Квест для лузеров

Макс окопался в гнезде, казалось, на века, и выманить его оттуда не получалось никакими способами, не связанными с применением силы. Не действовали ни уговоры, ни даже поставленная в паре шагов от гнезда кружка с травяным успокоительным отваром. Сумасшедший сначала угрожающе шипел и рычал на любого приблизившегося к своему убежищу меньше, чем на метр, потом принимался необыкновенно жалобно плакать и умолять не трогать не дозревшие на дереве корочки хлеба, иначе Господин Пан взъярится и приколотит презренного раба. От еды, соответственно, он тоже отказывался — попросту не понимал, что Олег или Вамматар предлагают еду, смертельно пугался и зарывался в одеяла еще пуще. Помочь парнишке, такому буйному, было практически невозможно, уж лучше бы пребывал в покорной кататонии. Здесь явно требовалось вмешательтво посущественней веры, надежды и любви, например, инъекция препарата типа Галоперидола, и Няняпан растерялся. Джинн никогда ранее не сталкивался с острой психиатрией, хоть и имел, на всякий случай, в саквояже подходящую упаковку ампул. Хозяйственик же. — Я сдаюсь, миром не сладим, — сказал он после очередной провалившейся попытки подсунуть недужному хотя бы воду. — Мы напрасно тратим время. Придется наваливаться и скручивать. В санитары кошак взял Вамматар, за силушку, а Олега назначил медбратом. — Зафиксируем — кольнешь в бедро или в плечо, — джинн показал на себе подходящие для инъекций места. — Главное — не бойся и не сломай иголку. Усек? Олег лишь мрачно оскалился. Парень умел, худо-бедно, колоть внутримышечные, в колледже на последней практике научили. Вот и пригодилось знание, эх, черт бы его побрал… Лучше бы никогда не пригождалось, честное слово. — Сделаю, — он с трудом расцепил нервно стискивающиеся зубы. — Фиксируйте уже. «Не время сейчас истерить, не время, — пристукнул кулаком воли подступающие детские слезы. — Потом. Завтра», — и взял протягиваемый Няняпаном шприц с лекарством недрогнувшей рукой. — Вперед, — кивнул джинну. — Я готов. Макс отбивался отчаянно, словно дикий зверь, кусался и царапался, но против напора аж двух нечистей, конечно, не сдюжил. Сипло воющего от ужаса парнишку выдернули из гнезда, ухватив за что попало, повалили на пол, плотно прижали к ковру, чтобы не дергался, и Олег решительно вонзил иглу в наиболее доступную ему в этот момент часть тела друга — в бедро. Надавил на поршень и молча воззвал к недосягаемым небесам: «Господи, помоги!». С напряжением, преодолевая сопротивление мышц бьющегося, плененного безумца, ввел лекарство до последней капли и выдохнул. Все. Можно расслабиться. — Отстрелялся — буркнул, выдергивая иглу и отшатываясь прочь. — Отпускайте. Едва ощутивший — свободен, Макс буквально взлетел на четвереньки, плюнул в обидчиков нелепой до смешного фразой «Господин Пан отомстит!» и порскнул обратно в обжитый уголок. Скорчился в гнезде, нагреб вокруг себя одеял, запаковался с головой и притих, обиженный. Теперь пусть дуется, сколько влезет — Галоперидол всасывается в кровь быстро. Авось скоро мозги чуть-чуть на место встанут и сам на контакт пойдет: голод с жаждой — презлые тетки. Собственно, так и случилось. Примерно через полчаса парнишка прекратил горестно всхлипывать и зашебуршался, высовывая нос из свитого им плотного кокона-брони. Бедолажка мутно-пьяно обозрел незнакомую комнату и с недоумением уставился на сидящего напротив него по-турецки Олега. Поскреб кадык и каркнул пересохшим горлом: «Привет, бро, мы где?». Узнал, соображает. Спасибо, Господи, услышал молитву ничтожного человечка, узника подземелий. — Привет, — ответил Олег, чувствуя — на лицо выползает счастливая лыба. — Пить хочешь? Макс кашлянул и принялся вяло оглядываться с бессмысленно-сонным видом, натуральная разбуженная посреди дня лупастая сова. — Тошнит, — пожаловался заплетающимся языком, совершая нижней челюстью едва заметные жевательные движения. — Воды дай. Олег с крохотной заминкой подвинул вернувшемуся в сознание другу кружку с отваром. Недужный, жадно подавшись вперед, цапнул подношение и торопливо поднес к губам, принялся глотать, даваясь и постанывая от удовольствия. Опорожнил до дна и уронил на колени. — Вкусный чай, сладкий, — вздохнул он через накативший зевок, скукоживаясь. — Спину жжет, бля. Я посплю… Олег заботливо помог заклевавшему носом рыжику улечься поудобнее и примостился рядом, подсовывая ему под голову нагло спизженную с кровати подушку. Разрешения на изъятие постельной принадлежности сабмиссив у Вамматар не спрашивал, не побеспокоился заранее, а сейчас было и поздно, и не у кого — демоница плескалась в душе, отправив батюшку за ужином. Вряд ли заругает, она добрая. Скорее похвалит. — Конечно, поспи, — парень укрыл смежившего веки больного одним из вытащенных из гнезда одеял. — И пусть тебе приснятся хорошие сны. Задремывающий Макс шепотом подтвердил: «Пусть приснятся» и ровно, глубоко задышал. Отбыл к Морфею. Глотающий таки прорвавшиеся слезы Олег пару минут понаблюдал за отрубившимся другом и вскочил открывать постучавшему в дверь джинну.

***

Няняпан добыл не только ужин. Вкатив в покои дочери уставленный мисками и тарелками двухярусный столик, кошак приткнул его к стене и протянул на ладони подоспевшей собственности дочери маленький стальной ключик. — Справишься? — мяукнул. — Иди, освобождай друга, он больше не раб. Освобождай, так освобождай. Слишком уставший, чтобы задавать вопросы, Олег молча взял ключ и поспешил исполнить приказание нелюдя. Замочек поддался с легким щелчком, парень аккуратно снял ошейник с шеи спящего, выпрямился и сунул джинну. — Вот, — сказал ровным, лишенным выражения голосом, вытирая рукавом мокрые щеки. — Раб исполнил. Рабу можно накрывать к ужину? Няняпан поймал парня за запястье и удержал на месте. — Будет и на твоей улице праздник, — малыш, — кошак загадочно щурился, — скоро все узнаешь, не грусти. Ась? Олег вовсе не грустил, джинну примерещилось. Да, примерещилось, и нехуй спорить. — Пустите, — не понятый юный человек гордо выпятил дрожащий подбородок. — сейчас Госпожа докупается, и мне влетит за безделье. Няняпан хмыкнул — воплощенная ехидная тайна — но парня отпустил. — Считаешь мою дочь ненормальной? — нелюдь наставил ушки. — За какое такое безделье? Она, разве, тебе что-то приказывала? Олег повернулся к джинну в пол-оборота, смотрел искоса, изучающе. — Не приказывала, — шмыгнул носом. — Но хороший раб обязан предугадывать пожелания Госпожи, или я чего-то не допер в служении. В общем, — сабмиссив упрямо набычился, — мне кажется, Госпожа обрадуется, когда, выйдя из ванной, увидит накрытую поляну. Устрою стол в восточном стиле — прямо на полу, накидаю подушек, сидеть. Получится нормально. Няняпан внимательно слушал, кивал. — Скажи-ка, мальчик, — вдруг спросил он. — Ты спешишь обустроить Тар комфорт из страха наказания или чтобы хозяйка благодарно тебе улыбнулась? Олег уставился на джинна, аки на психа. — Чтобы улыбнулась, конечно, — парень опешил. — У Госпожи чудесная, светлая улыбка. Смех — еще лучше, ложится мне сюда, — он коснулся кончиками пальцев груди и уронил руки вдоль затрепетавшего от приятных воспоминаний тела. Няняпан тихонько мяукнул, распушил усы и отступил в сторону. — У меня другое предложение, — мурлыкнул, теплея суженными в щелки вертикальными зрачками. — На полу мало места. Давай постелим на кровати? Если вдруг заляпаем покрывало, я его завтра постираю лично. Годится? Олег на глаз оценил имеющееся в спальне, свободное от кровати пространство — ох, не густо было сего пространства, не густо даже для двоих, не то, что для троих, и сморщил лоб. — А, — согласился он, прикинув и так, и эдак — ну, тесно для троих, тесно, — годится. Главное — не шуметь, Макса разбудим. Няняпан отрицательно оскалился: — Не разбудим. Твой друг продрыхнет сном младенца минимум часиков десять. Счастливый, ему сейчас хорошо. Поверить кошаку на слово, не верить? Олег предпочел поверить: чересчур сегодня замотался и изнервничался — с уборкой, Максом и прочим, решил не накручивать себя из-за пустяков. Ну, разбудят они спящего рыжика, эка беда. Заодно покормят и уложат досыпать. Хуйня. — Накрываем вам с Госпожой на кровати, — отмахнул парень и включил подчеркнутого, милого идиотика: слепил тупое выражение лица и закивал китайским болванчиком. — Презренный раб поест, по статусу, отдельно, в том углу, где крюк в стене. Рабу так спокойнее, простите, Господин Нянь. От отвешенного Няняпаном вразумляющегося подзатыльника наконец расслабившийся, кривляющийся сабмиссив благополучно увернулся, отпрыгнул в сторону ванной и прицельно угодил в объятия как раз распахнувшей дверь Вамматар, одетой в наглухо запахнутый халатик, на обмотанных вокруг рогов густых русых волосах — непромокаемая шуршащая шапочка. Благоухающая дорогим цветочным шампунем демоница, не стесняясь присутствия поблизости отца, ухватила любовника за ворот рубахи и притянула вплотную. — Еженька, — шепнула страстно, привставая на цыпочки. — Как я без тебя раньше жила? М-м-м… Если Олега и одолевали плохие мысли, они мгновенно улетучились без остатка, стертые начавшимся необыкновенно чувственным поцелуем. Глупые храмовники метят принадлежащих им рабов каленым железом… Зачем, ведь существуют метки понадежней железа! Губы хозяйки, например — одуряюще желанные, упругие, горячие и податливые, лю… «Любимые, — утвердил Олег со свойственным берсеркам безрассудством, уверенно, по-мужски подхватывая прильнувшую прекрасную, лучшую для него в мире женщину под гибкую спинку обеими ладонями. — Любимые губы любимой хозяйки», — и на душе у парня сразу стало уютно. — Госпожа, — сабмиссив мягко отстранился, прерывая засасывающий, сладостный контакт затрепетавших в предвкушении тел. — Расскажите, как вы попадаете в Питер? У вас есть какое-то заклинание переноса, да? Оно применимо к людям? Макса срочно нужно показать психиатрам. Вамматар застыла бледнеющей статуей и некоторое время молчала, часто-часто дыша, потом спрятала стремительно наполняющиеся слезами багряные очи за темными густыми ресницами. — Есть, — ответила еле слышно. — И оно, о да, применимо к людям. А как бы ты иначе оказался в Храме Боли, закатенок? Не отпущу! — демоница судорожно вцепилась в плечи Олега когтями, не замечая — до крови расцарапала человеку кожу. — Даже не мечтай! Ты мой! Почти не ощутивший боли, Олег осторожно чмокнул захлебнувшуюся мукой скорой потери хозяйку в кончик носа. — Я отведу Макса к врачам и обязательно вернусь, клянусь, — парень невероятно страдал вместе с хозяйкой и заплакал в унисон с ней. — Но с условиями. — Вамматар громко икнула и зажала рот ладошкой. — Первое: вы сейчас снимете с меня ошейник — хочу добровольно принять его, когда-то надетый силой, именно из ваших рук, не из чьих-то чужих. Второе: я смогу свободно, по моему разумению, ходить туда и обратно. Учиться, навещать родителей, встречаться с друзьями. Не позволите — не ждите от меня служения, придется принуждать силой к каждой малости. Выбирайте, третьего вартанта не будет. Выпалил единым духом, без пауз и, передернувшись коротким мерзким страхом, фактически упал на колени. Уткнулся перекошенной гримасой отчаяния мордахой во влажные ступни жрицы, сгорбил спину в немой мольбе. Уже зная — удалось и отпустит. Ибо не лгал — действительно собирался вернуться. Точнее, возвращаться. Не важно, каким способом — через магический ли портал переноса, петляя ли в ледяных катакомбах с норовящим погаснуть фонариком, подыхая от голода и жажды… Опять и опять, лишь бы к Вамматар. Намертво переплетенные сердцами. Демоница всхлипнула, помедлила и уронила на низко склоненную голову кающегося сабмиссива приговор: — Не клянись, Олежка. Я сниму с тебя ошейник. И только попробуй не взять его обратно — не прощу. Чуяла безошибочным женским инстинктом — парень вывернется наизнанку, но вернется, ибо любит без памяти. Отныне — неразделимое целое по обоюдному согласию.