Лето в аду

      Обычно Маркуса не волновали чужие проблемы. Чужая боль всегда оставалась чужой болью, не затрагивая души мужчины. Его форма, сидевшая так, словно Маркус был рождён с одной целью ходить в ней большую часть времени, давала ему особое право подсматривать в жизни других, будто кто-то неплотно закрыл дверь, и через щёлочку можно увидеть, чем живут обычные граждане, относительно нормальные люди.       Маркус частенько пользовался этим преимуществом. Поправляя форменную кепку, он бросал взгляд на мужчин и женщин, входивших в здание, где располагалось отделение полиции. Он видел их, сидящих за столами, подписывающих документы. Он успокаивал плачущих, когда приносил плохие вести об их родных.       Вообще-то Маркус был привязан к своей работе, даже слишком. Настолько сильно, что казалось, кроме работы в его жизни больше ничего и не было. Да, иногда он ходил на футбольные матчи или смотрел фильмы по телику, но всегда отдавал себе отчёт в том, что это всего лишь попытки жить нормально. Дело в том, что Маркус был отчаянно, непроходимо, бесповоротно одинок. И это одиночество душило его, выматывало, забирало самое ценное – время и силы. Они шли на борьбу с этим зверем, на попытки держать всё под контролем, чтобы не скатиться в ещё больший ад, уже разверзающийся под его ногами. И день за днём эта пропасть росла и приятно, пугающе манила на самое дно, где были беспорядочные связи, наркотики, где выходили из берегов алкогольные реки. В мире Маркуса пустота в груди была не просто метафорой, красивым оборотом для филологических дев: каждый день он просыпался с мыслью о том, что не должен был проснуться.       Каждое утро Маркус вставал ровно в шесть, надевал толстовку, спортивные штаны и отправлялся на пробежку. Пробежка – лучшее, что может предложить тело измученному разуму. После нескольких миль все мысли враз сливаются в одну – выжить. Выжить в безумном ритме, со спятившей дыхалкой и подкашивающимися ногами. И если говорить откровенно, то только в эти минуты Маркусу и хотелось жить.       Маршрут пробежки был всегда один − из дома в парк вкруговую, мимо пруда и обратно. Получалась огромная петля, и каждое утро, раз за разом Маркус выводил этот знак бесконечности своими потрёпанными кроссами по неплодородной земле Детройта. О, Маркус искренне ненавидел этот город! Мальчишка из приюта, чего он мог добиться в бедном районе обедневшего городка? Но кое-что ему всё-таки удалось. Теперь он полицейский. Страж порядка. Блюститель закона. Маркус сплёвывает, чуть притормаживая на повороте. Детройт! Что за сраная американская мечта! Как сильно ему хочется уехать из этого города. Но это непросто, маленькие городишки, как Детройт, подобны клоаке, и не отпускают своих питомцев так просто. «Да и кому ты нужен в этой Калифорнии!» − звучит в ушах голос приятельницы. Норт вообще-то славная девушка, они друзья ещё со времён приюта и всё такое, но даже она не может понять, что чувствует Маркус, глядя на серые обшарпанные стены местных заброшек.       «К чёрту».       Маркус добавляет скорость, не давая дыханию ни единого шанса хоть немного выровняться. Он не хотел становиться копом, когда курил с друзьями за углом приютского здания или удирал от погони, стащив в магазине пачку резинок на спор. Он мечтал стать суперменом или хотя бы космонавтом.       «А стал копом».       Маркус зло улыбается, выжимает из себя последние силы, когда понимает, что если не поторопится – не успеет прошмыгнуть на зелёный сигнал светофора. Придётся останавливаться и ждать. Ну уж нет. После пробежки мужчина возвращается домой, принимает душ и завтракает подгоревшей яичницей и тостами. Яичница подгорает практически всегда, и это вовсе не камень в огород способностей повара. Покрытие на сковороде совсем исцарапано, надо бы купить новую, но когда?       «Но зачем?» − отзывается в голове.       Просто класс. Супер. Действительно.       Маркус устало кидает опустошённую сковородку в мойку, заливает водой. Привычным движением надевает форменное кепи. Из зеркала смотрит уставший мужчина тридцати лет.       «Здравствуйте, сержант Манфред».       − Здравствуйте, сержант Манфред! – Коннор жизнерадостно машет с крыльца.       − Сбавь обороты, ковбой, иначе ты рискуешь оторвать себе руку, − Маркус улыбается, сражённый энтузиазмом парня.       − Если кое-кто не поторопится, то начальство ему точно что-нибудь оторвёт, − пропел засранец и подмигнул.       − Но я же только пришёл! Нельзя истязать человека, который исправно ходит на работу.       − Шеф хочет доверить нам одно поручение. Очень возмутился, когда не нашёл тебя в участке на пять минут раньше положенного срока, − Коннор был именно тем гонцом, который вечно приносил дурные вести. Однако говорил он о них с такой искренней улыбкой, что казнить его после этого не поднялась бы рука. Парень был на четыре года младше самого Маркуса и прослыл самым обаятельным копом участка. Говорили, что у него есть брат-близнец где-то в большом городе, но верилось в это с натяжкой. И на самом деле Маркусу было глубоко плевать на родственные связи Коннора.       − Утро доброе, вызывали?       − Где, чёрт побери, тебя носит, Манфред?! – Хэнк вскидывает голову и смотрит с неподдельной яростью в глаза Маркуса. – У тебя задание, паршивец.       − Извините, мистер Андерсон.       − Засунь себе в жопу свои извинения, сержант, − Хэнк уже успокоился, но по старой привычке ещё ворчит, − на выезде из города большая авария. Одна фура и две легковушки. На место ехать не надо, там уже Норт со своими ребятами, давай сразу в больницу, затем в морг. Возьми с собой Коннора – пускай помогает. Он сообщит детали.       − Так точно, лейтенант...       − Вали, Маркус!       В нагретой солнцем машине душно. Голова под кепкой вся мокрая. Форменная рубашка с коротким рукавом предательски мокнет под мышками и на спине. Жара летом в проклятом городе поднимается из самого ада. Сержант Манфред так устал от этого.       − … грузовик перевернулся, водитель уснул за рулём и выехал на встречную полосу. Машина на встречке – всмятку. В ней ехала семья, три из трёх – трупы. За грузовиком тащился форд, там ребятам повезло больше. Водитель успел затормозить − отделались лишь переломами.       − Мать твою, Коннор, почему ты говоришь об этом так радостно?! – Маркус бросает брезгливый взгляд на напарника, проклиная его улыбку.       − Потому что это моя работа, Маркус. И я всеми силами пытаюсь получать от неё кайф. Попробуй как-нибудь.       Продолжать разговор сержант не стал. Это было в крайней степени противно.       В больнице они быстро отыскали верные палаты. В одной из них лежала девушка. Её голова была забинтована, обе руки в гипсе. С ней беседовал психолог. Она плакала и благодарила бога за то, что осталась жива.       «Я хотел бы поменяться с ней местами».       Во второй палате лежал мужчина. Он смотрел телевизор. Правая рука и левая нога загипсованы.       − Здравствуйте, я сержант Манфред. С вами уже разговаривал психолог?       Мужчина повернул голову и пристально посмотрел на Маркуса голубыми чистыми глазами. Он был бледен до крайности, под глазами пролегли тёмные круги (что, как отметил про себя Маркус, ещё сильнее выделяло этот безумный голубой цвет). Светло-русые волосы, длиннее, чем у самого Маркуса, любившего прическу под машинку, смялись на подушке. Мужчина выглядел уставшим, но не слабым. От него словно исходили импульсы бесконечного всепоглощающего спокойствия. Маркус сам не заметил, как поддался им.       Мужчина слабо улыбнулся:       − Здравствуйте, сержант. Да, психолог уже был здесь.       Его голос звучал тихо и приятно. Маркус подошёл поближе и показал мужчине значок. Тот снова улыбнулся.       − Я вам верю. Меня зовут Саймон.