Аваддон

      Я всегда была проблемным ребёнком, начиная с самого моего нежеланного рождения и заканчивая глупой смертью от рук местного демона. Моя мать, будучи известной на весь Марсель девушкой легкомысленной и доступной, старалась выдавать себя за самую приличную и послушную особу портового города. Ходила в церковь, поливала цветы и усердно помогала старому соседу напротив с оплатой коммунальных счетов. Родители души в ней не чаяли, даже не подозревая, с кем гуляет их «сокровище» по ночам, когда выползает по ветхой трубе из своей небольшой комнаты на втором этаже. Но всем гулянкам пришлось резко оборваться, когда миссис и мистер Гобер решили сосватать свою единственную дочурку с сыном известного банкира, дабы выправить своё материальное положение, а заодно и подростковые мозги, озабоченные лишь посиделками на арендованной яхте одноклассника с бутылкой дешевого, но вкусного полусладкого вина. Пенелопа сопротивлялась, устраивала забастовки, сбегала из дому, ночевала на вокзале, но в конце концов в середине июля 1990 года обвенчалась с Джоном Леграном. Он увез её в Нью-Йорк, несмотря на все уговоры родителей невесты оставить девушку в Марселе, чтобы та поступила в колледж. Но Джону было абсолютно наплевать на все желания семьи Гобер. Пенелопа стала его женой, а значит, что он сам волен распоряжаться её судьбой, которая, по сути, мало его волновала. Несмотря на красоту молодой француженки, Легран был с ней очень жесток. Ежедневные побои не прекращались и во время беременности мною в огромной квартире на Шестой авеню. Пенелопа сбежала в Денвер со своим любовником, которого успела завести на приеме в женской консультации на седьмом месяце беременности. Не знаю, чем так очаровала бедного Алана Дьюка моя мать, но, сколько себя помню, он был с ней рядом всегда. Даже когда она родила девочку от чужого мужчины, даже когда устроила истерику в роддоме. Она не хотела меня. Я была живым напоминанием о тех мучениях, которые она пережила в браке с Джоном Леграном. И по иронии судьбы, дочка стала полной копией отца. Никаких белокурых волос до талии и ясных голубых глаз. К черту, я не потомок галлов и Гоберов. Мои черные, как смоль, вечно спутанные пакли приводили мать в тихий ужас, а темно-карие глаза раздражали до скрипа зубов. Она всегда говорила, что я похожа на отродье дьявола, и поэтому назвала меня Магдалиной, чтобы хоть как-то сравнять счеты с Сатаной. Не понимаю, как еврейское имя давно умершей святой должно было помочь. Как по мне, так оно только привлекло больше проблем. Пенелопа издевалась надо мной, пока на свет не появилась Элиза Дьюк. Да, у матери пунктик на странных именах. К младшей сестре меня старались не подпускать, боясь, что я из ревности задушу её ночью подушкой. Но Алан был добр ко мне, поэтому, когда Пенелопа уходила на работу (к слову, устроилась эта психопатка менеджером к какому-то бизнесмену. Не удивлюсь, если она родит еще и от него, ведь этот жирный извращенец явно хорошо потрахивает её под конец дня), он разрешал мне нянчиться с малышкой. Я должна была куда-то выплеснуть свою годами копившуюся любовь. Животных мы не заводили, мать я ненавидела, а к отчиму испытывала уважение, преданность, но не любовь. И я вложила все свои самые светлые и теплые чувства в маленький комочек, отчаянно пищавший на моих худощавых семилетних руках. В последствии, я стала для Элизы второй мамой, и Пенелопу это бесило. Она отсылала меня во все лагеря мира и, наверное, очень сильно жалела, что Гулага больше нет, но сестрёнка упорно следовала за мной словно хвостик. Я готова была убить за неё, и не раз нарывалась на большие проблемы с родителями тех детей, которых отчихвостила за плохое отношение к Лиззи. Когда ей было 11, а я уже закончила школу и готовилась к поступлению в институт, случилось что-то непоправимое. Элиза толком ничего не объяснила, лишь с порога разрыдалась на моём плече. Позже я сумела разузнать от пугливых одноклассниц, что некий Томас из параллельного класса стягивал с неё юбку и называл «дочерью потаскухи». Не помню, что именно побудило меня взять бейсбольную биту отчима, но запах свежей крови до сих пор стоит смрадом у моего носа. Мне пришлось перегнуть палку, я не хотела причинять боль этому несчастному мальчику, но он причинил её человеку, которого я безумного люблю, и из-за этого все, чем был заполнен мой мозг — это мыслями о том, как было бы хорошо сломать шею паршивому сосунку. Дома Пенелопа снова устроила громкий скандал и отвесила мне хорошую пощечину. Щека горела, но я была настолько счастлива, что не замечала этой ноющей боли, растекающейся по бледному лицу. Отчим беспокоился, что меня могут посадить за нанесение тяжких телесных, ведь по закону это возможно. На первом и последнем семейном собрании было решено отправить меня к давней знакомой матери Алана в Лос-Анджелес. Мне дали полчаса на сбор чемоданов и прощание с Элизой, затем всунули кредитку во внешний карман джинсовой куртки и насильно затолкали в такси. — Не буду скучать, ты это знаешь. Но все же мне будет обидно, если тебя посадят, — сказала мне напоследок мать, кратко обнявши за острые плечи. — Удачи, — улыбнулся Дьюк. — Мы скажем Лиззи, что ты быстро вернешься. — Это уже лишнее, — тихо возразила Пенелопа и увела мужа домой, даже не обернувшись, когда медленно заскрипели колеса старенькой машины, в которой я видимо навсегда покидала родное место. Мелкий дождь противно барабанил по запотевшим стёклам, эхом отдаваясь в моих ушах. Можно было бы надеть наушники и включить что-нибудь из грустного плейлиста, но мне хотелось посидеть в тишине, казавшейся до боли угнетающей. Грусть разрывала моё сердце на куски. Всё-таки уезжать от своей семьи, хоть и не самой лучшей и образцовой, было дико сложно. Я не знала, что меня ждёт впереди. Не знала, что делать дальше и как жить. С жестокими мыслями о том, что я испортила себе все и навсегда отрезала путь в Денвер, мне пришлось заснуть в самом неудобном кресле тесного самолёта, приземляющегося в городе грёз. 12 августа 2014 года.       Я расплатилась с дружелюбным таксистом и поспешно вылезла на Берро-драйв. Тёплый ветер приятно обдувал мое заплаканное лицо и непослушные волосы. Несколько минут я помялась на одном месте, а потом пошла по направлению к нужному дому. Атмосфера пустынной улицы меня, конечно, пугала, но это куда лучше тюрьмы. Постучав в белоснежные двери, я отошла на пару шагов назад и внимательно осмотрелась. Соглашусь, район неплохой, но чертов дом с выбитыми окнами, находящийся по соседству, пугал до усрачки. Спустя пару минут дверь открылась и на пороге показалась пожилая женщина с едва тронутыми сединой белыми локонами, заколотыми в высокую греческую прическу. Тонкие губы её обрамляла пурпурная помада, а в руках дымилась сигарета. — Ты Магдалина, да? — спросила тетка, затягиваясь в очередной раз и выпуская дым прямо мне в лицо. — Да, а вы видимо миссис Лэнгдон? — вежливость в ответ даже таким не самым приятным личностям никому не мешала. — Просто Констанс, детка, — сказала женщина и махнула рукой. — Проходи, не стой как истукан. Твоя комната наверху, рядом со спальней моего внука. — У вас есть внуки? — поинтересовалась я, втаскивая свой бордовый чемодан в прихожую. — Бог наградил одним балбесом, — усмехнулась Констанс, стряхивая пепел с сигареты. — Майкл, черта с два, спустись и помоги! На лестнице послышались демонстративно громкие шаги и недовольные бурчания. Через несколько секунд передо мной появился парень, который на две головы был выше меня с моим ростом Средневекового гнома. Даже через его скисшую морду можно было отметить совсем недурные черты лица. Я не любитель давать оценку внешности, но его бы назвала красивым. Дьявольски красивым. Тряхнув пшеничными волосами, Майкл одной рукой подхватил мой чемодан и отнес его наверх. — Целыми днями играет в свои приставки, — недовольно произнесла домохозяйка. — Ох уж эти мальчишки. Я пойду поговорю с ним, а ты пока проходи на кухню. Сейчас мы с тобой выпьем чаю или чего-нибудь покрепче, тебе же есть 18? Замечательно. Как раз всё мне расскажешь. Алан промычал что-то невнятное по телефону, но ты же вроде как кого-то сильно покалечила? Я не успела ничего ответить в своё оправдание, как Констанс уже поднималась к внуку в комнату. Будучи ужасным любителем подслушивать чужие разговоры ещё с детства, я решила немного постоять у лестницы. Слышались недовольные мужские возгласы и громкий крик миссис Лэнгдон: — Я тебе все сказала, Майкл. Если хоть один волосок упадет с её темненькой маленькой головки, то я самолично отправлю тебя к твоему отцу самым прямым и наиболее болезненным рейсом. Ты меня понял? Хлопнула дверь, и мне пришлось быстро ретироваться на кухню, делая вид, будто я ищу чайник, который, между прочим, стоял на столе. Констанс села на ближайший стул из слоновой кости и достала из своего черного мешочка новую сигарету. Раздался щелчок зажигалки, и вот, она уже снова дымит как паровоз. — Возьми из правого верхнего ящика бутылку джина и усади уже свою тощую задницу. Откармливать тебя, наверное, придется целый месяц. Я усмехнулась и выполнила приказ хозяйки дома. Да, мне здесь определенно будет весело.