Последнее слово, последний мотив

тебе понравится… мы тут состаримся… давай быстрей сюда… я буду ждать тебя…

— Серёжа? Серёжа, нет! Нет! Максим упал на колени перед обездвиженным телом человека, которого любил больше всех на свете. Он положил руку возле того места, откуда с невероятной силой хлестала кровь, но... Серёжа не слышал его. — Серёжа. Нет. Ты не... ты не можешь уйти... нет... Сил сдерживать слёзы не было никаких. Это была всепоглощающая боль, от которой сводило буквально каждую мышцу тела. Максим провёл рукой по чужой щеке, больше всего на свете мечтая, чтобы это оказалось сном. Он не может потерять его. Не сейчас. Не когда после стольких лет недопонимания они наконец сошлись и были счастливы. Безумно счастливы. Разорвав тишину, Серёжа закашлялся, и его ресницы едва заметно дрогнули. — Максим... Мась... Прозвучало это на грани шёпота, поэтому Максим даже не мог быть уверен, что ему не показалось. — Серёжа, господи, только не молчи! Пожалуйста, не оставляй меня... Ты сильный! Ты мой... — Они не тронули тебя? — Нет-нет. Анисимов обеими руками стирал слёзы со своих щёк, потому что, казалось, ещё секунда, и он перестанет видеть из-за этой нескончаемой пелены. — Ты же знаешь, что я не брошу тебя. Пообещал же — вместе до конца. Максим закивал, закусывая губу и шумно вдыхая через нос. Секунду спустя его буквально ударило. Он стянул с себя кофту, свернул её в какой-то непонятный ком и приложил к ране, чтобы хоть немного заглушить нескончаемый красный поток. Вокруг столпились люди, они о чём-то шумно переговаривались. Он отчётливо слышал, что кто-то вызвал скорую. Кто-то пытался лезть со своей помощью, но Максиму было не до этого. Он неотрывно смотрел в глаза любимого, молясь всем существующим богам, чтобы они не закрылись. — Передай Хьюстону, что я спрятал его мячик на балконе. За твоей уродской пальмой... Серёжа закашлялся снова, и на уголках его губ выступила кровь. — Нет, Серёжа, ты сам ему это расскажешь. Скорая... сейчас приедет... Всё будет хорошо. Ничего не закончится. Анисимов склонился к его лицу, невесомо касаясь губами щеки. Безумно хотелось обнять, прижать к себе, но это было физически невозможно. В голове Максима билась лишь одна мысль: «Ты его ещё обнимешь. Время ещё будет. Время ещё будет...» — Я люблю тебя, котёнок. — Я тебя тоже. Очень люблю. Я не смогу без тебя! Ты же знаешь... не смогу. Послышался звук сирен. Скорая завывала и, казалось, мчалась с запредельной скоростью. На секунду невероятная надежда затопила сердце Максима, но стоило ему заглянуть в потухшие глаза, которые до этого каждую секунду горели самым ярким огнём, всё в нём мгновенно рухнуло. Сердце забилось чаще, а в горле застыли отчаянные рыдания. — Спой мне. Серёжа даже не шептал, хрипел, медленно закрывая глаза. Максим закрыл рот обеими руками, чтобы не закричать на всю улицу. Он глубоко вдохнул, часто моргая и опуская руки к земле. Нащупав руку Серёжи, сжал как можно крепче. Анисимов прикрыл глаза и попытался запеть, чтобы выполнить просьбу любимого, чтобы тот продержался, ещё минуту, до прихода этих грёбанных врачей, но ни звука не вырвалось из его ослабшего тела. Он попытался хотя бы произнести имя Трущёва, но способность говорить покинула его. Мгновенное осознание накрыло с головой, оставляя внутри сплошную пустоту. Подбежали работники скорой. Они попытались отвести Максима в сторону, но он всеми силами цеплялся за свою последнюю возможность позвать любимого по имени. Он беззвучно открывал рот, рвал горло, надрывался. Но ничего. Только крики сирен и успокаивающие голоса врачей. Секунда, и Максим отпустил его руку. Ещё несколько минут, и после безэмоционального кивка одного из врачей, тело Серёжи скрыл безликий чёрный мешок. Анисимов слышал, как закрывается молния. Слышал, как этот мешок бросают на носилки. Бросают так, будто там картошка, а не любимый кем-то до глубины души человек. Он всё слышал, но сам не мог сказать ничего. — Мне очень жаль. Кинул стандартную фразу один из врачей, ударяя Максима по спине. Анисимов остался один, и даже падающий снег вторил сейчас громче. Он остался один, но он не стал свободным. Теперь его чёртов псевдоним вообще утратил всякий смысл. Только с Серёжей он был по-настоящему Свобода. А без него он просто не существует. Захочешь закричать — не сможешь. Захочешь выплеснуть боль через песню — не сможешь. В одно мгновение, посреди заснеженной Московской подворотни, ночью, в канун Нового года, Максим потерял абсолютно всё, что было у него в этой жизни.