Une fleur rebelle

***

— Передай чёрную папку, пожалуйста. Она на третьей полке, — просит у своей секретарши Габриэль, склонившись над кипой бумаг. У него всегда было много работы, и этот день не стал исключением. Заключение новых сделок с поставщиками лучших тканей по удовлетворяющей цене, оформление документов, непосредственно связанных с его профессией, деловые встречи с представителями сотрудничающих фирм — всё это занимает всё его свободное время, и оставаться в стороне, отдав всё на волю Натали, Агрест просто не может. Работа служит для него успокоением и своеобразным катализатором: Габриэль не срывается ни на публике, ни при сыне или своих сотрудниках. Да и те растягивают своим рты в лживых улыбках, вовсю льстя и боготворя семейство Агрестов. Нет, Феликс не входит в их число. Его сын всегда честен с отцом: даже не пытается показать, что хоть каплю рад встрече с ним, и это учитывая то, что видятся они реже, чем со знакомыми. Конечно, Габриэлю всё равно. Он делает всё на благо единственного наследника его империи, так что тот просто обязан познать все трудности жизни в начале своего пути. Иначе не сможет Феликс хладнокровно взирать на своих недругов и врагов, конкурентов и соперников. А уж такого расклада Агрест-старший не допустит. «Нельзя показывать свою слабость, ты, тряпка!» — голос отца Габриэля проносится в его голове раскатистым басом, и он громко вздыхает, забыв о том, где и с кем находится. Его, как и Феликса, с самого детства учили быть беспристрастным и безразличным ко всему человеком, делающим всё ради себя и своего блага. Возможно, в таком воспитании и есть значительные промахи и недостатки, но он просто не может учить своего ребёнка по-другому. Ведь Эмили мертва… — Габриэль, — несмотря на шёпот, её голос звучит твёрдо и уверенно, когда Натали протягивает ему документы. Он, встрепенувшись и прогоняя дурные мысли, медленно кивает, забирая бумаги из её рук. О чём уж он?.. Точно, пора приниматься за работу. — Можешь идти, Натали, — небрежным взмахом ладони указывает в сторону двери, чтобы наконец остаться наедине с самим собой. Он наслаждается тишиной и одиночеством в своём огромном особняке, и менять ничего не собирается. Когда до его ушей не доносится привычный стук каблуков, он вопросительно приподнимает бровь, отрывая так и не сфокусировавшийся взгляд от кипы бумаг. Натали стоит, гордо расправив плечи, что никак не сочетается с нервно закушенной губой и сжатыми в кулаки пальцами. Смотрит на него пристально и внимательно, вдруг выдыхая: — Габриэль, ты не считаешь, что тебе нужно хотя бы попытаться наладить общение с Феликсом? Вы не общаетесь уже больше года… Заинтересовавшийся было нетипичным поведением Натали Габриэль раздражённо хмыкает, поняв причину её беспокойства. Ну конечно она не упустит возможность вновь заговорить об этом. О Феликсе. — Достаточно. — он резко взмахивает кистью, прерывая секретаршу на полуслове. Ему не нужно слушать её однотипные речи и возмущённые возгласы о том, как он отталкивает сына от себя всё дальше и дальше. Как будто он сам не знает. От последней мысли он злится лишь сильнее, когда тянется ледяными пальцами к галстуку, чтобы ослабить тугие тиски. На секунду жмурится, признавая поражение: злость направлена на него самого, а не на стоящую напротив Натали. — Выбор уже сделан, и я не смею больше лезть в это. В конце концов, я давал возможность вернуть всё так, как было, — ровным тоном продолжает Агрест, ловя её пылающий взгляд глазами. Она явно не согласна с ним, что тут же показывает: — Нет! Ты не давал Феликсу возможность, ты ставил ультиматум! — Натали не обращает внимание на гневный блеск в его серых глазах. — Ты поставил мальчика перед невозможным выбором: либо «семья», — тут она делает кавычки, на что Агрест хмурится, — либо та девушка, которая делает его счастливым! «Счастливым, говоришь?» Он о новоявленной Бриджит, кроме её имени и внешности, ничего более и не знает. Феликс не рассказывал о ней, и Габриэль на правах отца — каким бы он ни был плохим и злым для сына — имеет полное право не доверять и со скептицизмом относится к этой девушке. Да они даже вживую не встречались! Не то чтобы когда-то разговаривали и обменивались «комплиментами». Правда, при одном только взгляде на лучезарно улыбающуюся Бриджит нельзя даже предположить, что та может оскорблять или думать о ком-то плохо. Уж слишком она сияет и искрится от переполняющего её позитива, чтобы испытывать хотя бы какие-то негативные эмоции. Но это так, первое впечатление. Которое вполне может оказаться ложным. Не то чтобы Габриэль стремится разузнать о ней побольше, но ему — хоть многие и считают иначе — важен Феликс, и ему по-настоящему горько от осознания того, насколько же он в своё время усложнил тому жизнь. И то, как безжалостно Натали напомнила ему об этом, сейчас порождает в нём отнюдь не дружелюбное поведение. Его челюсть сжата до тихого скрежета в зубах. Слова, слетающие с скривившихся в оскале губ, пропитаны ядом: — На твоём месте я бы был поосторожнее в выражениях, — кажется, что ещё чуть-чуть, и Натали превратится в айсберг под его ледяным взглядом. Совсем некстати в её сознании проносится мысль, что даже эмоции они выражают по-разному: если от неё всегда исходит огненный жар, то рядом с ним можно попросту умереть от холода. Истинная несовместимость характеров и темпераментов, что на первый взгляд нельзя выявить. Но они знают друг друга слишком хорошо, чтобы покупаться на подобное. — У них скоро свадьба, Габриэль. Неужели ты оставишь это просто так, на волю судьбы? Наверняка каждому за свою жизнь приходилось сталкиваться с таким понятием, как «плевок в душу». Ощущение собственной беспомощности и никчёмности, такое близкое и оттого гадкое и ненавистное. Стоит только забыть о нём, как кто-то тут же услужливо напоминает о том, что ничего никогда не будет по-твоему. Вот, что должен чувствовать отец, узнав о свадьбе своего сына от кого-то другого. И не важно даже, кем они с Натали приходятся друг другу. Она — не его возлюбленная, не мать Феликса. Она понимает. Она как-то обмякает; исчезает твёрдость взгляда, внешняя невозмутимость и уверенность в каждом слове. Словно весь запас энергии был потрачен на последнее высказывание, от которого Агреста бросило в дрожь. Слетела маска хладнокровного кукловода — манипулятора, подчиняющего себе каждого, кого бы он только захотел. Пропало напускное чувство контроля над ситуацией. К нему приходит осознание. — Как это, свадьба? — ошеломлённо выдыхает Габриэль, для верности ощупав кончиками пальцев оправу очков. Металл холодит кожу, и мысль о нереальности происходящего тут же покидает его голову. Может, ему ударить себя хорошенько? Конечно, он и не думает претворять такое в жизнь, но вдруг это единственный способ вернуть себе спокойствие? Любые мысли о работе махают ручкой, окончательно покидая выглядящего потерянным Агреста. Он смотрит в её глаза не то с детской наивностью, не то с недоверием, и ей хочется засмеяться от абсурдности происходящего. — Ты что, не читал местные новости? Он сделал ей предложение, когда они катались на аттракционах. Боже, Феликс и аттракционы? Раньше его нельзя было увидеть нигде, кроме мест из его расписания! Как же он изменился рядом с ней… — Натали переключается на мысли о том, о ком так или иначе заботилась после кончины хозяйки ныне холодного особняка. Вновь возвращаются те чувства, охватившие её в тот момент, когда она узнала об одном из шокирующих событий года: в момент, когда на глаза попалась газета с ними на главной странице. Трепет, материнская — именно материнская! — гордость, радость за них и ранее не ведомый ею восторг. Она относится к Феликсу, как к собственному сыну, которого у неё никогда не будет. Но даже несмотря на ту эйфорию, что царит в её душе от одной только мысли о счастье Феликса, есть ещё одно чувство, что никак не увязывается со всей ситуацией. Боль. Вот только её или Габриэля? Его лицо искажает мука, когда он прячется от её сочувствующего взгляда в своих ладонях. Так странно и необычно. Давно она не видела его таким. — Почему же он не сказал мне? — сдавленно шепчет он, кажется, абсолютно бессмысленный вопрос. Нет, он просто не может в это поверить. Его сын, человек, безумно похожий на ту, о которой он старается забыть всевозможными способами (снятие того портрета — самое малое, что он мог сделать тогда), скоро вступит в новую семью? Станет жить со своей Бриджит, жить счастливо и беззаботно? Да, они никогда не ладили друг с другом. Да, из-за него Феликс перенёс множество страданий и вообще не знал о таком слове как «доверие». Да, теперь сын его на дух переносить не может. Да, сейчас они не поддерживают контакты из-за той давней ссоры. Ссоры, ставшей для Феликса последней каплей. — …Отец, ты не имеешь права так говорить о ней! — он впервые кричит, и Габриэль внутренне впадает в недоумение, но маску на лице сохраняет. Эта Бриджит не вписывается в расписанное будущее Агреста-младшего, и терпеть подобное глава семейства не намерен. — Я буду говорить об этой юной леди так, как захочу. Ей нет места в твоей жизни, и ты не будешь с ней встречаться, — его тон не намекает ни на что хорошее, а от взгляда хочется съёжиться и сбежать куда подальше. Сейчас Габриэлю всё равно, что чувствует Феликс. Сейчас ему важна карьера и репутация сына, и, как он считает, эта новоявленная девушка может сорвать все его планы. Ему всё равно, что Феликс теперь смотрит на него так, будто видит впервые. Всё равно, что он скалится и буквально источает ненависть, когда нарушает повисшее молчание угрожающим шёпотом: — Это моя жизнь, мои чувства и мой выбор. И мне плевать, если ты не согласен с этим. — Это не смешно, сын. — Габриэль плюётся ядом. Он действительно ошарашен такой переменой в поведении своего сына. И когда тот только успел стать таким дерзким и бестактным? Он списывает это на дурное влияние со стороны той девчонки, когда говорит те слова, о которых вскоре будет сильно жалеть: — Либо твоя подружка, либо твоя нынешняя жизнь, Феликс. Выбирай, — он выглядит уверенно и смотрит на сына с превосходством, как бы имея в виду: «Я знаю, что ты выберешь». Оказывается, он не знал. Потому что Феликс вдруг улыбается — совсем как Эмили — и громко захлопывает дверь его кабинета. Захлопывает дверь уже «прошлой жизни». Они так и не поговорили с тех пор. Гордость и какая-никакая, но любовь, изощрённая и для многих вымышленная, не позволяли Габриэлю всерьёз заняться поимкой или мщением сыну. Когда один из его одноклассников — Куртцерг, кажется, — заявился к нему в поместье с инициативой «наказать непослушного сыночка», Агрест заставил того напрочь позабыть о подобных желаниях, аргументируя это тем, что «Феликса жизнь накажет». Ну да, как минимум, компенсирует всё то плохое, что тот пережил за свою недолгую жизнь… Габриэль так и не предпринял ничего против Бриджит — знал, что Феликс никогда не простит ему такого. Агрест знает, что тот уже давно наплевал на незадачливого папашу и давно научился улыбаться и показывать свои эмоции окружающим; что жизнь его наладилась, и он работает — никогда бы Габриэль не поверил — программистом в одной из известнейших фирм в стране. Что живут они с Бриджит в среднестатистической квартире рядом с центром города и ходят на прогулки по вечерам, и посещают парки аттракционов, где Феликс совсем недавно сделал ей предложение. Габриэль прекрасно понимает, что его не пригласят на церемонию. Он не увидит, как его сын связывает свою жизнь с любовью к той, что делает каждый его день ярче; как горят у того глаза при одном лишь взгляде на любимую девушку, когда её отец поведёт ту к алтарю. Боль. Пожирает его полностью, без остатка. Заставляет чувствовать себя как никогда не нужным и одиноким. «Ты, подонок, заслужил». Да. Заслужил. Вот только легче не становится. Натали всё ещё молчит, явно не считая нужным озвучивать ответ на его вопрос. Да он и сам уже позабыл, о чём именно спрашивал. Есть лишь боль и сожаление, раскаяние, которое никому не сгодилось. И просьба, желание, которое он не может не озвучить: — Пожалуйста, когда увидишь его, спроси: счастлив ли он. Она слегка кивает головой, и её взгляд смягчается. «Ты лучше, чем о тебе думают», — сказала бы она ему, но знает, что такой порыв Агрест явно не оценит. Поэтому она просто отвечает: — Хорошо. «Спасибо». Он знает, что она сдержит своё обещание.