Отголоски сна

      Тронный зал тонет в сумерках. Они скрадывают очертания, затягивают тенями длинную лестницу, играют на богатых гобеленах. Подкрадываются к тонким бледным рукам, лежащим на подлокотниках трона. Здесь сумрак разгоняет лунный свет. Он вычерчивает тонкие нервные пальцы, изящные запястья, расшитый подол светлого парадного платья. Скользит выше, освещая высокую грудь и украшенный гербами лиф, хрупкие ключицы и изящную шею. И пугливо останавливается, согнанный неожиданно густой тенью.       Тень оберегает. Она прячет уродливую сталь, по кромке которой бугрятся уродливые, незаживающие шрамы, прячет пустоту второго трона и бесконечный ряд статуй, застывших вокруг вместо благородных рыцарей и прекрасных дам. Прячет смерзшиеся в лед лужи темной, нечистой крови.       Тень говорит. Шепчет тихо и сладко, прячет в своем шепоте отдаленный плач, что доносится даже сюда — в одинокую, скрытую иллюзией тронную башню. Как раньше доносился яростный звон мечей и отголоски сражений.       Кейнхерст кутает тишина. Холодная, выкристаллизованная льдом тишина. Его королева слушает ее бесконечно долго, рвется мыслями сквозь нее, чтобы не слышать такой же застывший, как все остальное, стон бесконечной боли. Где-то там, снаружи, все еще бьется одно преданное ей сердце. Пылает сладким огнем мести. Королева слышит его. Королева чувствует слабый привкус крови на губах. Она ликует вместе с ним и вместе с ним же бьется в агонии, а потом не чувствует совсем ничего.       Аннализа падает в тишину и наполняющую замок пустоту. И впервые за всю свою бессмертную жизнь чувствует холод. Он пробирается сквозь подошвы бархатных туфель, пронизывает тысячью иголочек лодыжки, ранит застывшие пальцы, и королеве кажется — еще немного, и она сама станет лишь холодом и тишиной. Забытая королева забытого замка. Вечный узник пустого тронного зала.       Пальцы бессильно выпускают подлокотники, королева не замечает, как ей изменяет даже осанка — плечи горбятся, она подтягивает колени к груди и сжимается на своем троне, истово желая закрыть руками голову, спрятаться. Не слышать, не знать, не чувствовать прикосновений тысяч рук, что затягивают ее обратно — к пирам, сражениям и терпкому вкусу крови на губах. К бесконечному стону отчаяния и яростному плачу оскверненного Кейнхерста. Пальцы натыкаются на грубую железную маску. Она дышит льдом, отзывается болью на прикосновение и возвращает к реальности, в которой Аннализа готова проклясть собственное бессмертие, не дающее завершиться слишком долгой агонии Кейнхерста.       Толстым каменным стенам и искусным иллюзиям, сплетенным ее собственной, украденной, силой, не скрыть новых звуков. Не скрыть тишины, покрывающей Кейнхерст — зал за залом, по которым будто снова пронесся бой, принеся на этот раз лишь тишину и милосердие покоя. Аннализа следует разумом за этой тишиной, бессознательно выпрямляется на своем троне, прижимаясь к спинке затылком и лопатками, не обращая внимание на то, как железо впивается в кожу, оставляя новые отметины и раны. Совсем рядом, за стенами, кипит бой. С шипением сталкивается магия и сталь.       А потом на Кейнхерст опускается тишина. Совершенная в своей окончательности. И сквозь нее, сквозь осыпающиеся иллюзии, королева слышит шаги.