сидит на табуретке, предназначенная изначально именно рисующему, облокотившись на деревянный стол с многочисленными красками разных оттенков и различными кистями другой парень. — Джисон~а, — тянет за край рукава рубашки брюнет с карими глазами, — ну поговори со мной уже, а? Я-то что тебе сделал? — Хёнджин, я пытаюсь сосредоточиться, не мешай. — Хан одёргивает руку и проводит линию карандашом на холсте с уже еле заметными очертаниями неизвестного лица. Он на мгновение переводит взгляд на стоящую скульптуру из глины, модель этого портрета, и понимает, что опять вырисовывает не то лицо. Джисон вздыхает, беря в руки ластик и начиная стирать ненужные линии. — Сегодня твой день рождения, а ты такой хмурый, Сон~и… Пойдём, прогуляемся, а? Только ты и я, как раньше, а? — Хван поднимается с места, задевая баночку с водой отчего та падает набок и жидкость растекается по ровному столу, собираясь у края в капли и падая ими на белый линолеум в маленькую лужицу. — Ну пожалуйста…       Джисон смотрит на набросок, затем переводит взгляд на всё ещё капающую воду и Хёнджина и, вздохнув, отвечает: «Ладно, только не разнеси мне всё здесь». Брюнет с радостью берёт тряпку, вытирает с пола и стола воду и, схватив за руку Хана, тянет его к выходу из приевшегося помещения.       Хёнджин не знает, не понимает всех чувств друга. Последняя надежда Хана сегодня разбилась, словно стекло, в которое кинули кирпич. Но Хвану и не надо это понимать — зачем нагружать себя лишними мыслями? Джисон переживёт, влюбится в кого-нибудь и с помощью хирургии сделает себя соулмейтом того человека. Но этот человек не будет предназначенным . Замена и только.       Через несколько дней Хёнджин заявляет, что у его парня проявилось имя Хвана, но потом исчезло. У самого брюнета имя тоже медленно сошло на нет, но вместо надписей у обоих глаза стали тёмно-кобальтового цвета — знак того, что они признали друг друга. Без сомнений Джисон рад за своего лучшего друга, рад, что он нашёл своего единственного, он глушит в себе зависть благополучию Хвана звуком соприкосновений кисти с бумагой, баночкой с водой и легким ветерком, проходящий сквозь приоткрытое окно вместе со звуками улицы. Иногда с ним сидит Джусон, ставшая его близким другом, которому можно рассказать даже то, что нельзя Хёнджину. Она маленькая, не поймёт, лишь выслушает и скажет что-нибудь по-детски нелепое. Джисон всегда закрывает окно, когда девочка в комнате, достаёт уже потёртый и практически полностью изрисованный скетчбук и рисует всё, что она захочет, сидя рядом. Пока рисует, Хан всегда слушает её рассказы о школе и о том странном мальчике, что всегда её достаёт. На последнее парень шутит, мол, может ты будешь его истинной в будущем, будь добрее. — Не хочу, хочу быть как ты, Джисон~и, — складывает руки в протесте девочка. Хан перестаёт рисовать, откладывает карандаш и скетчбук и начинает щекотать её до тех пор, пока она не заберёт свои слова обратно. Девочка не должна быть такой же как и её брат, не должна чувствовать тоже, что и он.       Однажды она заявляет о желании рисовать также как и Джисон. И тогда они идут в магазин за покупками. — Оппа, я хочу это, — Джусон указывает на коробку с двумя скетчбуками бежевого цвета с изображением разноцветных животных — белки и хомяка. — Зачем тебе два, Джусон? — спрашивает парень, доставая с полки коробку и рассматривая ценник. — Один тебе, а другой мне, — улыбается девочка, выхватывая коробку из рук брата. Джисон лишь вздыхает, берёт сестру за руку и идёт на кассу.       Он начинает учить рисовать Джусон. Получается, мягко говоря, тяжело, девочка всё время не хочет чертить элементарные линии и круги, потому что «у меня есть циркуль и линейка, зачем мне это?» Но как бы то ни было, она всё же начинает делать то, что хочет Джисон на следующий день, удивляя того поведением. Обычно непослушная гиперактивная девочка вдруг стала вести себя тихо и слушаться, выполняя все задания, что давал ей брат.       Но у всего есть свой конец.