Неуверенно стуча в дверь знакомой аудитории, Коля чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Он проспал,., а потом еще капризуля Даша не хотела отпускать любимого брата из садика на учебу. Коля сбежал. Перед глазами продолжало стоять заплаканное личико сестры, но у него была проблема посерьезней детских слёз.
Вчера за те полчаса, что понадобились для доставки Коли до дома, Елизавета Андреевна рассказала о преступлении, жертвой которого стал очередной юноша, несказанно удивив тем, что труп несчастного, оказывается, нашли практически под окнами университета. Гоголь был благодарен преподавательнице за спокойную уверенность, с которой она говорила о том, что этот кошмар непременно скоро закончится, монстра обязательно найдут и обезвредят. В отличие от Данишевской, Коля чувствовал себя уязвимым и одиноким. Возможно, виной тому было душевное смятение, а возможно — отсутствие человека, рядом с которым он чувствовал себя в полной безопасности. Позже, поздним вечером Коля наконец проанализировал свои недавние поступки и пришел к выводу, что поступил совершенно не зрело и иррационально. Он ведь даже не предупредил Гуро о том, что без происшествий добрался до дома. Яков Петрович мог решить, что… Коля похолодел. Звонить было слишком поздно. Включив телефон, он все-таки решился и набрал сообщение на заветный номер: «Простите, что не дождался вас. Меня подвезла до дома Данишевская. Со мной всё в порядке. Спокойной ночи». Сам же Коля не спал всю ночь, забывшись уже только в предрассветных сумерках нового дня, но ответа так и не дождался.
— Войдите.
Коля бочком протиснулся в аудиторию и вскинул на преподавателя полные раскаяния глаза.
К нему даже не обернулись, продолжив черкать что-то на доске.
— Присаживайтесь Гоголь. Тему для дополнительной лабораторной возьмёте на кафедре.
Коля прошел к своему месту, не чуя под собой ног. Таким тоном с ним еще ни разу не разговаривали. Он не был злым или яростным. Совсем нет. Он был ужасающе равнодушным. Словно Коля был пустым местом. Грудную клетку сжали железные тиски. Укоризненный взгляд Оксаны совершенно не успокоил, без слов показав, что именно о нём думает подруга.
Речь Гуро лилась неспешно и ровно, но смысл от Коли ускользал, а потому, когда он услышал свою фамилию, долго не мог понять что именно от него требуется.
— Николай Васильевич, вы сегодня с нами? — насмешливо-ироничные колючие нотки в голосе преподавателя заставили Колю очнуться.
Он поднялся из-за стола.
— Да…
— Ну тогда ответьте на только что заданный вопрос.
Коля похолодел.
— Не могли бы вы повторить вопрос, Яков Петрович.
— Вы спите на ходу, любезный, а я должен повторять вопрос? — красивые губы неприятно скривились. — Может, тогда лучше вы нам расскажете, чем занимались этой ночью. Это должно быть было увлекательно, раз вы позволили себе опоздать на мою лекцию, да еще и носом клюёте.
Послышались смешки и пошленькие комментарии, которые Гуро даже не пытался пресечь.
Оксана поняла, что пора спасать ситуацию, когда увидела, как побледнел, вцепившись в столешницу, её друг.
— Яков Петрович, Коля болен. Он еще вчера неважно себя чувствовал.
— Болен. — Гуро внимательно посмотрел на застывшего студента. — Присаживайтесь, Гоголь. На первый раз прощаю.
Коля тяжело опустился на стул.
— Кто желает ответить на поставленный вопрос?..
Занятие продолжилось, а Коля слышал лишь шум в ушах, и не мог поверить, что все происходит в реальности. Его словно ударили под дых, почти остановив сердцебиение. И это наотмашь: «Гоголь»!.. До сегодняшнего дня Яков Петрович по фамилии его ни разу не называл. Но за что? За вчерашний демарш или есть что-то еще?..
Когда бесконечное занятие наконец завершилось, Оксана попыталась утащить друга за собой, но у неё ничего не вышло. Коля упрямо твердил: «Мне нужно с ним поговорить» и не двигался с места. Девушка тяжело вздохнула и, оставив бессмысленные попытки, последней вышла из аудитории, прикрыв за собой дверь.
Гуро собирал конспекты в папку нарочито медленно и аккуратно, вполне правдоподобно игнорируя присутствие мальчишки. Еще вчера, после получения злосчастного сообщения, Яков решил, что проучит своевольного. От сердца отлегло и спалось спокойно, но то пренебрежение и легкость, с которым его сменили на другого извозчика, довольно привлекательного и не обделенного умом кстати, очень неприятно задело. Самоуверенному и независимому, привыкшему полагаться только на себя и свой не дюжий интеллект и удачу Гуро, всегда было плевать на мнение окружающих. Но для Коли хотелось быть самым лучшим, самым нужным и особенным, потому это игнорирование, заставившее всерьез волноваться, всколыхнуло в Якове всё самое тёмное. Мальчишку, которого он уже считал своим, хотелось наказать, и так, чтобы не повадно было. И даже болезненная бледность и испуганные голубые глаза, что смотрели с искренним раскаянием не поколебали этой решимости.
Он подхватил со стола ключи, молясь, чтобы мальчишка остановил его сам, когда за спиной раздалось непривычно решительно:
— Зачем вы так, Яков Петрович?
— Вы еще здесь, Гоголь? — Яков развернулся, схлестнувшись с блестящими глазами. — Что вы имеете ввиду?
— Перестаньте, вы всё отлично понимаете, — Коля подошел вплотную. — Зачем вы делаете мне больно?
— Помилуйте, юноша. Вы ошибаетесь. — голос Якова звучал так ровно, что он сам собой восхитился. — Я не могу делать больно человеку, который мне безразличен. И которому безразличен я.
— Замолчите! — голубые глаза сверкнули в ответ на сухой грубый тон. — Вы так не думаете. Это же из-за вчерашнего. Простите меня, Яков Петрович. Я не хотел.
— Мне абсолютно всё равно, с кем вы проводите вечера.
— А мне — нет! — Коля стиснул зубы и совершенно неожиданно для себя схватил своего преподавателя за предплечья, уронив на пол рюкзак. — Мне — нет.
Яков замер. Впервые почувствовав на себе крепкую хватку изящных мужских ладоней, колиных ладоней…
— Именно поэтому вы отключаете телефон, не отвечаете на звонки, заставляя меня метаться по университету в поисках вас и всерьез думать о помощи полиции? Именно поэтому садитесь в машину с малознакомым человеком, поздним вечером, в том самом месте, где несколькими часами ранее был найден истерзанный труп юноши, как две капли похожего на вас?
— Что? — Коля отпустил руки, неосознанно огладив дорогую ткань пиджака. — Я не знал.
— Конечно. — Яков наслаждался замешательством мальчишки. — Вы не знали, и траурный портрет не видели, и подругу свою здравомыслящую не слышали. Ведь восхитительная Снежная королева пригласила вас в свои волшебные сани.
Коля отшатнулся.
— Как вы можете? Это не моя вина, а ваша.
Яков на пару секунд лишился дара речи и оперся на удачно подвернувшийся стул.
— Что? Я не ослышался? Я виноват в ваших глупых безалаберных действиях? Вы моментально забываете все, что я вкладывал в вашу бедовую голову целый месяц.
— Вы…
Коля задыхался. То что он услышал… было настоящим признанием. О нём беспокоились, его искали… Яков Петрович несколькими словами обрушил его защитный барьер, но сдаваться он не будет, пока не выяснит всё до конца.
— Из-за вас я не мог мыслить здраво…
— Да что вы? — Яков ухмыльнулся, видя, как заполыхали нежные щеки, задрожали губы. Вот, оказывается, сколько темперамента скрывается за фасадом пай-мальчика.
—
Меня в кафе пригласить стыдитесь? Лицом не вышел, да?
Коля чувствовал, что срывается на крик, а за стеной десятки любопытных ушей, но остановиться уже не мог.
… — Вам нравится повыше и постарше, а я так, баловство… играете в благородного спасителя сирых и убогих.
Гуро понял всё мгновенно и чуть не задохнулся от затопившей его радости. Коля просто ревнует. Разговор со Степаном был вчера в первой половине дня, а значит… Всё сходится. Наказывать мальчишку резко расхотелось.
Все разговоры сейчас были бессмысленны. И пусть дверь в коридор чуть приоткрыта, а звонок на следующую пару прозвенит с минуты на минуту — сейчас всё это абсолютно не важно. Главное, немедленно донести до Коли, насколько он не прав. И сделать это самым действенным способом.
Мальчишка тяжело дышал, кажется, находясь в шоке от собственной эмоциональной вспышки и смотрел… смотрел с затаённой надеждой из-под дрожащих ресниц.
— Вы опять все попутали, Николай Васильевич.
Мягкий, тягучий как патока, голос завораживал; Коля и не заметил, как оказался в объятиях мужчины, больно упираясь бедрами в преподавательский стол.
— Молодые оперативники, занимающиеся поимкой маньяка, интересуют меня намного меньше, чем юные, чрезвычайно одаренные хрупкие брюнеты с доверчивыми голубыми глазами.
Кофейные омуты приблизились ближе, как и терпкий мужской аромат, окутавший Колю плотным теплым коконом. Воздух вокруг сгустился. Теплые тонкие губы нежно коснулись его искусанных в кровь и всё вокруг перестало существовать. По венам тек горячий шоколад, ноги подкашивались, а руки судорожно вцепились в хрустящий ворот рубашки. Чужие губы, такие нежные и властные одновременно, с чуть уловимой кофейной горчинкой, взяли в плен всё его существо. Ноги больше не держали, а в паху разгорелся не ведомый прежде пожар.
Гуро осторожно прервал поцелуй, в последний раз обведя языком четкий контур заветренных мальчишеских губ, чтобы подхватить и усадить на стол драгоценное Чудо. Расфокусированный взгляд, яркий румянец и растерянная улыбка не оставляют сомнений, мальчишка потрясающе невинен и сегодня именно ему подарил свой первый поцелуй. От этой мысли сердце безумно частило, тестостерон просто зашкаливал, а элегантные классические брюки стали настолько тесными, что причиняли определенный дискомфорт.
Потеряв источник невероятно- ярких ощущений Коля жадно потянулся за ним, подобно тому, как листва тянется к солнцу, но почувствовал лишь горячие ладони на талии и невесомый поцелуй в щеку.
— Николай Васильевич, нам пора.
Гоголь распахнул глаза. Хотелось сбежать, но еще больше хотелось потеряться в этих темных глазах навечно. Хотелось обнять до боли, обвиться вокруг лианой и поцеловать самому.
— Я…
— Неужели есть еще вопросы? — это звучало так ласково и многообещающе, что Коля не находил в себе сил для ответа, а просто уткнулся лицом в грудь нависающему над ним мужчине и замер, вдыхая аромат чужого возбуждения с нотками лаванды.
На его голову опустилась ласковая рука, зарываясь в тёмных прядях, и завораживающий голос тихо прошептал:
— Всё будет хорошо. Верь мне.
***
Яков зашел в квартиру в непривычно приподнятом настроении, приятно изумляя самого себя тем, что напевал под нос что-то жутко попсовое, прицепившееся в круглосуточном супермаркете, в который пришлось заехать после доставки Коли домой. Удобно устроившись перед новой плазмой, Гуро позволил себе пол бокала любимого коньяка и погрузился в приятные (наконец!) думы.
Неделя прошла с того момента, как в их с Колей отношениях многое изменилось, но если для Гуро тот поцелуй расставил всё по своим местам, то Гоголя, казалось, продолжала терзать тревога. Но на любые вопросы мальчишка лишь счастливо улыбался и призывно облизывал губы. Яков тяжело вздохнул. Не думал он, что разменяв пятый десяток, будет с таким трудом удерживать в узде своё либидо, а Коля словно и не замечал его состояния, с удовольствием провоцируя на поцелуи в машине и разочарованно вздыхал, когда Яков, не желая форсировать события, не позволял своим рукам продвигаться ниже пояса. Гуро понимал, что всё это слишком для неопытного юноши, над которым нависла опасность в виде неуловимого затаившегося маньяка и старался как можно чаще быть рядом, успокаивая одним своим присутствием.
Появилась даже безумная идея поселить Колю у себя. Старая родительская двушка конечно не блистала особыми удобствами, но сохранила тот особый уют, что присутствовал в жилище потомственных интеллигентов, какими являлись его родители. Отец, известный судья, а мама — директор детского дома, всю жизнь посвятившая заботам о сиротах. Оба родителя ушли рано, но успели порадоваться успешной столичной карьере сына, огорчаясь только отсутствием внуков. От неприятной правды о собственной ориентации Яков их ограждал как мог, отговариваясь тайными романами с замужними дамами.
Первые месяцы после приезда тишина в пустой квартире, с которой связано столько детских воспоминаний давила неимоверно, в Москве, где в служебную трешку Гуро приходил только ночевать, такого не случалось.
А теперь у него появился Коля. Молодой, интересный, удивительно разносторонний. Даже груз прошедших лет рядом с ним не ощущался так остро. Гоголь не был веселым и легким в общепринятом смысле, но тот свет, что он излучал своей редкой доброй улыбкой, отогревал всё вокруг. Свет этот был волшебным, раз уж сумел растопить давно закованное в броню сердце Якова. Даже вкусы в литературе у них совпадали, чего нельзя было сказать о музыке и кинематографе, но это были такие мелочи.
Вот потому и хотелось видеть Колю рядом с собой круглосуточно, но для этого нужно было создать тот современный уют, в который не стыдно привести юношу его возраста. Почему-то преображенная берлога Бинха вызывала легкую, совсем не свойственную ему зависть. А потому на свалку отправилась старая родительская кровать, видавший виды продавленный диван, жуткий полированный столик и дюжина ковров — гордость любой советской хозяйки. Кухня и санузел были полностью обновлены еще в сентябре, а вот до комнат — залы и родительской спальни, руки не доходили.
Небольшой косметический ремонт ускорила значительная денежная сумма и всё в одночасье переменилось. На своих местах остались лишь антикварная стенка и книжные шкафы, особая мамина гордость. Зала была разделена на рабочую и зону отдыха. В первой появился современный компьютерный стол с ноутбуком и кожаным креслом, а вторая обзавелась уютным объемным диваном с множеством подушек и стеклянным столиком в дубовом обрамлении. Окна украсил плотный практичный тюль. Спальня же была обновлена полностью. Строгий светлый гарнитур с зеркальными дверцами, широкая кровать с ортопедическим матрасом -все же не мальчишка уже! — и единственный изыск: дизайнерские шторы в перламутрово-серых тонах.
Яков прикрыл глаза, представляя на широком ложе спящего обнаженного юношу, целомудренно прикрывшегося холодным шелком простыни.
***
— Яков Петрович… здравствуйте.
Гуро как раз сражался с кофемашиной в деканате, когда тихий шепот достиг его ушей. В дверях стоял предмет его постоянных волнений, теребя в руках ярко зеленую папку- скоросшиватель.
— Николай Васильевич… — отозвался Гуро, обласкав взглядом тонкую фигурку в модном мешковатом свитере.
Коля зарделся, взгляд его заметался по просторному помещению. Заметив у окна погруженную в чтение студенческих работ пожилую преподавательницу римского права, он продолжил, понижая голос:
— Я вам реферат принёс…
Гуро нахмурился, припоминая, что за реферат, и откуда ему было взяться, если вчера группа Гоголя сдавала ему последнюю самостоятельную в этом году.
— Ну тот… что отработка за опоздание.
Яков Петрович закатил глаза очень выразительно и Коля еле сдержался от задорной улыбки, что сама наползала на лицо.
— Ну раз отработка…
Коля прошел в кабинет и нерешительно замер рядом, рассматривая тонкие пальцы, обнимающие чашку с ароматным напитком, боясь поднять взгляд и не сдержаться от рвущегося с языка:
«Я так соскучился»
В этот момент преподавательницу у окна очень удачно отвлек телефонный звонок и она, извинившись, прошла в смежный кабинет. А Коля, воспользовавшись моментом, наконец сделал то, за чем пришел:
— Я, Яков Петрович, хотел попросить вас… если вы не заняты в воскресенье…
Гуро даже не понимал, как он соскучился, пока не
почувствовал Колю рядом. Отчаянно захотелось обнять, просто соприкоснуться рукавами (лезет же в голову подобная романтическая чушь).
— М? — только и смог произнести он.
Коля понизил голос до интимного шепота.
— Может вы согласитесь… помочь мне выбрать подарки для девочек… и мамы.
Гуро прокашлялся, умиляясь невинности просьбы.
— Если учесть что до Нового года осталась неделя, нам нужно поторопиться.
Яков Петрович поставил остывающий кофе на стол, перехватил папку с рефератом и не отказал себе в удовольствии скользнуть ладонью по тонкому запястью, прошептав в порозовевшее ухо:
— Я заеду в десять.
Коля просиял и поспешил прочь, иначе милейшая Ирина Ивановна могла стать свидетельницей очень непристойной сцены.
