Квест для лузеров

К немалому удивлению Олега, отперли им почти сразу — Госпожа успела пнуть дверь всего лишь два раза. — Орать пришла, доца? — с порога приветствовала демоницу невысокая, полноватая брюнетка в длинной фланелевой ночной рубашке. Умильно-розовенькой, в мелкий синий цветочек. Ох, не так Олег представлял древнюю богиню смерти, не так… Ни рогов у телки, ни когтей, глаза обычные, человеческие, темно-серые, огня не изрыгает и голос тонкий, неприятного тембра. Скука. Вамматар прикусила указательный коготь. — Пока не знаю, матушка, — ответила честно, холодноватым тоном, пытаясь запихнуть Олега к себе за спину. Парень не запихивался, уперся. — Похвастаетесь новым рабом? Ежик говорит — он рыжий. Обожаю рыжих закатят — веснушки, прозрачная, фарфоровая кожа… Брюнетка неуверенно переминалась с ноги на ногу и, кажется, слегка побледнела. — Рыжий, да, — подтвердила богиня и неодобрительно поджала неестественно-алые, явно напомаженные узковатые губы в строгую нитку. — Но мальчик сейчас не принимает. Занят. Разумеется, Вамматар не поверила. — Понимаю, — протянула она с ехидцей, — небось, ковры чистит или ваши трусики с чулочками стирает, матушка. Дело важное. Впустите без подписанного Советом разрешения, по-хорошему, без скандала? Гляну одним глазком, как работает, и уйду, вот вам крест! Танатос не сдвинулась с места: — Нет! Раб занят! Сука. Окончательно уверившийся — с Максом беда, Олег посмурнел. У парня в мозгах словно щелкнуло нечто, стирая статусы и границы, миг, и он решительно шагнул вперед, вынуждая родительницу хозяйки растерянно попятиться. Юный берсерк не испытывал перед богиней ни малейшего страха: ебанет молнией — значит, судьба, не ебанет или заступится хозяйка — здорово, бинго. Двум смертям в любом случае не бывать. — Где Макс?! — грозно клацнул на продолжающую пятиться женщину зубами. — Позовите его, немедленно!!! Вряд ли Танатос ожидала подобного безбашенного, наглого наезда от носящего ошейник, бесправного человека. Охуела она, по крайней мере, космически и отчаянно захватала ртом воздух, утратив не только дар речи, но и дар мата. Тяжелый случай, ахха-ха. Пользуясь благоприятным моментом, Олег обогнул богиню и устремился вглубь ее логовища, зовя «Макс! Макс, где ты? Это я, Олег!» Парню никто не откликнулся. В три прыжка миновав полутемную, длинную прихожую, раб-берсерк очутился в роскошно обставленном в восточном стиле будуаре. Быстро окинув взглядом широкую, неразобранную кровать с вышитыми, бахромчатыми атласными подушками и прочую вычурно-пышную ковровую меблировку, Олег убедился — Макса здесь нет и рванул дальше, ища двери в смежные со спальней помещения. Таковых обнаружилось две. Первая вела в пустую ванную с выключенным светом, вторая — в напоминающий кладовку закуток. Крохотная комнатка, в ней ни койки, ни стула или табуретки, на пол брошен грязный, старый матрас с торчащими из прорех клочьями серой ваты. Сидящий на матрасе, спиной к стене, с широко расставленными исцарапанными, покрытыми синяками коленками рыжеволосый, одетый в рабскую рваную рубаху, босой парнишка тихо пел, в такт пению помахивая перед конопатым, бессмысленно улыбающимся остроскулым грязным лицом растопыренной пятерней. Хоть не голый, уже спасибо — в кладовке было весьма прохладно. — Макс! — вскрикнул Олег, кидаясь к другу. — Макс! Реагируя на шум и движение, рыжик повернул взлохмаченную голову, покивал рухнувшему подле него другу и, не гася лыбы, сбивчиво-страстно, с придыханием сообщил в пространство: — Три корочки хлеба на дереве. Три. Потом созреет двенадцать, по числу апостолов. Пока не созреют, трогать нельзя. Так приказал Господин Пан, — всхлипнул и продолжил, горестно искривив бледные, разбитые губы. — До тех пор моя пища — вода, ибо презренный раб недостоин в своем грехопадении никаких милостей… Больно… — он передернулся короткой судорогой и, бессильно смежив воспаленные, припухшие веки, снова застыл, заунывно затянул незнакомую Олегу мелодию. Неужели от издевательств повредился рассудком? Похоже, да… Неслышно подошедшая следом за Олегом Вамматар потрясенно грызла костяшки, смотрела на безумца сочувственно и, кажется, вытирала рукавом выступившие слезы. Нухуясе, блядь, занят раб, стирает Госпоже трусики-чулочки… «Нужно сочинять жалобу Совету, не нужно? — размышляла готовая взорваться кипящим в груди справедливым гневом рогатая женщина. — Может, матушка не совсем безмозглая, отдаст закатенка добровольно, без жалоб?» Отдала. Не вякнула ни словечка, когда Вамматар вдруг наклонилась и собрала беззвучно плачушего человечка в охапку. Промолчала и тогда, когда демоница, не удостоив матушку даже прощальным плевком-проклятием, вынесла рыжика из покоев в коридор. Понимала — игрушка безнадежно испорчена по ее вине, сумасшедшего на алтарь не потащишь, и до полуобморока боялась — как бы теперь от Совета не огрести смачных злых плюх. Отрешат родственнички от права кидать жребий лет эдак на триста-пятьсот — вот и голодай без рабов. Сама дура, не пожалеет никто.

***

Макса решили временно, до прояснения ситуации, устроить в спальне, в самом дальнем от входной двери углу за портьерой, где потемнее. Пока Вамматар раздевала отобранного у матушки, сверх меры замученного раба, потерянный, чуть не плачущий Олег самолично свил там другу уютное гнездо из приволоченного Няняпаном вороха толстых ватных одеял. Упорно не узнающий его Макс без сопротивления позволил сполоснуть себя под душем. Песенку он больше не напевал, просто стоял, ссутулившись, кукла-куклой, равномерно покачивался, смотрел в пространство стеклянным, ничего не выражающим взглядом и не помогал. На демоницу парнишка никак не реагировал — равнодушный к происходящей вокруг суете, оглохший и ослепший, отгородившийся от внешнего мира безмолвной стеной, берег крепко запертое внутри, тяжело раненое «я». Когда Олег закончил мыть рыжика, заплаканная Вамматар закутала бедняжку в подарок Няняпана, длиннополый махровый халат, за руку вывела из ванной — раб покорно, спотыкаясь и пошатываясь, плелся следом — и усадила на край собственной кровати. — Вытру тебя, — горько вздохнула женщина, — одену в чистое и расчешу. Потом отдам батюшке. Ты поправишься, малыш, обещаю. Храмовница не стыдилась бегущих по щекам слез, искренне жалела закатенка. — Тощий-то какой, заморыш — ребра наперечет, — по-бабьи причитала красавица, подсушивая парнишке волосы полотенцем. — Горячий, кажется… Неужто жар? Няняпан, ожидающий на пуфике, пока дочь вернет Максу мало-мальский пристойный вид, нервно дергал ушами и шипел ругательства. Ему не терпелось приступить к работе. У лапо-ног злого, как черт из табакерки, джинна поблескивал лаковым черным боком объемистый саквояж с инструментами, лекарствами и перевязочным материалом. — Возишься долго, — бурчал, — я ему суну палец в задницу и не причесанному. Наверняка разрывы штопать придется. Кончай страдать хуйней, ложи мальчишку на живот. Вамматар фыркнула. — Не придется, — женщина взяла поданый уважительно поклонившимся Олегом гребень. — Я уже проверяла — задница целая. Есть некоторое воспаление, но это ерунда, намажем заживляющей мазькой. Лучше сюда глянь, — она надавила Максу на загривок, вынуждая парнишку нагнуться вперед, и, возбужденно подпрыгивая, затыкала когтем в покрывающую его спину сеть уродливых, вспухших рубцов: — Вот, вот и вот рассекли глубоко шкурку, гноится. А здесь и здесь, по-моему, абсцессы зреют. Няняпан поспешно наставил уши и на пару с дочерью принялся внимательно изучать инфицированные следы беспощадной порки. — Фу, как грубо, милая женушка, — вымолвил джинн с отвращением, налюбовавшись вдоволь, и распушил усищи. — Зато ясно, откуда жар. Что ж, уколю антибиотик, благо, я запасливый. Жестом велев Вамматар готовить раба, кошак поднял с пола саквояж и, раскрыв его, взгромоздил на покрывало рядом с безучастно помигивающим Максом. — Тэк, — мурлыкнул и сунул руку внутрь. — Погодите, найду… Покопавшись, он извлек пред очи дочери и кусающего губы Олега короткую ленту одноразовых пластиковых шприцов в упаковке, уже с иголками, еще иголки, тоже запечатанные и одноразовые, и прямоугольную картонную коробочку, в которой, сталкиваясь, приятно позванивали флакончики и ампулы. Последним на свет явился аптечный пузырек коричневого стекла, лаконично подписанный по белой, потертой этикетке синей шариковой ручкой: «Спирт». — Надеюсь, у тебя нет аллергии на пенициллин, малыш, — вздохнул джинн, отламывая удлиненный носик одной из ампул. — Иначе — караул. Олег, никогда не слышавший от Макса о имеющихся у него аллергиях на лекарства, мрачно кивнул кошаку, разрешая процедуру. Если у друга после инъекции разовьется анафилактический шок, бедняга просто умрет быстро — точка. Хуже, чем сейчас, в любом случае некуда. Аккуратно уложенный Вамматар на живот, пребывающий в кататонии Макс принял укол в ягодицу, не издав ни звука, будто и не почувствовал боли, и остался лежать неподвижно. Он опять было тихо-тихо затянул заунывную мелодию, но вдруг оборвал пение и неразборчиво забормотал чушь про хлебные корки и дюжину апостолов. — Накормить бы тебя, человечек, и напоить сладким чаем с малиной, — Няняпан ласково погладил недужного по плечу и снова полез в саквояж, вытащил баночку с забористо воняющим тухлой рыбой бальзамом Вишневского, рулончик пластыря и с десяток квадратиков марли. — Да боюсь, не получится. Ладно, утро вечера мудренее, авось скоро малость прочухаешься… — джинн утешающе похлопал по колену продолжающую плакать демоницу, печально улыбнулся влажно шмыгающему носом человеку и спокойно сказал: — Вера, надежда и любовь победят, ребятки. Должны победить. Хватит разводить сырость, сопли беде не помогут. Давайте-ка оба, пока я нашему пациенту спину обклеиваю, высморкайтесь и умойтесь холодной водичкой. Закончу, устроим мальчика отдыхать — и за уборку. Отвлечем мозги, заодно пылюку погоняем. Кто против? Вамматар удивленно округлила рот, Олег, встрепенувшись, вскинул брови. Джинн отмахнулся от дочери, мол, попозже, и прицельно ответил ее сабмиссиву кривоватой, но доброй ухмылочкой. — Ты сегодня нажил себе страшного врага, отважный смертный с сердцем воина, — мяукнул. — Ну да ладно, не ссы, авось прорвемся, вместе-то. Настоящая дружба, она и богиню смерти раком при надобности поставит. Где у вас ведра-тряпки? Уборка, ребятки, уборка. Я с вами, ревами-коровами, скоро заплесневею. Спорить с кошаком не стали, подчинились. Прав Няняпан, нет смысла расстраиваться. Плюс за работой время пролетит в разы быстрее: ковер почистишь, полку-две вытрешь, под кроватью тряпкой повозишь, хоп, и уже пора спешить в столовку на обед. В придачу к обеду — Олег придумал сам, без подсказок, впору возгордиться, но нахуй надо, когда жизнь друга висит на волоске — Вамматар пообещала выпросить у кухонного джинна «созревших» хлебных корок. Обязательно двенадцать, по числу апостолов, ровно столько, сколько разрешил Господин Пан. Размочат их в бульоне с небольшим количеством перетертого в пюре мяса, и Макс поест, не заметив подвоха.