У нас слишком много не рассказанных историй

Он стоял в фойе центрального вокзала Нью-Йорка вот уже несколько часов, опираясь на стену около билетных касс и ждал. У них была договоренность, если всё пойдет наперекосяк (что бы конкретно не произошло), но он сможет вернуться, то она будет ждать его около билетных касс на центральном вокзале, в последний день июня. Он должен был быть в брюках, рубашке и с повязанной на поясе курткой. Она должна была быть в платье, шляпе и с букетом полевых цветов. Завалы в Нью-Йорке разбирали, улицы и дома вновь возвращались к жилому виду, а вокзал, практически не пострадавший во время инцидента, не переставал жужжать как наполненный пчелами улей. Он ждал её с двенадцати ночи, терзаемый всю предыдущую неделю, круживший вокруг вокзала настолько явно, что даже Старк несколько раз написал ему что-то тревожно-язвительное. Смс остались неотвеченными. Она могла не прийти, он бы понял. Его не было семьдесят лет, она успела оплакать и смирится, возможно, найти кого-то еще. Он её не обвинял, если до этого она перестала приходить сюда. Но сейчас он был жив. Об этом говорили на каждом новостном канале мира, множество фотографий, теорий. Не каждый убитый герой войны возвращается после семидесяти лет сна во льдах Арктики. Она должна была прийти. Она просто не могла умереть. Только не она. Он замечает её первым. Так было всегда. В колледже, на танцах, на улице. Он всегда видел её первым. У неё соломенная шляпка, синий сарафан в цветочек, и букет полевых, поистрепавшихся, ромашек. Она стоит, чуть сбоку от толпы и очереди, повесив рюкзак на запястье, а он просто смотрит и не может сделать шаг. Она шагает к нему первой. Так было всегда. На уроках, на площадке, на тротуаре. Она всегда делала первый шаг: широкий, резкий, совсем не девичий, уверенный в себе. На нём белая рубашка, купленная в дорогом даже по современным меркам магазине, темные брюки со стрелками, тоже дорогие и модные, а еще самая обычная легкая кожаная куртка, сейчас заменяющая ему полевую. Клинт, возникший на выходе из молла, сделал замечание о "приобщении к новому веку", но он его проигнорировал. Тогда оставалось четыре дня до встречи и он просто споткнулся о зеркало на улице, когда заметил диссонанс своей одежды и того, что носят сейчас, вспомнил, как она всегда следила за собой, как перешивала чужое, чтобы идти в ногу. Если бы она колебалась, думал он, если бы у неё возникли сомнения, то, может быть, они бы могли начать всё с начала? Неловкие встречи, пикники, свидания. На встречу с девушкой стоит приходить достойно одетым. Но от куртки он не отказался. Это была его ниточка к прошлому. Она бы это оценила, мелькало в его голове, наделение вещей смыслом. Он знает, что его фотографируют. После майских событий его иногда узнают, подходят, задают вопросы, благодарят, просят расписаться. Он не против, но не сейчас. Не тогда, когда Она делает второй шаг к нему, а он не может сделать первый. Букет в её руках выскальзывает из пальцев, и есть это замедленное ощущение времени, когда он понимает, что сейчас и без того затисканные ромашки окажутся на полу, где их растопчет равнодушная толпа. Молодой парень приседает перед девушкой, ловя букет у самого пола. Он вкладывает его в её ладонь, смотрит прямо в женские глаза. Рюкзак падает на землю с гулким звуком, который побуждает пару к действию. Он обнимает её за талию, накрывая собственной ладонью чужую, держащую букет. Она прикасается дрожащими пальцами к его щеке, прижимается ближе. Их лбы соприкасаются в невероятно простом и оттого становящемся еще более интимном жесте. - Глэдис. - Голос охрип. Последний слог был проглочен. - Стивен. - Дрожа, шепотом, в ответ.