Как сложно будет справиться

Солнце только недавно взошло над опушкой леса, а лучи его уже проникали в комнаты солнечной стороны поместья. Несколько из них пробивались через не полностью занавешенные шторы и пытались разбудить девушку. Только пение одной из птичек наконец-таки выполнило первостепенную задачу: поднять Эмилию. Она приподнялась на подушках и заныла от жгучей боли, так часто приходящей после подобных инцидентов. Резкие воспоминания, проявившиеся под веками, окончательно привели в себя волшебницу. Минстон села на кровати и медленно, по мере того, как приходило полное осознание случившегося, испытала всю гамму эмоций: сначала отвращение, а потом осталась только ненависть. Нутро болело, голова закипала, а глаза резко стало сушить — и наконец все эти ощущения сменились одной только болью, глубокой, шедшей прямиком в сердце. Эмилия на ватных ногах встала на твердую поверхность и несколько раз выдохнула: нужно было прийти в себя как можно скорее, чтобы нацепить маску; и предъявить Малфою за вчерашнее. В считаные минуты Минстон добралась до противоположного крыла здания и выбила дверь заклинанием; от одной только ненависти, застилавшей ей глаза, она не стала использовать простенькие чары, а произнесла: — Bombarda! — и следом: — Levicorpus! Малфой, чей сладкий сон прервали, взлетел над своей кроватью вверх тормашками, отчего его футболка спала на лицо. Он резко раскрыл глаза и сразу же столкнулся с разгневанной Минстон, чье презрение чувствовалось подкожно. Сорвав футболку с себя и кинув в неизвестном направлении, Драко предстал перед соседкой в одних боксерах. До палочки юноша дотянуться не мог, она была под подушкой. Презрение Эмилии передалось и ему, отчего он метнул в нее разгневанным взглядом и начал: — Что ты творишь, психичка?! Только последнее слово заставило Минстон вскинуть голову. Глядя на Драко в упор покрасневшими глазами, она дала своей жертве упасть на кровать. — Я что творю, Малфой?! А ты сам пораскинь мозгами... — она начала говорить с ним тоном, напоминавшим отчитывание маленького мальчика, не знавшего манер. — Ты подверг меня опасности — это первое, — она для полной наглядности демонстративно загнула пальчик. — Второе — ты проник с Легилименцией в мою голову, считал мои воспоминания, которые, твою мать, тебя не касаются... — Правда? — парировал парень. — Серьезно? —он залился смехом как сумасшедший и сократил расстояние между ними. — Я, блять, там был... Я валялся в агонии, орал из-за своей же тетки, и, черт, ты была там, но я этого нихуя не помню! Ты опять мне соврала, Минстон! Ты постоянно врешь! Почему тебе так сложно сказать мне правду! Сука! — Это не так! Это не правда! — закричала Эмилия, стараясь перекричать парня. Она отступила от него, стукнувшись спиной о стену. Волшебница спрятала лицо в ладонях, заплакав. Ее действия никогда не были неправильными, как она считала. У Эмилии было только одно желание: защитить Драко от всего его плачевного прошлого, которое могло вернуться к нему. Девушка не пыталась навредить ему, не делала это умышленно. Единственное, что стояло у нее перед глазами, — это давнее, забытое чувство того, кто был сейчас перед ней, — его влюбленность, а после и любовь. Минстон помнила то обволакивающее ощущение, которое дарил ей Драко и которого она никогда больше не испытает. Неосознанно Эмилия стала царапать плечи до крови с пылкой ненавистью к самой себе. Ее затрясло то ли от переизбытка эмоций, то ли от отдаленного, непонятного, неслышимого крика Малфоя, который старался воззвать к ней, достучаться до истеричной идиотки, уже скатившейся по стенке на пол. Но попытки были тщетны. Сквозь пелену, застилавшую глаза, и притупленные чувства Эмилия осознала, что юноша поднимает ее на ноги и, держа за талию, чтобы девчонка не упала, направляется куда-то вместе с ней. Малфой не собирался разбираться с накатившим на девицу срывом, равно как не собирался и успокаивать ее, потому и приняв верное для себя решение, так вовремя пришедшее на ум: сбагрить суку Нотту. Тот вроде бы хорошо с ней ладил, значит, несложно будет ему и успокоить ее. Уже в дверном проеме Драко столкнулся с Теодором и, глянув не него исподлобья, толкнул на него плачущую сокурсницу, только и успев бросить перед уходом: — Вещи по каминной сети отправлю. Малфой рухнул от бессилия на пол. Он был вымотан и зол. В глазах щипало, а руки не поднимались. Драко не мог понять увиденного этой ночью: воспоминаний о нем, которые ему самому были чужды и незнакомы. То был не он, то была не его жизнь — на то он уповал, надеялся. Ему всегда казалось, что если у тебя пробелы в памяти, то тебе смогут помочь люди, связанные с тем временем, предметы. Но даже Минстон, которая, похоже, была близка с ним прежним, ничего не изменила своим присутствием. Ничего не вышло. Вчерашний эксперимент обратился катастрофой и навредил девчонке, усугубил ее положение, приблизив к скоропостижной кончине. И из-за этого Драко было больно и тошно; не только потому, что он воспользовался невинной Эмилией, но и потому, что не знал, что его ждало дальше, что он мог для себя открыть. На дворе уже была ночь, а на кухне у юноши во всю была готовка. Теодор примерно представлял, во сколько должна была проснуться его нежданная гостья, и теперь копошился у плиты, готовя на двоих сытный ужин. Эмилия всё сомневалась: стоило ли спускаться к другу, мешать ему, и в итоге осталась сидеть на кровати, не сводя взгляда с занавесок, постоянно шевелившихся из-за ветра. Луна только стала подниматься из-за горизонта. Девчонка задержалась еще на какое-то время, пока она не взошла, и только после этого спустилась к Нотту. Парень сервировал стол, ставя тарелки с едой на подстилки. Запах цыпленка, только что приготовленного, уже обволок весь дом, дойдя даже до гостевой комнаты, которую недавно покинула Эмилия. Она прекрасно понимала, что это не дом Малфоев. Атмосфера и такой знакомый запах помогли напомнить, каким Теодор всегда был заботливым и чутким. Жил он один; семья оставила его на произвол судьбы еще во время Второй магической войны. Но опрятность и чистота была здесь, хотя за всем присматривал только один он. Не как в других чистокровных семьях с кучей прислуги или домовыми эльфами: для сада, дома… В небольшой гостиной стоял камин, а на нем фотокарточки с незнакомой Эмилии девочкой. — Моя сестра — Миранда. — Ты не рассказывал о ней... — Я и не видел в этом смысла, — помедлил Нотт и продолжил: — Ей пять сейчас, родители забрали ее насильно, хотя она и хотела остаться со старшим братиком... Не думаю, что в будущем мы возобновим с ней общение, даже несмотря на то, что всё ее детство я был рядом, заботясь о ней. — Ты скучаешь по ней? — Жутко. Теодор развернулся к Эми и развел руки, чтобы девчонка нырнула к нему в объятия, спряталась от всех невзгод этого жестокого мира. От него исходило тепло, такое родное и близкое, но и непозволительно далекое, потому что предназначалась его любовь только одной-единственной. Юноша спрятал лицо в волосах девушки, медленно вдыхая запах ванильного шампуня. — Мне очень жаль. — Мне тоже... Спустя какое-то время они смогли выпустить друг друга из объятий и двинулись в сторону кухни, где их ждал ужин. Минстон со всем рвением накинулась на еду, будучи голодной с самого утра. Никто не прерывал наступившую тишину, только звуки ливня доносились с улицы. — Где Литтен? — прервал Теодор молчание, начинавшее томить обоих. — Да. — Где? — Я не могу... — Эмилия больше всех хотела начала прекрасной любви между двумя друзьями, но не могла этого пока что допустить; у каждого из них была неразбериха в голове, оба запутались в себе. — Сначала пойми себя. Чего ты хочешь получить от нее или дать ей. — О чем ты? — Я о твоей любви к ней. Она видна даже слепому, как первомайский день, легко и ясно, и чувствуется при одном взгляде на вас. Но только ты не видишь того, как, отталкивая Литтен, не подпуская ее к себе ближе чем на расстояние дружеских отношений, ты причиняешь ей боль. — Мы не можем быть вместе. — И кто тебе это сказал? — Я сам решил так. Ей будет лучше с кем угодно, но не со мной... — Послушай, — Минстон выдохнула и вскинула голову к потолку. — Иногда мы и сами не можем понять, что является правдой, а что ложью; тогда нам и стоит обращаться к близким — за советом. И если ты не способен решить для себя, как правильно поступить, то позволь мне дать совет... — Какой? — Не решай за двоих. Скажи ей, что ты чувствуешь, позволь выбрать ваш дальнейший путь и ей тоже. Ты знаешь, как никто другой, что она любит тебя. — Я не хочу, чтобы в один прекрасный день мы стали друг другу отвратительны из-за этой лишней любви между нами... Не хочу потерять ее. — Я знаю. Но если ты будешь стараться, то разве так легко будет разрушить вашу любовь? Ваше единство? — Ты думаешь?.. — Что вам стоит попробовать? Да. Что у вас всё выйдет? — она выдержала паузу после собственного вопроса. — Лучше, чем у нас с Малфоем. Поверь. Нотт отвернулся от подруги и несколько раз глубоко вздохнул. Немного погодя он всё-таки вскочил со своего места и зашел в камин, исчезнув в зеленом пламени. Теодор ничего не сказал девушке, только кивнув ей на прощанье, полностью осознавая, что гостья поняла его; без слов, в ту же секунду. Парень предстал перед рыдающей любимой, запивавшей свое горе. Литтен придерживала бутылку шампанского и утирала сопли рукавом толстовки, не своей причем, а слизеринца. Вещица была велика девушке, но главное, что она согревала ее и сохранившимся запахом Теодора напоминала ей о самом дорогом в ее жизни... Девушка обратила внимание на парня, только когда он уселся перед ней на корточки, взяв алкоголь. — Почему... Почему ты не любишь меня... — расплакалась еще сильнее Паркинсон, начав задыхаться слезами. — Очнись! — затряс тот хрупкое тельце. — Я с тобой. Я тебя не оставил, и это значит только то, что ты мне доро... — Как тупая подруга! — взревела девушка и скинула руки друга, постаравшись встать. — Что же ты... — Теодор поймал падающую Литтен и обхватил ее своими руками. — Послушай... — Нет! Это ты меня послушай... Этого Нотт уже не смог выдержать — еще одного чертового перебивания со стороны девчушки? Ну уж нет. Он посчитал, что самым действенным способом привести Паркинсон в себя будет поцеловать ее, что он и сделал без промедлений. Резко и пылко, впервые — потому что раньше он не мог себе этого позволить. Теодор впился в губы подруги, на что получил немедленный ответ. Хотя Литтен и было больно, он был единственным, кому она хотела отдать свой первый поцелуй. И они оба знали об этом. Минстон удобно устроилась на диванчике в гостиной и уже засыпала под потрескивание дров в камине, когда перед ней аппарировали две фигуры, сопровожденные хлопками. Эмилии пришлось из удобного положения, в котором она почти уже спала, приподняться и на всякий случай достать палочку, хотя она не была удивлена, увидев своих друзей, и тем более не удивилась она такому скорому их появлению, ведь прекрасно знала, что они точно справятся с чувствами. Никто ничего не говорил, не смея прерывать тишину, пока старшая из них не пустила несколько заклинаний в воздух. Искры всех цветов заплясали в небольшом фейерверке под потолком гостиной. Эми закружилась вокруг парочки, насильно сцепив их руки между собой. — О! Как же жизнь великолепна! На дворе стояла оттепель. Плакучая ива избавлялась от мокрого снега на своих ветвях, периодически подрагивая от еще не утихших ветров. Все учащиеся переоделись в легкую одежду, благо погода позволяла, но грязи и слякоти всё же хватало, и ребята иногда громко ругались, угодив ногой в очередную лужу. Группа учащихся двух враждующих факультетов двигалась в сторону озера, где главные старосты уже давно ожидали их. Никак не контактируя еще с зимних каникул, Малфой и Минстон старались как можно реже обращаться друг к другу, только если на то была веская причина. Они оба пытались подавить в себе желание заговорить друг с другом, ведь прекрасно знали, что любой, даже самый невинный, сюжет закончится руганью, потому что неизбежно свернет к произошедшему на зимних каникулах. Слизеринский Принц нежился на солнышке, лежа с прикрытыми глазами, всё гадая про себя, будет ли дождь. Девушка же, спрятавшаяся в плед, помахала друзьям. Первыми подошли Колин с Гермионой. — Почему же вы постоянно так удручены чем-то? — воскликнула Грейнджер и тут же пожалела; каждый посмотрел на нее многозначительно, проклиная за заданный вопрос. Малфой дернулся и бросил взгляд на соседку, поймав ее на его разглядывании; Эмилия всё не отворачивалась, стараясь запомнить каждый его мускул. Ни одному из них не было ясно, почему они согласились прийти на эту встречу вместе, да еще и раньше всех остальных. Старост уже не первый раз ловили на таком непонятном поведении, делая несложные выводы: те не отходили друг от друга ни на шаг. Хоть и не общаясь, Эмилия с Драко на подсознательном уровне держались вместе. Малфой заприметил за гриффиндорцами свое спасение — Теодора и Литтен; тех, с кем он, слава Мерлину, смог бы перекинуться хотя бы тройкой слов и не заскучать. Но вслед за ними предстала и его главная проблема, основной раздражитель — Уизли, спешивший обнять свою новую близкую подружку. Драко не нравилась близость между рыжим и девчонкой. У него вошло в привычку исчезать из компании, как только объявлялся гриффиндорец. Но не в этот раз, юноша решил задержаться, через силу, поборов себя. Патлатый закружил Минстон на траве и склонился над ней, прошептав что-то на ухо, отчего девушка только сладко улыбнулась и прильнула к нему сильнее. Всегда прохладные щеки Малфоя залились краской и загорелись, но никак не от смущения, а от злости. Единственный способ отвлечь друга, пришедший Нотту в голову, был забраться ему на спину. Драко развел свои руки и оттолкнул сокурсника, смерив его серьезным взглядом. Только не сейчас, он нисколько не хотел веселиться; у него бы и не вышло. Теодор не обратил внимания на выраженную агрессию друга и залился смехом, тщетно пытаясь остановиться. — Да брось ты! Искоренять же нужно раздражители, а не терпеть и дальше... — промолвил Нотт. Он сказал это довольно-таки серьезно, хотя еще недавно хватался за живот. Но почти все поняли, над чем именно насмехался слизеринец, на что пытался указать. Во вкус он всё-таки вошел, пожелав поиграться с блондином еще немного. — Драко! Я надеюсь, ты не обиделся на меня? Прошу, не говори, что так и есть... Не будь так жесток ко мне... Малфой вырвал свою сумку из-под ноги друга и вскочил. Его воротило, от всего. — Не уходи! Прости меня, придурка этакого! — Хватит ерничать, Нотт... Я убираюсь отсюда, потому что мне дурно, — Драко закинул сумку на плечо и запустил пятерню в волосы. — Хочешь, чтобы мой обед оказался на тебе? Никто не сказал слизеринцу вслед ни слова; да и нечего было сказать. Драко раздраженно зашагал ко входу в замок, слабо надеясь на то, что за ним последует она, та единственная. И в самом деле его ладонь схватили тонкие пальчики, потянувшие его на себя. Перед ним была Минстон, нет никаких сомнений: тоскливый взгляд и напряженность во всем теле. Проницательные серо-голубые глаза проедали его насквозь, как только могли. — Мне серьезно плохо... Я могу сблевать и на тебя. Пошли, понаслаждаешься... — Да. Всё это время Минстон неслучайно провоцировала слизеринца на какие-либо эмоции. Сюсюканья с Роном были ее злосчастным планом, претворенным в жизнь, удавшимся на сто процентов. И сейчас всем поголовно было ясно, что не было никакой тошноты у блондина, что он просто притворялся. — Пошли, — он резко потащил ее за собой внутрь замка, без слов скрывшись в коридорах. Размашистыми шагами парень вел Эми на третий этаж, надеясь, что чертовы лестницы не начнут менять свой предполагаемый маршрут. Уже спустя считаные минуты они вдвоем ворвались в ванную старост. Малфой не глядя кинул свою сумку в сторону, а сам прижал девчонку к умывальнику. Минстон под давлением его тела устроилась там, где хотя бы не было жестко сидеть. Девчушка вытянулась в сторону парня, предложив запереть дверь, чтобы, не дай Мерлин, кто-нибудь не услышал блюющего Малфоя. Юноша послушался, заклинанием закрыв единственный для нее путь к отступлению.