Отголоски сна

      Он ждет. Вслушивается в несуществующую тишину ночного Ярнама и ждет. Шаги по длинной лестнице. В начале — быстрые стремительные, и у самых дверей — тихие и осторожные. Он ждет опустив оружие и чуть склонив голову к плечу, мысленно следует за стрелкой соборных часов, отсчитывая секунды. Шаги пропадают в тишине. Щелкает, смещаясь, минутная стрелка, и он разворачивается на месте, вскидывая пистолет. Пальцы спускают курок за целое мгновение до того, как ствол обретает цель. Но даже так — он не промахивается. Выстрел отбрасывает противника назад, и он рывком перемещается вперед, как раз вовремя, чтобы лезвие Чикагэ пробило слишком поздно выставленный блок. Он не смотрит, как тело рассыпается серебристой пылью. Только на часы, отмечая, как вместо того, чтобы сделать шаг вперед, секундная стрелка смещается назад и тянет за собой остальные.       Он ждет. На этот раз шаги не пропадают, но и не приближаются достаточно быстро. Противник танцует на ступенях соборной лестницы, не удаляется, но и не приближается достаточно близко. Заманивает. А стрелки бегут вперед так неспешно, будто у них — все время мира, а луна навечно застыла в небесах в одном, навсегда выверенном положении. Ожидание утомляет. И он спускается — совсем немного, но достаточно, чтобы тот, кто отчего-то решил, что на ступенях у него будет преимущество — потерял бдительность. В эту игру можно играть и вдвоем. Когда он стряхивает с лезвия серебристые искры чужой тающей крови, то почти не удивляется, слыша, как бьют соборные часы. Отсчет начался. Снова.       Часы бегут и бегут вперед, так долго, что ему кажется — время разорвало замкнутый круг и освободилось. На лестнице снова звучат шаги. Он стал быстрее — это тот, кого звали Вороном Кейнхерста чувствует сразу. Достаточно быстр, чтобы уклониться от первого выстрела и ударить в ответ, но недостаточно, чтобы справиться с серией быстрых атак. В Ярнаме сложно найти оружие, способное превзойти Чикагэ в скорости. Впрочем, Эйлин не помогла и скорость.       Секунды кружатся в обратную сторону — каждый раз до боя часов снова, и снова, пока этот час не начинает казаться бесконечным. Ворон не помнит, сколько раз поднимал Чикагэ и даже не удивляется тому, что не заканчиваются пули в магазинном пистолете. Противник меняется — одежда, движения. Иногда он приходит не один. Но это ничего не меняет. Пока не меняет. Ворон впервые за этот бой обнажает Чикагэ по-настоящему и чувствует, как жадно она пьет его кровь. Успешнее, чем это получается у противника, снова не рассчитавшего длину его клинка.       Любой бой длится до первой ошибки. Пока Ворон не ошибся ни разу, но минуты снова и снова бегут назад, и каждый отсчет требует все больше сил. Когда-нибудь они закончатся. Противник танцует на лестнице и, кажется, надеется, что Чикагэ сама убьет Ворона. Глупо. Он небрежно впрыскивает пузырек крови в бедро и почти физически чувствует чужое потрясение. Не только у тебя есть запасы на крайний случай. Противник пытается повторить маневр, но бросок иглы оцепенения оказывается быстрее. Один удар. Стрелки повернулись.       Колкие искры электричества сковывают пальцы и замедляют движения. Немного, но достаточно, чтобы взвинтивший скорость противник с юркой тростью нашел брешь в обороне. Да и урок с иглами оцепенения он усвоил. На этот раз кровь на плитах — темно-красная, как знамена Кейнхерста.       Минутная стрелка не поворачивается вспять. Она рвется вперед, будто стремится наверстать разом все пропущенные обороты.