Идеальный слуга

Калеб научился вполне успешно скрывать свою истинную натуру. Он был собран, обладал чувством собственного достоинства, эффективно руководил штатом слуг, был человеком строгих привычек и безукоризненного характера. Ни одного лишнего жеста или слова. Образцовый слуга, не смотря на юный возраст служивший в одном из самых влиятельных английских домов. Тот, на кого можно положиться во всем. И лишь по ночам его игра, эта жалкая пародия на человечность прерывалась. Он не мог контролировать свои сны. То были видения, полные мрачного насилия и преследования, воя, ликования и отчаяния, и лиц во тьме, одно из которых он боготворил. Его сны были полны скорби и несчастья, они, подобно лианам, переплетались у него под кожей, грозя вырваться наружу и задушить весь мир, кипя и бурля, прожигая его плоть изнутри. Странно было то, что в своих грезах он... хотел, чтобы они это сделали. Как-то утром он сидел в своем кабинете, мрачно уставившись в календарь, когда Гаэль ворвался к нему с почтой. Калеб мягко осадил мальчика (который, видимо, так никогда и не научится вести себя тихо, как и подобает слуге) и взял дневное издание "Таймса", чтобы отгладить его. Он получал огромное удовольствие, передавая своему господину безукоризненно гладкие страницы. Он был уверен, что это увеличивает удовольствие, получаемое лордом от чтения. Но, не успев начать, Калеб заметил, как Гаэль неуверенно переступает с ноги на ногу, явно борясь с желанием что-то сказать. - Да, Гаэль? – осведомился он. Золотые глаза мальчика застило волнение. - Он ел ничего на завтрак, мистер Ходжсон. - Он не ел ничего на завтрак, - твердо поправил его Калеб. – И да. Он действительно не ел. По сути дела, он даже не забрал поднос к себе в комнату, хотя я оставил его снаружи. – А оставил он его снаружи потому, что его Светлость не только не спустился к завтраку, но и не желал никого пускать к себе в комнату. Осторожный стук в дверь привёл лишь к резкому «убирайся». - Сегодня… сегодня этот день? – спросил Гаэль, нервно теребя свои торчащие ежиком, покрытые в некоторых местах гуталином волосы. – Я помню, что он был таким же в этот день год назад и все годы до этого. - Именно. - А почему? - Слуги не должны задавать подобных вопросов, Гаэль. Гаэль скривил рожицу. - Мистер Ходжсон, это же он. Я не дам ему грустить, если есть что-то, что я могу с этим сделать. Калеб был тронут. - Очень хорошо, раз уж ты так переживаешь, я расскажу тебе. Четыре года назад, еще до того, как ты появился здесь, старший лорд Кельвин умер в этот самый день. Его светлость всегда тоскует по нему особенно сильно в этот день. Боюсь, здесь ты ничем не поможешь. Гаэль нахмурился. - Настолько сильно, чтобы перестать есть? Не припоминаю, чтобы что-нибудь могло заставить меня отказаться от еды. Калеб спрятал улыбку, не желая обидеть Гаэля, который смотрел на него с таким искренним беспокойством. - То было ужасное время для его светлости и для всех нас. Старший лорд был любим всеми, а то, как он умер, было очень… Кровь, кровь на простынях, подушках, даже на стенах, когда случались особенно сильные приступы кашля, и ничего, ничего, ничего нельзя было сделать. Только наблюдать за этим, слушать это, и молиться, чтобы все закончилось. Калеб содрогнулся. Он не мог сказать Гаэлю об этом. У мальчика были собственные кошмары, о которых нужно было забыть, ему не нужны были еще. - Было очень болезненно и попросту ужасно, - наконец выговорил он. – Его светлость только вернулся из Кембриджа и был еще так молод. Мне думается, что он так и не смог пережить потерю своего опекуна - таким ужасным образом. Гаэль мрачно кивнул. - И поэтому его светлость вечно такой злобный? - Эм… в какой-то степени. Но по большей части это просто его характер. - Мистер Ходжсон, вы не могли бы объяснить мне еще кое-что? - Гаэль закусил губу. – Скажите, что имеют в виду горничные, когда говорят, что его светлость родился не на той стороне кровати? В смысле, как кто-то вообще может родиться на не той стороне кровати? Я считаю, женщина может рожать на той части, где ей вздумается, черт возьми! Это и так выглядит достаточно ужасно, и... - Гаэль! – Калеб вынужден был остановить его. Что за отвратительные и грубые выражения! И когда Гаэль успел посмотреть на роды? Иногда Калеб забывал о том, как мало они знали о жизни мальчика до того, как он здесь появился. - Простите, мистер Ходжсон, - щеки Гаэля пылали. – Я не должен был говорить «черт возьми», - он застонал. – И простите, что сказал это снова! Калеб вздохнул. Глупо надеяться, что Гаэль когда-нибудь поднимется выше мелкой прислуги. Он просто не создан для работы лакеем! Ему нельзя позволять говорить что вздумается из опасения перед тем, что может сорваться с его языка. На самом деле, Калебу в чем-то нравилась прямолинейность Гаэля. Его искренность. - Не подобает говорить о леди в таких выражениях, - заметил он. – Не говоря уже о том, что я крайней недоволен тем, что горничные обсуждают подобные вещи. - Но что это все-таки значит? – настаивал Гаэль. У Калеба было чувство, что Гаэль никогда не допустит лжи в отношении своего любимого господина. Все, что касалось здоровья и благополучия его светлости, казалось, было личным делом Гаэля. Если быть кратким, он восхищался господином, и не было такой вещи, которую он не сделал бы ради него. И Калеб решил рассказать ему. - Ты должен пообещать мне никогда не обсуждать это с кем бы то ни было. То, что это вполне известный факт среди слуг, ни в коем случае не оправдывает сплетен, - Калеб жестом велел мальчику сесть на стул напротив. Он положил газету на стол, нежно разглаживая ее пальцами. – Я появился здесь десять лет назад в качестве лакея, и мистер Тилворси, бывший дворецкий, рассказал мне все. Его светлость не был рожден в этом доме. По сути дела, вообще не известно, где он родился. Однажды лорд Кристофер просто вернулся домой с ребенком на руках. Он не ответил ни на единый вопрос, лишь улыбался и настаивал на усыновлении мальчика. Он дал ему имя Сеймур и сделал своим наследником. - Чтоб мне провалиться! – глаза Гаэля были похожи на монеты. - Можешь представить себе, какие слухи витали по всем соседям. Многие люди считали и до сих пор считают лорда Сеймура незаконнорождённым, что значит, он был рожден от лорда Кристофера и женщины, с которой он никогда не состоял в браке. Или, иначе говоря, был рожден не на той стороне кровати. - А… это, - сказал Гаэль, заметно теряя воодушевление. – И все? Мама лорда Сеймура не была замужем за папой лорда Сеймура? Моя тоже! Так ведь бывает, правда? Калеб застыл в нерешительности, понимая, что здесь надо быть особенно осторожным. - Это действительно нормально для бедных районов, откуда произошли ты и я, но это решительно непозволительно для класса, к которому принадлежит лорд Сеймур. Это был настоящий скандал, особенно, учитывая, что лорд Кристофер завещал все Сеймуру и не произнес ни слова о его происхождении. Люди всегда думают о худшем, если им не предоставить что-то другое, и были такие семьи, которые прекратили всякого рода отношения с лордом Кристофером после этого. И были дети, которым не разрешали играть с Сеймуром. И по крайней мере одна школа, отказавшаяся принять мальчика. И Калеб знал, что всегда будут шепотки и косые взгляды, и мысль «бастард» у людей в голове. Когда Калеб пришел в этот дом, Сеймуру было пятнадцать, он был замкнутым, озлобленным и очень молчаливым. Он мог расслабиться лишь находясь подле своего отца. А потом его отняли у него, едва дожившего до сорока пяти, выкашлявшего свою жизнь за несколько месяцев. Когда люди вынесли лорду Сеймуру приговор как недружелюбному, надменному и вовсе неприятному, Калеб понял, что таким он и станет. - Хорошо, - Гаэль кивнул. – Теперь я понял, мистер Ходжсон. И я не подведу вас, обещаю. Я и не заикнусь об этом. - Тогда возвращайся к работе. - Да, мистер Ходжсон. И пока Калеб наблюдал, как Гаэль выметается из комнаты (мальчик никогда не шел, если мог бежать, никогда не говорил, если мог смеяться), он подумал, что нет на свете более различных людей, чем он, Гаэль и лорд Сеймур, но кое-что у них было общее. Каждый из них был бастардом. Наступил вечер, и Калеб решил, что пора действовать. Его светлость так и не спустился к ужину. Он не выходил из своей комнаты целый день, а Калеб не мог заснуть, не увидев своего господина и не убедив его съесть хоть что-нибудь. Сеймур и так был достаточно худощавым, чтобы еще и отказываться от пищи. Нервно сглотнув, Калеб постучал в дверь и проигнорировал приказ убираться прочь. Он открыл дверь медленно, и книга пролетела мимо, но от неожиданности он все равно пригнулся. Закрыв дверь, Калеб дал глазам привыкнуть к полумраку комнаты. В воздухе витал запах сигарет и бренди. - Что ты хочешь, Ходжсон? – резко спросил Сеймур. Он сгорбился на подоконнике, устремив взгляд на парк внизу, окружающий поместье. Лорд выглядел очень худым и очень юным. Калеб осторожно ступал между пустыми обёртками из-под сигарет и отвергнутыми книгами, пока не оказался возле своего господина, наблюдающего за ночью снаружи. Сеймур встретился с ним глазами в отражении окна, а затем отвел их. Калеб снова вспомнил эти ужасные дни после смерти лорда Кристофера, когда Сеймур был безмолвным, сломленным, и как-то Калеб утратил контроль, однажды ночью протянув к нему руки и заключив молодого человека в объятья. Это было непозволительно, достойно немедленного увольнения, но Сеймур не остановил его, лишь съежился в его руках, худой и холодный, и говорил о крови, пока, утомлённый, наконец не заснул, впервые за те дни. Калеб был с ним всю ночь, крепко сжимая, переполненный жалостью. Они никогда не говорили об этом. - Ваша светлость, вы должны поесть. Сеймур сверлил его взглядом. Калеб и бровью не повел. У него было достаточно практики. - Я не хочу есть. И я четко это обозначил, сказав тебе убираться. Так что убирайся. - Нет, я так не думаю. Слова вылетели прежде, чем Калеб это осознал, и его сердце буквально остановилось от ужаса. Сеймур в оконном отражении моргнул, и тень удивления мелькнула в глазах. - Что это с тобой вдруг? - Простите меня, ваша светлость, я… - сердце Калеба громко стучало в ушах, а щеки налились краской. Он открыто возразил своему господину! Еще никогда он не совершал подобного промаха! С самой смерти лорда Кристофера. Единственным оправданием, которое он мог найти, была крайняя степень соболезнования, которую он проявлял к его скорби. - Я забылся, прошу прощения. Сеймур развернулся и посмотрел на него, долго и изучающе. Затем глубоко вдохнул и раздраженно выдохнул, потянувшись за сигаретами. Тлеющий отблеск зажжённой сигареты выхватывал из полумрака его лицо, похожее на витраж в церкви - икону, окружённую тьмой. - Скажи мне, - сказал Сеймур, снимая кусочек табака с языка. Калеб осознал, что наблюдает за его нижней губой, осознал, что хочет прикусить ее. Нежно. – Что ты думаешь о моем отце? Ты что, считаешь себя ответственным за меня теперь, когда Кристофер мертв? - Нет, вовсе нет! – ужаснулся Калеб, попросту потрясенный, ведь его чувства к Сеймуру были много низменней, чем отцовские. – Я не поэтому… - Мне не нужен отец, Ходжсон. И если я решаю не есть, то это мое дело. Я здесь лорд или нет? - Конечно же, вы, - Калеб понял, что сжал руки и заставил себя прекратить. И вздохнуть. – Я позволил себе слишком много, но лишь потому, что беспокоюсь о вашем здоровье, и я… я… Сеймур смотрел на него не отрываясь. - Я… знаю, что такое скорбь, уничтожающая все, разрушающая все, забирающая у тебя все, - Калеб засипел, останавливаясь, вопрошая себя, на грани ли он потери своего места, и думая о том, что не выдержит изгнания. Лорд Сеймур медленно поднялся, неуклюже, словно не двигался часами. А затем прохладная, узкая ладонь опустилась на плечо Калеба. Он поднял взгляд, ощущая, как ускорился пульс, и в полутьме увидел лицо Сеймура, увидел понимание. Увидел жалость под маской раздражения. Но лишь на мгновение. - Верно, - кивнул Сеймур. – Ведь твоя сестра умерла спустя всего два месяца после смерти моего отца, так? Калеб молча кивнул. Они посмотрели друг на друга. - Тогда, полагаю, - наконец заговорил Сеймур, - нам стоит держаться вместе. Без них. Ты и я. - Ваша светлость… Рука Сеймура отпустила его, и он повернулся, направляясь в ванную. - Только не спорь больше со мной. - Да, сэр. Облегчение захлестнуло его. Он уже собирался уходить, когда до него долетел голос Сеймура, приглушенный шумом бегущей воды. - Раз уж ты настаиваешь, принеси мне что-нибудь поесть перед тем, как уйдешь. Калеб подавил счастливый возглас. Он хотел зайти в ванную комнату и вновь заключить лорда Сеймура в объятья. Он хотел сказать, что нет никого, кто презирал бы или не любил его. Он хотел поцеловать его и доставить ему удовольствие, отвлечь от тяжелых воспоминаний. Но он был всего лишь слугой, а потому просто сказал: - Как пожелаете, сэр.