Пустышка

      Но у всего есть свой конец.       Темный длинный коридор больницы немного освещается лишь слабым светом, исходящий из закрытых стеклянных дверей операционной. Сквозь них ничего не видно, лишь изредка за ними мелькают силуэты людей — врачей и медсестёр. Джисон не знает, сколько он уже так сидит напротив дверей, смотря прямо на большую красную полосу, что проходит прямо посередине тех. Он один, ещё не говорил родителям, а Хёнджину лишь отправил короткое сообщение: «если будут спрашивать, скажи, что мы с Джусон у тебя, пожалуйста». Хан не отвечает на очередной звонок от Хвана, не отвечает на его сообщения. Они не должны волноваться просто так, не должны… С ней же всё будет хорошо, да?       Громкие шаги раздаются из глубины темноты. Они приближаются, но Джисон даже не думает поднять голову, посмотреть на этого бегущего человека или хотя бы попытаться оторвать свои руки от светлых волос. Чья-то мягкая ладонь ложится поверх последних, когда шаги затихают, и Хан нервно дёргается, испуганно поднимая глаза на человека. Мужчина в белом врачебном халате смотрит на парня не менее удивлённо, чем Джисон, но его изумление быстро сходит с лица, заменяясь на мягкую тёплую улыбку. Он присаживается на корточки, стирает с необычайно бледного лица Хана слёзы. А Джисон не сопротивляется, смотрит в тёмные глаза, полные нежности и некой заинтересованности. Его взгляд не отпугивает, не холодит кожу до мелких мурашек, наоборот, согревает невидимым маленьким огоньком, привлекая к себе ближе. — Как тебя зовут? — тихо, будто бы боясь нарушить тишину или спугнуть парня, спрашивает мужчина. — Меня — Ким Уджин, а тебя?       Может лучше не стоит, Джисон? Может лучше не стоит говорить с врачом? Он же явно не в первый раз успокаивает людей здесь, возможно, он психолог, который для этого здесь и ходит, это его работа. На самом деле ему, может быть, нет дела до тебя… Но это лишь «может быть», нельзя утверждать точно, будет ли ему всё равно или нет. Нельзя утверждать точно, что эти мягкие улыбка и взгляд — одна большая ложь. Надо попробовать, надо попытаться… Говорят, что незнакомцу открыться проще, не так ли? — Джисон… Хан Джисон, — сиплым голосом отвечает Хан. — Что ты здесь делаешь, Джисон? — всё это так нелепо со стороны, голос Уджина звучит так, будто бы он говорит с маленьким потерявшимся ребёнком. Но Джисон не ребёнок, нет. Он взрослый восемнадцатилетний парень с внешностью подростка. Хан смотрит немного непонимающе на Кима, как бы говоря: «разве это не видно?» — Что произошло? Расскажи мне, я помогу.       Джисон мечется. С одной стороны он хочет рассказать этому мужчине обо всём: о его переживаниях, о Хёнджине, о сестре и о том, почему последняя сейчас в операционной. Но с другой стороны — кто этот Уджин такой, чтобы ему обо всём рассказывать? Какой-то врач, появившийся неизвестно откуда, незнакомец. И вообще, чем он может помочь, он что, маг? Господь всемогущий? — Не бойся меня, я не кусаюсь, — ну вот и снова Ким мягко улыбается. Ужасно привлекательная улыбка, успокаивающая… «Стоп, не об этом сейчас, надо понять, можно ли ему доверять, Джисон.» — слегка мотает головой Хан. Доктор не может прочитать его мысли, поэтому воспринимает это как отказ что-либо говорить. Уджин встаёт с онемевших уже колен и садится рядом с парнем.       Джисон снова видит перед собой с мутным стеклом и красной надписью двери операционной, изредка мелькающих за ними силуэты людей. Врач сидит рядом, больше ничего не спрашивая и также смотря на источник неяркого освещения. Повисла тишина более тягостная, чем раньше. С каждой минутой всё сильнее хочется услышать хоть что-то, даже какой-нибудь вопрос со стороны Кима. Но этого не происходит. Тишина холодным покрывалом сильнее заматывает подрагивающее тело, заполняя голову несуществующими звуками, что рисует воображение, лишние, довольно депрессивные мысли сильнее окутывают голову, поясом затягиваясь всё сильнее на горле. Хану ужасно плохо. Плохо от всего: от осознания своей беспомощности, от тех плохих мыслей и от человека, которому страх не позволяет рассказать всё накопившееся. — Знаешь, — вдруг разрушает это безмолвие Уджин, — я тоже так однажды сидел здесь, смотря на операционную. Один. — Джисон поворачивает свою голову к врачу. В неярком свете видно, как на его глазах появляются водяные стенки. — Почему? — тихо спрашивает Хан, боясь что Ким сейчас разрыдается. Но он не плачет, поворачивается к Джисону и, улыбнувшись через силу отвечает парню: «Мой предназначенный разбился на автобусе.» Почему он улыбается? Почему сдерживает свои чувства, показывая эту фальшивую улыбку? Хан пододвигается ближе, обхватывает руками врача и крепко прижимает к себе, игнорируя слабые попытки вырваться и возмущение Уджина. — Моя сестра…       Тихо говорит парень и больше не чувствует отторжения со стороны доктора, широкие руки того неуверенно прижимаются к спине светловолосого. — Я здесь… потому что там моя сестра. — проговаривает Хан и чувствует, как вновь по его лицу катятся свежие слёзы. Его тело слегка подрагивает, ладони на спине поглаживают её, пытаясь успокоить парня. — Я так виноват… Я… я не уследил… не успел… я…       Льющая ручьём солёная жидкость мешает Джисону что-либо говорить и доктор хрипловатым голосом тихо проговаривает: «Не нужно, Джисон~а, я всё уже понял…», и Хан больше не произносит ни слова, рыдает куда-то в плечо доктору и не замечает, как из дверей операционной выходит женщина и как засыпает на руках нового знакомого.       Утро начинается не с кофе и не с приятного Джусоновского «Оппа, вставай», а со слёз. Слёз Джисона и его родителей. Они не винят Хана ни в чём, не пытаются даже, он сам себя укоряет в недосмотре за младшей, стоит на коленях, прося прощения. Мать лишь опускается рядом, обнимая за плечи и прижимая к себе. Уджин стоит в проходе в их палату, куда ещё вчера принёс на руках светловолосого паренька, когда тот уснул, так и не узнав результата операции. Он выглядел слишком слабым, слишком маленьким и беззащитным бельчонком, чтобы его будить. Его сердце, нервная система или даже вся его сущность не выдержала бы такого удара…       Джисон, по просьбе отца, остался в больнице ещё на некоторое время. Он слишком ослаб, слишком много пережил, чтобы идти домой, туда, где буквально всё напоминает о маленькой девочке. Они хотят переехать, Хан это знает, но он не хочет прощаться с приятными воспоминаниями о сестре и проведённом с ней вместе времени. Знает, что после переезда останется минимум вещей из их прошлого дома, это позволит положение семьи. Но он не пытается этому помешать, не упрашивает оставить что-либо, просто ждёт. Может чуда, а может и какого-то отрезвительного пинка, он не знает сам, чего нужно ожидать, просто продолжает смотреть в окно, наблюдая за жизнью людей по ту сторону стекла. С ним сидит Хёнджин, пытаясь разговорить или хоть хоть как-то поднять настроение. Хван говорит обо всём, что произошло за то время, пока Хан находится тут. Уже второй день светловолосый не подаёт каких-либо признаков жизни. Да, он дышит, пьёт, ест, ходит по нужде и моется, но не произносит ни слова. Он до сих пор винит себя, не хочет даже подавать голос, боясь, что как только это сделает, за ним придёт она. Джусон, которую он не смог защитить, когда та, упав со своего велосипеда и поранившись, не успела даже встать или вскрикнуть. Джусон, что в последнюю секунду посмотрела на своего старшего брата с немой мольбой о помощи вперемешку со страхом и безысходностью. Хан не успел, он пытался, он был уже близко, но… лишь кусок алюминиевого руля остался парню, холодный ветер, взъерошивший волосы и обдавший до самых костей, и электричка, стремительно продолжающая двигаться вперед, несмотря не препятствие. Она осталась жива даже после этого, ещё долго смотрела мутным взглядом на бегущего к ней Хана и слабо сжимала в своей руке зелёно-красную траву. — Джисон~а, ты меня слушаешь? — от мыслей отрывает Хёнджин, щёлкая пальцами перед глазами друга. — Ты опять плачешь…       Джисон вздрагивает, вытирает рукавом халата глаза и виновато кивает Хвану. — Может тебе сходить к психологу, Сон~и, раз уж даже мне ничего не рассказываешь? — вздыхает тот, вставая с кровати и направляясь к двери. — Пожалуйста…       Хёнджин вновь уходит, оставляя Хана одного. «К психологу? Как будто бы он сможет чем-нибудь помочь, » — фыркает парень. Но почему-то вспоминает того Ким Уджина, человека в халате доктора, который вчера его успокаивал. Кажется, тому мужчине действительно не было всё равно на Джисона…       Взгляд Хана падает на тумбочку напротив кровати с небольшой вазочкой, где стоит одна маленькая белая хризантемка. Джисон медленно поднимается с постели, спуская босые ноги в белые тапочки, и медленно, придерживаясь за край кровати, движется к растению. Что-то его сильно тянет к этому маленькому цветку в прозрачной посудине с водой. В этом виде нет ничего не обычного, по крайней мере, так казалось Хану, пока тот не подошёл поближе. Записка с номером. Внизу стоит имя «Ким Уджин». Стоит ли ему позвонить? Или написать? Может это будет вовсе не тот Уджин, которого недавно встретил?       Джисон возвращается в кровать с запиской, вводит заветные цифры в телефоне и долго смотрит на дисплей, не решаясь даже написать банальное сообщение. Он начинает что-то писать в строке, но сразу же стирает буквы, смотрит вновь в окно, ища нужные слова в голове и, наконец, пишет.

(16:53) Вы: Привет?

(16:54) Вы: Это Джисон…