Глобальное потепление

Мирон просыпается от стука в дверь. Стука. В дверь. Он живет в нормальном доме с охраной, с сигнализацией, и да, квартира небольшая, был бы смысл, но в одном он уверен точно (или был уверен до сегодняшнего дня): если это нельзя назвать крепостью, то хотя бы относительно безопасным пространством. И? Стук в дверь? После вчерашнего вечера вставать тяжело, кисло-горько во рту, звенит в ушах и ноет в затылке. Это утро может разразиться для него очередным приступом мигрени, а может и помиловать. Он слишком ленив, чтобы вовремя принимать таблетки, да и с таким ритмом жизни риск сдохнуть от передоза анальгетиков выше, чем попасть под машину, поэтому он морщится, проводит руками по лицу и старается мысленно прогнать противные ощущения наваливающейся реальности. Матрица прогружается с бесконечными лагами. Наконец, он поднимается, одергивает перекрутившуюся во сне слишком широкую футболку и идет к двери. Даже если там сам апостол Петр, Мирон готов послать его в долгое пешее путешествие, желательно — без малейшей крохи провианта и максимально надолго, для менее почетных гостей на языке уже вертится пара-тройка других фраз, поскромнее. — Ну и какого... — начинает он, ожидая увидеть Ваню или Порчи, и спотыкается, потому что с трудом открывшиеся глаза четко передают совершенно нереальную картинку: на пороге стоит Карелин. Ну вот ровно тот самый, который вчера подчистую его сделал на баттле. Вроде, даже в тех же шмотках. Но пристального внимания заслуживает не этот факт, а то, что несомненно намного, намного хуже. — Это тебе, — говорит Слава и передает огромных размеров веник невыносимо ярких красных роз опешившему Мирону. — Утешительный приз. Слава, вроде, стебется, но по его лицу же не понять, когда шутит, а когда он просто двинутый. — Тебе настолько стыдно было меня разъебать? — спрашивает Мирон, понимая, что ни одной из своих девушек больше не подарит подобный веник (был грешен пару раз), но он-то отправлял доставкой и даже не пытался поднять всю эту чертовщину. А у него похмельная слабость и больная голова, и никакие охапки роз не стоят того, чтобы держать их в руках, если те весят как щенок лабрадора. Слава пропускает его вопрос мимо ушей и, очевидно, готовится задать свой, но тут из глубины квартиры слышится недовольный стон, очевидно — женский (очевидно для Мирона, а вот Слава, похоже, к такому повороту событий не готов). — О, так ты не один, — Мирон уже заметил по паре интервью, что Слава не отличается готовностью к неожиданностям, зато склонен констатировать очевидное. Честно говоря, ужасно раздражающая черта. — Как видишь. И, как видишь, у меня нет диагностированной острой недостаточности в различного рода растениях, поэтому, будь добр, возьми это и сваливай. Спать хочу. Мирон протягивает веник обратно, но Слава как будто слишком ошарашенный, даже не замечает — все смотрит вглубь квартиры и ждет, когда же кто-нибудь выйдет. — Слава, — вот чему Мирона все-таки научили в «его Гриффиндоре» — так это тому, что собеседника легче вывести из себя и управлять им, если обращаешься всегда неизменно по имени. С Карелиным это работает на ура: он дергается и зло смотрит. — Я не буду спрашивать, где ты нашел мой адрес, и какого черта приперся сюда сегодня, если ты заберешь эту хрень и уйдешь немедленно, напрочь забыв про все, что слышал и видел. — А что я слышал и видел? — Слава так любит играть дурачка, что иногда непонятно, субличность это или просто очередная маска, за которой ему удобно прятаться. Мирон, вроде бы, уверился после вчерашнего, что Карелин не совсем идиот, просто бесхребетный пока что и любит внимание, но эту его манеру не одобрял. — Ничего, Слава. И забери уже, тяжелые как скотина. Сколько тут вообще? И на кой мне..? — Да просто захотелось, — Слава пожимает плечами. — Оставь, подаришь этой своей... — он неопределенно махает в сторону квартиры, где, слава всем богам, стихло малейшее шевеление, и как-то слегка обреченно что ли опускает руку обратно. — И их там ровно сто одна штука. Мирон присвистывает. Да уж, докатились. Сначала его влегкую разносит оппонент на баттле, а на следующее утро он же приносит ему букет из сто одной розы. Если это ухаживания, то самые нелепые за всю историю. — Слав, я не знаю, что у тебя в голове творится, но выброси этот мусор. — Мирон старается быть аккуратным и осторожным. Молодежь сейчас такая, что от малейшей подколки лезет прыгать с крыши, и уж тем более плохо все, когда не обламывается в любви. А Мирон в принципе не из злобливых. — Я понимаю, у тебя там какой-то образ меня в голове сложился, и ты весь такой фанат, но я проходил это сотни раз и повторюсь для тебя тоже: я не тот, каким меня все считают, я не тот, кто нужен тебе, и в твоей жизни обязательно будет кто-то особенный, просто это точно не я. И ты как-то, ну, не говори вот прямо сейчас, что я гоню, и все не так. Просто вернись к себе и живи нормально, ладно? Будущее у тебя есть, ты вчера всем это доказал, контракты будут, а меня в покое оставь, окей? Мирон хочет протянуть руку для пожатия, но чертов веник не выкинешь вот так просто на пол, а держать его одной рукой практически нереально. Если Слава пер его сам пусть даже от ближайшего цветочного, то он крепче, чем кажется, это у Мирона качалка (окей-окей, когда не забывает). По лицу Славы опять не получается понять ничего конкретного, и Мирон уже готовится ко второму раунду нравоучений, как тот неожиданно отмирает и говорит: — Возьми меня с собой в Америку. Требует, ставит условие, даже не спрашивает. Мирон бы сказал «заявляет права», но это как-то уж совсем гейски, а, видит бог, он устал отваживать от себя фанатов. — Зачем? Мирон смотрит прямо и испытующе. Разница в росте не кажется такой существенной, как вчера: атмосфера там меняла все восприятие. Похоже, придется мириться с тем, что веник он оставляет себе: Слава и думать забыл о чертовых розах с того момента, как отдал. Он вообще на удивление постоянно и уверенно смотрит Мирону в глаза. Это может быть неплохо — потому что влюбленные часто прячут взгляд, а может быть и совсем фигово — потому что идущие на эшафот не боятся уже ничего. Руки устают, а Слава молчит, только смотрит, не отрываясь. Мирон вздыхает. — Да, Слав, я понял, что ты упорный, и что ты хочешь поехать со мной. Но мне нужно знать, зачем тебе это, да и зачем, если уж на то пошло, ты мне там. Текст написан, билеты куплены, отель забронирован. Это не турпоездка и не трип по Америке. Это один баттл, после которого я вернусь и буду продолжать работать здесь. В этом нет ничего полезного для тебя. — Но я хочу поехать. Слава непрошибаем. Он вбил себе в голову мысль и не отступает, какой бы идиотской она ни была. Мирон отворачивается и заходит в квартиру, чтобы положить успевший потрепать нервы, ни в чем неповинный букет на пол и продолжить разговор без оглядки на тяжелое и очень раздражающее обстоятельство. Дальше порога он Славу все так же не пускает. — Тогда, Слав, тебе нужно сформулировать причины, почему этого должен захотеть я. И лучше бы тебе сделать это в письменной форме, потому что прямо сейчас я хочу умыться и выпить воды, а не торчать на пороге в одних трусах, разговаривая с тобой. Слава ехидно улыбается, и Мирона внутренне передергивает от отвращения. Карелину нужно почаще смотреть в зеркало, потому что улыбка маньяка-педофила — не лучшее зрелище в чьей угодно жизни. — Не пригласишь на кофе? — Наглости Славе не занимать, как и фантазии: — Или на тройничок, м? Если до этого момента Мирон еще был согласен спустить на тормозах ранний визит без предупреждения, то наглость и хамство перечеркивают в нем все желание сохранять дружелюбие. — Нет, Слава. Надеюсь, ты все сказал, — Мирон закрывает дверь прямо перед его лицом и успокаивается только в тот момент, когда все три щеколды закрыты, а видеонаблюдение в подъезде показывает, что слова были правильно поняты. Сзади на плечо ему ложится хрупкая ладонь и с привычной ласковой силой сжимает мышцы. — Незваные гости, или ты решил сделать мне сюрприз и заболтался с курьером? Мирон выдыхает, расслабляясь. Оборачивается и, подхватывая ладошку, галантно целует тыльную сторону. — Боюсь, ни то, ни другое в полной мере. Но есть хорошие новости, — Мирон кивает на охапку в самом деле неплохих цветов и беззлобно усмехается, — вот это все отныне и навека — в твоем полном распоряжении. Женя смеется вместе с ним и качает головой. — Зато благодаря тому, что ты боишься засыпать без мужа у меня теперь есть железное алиби перед общественностью. — Я не боюсь без него засыпать, просто его нет в городе, а мы вчера так долго пили... Что ты... Ааа! — ловко закинутая на плечо Женя уже абсолютно неласково кроет Мирона матом и лупит ладонями по спине, пока он не водворяет её возле дверей ванной, уступая очередь. Разумеется, она прощает его сразу же. Мирон открывает твиттер и на целую минуту зависает. А потом еще минуту думает о том, что однажды он хочет выйти из твиттера и больше никогда не заходить. Первым новости ему сообщает Ваня. Он не выделывается и скидывает пост Славы в личку с подписью «Wtf?» @gnojnyj ЕДУ ПОКОРЯТЬ АМЕРИКУ С ОКСИ РИЛ ТОК И шквал комментариев, читать которые наполовину стремно, наполовину любопытно. Мирон решает, что знание лучше. Когда Женя выходит из душа, он хочет отобрать её телефон и дать для начала хотя бы выпить кофе, но этот бой заранее проигран: Женя с телефоном даже спит, как только муж терпит. Она как раз садится напротив Мирона с чашкой, когда пальцы открывают твиттер, и он не успевает и слова сказать, как её глаза округляются, а рот сочиняет такую красивую матерную конструкцию, что Мирон бы непременно запомнил, если бы был в чуть меньшем шоке. — Предупреждая твои вопросы: да, это он заявился с утра и просил взять с собой, но я отказал. — А вот эта вся гадость тоже от него? — Женя кивает на все еще валяющийся в коридоре букет, как будто это остывающий труп кракена, а не мечта любой девушки. Мирон кивает. Женя пропадает в сети минут на пятнадцать: читает статьи, с кем-то общается, что-то яростно строчит и на попытки обратиться к ней не реагирует. Мирон доливает ей молока и придвигает чашку в поле зрения. Холодный кофе — мерзкий кофе, но у Жени нет на этот счет жестких принципов. Наконец, она выныривает, уже более спокойная и сосредоточенная, и отпивает из чашки, прежде чем что-то сказать. Мирон морщится от первого глотка за нее. — В общем, во-первых, он выложил это вчера вечером, отсюда и такой шквал ответов и ретвитов. Во-вторых, нам нужно это опровергнуть в ближайшие несколько часов, и для этого есть несколько площадок: на флоу лезть не очень хочется, сам понимаешь, что они потребуют интервью, а тебе пока даже о результатах баттла говорить нельзя, с теми-кого-мы-не-называем у нас такие отношения, что ты сам не пойдешь. Поэтому остается самый простой вариант — ты просто пишешь в тви, а мы потом уже разбираемся с тем, что поползет дальше. И да, — Женя впервые за утро улыбается и отвешивает ему шутливый псевдопоклон, — отвечая на твой невысказанный вопрос, засудить его мы за это не можем, но он может искупаться в океане твиттерского дерьма, когда вскроется правда. А формулировки — дело твое, в общем-то. Женя мирно допивает кофе, наслаждаясь наконец солнечным утром, а Мирон все ещё осоловело чешет за ухом. — Я даже жалею, что не успел спустить его с лестницы, — резюмирует он, нажимая на кнопку «твитнуть». — Это был мой уникальный шанс, а я все просрал. Насыпающая коту корм Женя смеется вместе с ним. @norimyxxxo >>РТ @gnojnyj >>ЕДУ ПОКОРЯТЬ АМЕРИКУ С ОКСИ РИЛ ТОК Не в этой жизни, Слав. @gnojnyj >>РТ @norimyxxxo >>Не в этой жизни, Слав. ЭТО БУДЕТ НОВАЯ ЖИЗНЬ ЕЕЕ — Жень, — Мирон то ли смеется в трубку, то ли истерично ржет. — Мне кажется, я делаю только хуже, не? У Жени на фоне шумит все, что только может шуметь: дорога, визги детей, сигналка какой-то машины, и вообще тотальная какофония звуков, которая разрывает барабанные перепонки всем нормальным людям. Мирон к шуму привык, но вот Женьку слышно фигово. — ...ть... Да там... уже в курсе... И... понятно... ля... Давай... звоню, окей? — Бля, да. Давай чуть позже. Мирон сбрасывает вызов и трет рукой шею. Кто же знал, что отсутствие привычной мигрени заменит мигрень по имени Слава Карелин? Откровенно бесящая, ноющая и не дающая покоя мигрень. Хуже всего, что к этой примешивается теперь еще и обычная. С каждым годом Мирон обещает себе меньше пить, но благими намерениями выстилает себе только дорожку к новым видам развлечений. Карелин бесит в первую очередь тем, что не представляет из себя ничего и все равно куда-то лезет, собираясь покорять Олимпы, но в итоге запоминается только тем, что творит фигню и раздражает ровным счетом всех. Мирон не понимает, каким чудом его терпят даже свои, что уж говорить о площадках. И, судя по всему, сейчас своей тактикой раскрутки Слава выбрал тесное взаимодействие с ним. Раньше весь хайп шел хотя бы только за счет туповатых диссов и строчек, адресованных ему, но хайпожору Славе, очевидно, стало мало. И так же, как он обвинял в этом самого Мирона, зажрался Слава ничуть не меньше. Некстати вспоминается старый японский мультфильм про призраков. Спокойная жизнь обычно заканчивается за стенами квартиры, но Карелин нарушил все мыслимые границы, и очень хочется открутить ему за это уши, особенно в свете того, что результаты баттла будут объявлены уже очень скоро. — Ну, раз сам нарвался... — Мирон усмехается, снова открывая твиттер. «Кто был крысой?» Спустя два дня этот вопрос крутится в головах уже не только у Мирона, Рестора и прочих присутствовавших, но и у совершенно незаинтересованных лиц. Факты были налицо: интернет был в курсе провала Мирона, и в ситуации с продолжающим нагнетать Карелиным, атмосферу это не улучшало. Мирон закрылся в квартире, охранников пнул, чтобы проверяли всех, кто пытается подняться к нему, а своим сказал, что у него очередной «период», на что ребята покивали и обещали отстать. На самом деле «периоды» у Мирона случались реже, чем он ими прикрывался, в противном случае таблетки реально нужно было бы пить. Но зато у него всегда был повод избавиться от лишних глаз и побыть в тишине. Тишину Мирон заменил сетевым шумом. Убил полдня на серф и, убедившись, что слив произошел очень качественный, перенес свое негодование уже на Славу. По всему выходило, что его надо было или жестко послать, или встретиться и при личном разговоре доходчиво объяснить, почему нельзя вечно выезжать только за счет других. Вариант с лестницей, правда, все еще казался очень заманчивым. На третий день Мирон отписал: @gnojnyj есть разговор И реакция не заставила себя ждать. @gnojnyj >>РТ @norimyxxxo >>@gnojnyj есть разговор ВОТ ЭТО ПОВОРОТ БУДУ Оставалось надеяться, что пустоголовому придурку хватит ума согласовать расписание с Женей. В том, что надежда — глупое чувство, Мирон убеждается ежедневно. В случае Славы надежда покинула мир еще до его рождения. Словно увидев его будущий жизненный путь, всякая надежда на адекватность, сознательность, вежливость и уважение совершили массовый суицид и ушли из жизни Славы Машнова (а после Карелина, Гнойного, Сонечки и прочих ипостасей). Потому что Слава примчался спустя час после ответного твита Мирона. На этот раз вместе с охраной и без цветов. — Я смотрю, организованность не завезли в год твоего рождения? У меня менеджер есть вообще-то, — беззлобно усмехается Мирон, пропуская гостя и кивая охране, мол, порядок, это свои. Какое уж там, свои. Но не выкидывать же этого поганца из окна теперь. — Ты позвал, и я здесь. Передумал насчет Америки? — Слава сходу прет напролом, и это мешает сосредоточиться. А еще он ходит туда-сюда, заламывая руки, и это тоже бесит. — Сядь, а? Заебал. Оглядевшись, Слава выбирает омерзительного цвета диван, который вместе с прочей мебелью был в квартире уже при заезде, и который Мирон уже раз сто давал себе зарок выкинуть к чертям. Но Славе в самый раз. Не жмет вообще нигде и нисколько. — Слав, ты чего добиваешься? Мирон говорит спокойно, не высокомерно, но и не любезничая. Он говорит так, как говорил бы с любым своим артистом, который внезапно дал маху. Карелин маху не давал, Карелин просто как Годзилла разносит все в щепки, не оставляя камня на камне. И Мирону хотелось бы применить соответствующие превентивные меры, но уже поздно — Слава, к сожалению, родился. А до идеи убийства Мирон пока еще не дошел. То есть, до идеи-то дошел, а вот готовности отнять чужую жизнь у него нет. Он бесится, конечно, но прощает людям несовершенства. Его же самого как-то терпят. — Да ничего. В Америку вот хочу с тобой, так ты не берешь, вроде. — А губозакатывательную машинку ты не хочешь, не? Слава фыркает: — А ты не пытайся заткнуть мне рот, Окси. А то я уже решу, что начал тебя интересовать. Мирон смотрит на него как на придурка. Заинтересовать? — Ты слишком много думаешь о своей жопе, Слав. Меня просто бесит ситуация. Ты пользуешься моим именем, но когда ты просто моросишь — мне плевать. А вот выставлять меня идиотом не надо. — То есть, когда какой-нибудь тупой фан пишет, что ты его бро, или фанатка хвастается, что ты с ней спал, — тебе поебать. А как Слава Карелин написал хуйню в твиттере, так ты сразу бежишь морали читать? Что-то не складывается, Мирон. Или тебе везде не поебать, или это я такой особенный. Но что-то я не помню, чтобы ты кого-то еще звал перетереть, так что выводы напрашиваются сами собой. Мирону хочется ответить, что единственный, кто тут напрашивается — это Слава. И напрашивается он на то, чтобы получить по наглой роже, да так, чтобы пробрало, и за душу оттаскало. Синяками и переломами таких как Слава не возьмешь, это Мирон хорошо понимает. Про деньги и вовсе бессмысленно заикаться. Мирон не ведет переговоров с террористами. Таких идиотов просто обезвреживают и накрывают черным мешком реальности. Мирон вдыхает и выдыхает, как его учил Ваня. С каждым вдохом и выдохом представляешь, как мозги собеседника растекаются по стеночке, и говоришь про себя «нахуй». И хорошо так после этой дыхательной гимнастики, что даже можно мириться с жизнью. Ваня это вообще-то придумал, потому что Мирон, бывало, на них начинал орать, а под раздачу попадать не хотелось, но в данный момент Рудбой неосознанно спас голову развалившегося на диване Карелина. Из-за угла выглядывает заинтересованный Лил Хесус. Убедившись, что все в порядке он ловко запрыгивает на диван и отползает подальше от ошарашенно матерящегося Славы: кот неожиданно запрыгнул прямо ему на живот, и Мирон не может сдержать усмешки: те порывы, которые ему приходится сдерживать, кот воплощает, оставаясь абсолютно безнаказанным. Слава пытается до него дотянуться, но Хесус умный — он понимает, что дело дрянь и быстро перепрыгивает на кресло, уютно сворачиваясь на плече Мирона. — Вот жопа вредная, — обиженно бурчит Слава. — За языком следи, тут дети, — отвечает Мирон, ласково поглаживая Хесуса за ухом. — И вообще, он кот, ему все можно. — Хорошо, что у тебя нет детей, иначе я бы не хотел жить в мире с существами, которых ты воспитываешь вот так же. Мирон фыркает: — А ты уже, этих ребят полон русский рэп, и они там самые крутые. — Иди в жопу, самодовольная сволочь. — Бегу и спотыкаюсь. Все сказал? — Это ты позвал, я не напрашивался. — Ты как раз напрашивался, Слава, на Америку напрашивался, помнишь такое? Или уже все, хотелка отвалилась? — А я так посмотрю, не только я много думаю о своей жопе, да? — А кто ж про твою жопу-то говорил, Слав? Это ты вечно ровно на ней усидеть не можешь, когда я рядом. Слава словно в подтверждение его слов ерзает. — Бесишь ты меня, — говорит, подпирая голову рукой и неотрывно глядя, как Мирон играет с котом. — Прости, Слав, но у нас даже это не взаимно. — А ты опять заводишь шарманку про то, что ненавидеть можно равного, да? — Нет, Слав, об этом ты подумал сам, а я просто говорю, что у меня нет никаких сильных чувств к тебе. Да и вообще никаких, если уж на то пошло. Слава обиженно отворачивается. У него вообще от злобы всегда все эмоции написаны на лице, чертов Гарри Поттер. Мирону иногда хочется сказать ему что-то в духе Снейпа. Ну там «Контролируйте эмоции, дисциплинируйте ум!», но вне баттла такое фиг ввернешь, а реванш Мирону ни к чему. Если продует Дизастеру, то что там какой-то Слава. А если выиграет, то... что там какой-то Слава. По всему выходит, что Слава изначально был ему неинтересен, он даже и к баттлу-то отнесся слишком расслабленно, хотя едва ли жалеет теперь. Ну, проиграл. Вот только у него БМ, рэп-семья, кот теперь вот, а там, глядишь, и сладится с кем-нибудь, не сильно ебущим мозги. И будет у Мирона все отлично. А у Славы? Слава покатается на волне хайпа еще какое-то время, а потом утонет. И не будет никто в Олимпийском светить ему полным залом включенных на телефоне фонарей, читая строчки вместе. Мирон говорил, что у Славы есть будущее, но это иллюзия. Он продержится пару лет, а дальше вместо него выйдут новые бойцы. И, возможно, их Мирон тоже будет баттлить, и, возможно, кто-то из них даже надерет ему зад, как это сделал Слава. Вот только Славины строчки не будут повторять так же, как «Город под подошвой» или, прости господи, «Моя игра». Для Славы все в каком-то смысле закончилось в день баттла. Это было его кульминацией. И Мирон объяснил бы, что вот сейчас Славе пора уходить, но ему это не нужно. Хочет Слава — пусть лезет выше и разбивается, падая. Мирон свое слово сказал. — Ну так что, Мирон, возьмешь меня? Вырывая его из вороха мыслей, Карелин говорит тихо и спокойно, в кои-то веки без наездов. Мирон отрывает взгляд от мирно задремавшего на коленях Хесуса. — Нет, Слав. Не возьму, — отвечает прямо и открыто. Слава смотрит на него и кивает, поникая. В его глазах читается какое-то понимание и облегчение, что ли? — Ты же там, на баттле, все как есть выложил, да? Как думаешь? — Да, Слав. Все как есть. Слава еще раз кивает и задумчиво обводит комнату взглядом, словно теперь на самом деле решил осмотреться. «Было бы на что смотреть, обычная квартира», — думает Мирон, но не прерывает. У Славы в голове сейчас, может, вся реальность по швам трещит, и он познает тщетность бытия, не время это для тупых подколок. Если все так, как Мирон думает, то Слава вечером наебенится в дрова, а с утра удалит твиттер и пойдет искать обычную серую работу за сорок косарей в месяц. Или решит, что раз быть великим — не его, то побудет хотя бы просто известным, мало таких что ли. Мирон аккуратно перекладывает кота, поднимаясь с кресла. У него нет планов, но в таких вот неудобных ситуациях всегда есть отличный предлог. — Ты посиди пока, я чайку заварю. Слава не отвечает — трет виски и прячет лицо в ладонях. Мирон выходит на кухню. В методичных действиях есть своя магия, он знает: берешь заварочник и металлическую коробку, а как будто колдуешь. Все меняется с чаем. Возможно, если бы его приучили к этому раньше, Мирон бы и не бухал беспробудно полтора года напролет, но он не винит себя. У каждого живого человека бывают взлеты и падения, а он живой человек. И если тогда нужно было пилить себя, пить и писать охуенные тексты, значит, так и надо было. Значит, все он сделал правильно. Засыпать сухие листья, залить кипятком, дать настояться пять минут. Мирон любит это все. Он не любит готовить, но с чаем на самом деле классно получается. — А чего покрепче не найдется? — спрашивает появившийся в проеме двери Слава. Не наглый, не издевательски-изворотливый, обычный Слава. Ну, разве что расстроенный, и тут Мирон может его понять. — Не, я дома не держу. Но есть пряники с маком и какой-то заебатый чай, Ванька привез. По Славе видно, что ему хочется съязвить по поводу рудбоевской отравы, но он молча кивает. Очень странно просто вот так мирно сидеть на кухне и пить чай с человеком, которого три дня назад баттлил, а до этого в лучшем случае презирал. И вот на тебе. Мирон про себя смеется внезапной смене климата. Глобальное потепление в радиусе одной квартиры. Слишком радикальное, чтобы списать на отопление, и слишком существенное, чтобы пропустить вот так. Слава кидает себе две ложки сахара, Мирон по привычке морщится. — Что-то не так? У переоценки ценностей Карелина какой-то очень странный побочный эффект: во время этого тяжелого процесса он становится нормальным, адекватным, нетоксичным пацаном. С таким даже дружить можно было бы, если забыть всю прошлую историю, но Мирон же не идиот, и понимает, насколько все временно. — Не. Это условный рефлекс, мои привыкли уже. Когда кто-то что-то пьет или ест, что я не люблю, меня вот так косит, — признается Мирон. И добавляет весело: — Но раньше хуже было, я вслух комментировал, что это все блевотина. Сейчас хоть так. — Нормальный чай, че ты. Слава качает головой и тихонько пьет. Не разбавляет холодной, тянет прямо кипяток, но даже не морщится. Мирон, как представит — аж зубы сводит. Они молчат. Мирону спокойно и как-то легко. По Славе этого не скажешь. Он вроде и сидит спокойно, но глаза пустые, отрешенные, был бы рядом сейчас Ваня или Порчи, Мирон бы похлопал друга по плечу, спросил бы, в чем дело, но рядом сидит Слава, и комфортнее с ним — просто сидеть, создавая видимость тихого перемирия, чем говорить, понимая, что рано или поздно терпение Карелина иссякнет, и тогда они точно разосрутся. Они сидят так полчаса, а потом Мирон придвигает к себе лежащий тут же на столе ноут и начинает что-то там делать. Славе его внимание до лампочки сейчас, а работа сама себя не сделает. Благо, обойтись можно без телефонных звонков, Мирону почти всегда хватает телеги. Славино присутствие не напрягает. И когда он через сорок минут поднимается, чтобы налить новую кружку, Мирон только тихо просит: — Плесни мне тоже. Сахар не надо. — Ага. Спустя еще полчаса Мирон потягивается, разминая спину. Он привык сидеть почти неподвижно, поэтому мышцы часто затекают, и раз в час он устраивает себе разминку. Хуже офисного работника, в общем. Грозная и страшная рэп-тусовка, а дисциплина на уровне кабинетного растения. Впрочем, ну куда еще денешь все эти стремные привычки? — Может, в комнату? — Предлагает Мирон. — Там хоть удобнее. Слава пожимает плечами. — Да без разницы. Я, наверно, вообще пойду, а то засиделся у тебя. Сижу, еще поди на нервы действую. — Действовал бы, я б тебя выставил. Но держать не буду, где дверь, ты знаешь. Слава кивает. И решается на вопрос. — Слушай... — он мнется, но продолжает. — А если бы не вот это все... Мирон непонимающе хмурится, подталкивая к объяснению. — Ну, если бы не вся эта туса, если бы не вражда в сети, не баттл этот дурацкий, если бы ты вот только знал меня как Славу. Без всей этой ебучей шелухи. Ты бы стал со мной общаться? Мирон склоняет голову к плечу. Нет, он конечно подозревал, что Слава начнет в себе копаться, но не думал, что тот закопается настолько глубоко. Поэтому отвечает честно: — А я не знаю, какой ты без шелухи, Слав. Мы сегодня впервые в жизни провели наедине больше десяти минут и не начали ругаться из-за хуйни. Я понятия не имею, кто ты, какой ты. Знаю, каким хочешь казаться, но зачем и почему — нет. И я не ищу друзей, чтобы начать это проверять, но рад, что все же подтолкнул тебя к каким-то выводам. — Да еще бы я сам это все знал, — говорит Слава с усмешкой и впервые за этот проклятый час смотрит Мирону в глаза. — Я не психолог, — Мирон дергает плечом, словно отмахивается от перспективы или этого Славиного пронизывающего взгляда. Он смотрел уже так — настороженно и с почти обожанием, но на баттле это хотя бы объяснялось игрой на камеры. Или там вот только это одно и было настоящим? — Если хочешь, подскажу толковых ребят, но мой тебе совет — побудь один, почитай книжки, отдохни где-нибудь в тишине. Денег у тебя сейчас хватает, вот и воспользуйся этим, чтобы прибраться в своей голове. Слава кивает, а потом его посещает идея. Мирон вообще ужасается с того, насколько у Славы богатая мимика, когда тот не загружен. — Слушай, — Слава предлагает, — это сейчас по-дурацки прозвучит, но ты дослушай. Возьми меня реально с собой на баттл? Я сейчас сомневаюсь во всем и даже в том, насколько мне нужна эта игра. А так я постою где-нибудь в углу и пойму хоть, нужен он мне, этот ваш высший пилотаж или нет. А если нет, то нужно ли все это, или пора закрывать варежку и не творить херни. — Не выражайся, — просит Мирон. Слава улыбается: — Ты как Капитан Америка. Мирон добродушно фыркает. Подъеб защитан. — Есть же куча примеров, — говорит он, — есть куча записей американских баттлов. Зачем тебе конкретно этот? — Не мне тебе рассказывать, что вживую все совсем не так, ну. Ну, в этом они согласны. — И там будешь ты, — уже не очень уверенно добавляет Слава. На Мирона накатывает усталость, смешанная с каким-то онемением. Он не знает, что ответить. Потому что Слава зацепил, да. Или он настолько изворотливый хитрый черт, что понял, чем можно пронять Мирона, или в самом деле все это только сейчас придумал. Кто ж его, придурка, знает. — Билеты сам покупаешь, и с визой сам ебешься, — говорит, наконец, Мирон, признавая поражение. Надо же: проигрывает одному и тому же человеку второй раз за неделю. «А это успех, Слава, — думает Мирон, — так часто меня еще не нагибали». На лице Славы по-прежнему это дурацкое выражение. Он вроде и не улыбается, но глаза как-то светятся. А уголки губ опущены. И вообще он весь словно меньше разом стал, но как будто легче. Мирон путается в этой ебучей физиогномике и забивает. Он уже поворачивается, чтобы уйти с кухни, прихватив ноут, как в спину летит тихое: — Спасибо. Дверь за Славой закрывается бесшумно. Мирону очень хочется побиться головой об стену.