Лотосы во льду

Она опередила рассвет совсем на немного. Лучи еще бледные, не успевшие заалеть, нырнули в его волосы и растаяли. «Пепельноволосый», - коснулась его теплой сонной щеки. Провела ладонью по шее, легла на твердую грудь, и ее накрыла тяжелая рука. Его сердце билось гулко и размеренно. Она прикрыла глаза, но тут же вскочила. Он перевернулся на бок. Поутру холод покидал землю, однако она, протерев смоченной тряпкой его живот и свои бедра, укрыла прекрасное сильное тело в шрамах курткой. Нет, нельзя, еще ничего не закончено. У выхода она обернулась. Сталь и пламя, снег и пепел. Мощь и мягкость. Ослепительно белое далекое западное солнце. Ее же ждет привычный жар оружейных залпов и бесконечная красно-желтая пелена. Все-таки она не сдержалась. Прижалась губами к его губам, так сильно, будто отдав всю себя, и сразу вышла. Как глупо. И неизбежно. И старо как мир. Лунный свет из оконного проема облил ее нежным мерцанием. Свет озолотил тело, что казалось, она – сама луна, окутанная плащом темных волос. В глазах – глубина беззвездной ночи и отражение капли свечного огня. А от сгиба локтей и затылка исходил диковинный травянистый аромат. Старый добрый француз всегда был склонен к преувеличениям, однако в этом не ошибался: да, это и есть маленькая смерть. Умирая, он наконец беззвучно выдохнул в ее шею сбивчивым шепотом, неуверенный, что она поймет. Верно, язык чувств везде один. Она погладила его по голове и ответила, также невыносимо мягко, лишь губами: "И я тебя." Катись все в чертям. Если кроме них что-то действительно существует. Он проснулся, ощутив холод пустоты. Окликнул ее. Присел, огляделся и все понял. Чтобы его остановить, она спрятала его вещи по углам. - Бл***. Ё*********! Сама на смерть прешь! – наконец дал волю эмоциям, когда поскользнулся на своем ремне. Его взгляд наткнулся на цветы, и он погладил выпростанный изо льда розоватый лепесток. Нежный и прохладный. Словно ее кожа. - Дура, - опять не выдержал он, хлопая дверью. Был обжигающий военный полдень.