Во всем виноват ночной администратор?

POV Катерина Майами заливало дождем. Тонны воды, кажется, готовы потопить город. Такси, на котором ты едешь в аэропорт, застряло в бесконечной, какой-то безнадежной пробке, и ты вышла бы из машины и прошла бы оставшуюся часть пути пешком, если бы не была уверена, что никакой зонт не спасет тебя от льющегося с неба потока воды. К тому же твой чемодан «мечта оккупанта» - не самый лучший попутчик, поэтому ты послушно терпишь душный автомобильный салон и заунывные негритянские вопли, доносящиеся из автомагнитолы. Твой рейс только через четыре часа, и время есть — и постоять в пробке, и спокойно пройти регистрацию, и даже, если повезет, выпить пару шотов виски перед полетом — о да, выпить нужно было непременно, возможно, это помогло бы тебе проспать все восемь с половиной часов полета до Лондона. Вот в Лондоне времени не будет совсем — до стыковочного рейса в Киев всего пятьдесят минут, и тебе нужно будет бегом бежать до стойки регистрации, чтобы не опоздать на самолет домой. Ты хвалишь себя за предусмотрительность — после десяти дней отпуска у тебя будет еще два дня выходных, прежде чем тебе придется выйти на работу. Будет время и спокойно разобрать вещи, и отсортировать отпускные фотографии, и вообще почистить перышки, навести лоск после отпуска. Ты всем довольна — первый за три года отпуск вполне удался — ну еще бы он не удался в Майами. И десяти дней тебе вполне хватило на все — и на океан, и на солнце, и на шопинг. Клубы и выпивка тоже не остались в стороне — ты привыкла гулять на полную. Минут через сорок машина, наконец, останавливается возле терминала, ты открываешь дверь, и порыв ветра бросает в тебя ледяные струи дождя. Промокшая почти насквозь — водитель очень уж медленно достает из багажника твой чемодан, да и катить «мечту оккупанта» до спасительного «козырька» довольно трудно, но ты справляешься. Очередь на регистрацию выстроилась нешуточная — еще бы - 777-й Боинг, почти 400 мест, и когда подходит твоя очередь, одежда на тебе уже практически сухая. До того, как начинается посадка, ты успеваешь выпить даже не два, а три шота, съесть сэндвич с копченой рыбкой и побродить по магазинчикам дьюти-фри, поэтому свое место в салоне бизнес-класса ты занимаешь, будучи в прекрасном настроении — виски еще не выветрился из головы, и ты предвкушаешь, как попросишь у борт-проводницы еще пару порций чудесного напитка. Обычно бизнес-классом ты не путешествуешь, но этот случай — особый. За пятнадцать лет, что ты пашешь на правительство, тебе полагаются нехилые премиальные, и ты решаешь — гулять так гулять — и без сожаления бронируешь самые дорогие билеты и один из лучших номеров в одном из лучших отелей Флориды — ты думаешь, что вполне это заслужила, что хочешь праздника, что хочешь расслабиться и думать только о своих удовольствиях. И удовольствие длится все десять дней — отдыхать ты всегда умела. Салон постепенно заполняется, мимо тебя проходит группка японских туристов — почему-то они всегда ходят группками. Проходит мамаша с орущим младенцем, и ты благодаришь всех святых, что сидеть они будут не в бизнес-классе. Ты провожаешь взглядом арабское семейство — тощий мужчина и две полные женщины, закутанные в платки так, что даже глаз не видно — и отчаянно надеешься, что на пограничном контроле их просветили сквозь все их одежки — паранойя после 11 сентября не проходит, и не только у американцев. В конце концов тебе надоедает разглядывать пассажиров, и ты отворачиваешься к иллюминатору. За окном тоже ничего интересного — да тебе почти ничего и не видно — так сильно стекло залито дождем. Ты лениво листаешь бортовой журнальчик, но и это занятие надоедает через пять минут, и ты опять смотришь в проход. У соседнего ряда кресел какой-то мужчина засовывает рюкзак в отсек для ручной клади. «А вот это уже отрада для глаз», — думаешь ты, упирая взгляд в обтянутую темной джинсовой тканью подтянутую задницу. «Хорошо бы он так и простоял весь полет» - мечтаешь ты, с удовольствием рассматривая длинные ноги, мощный торс и широкие плечи - тонкий синий свитер только подчеркивает все совершенства мужской фигуры. «Полет обещает быть приятным», думаешь ты ровно до тех пор, пока мужчина, покончив с ручной кладью, не закрывает багажную полку и не опускается в кресло через проход от тебя. Сесть он не успевает — как-то неловко задевает носком ботинка собственную ногу - «ну что за неуклюжее создание!», - проговариваешь ты про себя, — и, взмахнув руками в попытке уцепиться хоть за что-то, начинает валиться прямо на тебя. Но не сваливается — все-таки хватается за спинки кресел, удерживает себя в полувертикальном положении несколько секунд, потом выпрямляется и разворачивается к тебе лицом. - Простите ради бога, мэм, я такой неловкий. Ты не слышишь его извинений — ты вдруг как будто оглохла - ты читаешь эти слова по губам. По его тонким, таким знакомым тебе губам. Его рот — это рана от кинжала, такая странная у него форма рта, и она так нравилась тебе когда-то. Нежные и почти безвольные, если бы не тонкий шрамик над верхней губой — ты когда-то так отчаянно хотела прикоснуться к ним хоть на короткое мгновение. Постепенно слух возвращается к тебе, и ты слушаешь голос — о, этот голос ты узнала бы не только при гудящих самолетных двигателях, ты узнала бы его при артобстреле — мягкий, бархатный баритон — было время, ты часами могла слушать, как он декламирует стихи неизвестных тебе до заочного, по фильмам и интернету, знакомства с ним поэтов. Да ты шесть часов слушала, как он читает «Высотку», это черти что прости Господи, непонятно для чего вообще написанное произведение, но ты слушала, стараясь не пропустить ни одного слова, наслаждаясь одним только звучанием его голоса, ловя малейшие изменения интонации — ведь только он мог прочитать эту дурацкую «Высотку» так, чтобы тебе хотелось ее послушать. Наконец ты встречаешься взглядом с его, зелено-голубым, прозрачным, хрустальным, хрупким. Ты почти забыла, что у него самые добрые в мире глаза. Он улыбается тебе сейчас своими невозможными глазами-хамелеонами, и лучики морщин собираются в их уголках. Было время, ты рассматривала каждую его морщинку и каждую из них любила. - Так вы не сердитесь, мэм? - спрашивает тебя Томас Уильям Хиддлстон, и ты все еще не можешь поверить, что это он чуть не свалился на тебя с высоты своего почти что двухметрового роста. Именно сейчас, когда ты, вполне довольная собой и своей жизнью, возвращалась из абсолютно удавшегося путешествия. - Мэм — это моя бабушка, — ты пытаешься выдавить из себя шутку, и у тебя это неплохо получается — по крайней мере ты очень стараешься, чтобы твой голос звучал спокойно. Ты изо-всех сил стараешься не выглядеть, как девочка-фанатка, которая случайно увидела воочию своего кумира. Ты слышишь его такое знакомое «хехехехе» и спешишь уверить его, что ты не сердишься, что все в порядке, что ему не о чем волноваться. И он усаживается в свое кресло и пристегивает ремень безопасности. Ты почти забыла, как он чертовски вежлив, как постоянно извиняется за то только, что хоть чем-то идет вразрез с его представлениями о безупречном поведении. Он сам просто гребаная безупречность. Святые боги, как же сильно, как же долго ты пыталась его забыть. Пыталась — ключевое слово — такого, как он, разве забудешь? Но ты правда старалась. Так же сильно, с такой же страстью, с какой однажды со всего маха въехала в него, втрескалась, вломилась - вот с такой же точно страстью ты пыталась его забыть. У тебя почти получилось. Все вокруг говорили — ну разве ты не дура? Все говорили — где ты и где он? Говорили — он даже не посмотрит в твою сторону. Наверное, все они были правы — не могут же быть неправыми все вокруг. Подружка Маринка говорила — всякое бывает, даже то, чего быть не может. Говорила - а вот Мэтт Дэймон и простая официантка….. Говорила…. В общем, ты решила, что дуры все-таки вы с Маринкой, а не те, кто говорит, что тебе не светит. Потому ли, что вы были в меньшинстве, или потому, что ты просто устала — в конце концов — где он и где ты — не в смысле, что он знаменитость а ты госслужащая, а в смысле, что две с половиной тысячи километров между вами — это не хрен собачий. Ты решила — ты сделала. Просто не следить за ним — это было даже не особо сложно — в его карьере явно наметился спад, новостей почти не было. А подружка Маринка как нарочно родила — ей было просто некогда напоминать тебе про Мэтта Дэймона и официантку. Во времена своей влюбленности ты тоже мечтала родить Томасу, мать его, Хиддлстону синежопика — это подружка Маринка с легкой руки отбитых на всю голову девиц из фанатской группы в одной из соцсетей стала так называть ваше неродившееся чадо. И было в этом «синежопике» столько нежности и обещания счастья, что именно это слово ты хотела забыть в первую очередь. И у тебя почти получилось. Ты даже завела поклонника. Поклонник вскоре стал любовником. А совсем скоро, бог даст, станет и мужем. Был он ничего такой. Не пил, не гулял, не обижал тебя, не жадничал. Подружка Маринка недовольно фыркала — что это за мужик, описание которого ты начинаешь с частицы «не», но тебе было плевать на Маринкины фырканья. И вот теперь, спустя два года, когда ты практически не то что забыла, но ты перестала думать о нем двадцать часов в сутки (четыре часа ты все же отводила себе на сон), Том Хиддлстон во всей красе просит у тебя извинений за собственную неуклюжесть. И в этом весь он — грация дикого кота на экране и угловатость и неловкость в обычной жизни — и за эту милую неловкость тоже ты его когда-то полюбила. Ты вертишь в руках смартфон — должна же ты написать подружке Маринке, кто сидит сейчас в кресле справа от тебя, но борт-проводники просят перевести телефоны в авиарежим, а ты всегда была послушным пассажиром. Ты стараешься не смотреть в его сторону — ты просто не отрываешь взгляд от потоков воды, бьющих в иллюминатор. На короткую секунду возникает мысль, а сможет ли самолет взлететь в такой дождь и такой ветер, но ты успокаиваешь себя тем, что пилоты знают, что делают. Короткий инструктаж по технике безопасности перед взлетом — ты никогда его не слушаешь — в случае, если тебе на голову свалится кислородная маска, ты просто не вспомнишь все инструкции из-за паники, - и самолет начинает разгон. Несколько минут, и тяжелая машина отрывается от земли. Набор высоты — тебя вдавливает в кресло, уши привычно закладывает. Прежде чем закрыть глаза и переждать в таком состоянии взлет, ты чуть косишься на кресло соседнего ряда — Томас сидит также с закрытыми глазами и до побелевших костяшек сжимает руками подлокотники. Еще пара минут взлета, и самолет тряхнуло. Нет, не так. Самолет ТРЯХНУЛО! Громкое испуганное «Ах!» катится по салону. Борт-проводники, сидящие на откидных креслах лицом к пассажирам бизнес-класса, тревожно переглядываются. И еще через несколько минут командир корабля нарочито спокойным голосом объявляет, что по техническим причинам самолет возвращается в аэропорт Майами. Становится страшно. По-настоящему страшно. И почему-то холодно. Или тебя просто колотит от нервов — еще бы, оказаться на борту самолета, в каком-то метре от Тома Хиддлстона, и теперь этот самолет «по техническим причинам» куда-то там возвращается. Нет-нет-нет! Ты не согласна! Не согласна вот так вот — на трясущейся, подпрыгивающей, как будто на кочках, небесной машине рухнуть с пары тысяч метров вниз. Не сейчас! От страха ты набираешься смелости — такой вот парадокс — и ты протягиваешь руку в сторону и, удивляясь своей наглости, говоришь: - Держи меня! Том не удивлен, или делает вид, что не удивлен, но в таком случае получается у него просто отлично — конечно, актер-то он хороший, и он протягивает руку в ответ. И сжимает твои пальцы в своей ладони. И ты совсем не чувствуешь страх. Ты чувствуешь тепло. Самолет приземляется жестко — полоса тонет в воде, брызги шквалом летят из-под шасси. Тебя резко кидает вперед, ты едва успеваешь подставить руку, чтобы не удариться лицом о кресло впереди тебя, ремень безопасности больно впивается в живот, а правое плечо чуть не выворачивает из сустава — ты все еще держишь за руку Тома, ты буквально впиваешься пальцами в его ладонь, и когда самолет наконец тормозит (ты практически в голос кричишь пилоту, как будто тот может тебя слышать: «Тормози! Тормози, мать твою!»), и вы размыкаете руки, ты видишь, что твои ногти оставили четкие красные полукружия на ладони мужчины. Ты хочешь извиниться, но он смотрит на тебя и улыбается, и слова не идут у тебя с языка. Ты просто смотришь на его улыбку — немного натянутую, нервную. Смотришь, как быстро-быстро бьется тонкая голубая жилка на виске, там, где кожа слишком плотно обтягивает кости — это место на любимом лице всегда казалось тебе таким беззащитным. Смотришь, как капелька пота стекает по его лбу на самую бровь, и он вытирает ее тыльной стороной ладони — не той, за которую ты держала его во время тяжелого приземления. - Земля…, - он не то чтобы говорит - выдыхает, и ты откликаешься: - Земля. Как только твою руку больше никто не держит, возвращается озноб. Ты стискиваешь кулаки изо всех сил, сжимаешь колени — только бы никто не видел, что тебя потряхивает. Ты заставляешь себя глубоко и медленно дышать — вдох на три счета, выдох на десять. И минут через пять ты успокаиваешься. Как только вы покидаете самолет, Том очень технично куда-то сваливает - длинные ноги несут его быстро и в направлении, совсем противоположном тому, куда двигается основной поток пассажиров, а идут все к стойке представителя авиакомпании. Ты провожаешь его взглядом и давишь в себе вздох разочарования, желание броситься следом, хоть как-то удержать. Ну конечно! Он ничего тебе не должен из-за того только, что держал тебя за руку, пока ваш самолет несколько кошмарных минут болтался между небом и землей. Маленькая пухленькая негритянка на удивление в состоянии перекричать собравшихся вокруг нее людей, и вы узнаете, что ваш самолет получил повреждение при взлете, и теперь вылет откладывается ориентировочно до девяти утра завтрашнего дня. Раздается стон разочарования, а затем снова звонкий голос сотрудницы авиакомпании уверяет пассажиров, что им всем будут предоставлены места в гостинице аэропорта, и все смогут с комфортом провести эту ночь. Дружной толпой, и ты среди этой толпы, пассажиры вваливаются в гостиничный холл. Администратор, совсем еще молодой человек заполошного вида, заметив такое количество постояльцев, старается принять деловой и независимый вид, правда получается у него плохо. Через полчаса толпа понемногу рассасывается, а к парнишке за стойкой ресепшн присоединяется еще один помощник. Дело идет быстрее, и ты, наконец, получаешь ключ от сьюта и думаешь, то ли дело в везении, что тебе не достался обычный стандартный номер, то ли сыграло свою роль то, что ты пассажир бизнес-класса. Как бы то ни было, уже через пять минут ты протягиваешь пару долларов чаевых бэлл-бою, который следом за тобой вкатывает в номер твою «мечту оккупанта». А еще через пять минут ты стоишь под душем, пытаясь согреться — тебя все еще немного трясет. Ты стараешься вымыться как можно быстрее, сегодня воды вокруг тебя так много, что ты уже просто ненавидишь ее. Выйдя из душевой кабины и едва-едва обтеревшись пушистым полотенцем, ты вдруг настораживаешься — тебе как будто слышится звук открывающейся входной двери. Потрясенная, ты замираешь, судорожно прижимая к себе влажное полотенце, и прислушиваешься. Точно! Ты совершенно отчетливо слышишь чьи-то шаги по комнате. Человек, от которого тебя отделяет только тонкая дверь ванной комнаты, ведет себя совершенно по-хозяйски — ты слышишь, как он раскрывает чемодан, бросает какие-то вещи на кровать, опускает жалюзи на окнах. И тебя снова поколачивает, и опять от страха. Ты думаешь о том, что по закону подлости не бывает все хорошо, и за слишком уж удачный отдых тебе приходится сейчас расплачиваться: сначала тем, что чуть не разбилась на самолете, а сейчас вот кто-то неизвестный вломился в твой номер. В отчаянии ты оглядываешь небольшую ванную комнату и не видишь совершенно ничего, что помогло бы тебе защититься от неизвестного. Единственное, что с большой, просто с огромной натяжкой может сойти сейчас за оружие — это обычный гостиничный фен, довольно маленький и легкий, но если ты хорошо размахнешься и ударишь посильнее… Ты изо всех сил стараешься не засмеяться — наверняка ты, обмотанная банным полотенцем и с феном наперевес, выглядишь достаточно комично - но других вариантов у тебя нет, и ты решительно открываешь дверь. Твои руки вдруг становятся ватными, и фен падает на пол. За ним следом стремительно летит твоя челюсть. Потому что посредине гостиничного номера стоит Томас Уильям Хиддлстон собственной персоной. Персона за то время, пока ты обматывалась полотенчиком и пыталась раздобыть оружие, успела снять синенький свитерок и расстегнуть джинсы, и - о боже! - даже слегка их приспустить, и явно продолжала бы это занятие, но тут как на грех появилась ты. - Що ти тут робиш? - What are you doing here? Оба вопроса прозвучали одновременно, и ты поддернула полотенце повыше, а Томас проделал то же самое со своими штанами. - Это мой номер! - уверенно говоришь ты по-английски, и Том в ответ протягивает тебе свой ключ от твоего же номера. Ты растерянно смотришь на пластиковую ключ-карточку, которую он держит в руках, и не понимаешь, как такое может быть. - Наверное, администратор что-то напутал, - предполагает Томас, - при таком внезапном наплыве клиентов это немудрено. Давай спустимся на ресепшн, я уверен, все выяснится. Предложение кажется тебе разумным, и ты киваешь головой, соглашаясь. Вы почти доходите до лифтов, как Том вдруг резко останавливается и бросает на тебя какой-то слишком уж критичный взгляд. Ты непонимающе вскидываешь бровь, а мужчина разглядывает тебя и говорит: - Решила шокировать постояльцев? Черт! Черт! Черт! Видимо самолет, жесткая посадка и Томас, мать его, Хиддлстон в непосредственной близости — эти три факта в совокупности совсем лишили тебя способности думать. Ну кем нужно быть, чтобы покинуть номер в одном полотенце? Ты буквально чувствуешь, как стыд плеснул красного на твои щеки, и оттого, что покраснела перед Томом, чувствуешь себя еще паршивее. - Извини, нужно переодеться, я быстро — бросаешь ты ему и разворачиваешься к номеру. - Конечно, - спокойно соглашается Том и разворачивается следом за тобой. - Я имела в виду, что переодеться нужно мне! И я справлюсь сама, поверь, - тебе не хочется быть с ним грубой, но тебе стыдно, и поэтому сдерживать грубость получается плохо. Быстрым шагом ты идешь до номера, и как только оказываешься по ту сторону двери, медленно сползаешь вниз по стене. Вопросы «за что?», «почему со мной?» и «чем я заслужила?» становятся единственными, что звучат сейчас в твоей голове. Ответов, разумеется, тебе никто не дает. Со злости ты срываешь полотенце и швыряешь ни в чем не повинный кусок материи на пол, но тебе этого мало, и ты хорошенько пинаешь его, отчего оно летит в самый дальний угол комнаты. Ты быстро надеваешь джинсы и первую попавшуюся майку и смотришь на себя в зеркало. Хороша! Волосы мокрые после душа, ты даже не успела их расчесать, лицо красное, глаза злющие — лучше не придумаешь, только в таком виде и показываться на глаза мировой знаменитости. Плевать! Пусть катится к черту! Ты ему ничем не обязана! Это он ввалился в твой номер! А сейчас пусть убирается куда ему только заблагорассудится! Это нечестно — вот так врываться! Да еще штаны чуть не снял, гад! При воспоминании о чуть не снятых штанах низ живота начинает сладко тянуть и ты, рыча от злости, еще раз пинаешь несчастное полотенце. Это помогает, и ты выходишь в коридор практически спокойная. Томас же просто воплощение спокойствия — такое чувство, что оказываться в одном гостиничном номере с незнакомыми девицами для него вполне привычно, или же это проявление знаменитой британской вежливости и сдержанности, но он ни малейшим жестом не выдает того, насколько эта ситуация его беспокоит. На ресепшн он так же вежливо объясняет ночному администратору, что произошло. Парнишка на несколько минут зависает, глядя на Тома — видимо, узнал звездищу, но затем берет себя в руки и опять зависает, теперь уже глядя в монитор. - Мистер Хиддлстон, сэр, - бормочет он, волнуясь, - я прошу прощения, произошла чудовищная, просто вопиющая оплошность. Но… Вас с леди действительно случайно поселили в один сьют… И сэр… свободных номеров в гостинице нет. - Как нет? - спрашиваете вы с Томом опять-таки одновременно. - Мне очень жаль, сэр, - обращается парень почему-то к одному Тому, - Ваш рейс отменен, все пассажиры у нас, а гостиница небольшая. В общем, мне правда очень жаль, мистер Хиддлстон… - Послушай, - перебивает мальчишку Том и, бросив взгляд на бейдж, повторяет, - послушай, Джонатан, ты здесь новенький? Парень кивает, а ты нервно хихикаешь про себя — ну надо же! Ночной администратор по имени Джонатан и Том Хиддлстон сейчас разговаривают друг с другом. Подружка Маринка смеялась бы до колик. - Послушай, Джонатан, ты сейчас сосредоточишься и еще раз внимательно все проверишь. Я уверен, можно найти свободный номер. Я не претендую на королевский сьют, но какую-нибудь каморку вполне можно найти, ведь так? Джонатан сосредоточено сопит и слишком уж громко лупит пальцами по клавиатуре, но когда он отрывается от монитора, в глазах парнишки чуть ли не слезы. - Мистер Хиддлстон, - администратор нервно сглатывает, - мне жаль… мне… я могу…. могу позвать управляющего…. - Не нужно управляющего. Все хорошо, Джонатан, - Том широко улыбается парнишке, и тот кажется испуганным еще больше. - Но мистер…. - Все хорошо, Джонатан, - повторяет Томас, - до утра не так много времени, я вполне могу выпить в вашем баре сейчас, а в самолете выспаться. Если только леди любезно согласится оставить мои вещи в номере. Леди любезно соглашается, и Джонатан с облегчением выдыхает. Чуть только вы с Томасом отходите от стойки администратора, как вслед вам летит: - Мистер Хиддлстон, сэр, могу я попросить автограф? Том резко тормозит, ты видишь, как на короткое мгновение он напрягается всем телом, но тут же берет себя в руки, расслабляется, давит улыбку и возвращается к парнишке: - Конечно, Джонатан. Где мне расписаться? - Так значит - Том Хиддлстон? - ты не хотела давать ему понять, что узнала его, но теперь, благодаря ночному администратору, смысла выделываться тебе нет никакого. - Да, мэм, - улыбается он, и, вспомнив, хлопает себя ладонью по лбу, - прости, конечно, мэм — это твоя бабушка, э..? - Кейт, - представляешься ты. - Как поживаешь, Кейт? - опять эта его милая улыбка. А ты готова скрипеть зубами — ну нашел время для своей чертовой британской вежливости! Но ты давишь из себя ответное «How do you do, Tom» и обещаешь не просить у него автограф и не спрашивать ничего о Локи. - Благослови тебя бог, Кейт! Честно признаться, я иногда откликаюсь, когда меня называют именем скандинавского бога. - Он тебе надоел? - Сам еще не понял, - признается Том, - временами мне хочется, чтобы Локи в моей жизни было немного меньше. Вот и сейчас — я как раз со съемок лечу домой. - А знаешь, твой Локи, то, как ты его сыграл, - ты понимаешь, что опять начинаешь волноваться, но сейчас для тебя так важно донести до него то, что ты чувствуешь, что тебе близко, - ты как будто оживил божество, Том. Пойми, ты, можно сказать, сотворил чудо! Томас смотрит на тебя. Его лицо близко-близко. Во взгляде любопытство. Он словно изучает тебя. И тебе немного неуютно под его взглядом. Наконец он опять улыбается и выдыхает, как будто все это время был чертовски напряжен и теперь расслабился. - Мне никогда не говорили этого, Кейт. Именно так, что я оживил божество, - и он осторожно берет твою ладонь, словно боится, что ты можешь вырвать ее, и чуть прикасается губами к кончикам твоих пальцев. Ты почти забыла, насколько он деликатен. Твои пальцы в его руке слегка дрожат, а он не торопится отпускать руку. Но и ничего более не предпринимает. Ждет ответного шага от тебя? Ох уж эта его чертова деликатность! Твоя ладонь тихо выскальзывает из мужских пальцев, и ты чувствуешь, как без его тепла твои руки начинают мерзнуть, и ты прячешь ладони в карманы джинсов. - Ну, спокойной ночи, Кейт, - пожимает плечами Том, - у них внизу неплохой бар, и, признаюсь честно, я мечтаю хорошенько выпить с самого момента посадки. "К черту все! - думаешь ты, - к черту его хорошие манеры, к черту мою женскую стеснительность! Я в одном номере с Томасом Хиддлстоном, и будь я проклята, если он проведет эту ночь за выпивкой!" - Знаешь, Томас, - негромко произносишь ты, - это все-таки сьют. И если ты заметил, кроме кровати тут есть чудесный диванчик… Я глаз не сомкну, если буду думать, что… - Кейт! - ты слышишь в его голосе усмешку, - неужели ты и вправду подумала, что я настолько не мужчина, что буду спать на диванчике, в то время как на соседней кровати спит красивая женщина? Вот тебе и нежная английская ромашка! Краска стыда вновь заливает твои щеки. - Том, я…, - ты пытаешься как-то замять неловкую ситуацию, но он перебивает тебя: - Когда я сказал, что мне надо выпить, я имел в виду именно это — что мне надо выпить. К тому же мне нужно позвонить своему агенту и скорректировать график в связи с сегодняшним досадным происшествием. Ложись, Кейт, и подожди меня немного. А хочешь — не жди, я тебя разбужу. - Но Том, я… - Ох, Кейт, только не говори мне, что ты не спишь с мужчинами через несколько часов после знакомства или нечто подобное. Не разочаровывай меня такой банальной провинциальщиной. Секунда — и мужские руки обвиваются вокруг твоей талии, и ты оказываешься прижата к его груди. Близко! Как же, черт возьми, близко! Ты слышишь чистый запах его кожи и какого-то сложного парфюма, чувствуешь тепло его сильного тела. Поднимаешь голову и, осмелев, касаешься пальцем шрама над его верхней губой — ты так давно хотела это сделать. Следом за пальцем в ход идут губы — ты целуешь легко, невесомо, скорее обозначиваешь поцелуй. И он ловит твои губы своими, вовлекая тебя в поцелуй куда менее целомудренный. Но целуетесь вы недолго. Минута — и он отрывается от тебя и с тихим «извини, мне правда нужно позвонить» оставляет тебя одну. Ты в смятении. Тебе немного обидно. И в то же время сладко. Он обещал, что будет эту ночь с тобой. Будут ли еще ночи — прямо сейчас тебе плевать. Ты снимаешь джинсы и майку, прячешь в чемодан простое и удобное белье, что прямо сейчас на тебе, и достаешь из «мечты оккупанта» роскошный комплект цвета шампанского с вкраплением черного кружева. Чтобы казаться совсем уж соблазнительной, ты пользуешься духами — по одной капельке на запястья и в ложбинку между грудей. Смотришься в зеркало и несколько минут придирчиво оцениваешь себя и, не найдя ни одного изъяна, довольная, отворачиваешься. В эту минуту Том возвращается. Увидев тебя, на короткое мгновение замирает, затем подходит ближе, берет твои руки в свои, разводит их в стороны и молча любуется. - Очаровательно, - шепчет он, наклонившись к твоему ушку, и ты чувствуешь слабый запах виски. - Просто очаровательно, - повторяет Том и, опять крепко прижав тебя к себе, целует. Его губы горчат от виски, но тебе нравится. Его язык настойчив, а движения слегка грубы, но тебе тоже нравится. Ты и не предполагала в нем этой настойчивости, почти жесткости, но она есть. И тебе все безумно нравится. Чуть только он отрывается от тебя, слегка подталкивает к кровати. Ты идешь, а он, не отпуская твоей руки, идет позади тебя, и ты голову дашь на отсечение, он пропустил тебя вперед для того только, чтобы полюбоваться видом сзади. Ты ложишься, и он устраивается сверху, упираясь на локтях. Его дыхание горячее, ты вновь ловишь его губы и не отпускаешь до тех пор, пока не слышишь тихий стон — у него просто заканчивается воздух в легких. Отпустив твои губы, он целует шею, ласкает ключицы, опускается ниже, проводит тонкими длинными пальцами по краю бюстгальтера. Секунда — и ловкие пальчики ныряют под нежное кружево, и теперь стон слетает с твоих губ. Осторожно мужчина освобождает тебя от белья и вновь отстраняется, рассматривает, нависая сверху, и ты видишь, как нравится ему то, что он видит. Насмотревшись, он встает с кровати, и ты разочаровано вздыхаешь, потому что не чувствуешь больше его тепла. Но разочарование длится всего мгновение. Потому что то, что задумал Том, не оставляет в твоей голове места ни для одной негативной мысли. Опустившись на колени на краю кровати, он берет в ладони твою ступню, и — святые боги! - выцеловывает каждый твой пальчик, затем оставляет легкие поцелуи вдоль подъема стопы и наконец проводит языком по подошве, от пятки к носкам, и ты почти кричишь, настолько велико сейчас твое возбуждение. Но Том не думает прекращать. То же самое он проделывает со второй ножкой. Наигравшись, он одновременно руками и языком ласкает твои икры, целует колени, внутреннюю сторону бедра, поднимаясь выше, туда, где уже все влажно, уже пульсирует и ждет. Медленно, как же черт возьми медленно он снимает с тебя трусики и нежно, очень осторожно касается тебя там. Ты уже почти не в состоянии терпеть, пытаешься насадиться на его пальцы, но он с тихим «Ш-ш-ш-ш, потерпи, милая», отстраняется в очередной раз. Свою одежду он снимает сам — ты просто поражаешься, насколько быстро он избавляется от предметов гардероба. Еще секунда — и он ложится на спину, и усаживает тебя себе на бедра. Он полностью в твоем распоряжении. Он совсем-совсем твой. И ты можешь делать с ним все, что захочешь. И ты делаешь. Сколько времени проходит, пока на его груди не остается ни одного места, которое бы ты не поцеловала — ты не знаешь. Знаешь только, что когда твои губы касаются темных горошин его сосков, Тома подбрасывает на постели, выгибает дугой, и ты целуешь его еще раз. И еще раз. И от вида того, насколько мужчине сейчас хорошо, ты распаляешься еще сильнее. Терпеть больше сил нет. Ласкать его дальше сил тоже нет. Поэтому ты, быстро раскатав заранее приготовленный презерватив по его стволу, садишься на него и начинаешь медленные, плавные движения. Его бедра поднимаются и опускаются в такт твоим. Это похоже на танец — самый древний танец, который когда-либо танцевали мужчина и женщина. Он тянется руками к твоей груди, поглаживает, сминает, и уже твоя очередь выгнуться от удовольствия, подставляясь под его ласки. Еще несколько неторопливых движений, и Том останавливается, просит тебя «подожди, сладкая», выходит и заставляет тебя перевернуться на живот. Ты послушно поворачиваешься и, чуть приподняв бедра, прогибаешься в пояснице. - Боже, Кейт, что ты со мной творишь! - слышишь ты за спиной сорванный шепот, и это самое приятное, что ты слышала в своей жизни. Он осторожно, пытаясь не доставлять тебе лишний дискомфорт — все-таки его член совсем не маленький - входит в тебя. Он двигается быстро и не то чтобы жестко, но как-то сильно, на каждое движение он почти полностью выходит и снова вгоняет свой член до самого конца. Подавшись вперед, он накрывает тебя собой, нежно целует твои плечи, спускается на спину и не оставляет непоцелованным ни один позвонок. Затем, видимо почувствовав, что разрядка близка, почти грубо хватает тебя за бедра и начинает двигаться еще быстрее. Несколько глубоких толчков — и он кончает с каким-то гортанным рыком, что совсем не вяжется с его кажущейся нежной сущностью, и ты догоняешь его, пока он еще не вышел из тебя. Успокоившись, он прижимается лбом к твоему плечу, и ты чувствуешь, какой влажный у него лоб. Отдышавшись, ты поворачиваешься лицом к мужчине и прямо перед собой видишь его довольные, нет, не просто довольные - абсолютно счастливые глаза, и сейчас ты абсолютно счастлива тоже. Как вы оба проваливаетесь в сон, никто из вас не замечает. Но когда ты просыпаешься, еще даже не открыв глаза, ты чувствуешь сильные руки, которые укутывают тебя, прижимают спиной к широкой груди. Ты слышишь, как Том позади тебя тихо дышит во сне, и от его дыхания твоему ушку немного щекотно. Его член, твердый с утра, прижимается к твоим ягодицам, и ты, играя, делаешь несколько движений туда-сюда, и его ствол становится еще тверже, и мужчина просыпается. И как-то деловито он входит в твое лоно и, даже не открывая глаз, начинает двигаться. Но твои глаза уже открыты, и ты в ужасе смотришь на часы. - Том! - ты пытаешься выбраться из крепких объятий, - Том! Наш самолет улетает через сорок минут! - Мммм… милая, какой еще самолет? - Наш самолет, Том! - ты пытаешься сопротивляться, но Том внутри тебя такой твердый, а его движения такие настойчивые, что через несколько секунд тебе становится плевать не только на возможность опоздать на самолет, да и вообще на все. - Мы опоздали, Том! - пытаясь отдышаться, через несколько долгих, сладких минут говоришь ты. - Я уверен, сегодня еще будут рейсы в Лондон, Кейт. - Но Том! У меня же еще стыковочный в Киев. - Знаешь, Кейт, - Томас, хитро прищурившись, смотрит на тебя, расслаблено опираясь головой на согнутую в локте руку, - я тут подумал. Как ты отнесешься к тому, чтобы хорошенько попользовать меня в качестве гида? Я бы мог устроить тебе пару экскурсий. Заметь, совершенно бесплатно. Ну, почти бесплатно. И с громким смехом мужчина опрокидывает тебя на спину, нависая над тобой. - Что скажете, мэм? - Иди к черту со своим «мэм», Томас! - счастливо улыбаешься ты. - Я так и не услышал ответа, - напоминает тебе мужчина. Ты думаешь о работе, думаешь о будущем муже, который ждет тебя в Киеве, думаешь о сотне разных дел, которые ты должна сделать уже буквально через сутки. Но тебе плевать. В первый раз в жизни тебе плевать на то, что будет. Прямо сейчас Томас Уильям Хиддлстон предлагает себя в качестве бесплатного гида по Лондону, и это то, о чем ты давно мечтала. Но сдаваться так просто ты не намерена. Поэтому, нацепив маску непроницаемости, ты строгим голосом приказываешь: - А идите ка в душ, Томас! - Слушаюсь, мэм! - ты пытаешься шлепнуть его по заднице, но мужчина ловко уворачивается и скрывается в ванной. А ты, нашарив на прикроватной тумбочке смартфон, пишешь подруге Маринке: - Я только что трахнула Тома Хиддлстона.