Just because you are my bitch

Всё тело Чимина трясло в возбуждении. Он припал к тумбочке, открывая её и застывая. Низ живота скрутило, ноги непроизвольно поджались. Множество «игрушек» совсем не для маленьких. И такое всё, казалось бы, новое. Чимин быстро взял несколько заинтересовавших вещей, попавшихся на глаза. Но прежде чем что-либо делать, он снял с себя майку и нырнул в большую белую рубашку Чонгука, которую тот оставил вроде вчера на краю кровати. Та ещё сохранила манящий запах шоколада, который окутывал пеленой желания, заставляя омегу течь. Чимин надел на шею красивый ошейник с железными вставками, лёг на спину и поджал к себе ноги. Ему было очень непривычно, ведь раньше он никогда сам себя не растягивал. Омега ведёт рукой по своему торсу, цепляя сосок, вдоль впалого живота, огибает ягодицу и чуть приподнимается, устраивая поудобнее руку. Он легко вводит один палец благодаря природной омежьей смазке, а после и второй. Эффекта практически нет, он начинает двигать ими, раздвигать, как ножницы. Лишь участилось дыхание, стенки стали чуть шире. Чимин лёг на бок, устраиваясь лучше, когда входит в себя же и третьим пальцем. Он начинает двигать рукой, судорожно дыша и ускоряясь. Омега закусывает губу, чтобы не застонать от муки возрастающего желания, что сказывалось выделяющейся смазкой. Толкается в себя пальцами. Движения частые, рваные. Этого мало. Чимин поскуливает, сводит коленки, лицо зарывает в рубашку альфы. Хотелось. Хотелось большего. Омега вынимает склизкие пальцы и дрожащей рукой берет изогнутый фалос в форме шариков с различными размерами. Он с легкостью вводит в себя начало «игрушки». Второй шарик заставил стенки расширится и сжать предмет. Чимин поджимает к себе ноги, когда среднего размера шарик входит с неприятным чувством. Резким движением ещё чуть больше втолкнулось в содрогнувшееся тело. Всё тело Чимина дрожит, он уткнулся лицом в часть рубашки и глубоко вздохнул. Так, что начал стонать, открыв рот. Его пальцы тряслись, но лишь сильнее взялись за конец фалоса, делая небольшие толчки. Он жадно вдыхал запах альфы, словно необходимую дозу, ощущая в себе твёрдый предмет и выстонал: — Чонгук… Чимин вынул фалос и зашёл снова, по-новому ощущая дрожь, когда неровности разных размеров расширяли стенки ануса. Он схватил зубами белую рубашку, уже пачкая её своими слюнями. Рука непроизвольно легла на член, принося ещё больше ощущений. Он начал массировать его, водить пальцами по длине. Ошейник душил, усиливая животное желание. Чимин хрипел, извивался на кровати, ощущая окутывающий всё тело запах шоколада. Шелковая рубашка, мягко лежащая на коже, и жесткий инородный предмет в заднице создавали головокружительный контраст. — Чонгук, агх... — мычал омега, стараясь крепче держать уже почти весь липкий и скользкий от смазки предмет, продолжая представлять сильные руки на своём теле. Вдруг кровать немного прогнулась под поставленным коленом, а за цепь на ошейнике потянули, заставляя судорожно вздохнуть и посмотреть на себя. Чимин от одного взгляда альфы, полного дикой похоти, и его поджатых, пересохших губ непроизвольно издал стон. У Чонгука вены вылазят от напряжения на руке, в которой он сжимает цепь, слегка душа омегу. — Моей псинке понравились игрушки? — охрипшим от возбуждения голосом спросил он, хмыкая и больше наматывая на ладонь цепь. Чимин выгнулся в пояснице, и предмет внутри чуть дернулся, заставляя омегу открыть рот и протяжно застонать. Он взялся за конец фалоса и хотел было вытащить, как вдруг на его пальцы легла большая горячая ладонь, сжимая и их, и часть «игрушки». — Ну что ты, — пошло заулыбался Чонгук, явно наслаждаясь видом озадаченного лица омеги, которое сменялось на потаенный страх, — ты ведь не закончил начатое. С огромным наслаждением Чон начал надавливать на фалос, медленно входя самым большим оставшимся шариком в задницу омеги. Тот запрокинул голову, громко заскулив, когда стенки вдруг раздвинуло, и весь предмет был внутри. Дискомфорт и боль пронзило тело Чимина. Было неприятно ощущать резиновую форменную хренотень в заднице. — Чонгу-у-ук, — простонал он и трясущейся рукой потянулся к его ширинке. Чон вдруг вынул фалос наполовину и резко вернул обратно, проходясь по простате, заставляя Чимина вскрикнуть и опустить руку, хватаясь за простыню. Чонгук повторил махинацию, наслаждаясь реакцией омеги, который извивался рядом с ним и сладостно стонал. Периодически альфа дёргал за «поводок», ускорял темп и уже быстро трахал податливое тело резиновым членом, с каждым разом получая новую волну возбуждения от содрогающегося тела и высоких стонов, открытых пухлых губ. По его пальцам уже текла смазка омеги, потому что Чонгук вводил до самого основания. — П-пожалуйста, — хрипел Чимин, из-под опущенных ресниц глядя на еле сдерживающегося альфу, который изматывал не только его, но и себя самого. — Что пожалуйста? — явно издевался Чонгук, хотя у самого обезумевшие от похоти глаза. Он провёл указательным пальцем от начала ошейника вниз по голому торсу, который выгибался навстречу, до пупка и ниже, проходясь всей ладонью по члену парня. — Ты… блять… издеваешься… — судорожно выдыхал Чимин, закатывая глаза. Чон вынул из вздрогнувшего тела фалос, откидывая его в сторону. А у Чимина всё внутри горело, анус пульсировал, стенки сжимались, желая ощутить нечто живое, горячее. Чонгук одной рукой перевернул омегу на спину, другой всё ещё держа за цепь, и подвинул к себе, устраиваясь между широко раздвинутых ног. Он наслаждался видом растраханного Чимина, который облизывал красные губы юрким языком, сам разводил ноги ещё шире и тяжело дышал, не сводя взгляда с альфы. Такой Чимин, в его белой большой рубашке, в кожаном ошейнике с поводком, приносил Чону эстетическое удовольствие. Его тело, его запах срывали голову. Чонгук вошёл грубо и быстро, не обращая внимания на громкого омегу. Он отпустил поводок и двумя руками взялся за желанные бёдра, нещадно мял их руками, в то время, как вдалбливался в парня. Пошлые шлепки и хлюпанья от задницы, вскрики и стоны до срыва голоса заполнили всю комнату. Чимин ненасытно, как последняя сука, просил быстрее, грубее. После страстного и долгого поцелуя его развернули и уткнули лицом в постель, входя под другим углом. Громкий крик был приглушен простынями, зубами в которые сцепился Чимин. — Твоя задница так и просится, чтобы я имел её без конца, — прохрипел на ухо Чонгук, делая мощный удар по ягодице под жалобный скулёж, продолжая толчки. — Д-да, ещё… Чонгук~аааа… Чимин не переставал стонать и вскрикивать. Потому что до слёз больно, потому что до безумия приятно, потому что необходимо. Чимин зависим от секса с Чонгуком. Чонгук зависим от тела Чимина. Оба целовались со страстью, зародившейся грубым сексом. Чимин ногтями раздирал спину альфы до кровавых полос, срывая с уст утробный рык. Он зарывался после пальцами в чёрные волосы и оттягивал их, мял мышцы на сильных руках, которые блуждали по всему телу. Успевал поставить засосы на его шее, когда Чонгук чуть приподнимался, хватался руками за внутреннюю сторону бёдер, поднимая ноги выше и втрахивал в кровать. Альфа не мог насытиться запахом корицы, этим покорным извивающимся телом, влажной кожей и высокими стонами, выбивая их ещё и ещё. Проснулся Чимин от неудобной позы, в которой заснул. Рука, которую он как-то изогнул ночью, готова была отвалиться. Чимин с трудом лёг на спину, шипя не только от боли в заднице — всё тело ныло, будто трахали его всю ночь без перерыва во все щели. Омега повернул голову и увидел мирно спящего Чонгука рядом. Его щека была на собственной вытянутой руке, пальцы которой заканчивались почти у головы Чимина. Тот в открытую пялился на него. Его лицо необычайно красиво. Мужественные черты, эти скулы и подбородок. Свойственно всё альфам, конечно же. Но Чонгук был красивее всех альф, которых когда-либо видел Чимин. И… он завидовал. Действительно завидовал красоте альф, их фигурам. Лицо Чимина было смазливо и мило — типичный омега. Вызывающий макияж в клубе старательно скрывал это. Фигура подтянутая и накаченная с годами тренировок, но эти омежьи бёдра, зад, рост и габариты от природы не исправить. Чимин ненавидел то, что видел в зеркале. И так обожал то, что видит сейчас перед собой. Он уже не таил от самого себя, что у него мания на внешность Чона. Взгляд задержался на губах, желание вновь ощутить их вдруг парализовало. Однако здравый смысл заставил Чимина одуматься. «Утренний секс? Ну уж нет. Перебьётся» — он хмыкнул своим мыслям и аккуратно встал с кровати, жмурясь от боли, подходя к гардеробу. Только Чимин вышел в гостиную как застыл, не отрывая глаз от сидящего там Чона старшего, думая, что уж лучше бы остался в комнате. — Я удивлён, что ты вообще встать смог, — вдруг съязвил Хосок, поднимая взгляд от телефона, — твои крики и звуки бедной не выдерживающей кровати я слышал со второго этажа. Но тот молчал, не зная, как вести себя с этим человеком. — Чё встал? Садись. Я не изверг, в отличие от моего братца, — хмыкнул Хосок, кивая на стул. Тут же принесли чайник и две чашки, одну из них альфа протянул гостю, предварительно налив чаю. И выяснил, что тот будет ещё, попросил служанку принести. — М-да, — выдохнул Хосок, — надеюсь, Чонгук не прибьёт меня из-за того, что я любезничаю с его игрушкой. У Чимина внутри сердце кровью облилось от обидного сравнения с предметом для развлечения, но ещё больше оно сжалось от осознания того, что это является правдой. — И давно он такой…? — наконец осмелился спросить Чимин, но не мог подобрать точного определения. — Эгоистичный? Циничный? Злостный? Бездушный? Мразотный? Нет, — вдруг горько хмыкнул Хосок, заставляя того поднять взгляд. — Он не всегда был таким. И даже не с подросткового возраста. Всего-то последние пять лет… Чимин свёл брови, потому что сразу заметил, что эта тема была болезненной для Хосока. Он действительно переживал за своего брата и волновался за него — это омега понял сразу, потому что тот продолжил говорить. — С детства Чонгук был на удивление тихим, безумно добрым и милым альфой. В это сложно поверить, но таким он был до двадцати лет, — грустно улыбнулся Хосок. А у Чимина мурашки по телу. Он не мог себе представить Чонгука в его возрасте да и по описанию Хосока — такой образ совершенно в голове не укладывался. Но дальше Паку стало не по себе, ведь должно было случиться нечто ужасное, что смогло так изменить альфу. — Да, Чонгук был чутким и душевным — прямо как наш папа, — и снова эта грустная, но тёплая улыбка. — Он учил нас с самого детства любви, одаривал ею нас и отца. Он был примером настоящего омеги-родителя, который вложил себе в голову маленький Чонгук. А в наши головы папа вкладывал, что омеги — самые нежные и хрупкие создания на планете, что альфа на руках должен носить своего омегу, оберегать и любить только один раз и навсегда. Такая светлая и искренняя любовь наших родителей была редкостью, что я, в общем-то, осознал уже будучи подростком, но вот для Чонгука пример родителей был жизненной целью. Он лелеял всех омег, искал одного единственного… К сожалению, родители умерли много лет назад. Чимин внимательно слушал, сжимая пальцы, потому что было больно за Чонгука. По-настоящему было больно за того маленького мальчика. — И Гук нашёл своё утешение на плече одного омеги, за которого цеплялся, как за спасательный круг. Этот наивный идиот, подкаблучник херов, души не чаял в «своём единственном» и ничего не замечал, — чуть злее стал голос Хосока. — У Чонгука тогда в голове был лишь светлый образ счастливой семьи: детей и мужа. Он все уши прожужжал про предложение и будущих деток… Ты представляешь, как разрушился весь его мир, как сломалась его личность, когда Чонгук, приехав из командировки раньше нужного, увидел на их кровати, как «его единственный» омежка скачет на члене другого, выкрикивая в оргазме его имя? У Чимина сердце пропустило удар и в сильном сочувствии сжалось. Глаза вылезли на лоб, рот в удивленном выдохе приоткрылся. У Чимина снова боль в сердце, только теперь уже за выросшего мужчину, пережившего переломный момент. И нет, он не мог себе представить, каково это. Каково было тогда Чонгуку, что он чувствовал и о чём думал. Но Чимин понимал, что это было ужасно. Трогательное начало истории превратилось в драму с изменой, из-за которой добрейший человек сломался. — Тогда Чонгук впервые убил человека, до этого стараясь не пачкать собственные руки в крови в нашем опасном семейном бизнесе. Точнее, поправка: тогда он впервые убил двоих. Чимин расширил глаза, не в состоянии поверить в услышанное. — Он… убил своего любимого?.. — Да, когда не увидел в его глазах ни капли вины, извинений и сожалений. Третьим человеком, которого он собирался убить — был он сам… я смог образумить его тогда. Но от прежнего Гука почти ничего не осталось, — парень удручённо вздохнул. — Кажется, что он всё же убил третьего человека тогда… Он переехал в Америку, и всё было спокойно. Мой брат вернулся на родину, всё, вроде бы, идёт своим чередом. Но тут появляешься ты… Вдруг Хосок совершенно изменился. Голос холоден, тело напряжено. Он поднял свой сковывающий взгляд, переводя его на губы Чимина, которые тот непроизвольно поджал. — … и твои зацелованные губы подтверждают мои опасения. Ничего личного, Чимин~и, — пожал плечами Хосок, — просто шлюхи не умеют любить. Чимин видит перед собой дуло пистолета, направленного на него через обеденный стол, и вся его никчемная жизнь даже не успевает пронестись перед глазами. Но его стул вдруг отодвигают в сторону, царапая дорогой паркет. Пуля пролетает совсем рядом, вонзаясь в стену. Сбоку выдвигается рука и другой пистолет, наставлен на вскочившего на ноги Хосока, всё ещё державшего оружие. — Ты совершаешь ошибку, Чонгук, — серьезно сказал тот. — Защищая его, ты выставляешь напоказ своё слабое место… — Это ты только что совершил ошибку, — сквозь сжатые зубы произнёс Чон, стреляя глазами в брата. Он рукой подцепил локоть омеги, заставляя его подняться и идти перед собой в сторону выхода, всё ещё держа на прицеле Хосока. — Тебя ищут, тебя хотят убить, Чонгук! И что дальше? Будешь также таскать его за собой, как когда-то отец папу?! Чонгук резко замер, сильнее сжимая локоть Чимина, который остановился следом, поворачиваясь к нему. У того растерянное выражение лица, жилка на шее пульсирует, от злости пальцы больнее продолжают сжимать руку омеги. — Тебе напомнить, чем это всё закончилось?! Мгновение — выстрел. Чимин расширяет глаза, переводят их с одного на другого, припавшего на одно колено. — Я не убью тебя, потому что ты единственная моя семья, Хосок, — жёстко сказал Чонгук, глядя в глаза державшегося за раненое плечо парня. — Но, знаешь, семья тоже предаёт… — Г-гук… — прохрипел Хосок, медленно вставая. — … и семья отворачивается, когда узнаёт о предательстве. Я всё узнаю. Если и ты покушаешься на эти грязные деньги, на эти редчайшие наркотики, способные принести целые состояния — я узнаю. Такой Чонгук пугал. Он выглядел безумцем, расширив глаза и напрягши всё лицо, практически не моргая и водя пистолетом, сжимая от отчаяния уже отёкшую руку омеги. Хосок вскинул брови, не узнавая своего брата, махавшего в его сторону оружием. «Семья превыше всего» — жизненное кредо поколения Чон. Нерушимый закон, которого придерживались братья после потери родителей. — Ч-Чонгук… что с тобой? Это ведь не ты… что… — Завали ебальник, — жестко отрезал Чонгук и предупредил: — Только попробуй послать кого-то за нами. Он развернулся и быстро вышел из дома, впихивая Чимина на переднее сиденье машины, сам садясь за руль. — Блять, — раздраженно рыкнул Чонгук, стуча по рулю, тем самым пугая омегу. — Этот просраный мир уже не спасти — на родного брата приходится наставлять пушку. Никому нельзя доверять… Надо залечь на дно. Где нас не найдут, — размышлял Чонгук, чуть сведя брови. — А… что всем от тебя надо? — искоса взглянул на него Чимин. — Вот это, — нахмурившись, альфа показал дорогой перстень на пальце. И Чимин только сейчас понял, что именно эту вещь видел всякий раз на альфе, именно это кольцо Чонгук ни разу не снимал. — Это своего рода код с координатами и записями гремучей смеси: «рецепт» и компоненты редкого вида наркотических средств, сводящих с ума, убивающих. Я понял, что дело дрянное и завязал с этим. Вся наша банда завязала, только вот всех нашли и по-одному ликвидировали. — Но зачем ты рассказываешь это всё мне? — изогнул бровь Чимин, но тут же пожалел, осознавая, что боялся услышать ответ. — Потому что я тебе доверяю. И — в точку. Ответ, который меньше всего желал услышать омега, закусивший губу и отвернувшийся к окну.