***
Через час девушка уже вышла из подъезда, спеша уйти как можно дальше, раствориться в музыке и выбросить всё из головы. И Москва щедро дала эту возможность: Герда неторопливо шла и наслаждалась погодой, жмурилась от ярких солнечных лучей. Пыталась впитать ледяной ветер, который раскачивал деревья-великаны; они касались друг друга гибкими ветвями, с только-только появившимися почками, шептались с ветром, прося его быть благосклоннее. Пахло влажной землёй и талыми водами. Природа просыпалась после затяжного сна. Зазвонил телефон. Герда прищурилась: в такое время о ней могли вспомнить только рекламные кампании. Заинтригованно достала его, пробежавшись взглядом по далёкому щиту. «Главное, чтобы не мама и не папа. Да и лучше бы номером ошиблись». На дисплее высветилось: «Доктор В.И. Левинов». В ушах зазвенело. Ноги едва сделали крошечный шаг и остановились, парализованные. От задержанного дыхания резко потеплело в груди, но в пояснице неприятно закололо. А в голове с облегчением пронеслось: «Наверняка рак. Неизлечимый. Оно и к лучшему». — Да? — едва проведя по экрану дрожащим пальцем, ответила Герда. А хотела: «Анализы?». Но мысли беспорядочно бегали, слова внезапно стали бессмысленными и чужими. Она словно забыла язык и только и могла, что смотреть вперёд, на огромные серые дома с закрытыми окнами, которые словно стали сдвигаться, чтобы раздавить её. Герда закрыла глаза и пару раз вдохнула и выдохнула, ощущая как на шее пульсирует вена. — Здравствуй, Герда. Ты не занята? — голос врача был взволнованным. Он звучал глухо, как если бы Вячеслав Иванович говорил в подушку или через тонкую стену. — Что-то случилось? — чуть слышно спросила девушка. — Да! Не думал, что такое возможно, это чудо! Ноги задрожали. Её будто окунуло в ледяную воду, а сразу после — бросило в адское пекло. Забухало в груди сердце. Теперь оглушительно. — Анализы?.. — удалось выдавить ей. На том конце помолчали. Смущённо прочистили горло. — Нет. Нашлась ещё одна пациентка с похожим недугом. Приедешь? Надо срочно узнать, не контактировала ли ты с ней, сравнить образцы ДНК, анализов крови… — послышался чей-то неразборчивый голос. — Впрочем да, что я загружаю. Сможешь прийти? Герда попробовала откашляться, но вышел хрип. — Да, смогу, — голос предательски сел. — Пришлёте адрес в СМС? — Да-да, конечно! — обрадовался Вячеслав Иванович. — Немедленно вышлю. Как хорошо, что так всё сложилось, не поверишь, это чудо! — ещё раз повторил он. Тяжело дыша, Герда сбросила вызов, и, немигающе посмотрела на тёмный экран. Стянула солнцезащитные очки и потёрла глаза, не от усталости, но в жесте бессилия перед тем, что ждёт. Не ей осуждать людей. Тем более, такого замечательного врача. Но как же… угнетает, когда беда вызывает всплеск удивления и радости. Разве честно, что одним — страдание, а другим от этого удовольствие? Герда глубоко вздохнула, закрыв глаза, и заставила себя улыбнуться. Когда-то она прочла: если долго притворяться счастливым, то можно в это поверить. Несмотря на то, что происходит вокруг. — Я счастлива, — прошептала она и не поверила, так наигранно это прозвучало. Не ложь, нет, себя не обмануть — сплошная фальшь. Герда посмотрела на отражение в телефоне, надела очки, чтобы лишний раз не привлекать внимание к глазам и ещё раз повторила: — Я счастлива. Теперь это прозвучало удивлённо-вопросительно. Экран засветился и показал сообщение от Вячеслава Ивановича с подробным объяснением, как добраться до больницы. «На метро полчаса ехать, — прикинула Герда. — Ну, да ничего». Она положила телефон в куртку и, оправив её от невидимых складок, уныло спросила: — Я счастлива? Когда-то была. До развода родителей. До поступления в университет. И кажется, до рождения. Герда подняла голову и огляделась. Люди всё так же шли, нестройной, редкой, но толпой. Смотрели в телефоны, себе под ноги, вокруг. И на их лицах возникали самые разные эмоции: кто-то улыбался, прищурено глядя по сторонам, кто-то хмурился и сердито повышал тон, дети бодро скакали вперёд с блестящими от восторга глазами, их родители с полуулыбками наблюдали за ними. И от этого становилось больно, будто игла впивалась куда-то под сердце. Ей тоже хотелось вот так свободно нестись вперёд. Или ругаться с кем-то. Мечтать. А она тратила жизнь на страх, с которым не могла справиться, и весь мир из-за этого окрашен в грязные оттенки дешёвых очков, за которыми она вынуждена прятаться. Девушка сунула руки в карманы и, ссутулившись, быстро зашагала к метро.Глава 1
12 декабря 2018 г. в 00:01
Сон вторую неделю изощрённо пытал её. Герда урывками падала во тьму, тонула в её ледяном ветре, отчаянно искала избавления в шёпоте и не находила его. А женский голос выводил неведомые молитвы-пения. Они напоминали колыбельную своими неторопливыми грудными мурлыканьями, что дарили умиротворение и усталость. Дарили тяжесть в теле, отчего оно стремилось неподвижно замереть и падать. Падать бесконечно долго во тьму.
Она горела. В неё забирался лёд: сковывал лёгкие, трещал на коже, целовал иссохшие губы и воспалённые веки. Он ластился, ненадолго замирал, а затем стремительно рос — как цветок на коже. Проглядывал тонкими корнями в венах.
Она неизменно просыпалась на рассвете, несмотря на то, во сколько легла — в десять часов ночи, восемь или в два. Потому что холод отступал при первых солнечных лучах, но какой-то его кусочек оставался в том сне. Звал. А затем горестно замолкал, и от этого Герду пробирал ужас: ужас от внезапной оглушительной тишины после долгих криков.
Она едва вставала с кровати, чувствуя, что превратилась в фарфоровую куклу: одно неверное движение, и рассыплется. Шла в ванную и горячей водой смывала невидимую корку, плотно облепившую её тело.
В зеркалах она не видела себя — только тусклую тень с золотыми пятнами в радужке и впалыми щеками. Манекен. Герда вглядывалась в каждый сантиметр лица и искала, то, что зеркало не может отобразить в полной мере, но исказить, урвать… Ту частичку, исчезнувшую во сне вместе с холодом.
Конечно, врачей интересовало далеко не это. Они искали причину, но пока могли назвать только очевидные последствия: высокая утомляемость, изменение пигментации глаз, скачки давления и постепенное истощение организма. Заумно и бессмысленно.
Эта ночь была совсем другой. Странной, тихой, а сон вязким, еле различимым. Проснувшись, Герда едва вспомнила, что в нём происходило. Кажется, она брела по краю озера и не понимала, что с ней. Мысли путались, как и ноги, мокрые волосы неприятно липли к лицу. Смятение бушевало в душе. Словно она младенец, ещё ничего не знающий: ни как ходить, ни как говорить. Ноги гудели, и нестерпимо горели глаза.
Герда скорчилась на кровати, обняла колени и уперлась в них подбородком, не зная, что делать, как забыть сон. Чем больше она вспоминала, тем явственнее он вставал перед ней.
Холод. Ей было холодно от того, что она вышла из воды. Растерянная, не понимающая, где очутилась. Одна. Только вдалеке сверкали огоньки.
Герда сжала виски. «Хватит!».
Ветер нещадно царапал кожу, мелкие камни кололи ступни, а непослушное тело шатало. С удивлением она опустила взгляд и поняла, что совсем без одежды. Тело как чужое. Но одновременно своё. Осмотрела тонкие изящные пальцы, бледные ноги и не узнала их. Словно ей пришили кукольные части: еле-еле сгибающиеся, пластиковые и ненужные. Она продолжала идти к… факелам? Кострам? Мозг упорно отказывался вспоминать нужное слово. Лампочкам?
Герда зубами вцепилась в одеяло и закричала. И этот звук, хоть и заглушенный, но вытолкнул её из воспоминаний. Дрожа, она села на кровати и провела по лицу ладонями. Посмотрела на них, дотронулась до волос, сухих, абсолютно сухих, лишь только около лба влажноватых из-за испарины, провела по ногам. Её. Всё её.
Она встала, на ватных ногах дошла до шкафа и открыла его дверцу. Впилась взглядом в зеркало. Её лицо. Со впалыми щеками, бледно-розовыми, почти белыми губами, с глазами…
Герда опёрлась о шкаф и, чуть посмеиваясь, скатилась по нему. Обняла колени.
С глазами цвета золота. Лежащего под жарким пустынным солнцем золота.
Взгляд зацепился за календарь, висящий над кроватью. Наступило четвёртое апреля и пятнадцатый день болезни. Герда посмотрела на будильник на полу в изголовье кровати. Десять часов. Два этих простых, совершенно обыденных действия, немного успокоили её. Вернули в привычный мир. Ничего не изменилось. И три месяца назад она также смотрела на календарь, а только потом на время. Поздно просыпалась в выходные и долго нежилась в постели.
По телу разлилась слабость, всю её охватило безволие, даже равнодушие. Всё это слишком… Неестественно, нереально, жутко. Можно подобрать много слов, и ни одно из них ничего не опишет. Герда едва встала и закрыла дверцу. Ни к чему ей смотреть на себя.
Она била по воде, отчего летели брызги. Сжатый кулак сводило от напряжения, но она стискивала зубы и всё продолжала. Бессилие ворочалось в душе, поднималось как на дрожжах, сметало разум и оставляло только одно желание: уничтожить то, что перед ней. Вода колыхалась, качая стоящую по грудь в ней девушку. Но главное, что отражение исчезало на несколько мгновений. А затем рябь прекращалась, и оно снова возникало. А вместе с ним ужас: это не она. Не она! Только абсолютно золотые глаза без зрачков утешали, но всё остальное — чужое! Портрета, которым она восхищалась давным-давно — девушки из воображения художника!
Герда громко вдохнула и прижалась к прохладному боку шкафа. Всего лишь сон. Бывают же такие. И вспоминаешь их постепенно: вспышками-озарениями. А этот слишком яркий, красочный, поэтому и запомнился.