Чудо...

Последние дни Фиесты были самыми запоминающимися из всех. После того, как все узнали практически всю правду о природной сущности Накаджимы, вся молодёжь в доме не могла никак отстать от него. Хотя, будучи по своей натуре русалкой, Ацуши от внимания к своей скромной персоне совершенно никогда не отказывался, да и отказаться он не мог. Он был всегда готов выслушивать любые комплименты, восхищённые восклицания и восторженные высказывания в свой адрес, готов двадцать четыре на семь слушать изощрённые похвалы своей внешности или чего-то ещё, относящегося к нему, и ведь ему это никогда не надоест. В нём было буквально заложено природой то, что он внимание любил, но в отличие от своих сородичей-русалок он его не требовал, а просто ждал момента. Гин была просто без ума от огромного русалочьего хвоста и чуть ли не каждый день звала нимфу на какой-нибудь водоём. Чуя открыто восхищался навыками русалок в готовке и пении и не скупился на разного рода похвалы, они так и сыпались, сами собой срывались с его языка. Дазай просто восторженно свистел и открывал рот от удивления, наблюдая за тем, как Накаджима плавает, прыгает в воду своей идеальной рыбкой и из воды как только мог. Хигучи просто с открытым ртом и полными восхищения глазами доводила сирену до слёз, во все глаза смотря, как солёные капли влаги превращаются в гладкий перламутровый жемчуг разных размеров. Рюноскэ восхищался всем Накаджимой и его поразительными для самого простого человека способностями тихо, но для Ацуши его взгляды всё время были буквальными криками и содержали гораздо больше, чем любое речевое высказывание или комплимент в его сторону. Рюноскэ молча вгонял Ацуши в краску. Ему не нужно было даже трогать русалочку или говорить что-то. Он мог просто посмотреть, и это значило гораздо больше. Впрочем, Ацуши любые громкие посиделки со своими новыми друзьями задаром бы отдал за секунды, минуты и часы молчания наедине с Акутагавой. Блондин просто обожал сына рыбака, на самом-то деле. И совершенно не скрывал это. Когда они были наедине, то сирена практически не отлипала от брюнета. Русал был готов обниматься с юношей до самой своей смерти. А Рюноскэ и не был против такого магнетизма, обнимал в ответ, не ленился поцеловать или погладить, в целом подарить любую ласку. Они были влюблены друг в друга тихо, никогда не кричали о своих чувствах. Даже когда эти самые важные слова были такими необходимыми, то хватало просто посмотреть в глаза или очутиться в кольце чужих рук. Этого действительно вполне хватало им обоим. Сегодня же и вовсе пришёл конец этой Семейной Фиесты. Абсолютно все собрались за завтраком. Обычно кто-то его да просыпал, и чаще всего юноши и девушки завтракали, обедали и ужинали отдельно от более взрослых людей. Сегодня же совершенно все собрались за одним столом. Все разговаривают друг с другом как родные, удачно и не очень шутят и потом задорно смеются. И Ацуши как никогда чувствует себя в отличной семейной обстановке тепла и уюта. Чувствует те нерушимые узы, которые соединили всех людей этой семьи. Но себя он её частью не считал. Парень сразу же после завтрака под шумок вновь поднимается наверх. Наверное, ему уже необходимо начинать собирать вещи, ведь после полдника дом уже должен принять свой обычный вид, а все гости должны попрощаться с гостеприимными хозяевами. Он складывает все вещи в один волшебный чемоданчик. Ему всё равно потом от него придётся избавляться, а от целого чемодана избавиться проще, чем от каждой вещи по отдельности. Ему как-то тоскливо и грустно собираться и прощаться. Русалки не привыкли к здешним зимам. Да, большая часть года тёплая, в некоторых местах жаркая, но осень и зимы просто невыносимо холодные. Тропические морские нимфы совершенно не привыкли к таким температурам. И он абсолютно не знает как можно сообщить эту ужасную новость Рюноскэ, ведь ему совершенно не хочется уплывать. Ему правда хочется плакать только от одной мысли, что придётся не видеться с этим юношей целых четыре месяца. И он измученно садится на постель, а в руках знакомая резная шкатулочка с выученными наизусть письмами и дневниковыми записями. Когда Акутагава радостно заглядывает в комнату за какой-то там вещью, то, увидев состояние нимфы, уголки его губ стремительно движутся вниз. Что-то случилось? — Ацу, всё в порядке? — брюнет обеспокоен, подходит к парню, взволнованно смотря в печальные аметриновые глаза. — Рю… Ты ведь понимаешь, что я очень скоро должен уплыть, верно? — русал поджимает едва дрожащие губы. Ему тяжело начинать этот разговор. — Я… Я знаю. Наши зимы не предназначены для теплолюбивых нимф. Тебе… Тебе не хочется, да? — понимающе спрашивает сын рыбака, обнимая хрупкие плечи. Да, ему не хочется. Он скорее замёрзнет, чем уплывёт. Он не хочет оставлять Рюноскэ на четыре месяца. — Да… Совершенно, — Накаджима откладывает шкатулку на тумбочку. — Я… Я абсолютно не хочу прощаться на целых четыре месяца, Рюноскэ, — нимфа обессиленно складывает ладони на бёдрах. — Я понимаю, малыш, — юноша заправляет длинную прядку за покрасневшее ушко Ацуши, разворачивая его к себе. — И мне тоже не хочется прощаться аж на целых четыре месяца. Так пусть же это будет самый лучший наш последний день в этом году, Ацуши. Акутагава целует Накаджиму совсем неожиданно, но тот с готовностью поддаётся вперёд, отвечая на такой напор. Целует с той же страстью, больно царапая чужую губу клыками. Юноша слегка порыкивает на это, давая понять, что его раззадорили и кусает в ответ так же сильно, из пухлой губы течёт кровь. Ацуши обнимает чужую шею, углубляя поцелуй. Языки то сплетаются, то расцепляются, играя друг с другом по каким-то особым правилам, которые не понимают даже парни. Слюна и кровь смешались между собой и… И это слишком интимно. Ни один из их поцелуев не был таким сокровенным, личным как этот. Акутагава обнимает чужую осиную талию, проводя по спине от шеи и до упругих ягодиц, немного их сжимая через ткань бридж. Он чувствует под рукой какое-то странное изменение, тёплый огонёк. Открывает глаза и видит на Ацуши знакомую ночную рубашку. Нимфа отстраняется от брюнета, наклоняясь: — Отлюби меня так, будто это действительно последняя наша встреча, Рюноскэ, — грязно и пошло шепчет сирена, вплетаясь ладонью в шелковистые растрёпанные волосы рыбака. Заправляет пряди подлиннее с белыми «кисточками» за уши. И вновь целует плавно переходя с невинной нежности на неудержимую страсть. И это настолько возбуждающе развратно, что Рюноскэ может просто до сладкой боли сжать чужое бедро и отвечать на поцелуй с ещё большей настойчивостью, и именно это и означает его немое согласие на это безумное предложение платинового блондина. Безумное, но такое чертовски правильное на данный момент. Ацуши тянет возлюбленного за собой, а сам отползает к самой середине. Кровать просто безмерно огромная, места хватит с лихвой. И Акутагава на четвереньках тянется к сладким губам. Он не может оторваться, не хочет отрываться и не собирается этого делать. Он желает целовать эти пухлые губки вечно, исследовать маленький ротик нимфы каждый раз как в первый. Ему это совершенно никогда не надоест, правда. Накаджима сдавливает талию любовника своими коленями, а из груди вырывается первый неловкий стон. Первый стон всегда самый тихий и нежный, даже скромный, будто русал стесняется своего голоса и положения. Чего Рюноскэ там не видел, и чего он ещё не трогал? Чего он пока что не слышал? Брюнет нависает над нимфой, уперевшись рукой с одной стороны от прекрасного лица, а второй нежно проводит от щеки по шее, открытым ключицам и плавно идёт вниз до самого паха. Дойдя до самого интересного, он убирает руку, подставив её для опоры с другой стороны. Наклоняется, чтобы подарить ещё один поцелуй, но на этот раз Акутагава надеется выбить весь воздух из груди сирены. Сегодня он точно заставит его задыхаться. И Ацуши, на самом деле, совсем не против. Он отвечает, впускает в свой нежный ротик чужой юркий язык снова, переплетается с ним своим. Изящные руки сами расстёгивают непослушные пуговицы до хруста накрахмаленной рубашки, пальцы сжимают ткань до противного скрежета, снимая сей ненужный предмет гардероба. Сам Рюноскэ снимать единственную сорочку пока не собирается. Он лишь гладит внешнюю часть бедра, где рубашка уже ничего не прикрывает, плавно переходит под кружевной полупрозрачный хлопок, слегка царапает вырисовывающиеся тазовые косточки, на которых аристократическая нежная кожа буквально натянута. А Накаджима уже задыхается и слегка подёргивается под ним от наступающей гипоксии, но и сам он не может, не в том состоянии оторваться от этих губ, которые на вкус похожи на пряный персик. Ацуши вообще такое открытие в первый раз удивило, но насчёт этого он ничего не сказал. Брюнет всё же отстраняется от бедной сирены, ведь ему тоже вообще-то не хватает воздуха. Они отрываются друг от друга с пошлым и громким чмоком. Между губами натягивается тонкая паутинка слюны, которая рвётся слишком быстро. Юноша идёт дальше. Дорожкой поцелуев спускается к лилейной шейке. Он зацеловывает каждый миллиметр, больно и не очень кусает её и широко лижет. Оставляет небольшие и неяркие метки. Да, у русала есть регенерация, но не мгновенная ведь. А на ухо дышат часто-часто со свистом и в нетерпении прикусывают губки, чтобы сдержать томные сладостные стоны, что всё же сдержанно вырываются из груди. С шеи спускается к плечам, стягивая ткань с них и тем самым освобождая пространство для себя и своих губ. Здесь он уже не собирается осторожничать. Он вгрызается в нежную кожу, буквально вырывая этот громкий стон удовольствия. Да, больно и грубо. Но Ацуши от такой грубости на данный момент был просто без ума, он хотел этого и ждал. Миниатюрные ладони ложатся на чужие лопатки и во время следующего укуса Накаджима оставляет красные полосы от ногтей. Снова и снова, в прямо пропорциональной зависимости к силе укуса блондин царапает спину партнёра. Потом он и сам утыкается носом в шею Рюноскэ. Сначала он легонько и нежно целует, а затем начинает кусать и лизать прямо как Акутагава до этого делал ему. И брюнета это ещё лишь сильнее раззадоривает. Он всё же не сдерживается и стягивает ненужную сорочку и откидывает её куда-то там на пол. Вообще не важно куда, лишь бы обнажить, увидеть больше, чем есть, заглянуть гораздо глубже. Обнажить тело, а затем и душу, увидеть всё сокровенное и интимное. И нимфа даже не пробует закрыться, застесняться как невинная девственница (что уже неправда), а наоборот раскрывается, раздвигает стройные ноги, чтобы любовник устроился поудобнее. Юноша проводит по бокам, обходя пах, оглаживает аппетитные бёдра и сжимает до красноты и будущих синяков. Смотрит прямо в глаза, что сейчас покрыты лёгкой пеленой возбуждения. Ацуши мгновенно краснеет, но он абсолютно не в силах отвести взгляд. Он в силах взять в свои ладони чужое лицо и впиться в тонкие губы поцелуем, напоминая, что сын рыбака ему вообще-то кое-что обещал. И Акутагава рывком возвращает нимфу на место. Ухмыляется развратно и пошло, а в ответ получает лишь пошлую улыбочку. Ацуши хочет секс ради секса, а не ради каких-либо чувств. Он хочет страсти, пошлости и разврата. Он желает получить разрядку от одних только движений внутри, не прикасаясь к себе. Ему сейчас нежность прелюдии как-то не так ощущается. Ему сейчас хочется грубости, скорости и простого низменно чувственного физического влечения. Именно таким и должен быть «последний» раз. Для нежных чувств просто-напросто нет того времени, что было раньше. Есть лишь здесь и сейчас. Хорошо, он получит всё это на высшем уровне, может даже не волноваться на этот счёт. Рюноскэ припадает к чужой груди как нетерпеливый оборотень. Крутит в зубах слегка отвердевшую бусинку соска, больно выкручивает рукой второй. Но Накаджиме нравится, он тихо постанывает, пока Акутагава дорожкой поцелуев спускается прямо к самому интересному. Нимфы, в самом деле, очень чувствительные к любым прикосновениям к своему телу. Намного чувствительнее, чем эльфы, которые по ошибке по чувствительности кожи занимают первое место. Именно поэтому Ацуши течёт от одних только рук, губ и зубов на своём теле. Акутагава губами размазывает выступающую смазку по всей розовой головке, языком играя с уздечкой. И Накаджима стоном буквально давится, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Ладно, если Рюноскэ так хочется сделать ему приятно ртом, то пусть делает. Кто сможет даже не в своём уме отказаться от минета? Акутагава захватывает головку целиком, посасывая и почти сразу же отпуская с громким причмокиванием. Русал не знает уже от этого куда себя можно деть, но он так благодарен своей природной чувствительности. Юноша вновь обхватывает головку, заглатывая наполовину. Действует чисто инстинктивно, даже не задумываясь над своими действиями. Заглатывает до самого основания, на периферии сознания благодаря неизвестно кого за то, что рвотный рефлекс у него отсутствует, создаёт горлом вибрацию. От этого блондин вцепляется пальцами до скрипа в простыни, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не толкнуться самому в этот горячий рот, а из его собственного вырываются сами собой громкие стоны, прикрытые одной лишь ладонью, которая абсолютно не выполняет свою функцию снижения громкости звука. Рюноскэ для подстраховки удерживает чужие бёдра, плавно водя головой. Водит языком по всей длине, повторяя узор вен, играет с уретрой и уздечкой. Боже, откуда у тебя такие познания, Акутагава? Накаджима не выдерживает и дольше десяти минут, изливается прямо в глотку с громким рычащим выкриком имени любовника и изогнутой спиной, и Рюноскэ в самый последний момент понимает, что лучше всего глотать сразу же, чтобы не захлебнуться. Даже на вкус Ацуши сладкий и вкусный, как бы пошло это ни звучало. Оргазм накрывает нимфу с головой. Парень дышит глубоко и часто, перед глазами плавают разноцветные круги. Ему слишком хорошо, он даже не замечает, как Акутагава уже смазывает свои длинные пальцы маслом и начинает разрабатывать русалочку. Та расслаблена, но после случайного прикосновения к простате начинает вновь возбуждаться и напрягать мышцы. Вот рыбак ввёл уже два пальца, разводя их в разные стороны и прокручивая, уже намеренно гладит бугорок нервов, но мышцы сокращаются и никакого желаемого эффекта от растяжки нет. Ацуши так сжался, что всё его нутро будто одеревенело. — Слушай, моя дорогая красавица морских глубин, — немного раздражённо и вкрадчиво произносит брюнет, сдувая со своих глаз надоедливые волосы. — Либо ты сейчас же расслабляешься и продолжаешь громко получать удовольствие, либо я бросаю это бесполезное занятие и беру тебя прямо так. Ты мои размеры помнишь, без растяжки тут не обойтись, — грубо напоминает юноша, сильнее раздвигая ноги сирены. Либо так, либо никак, но всё же условия он поставил. Накаджима лишь немо скрещивает ноги за спиной Акутагавы, придвигая его ещё ближе к себе. Обнимает за шею, наклоняясь к уху партнёра: — Так возьми меня уже, Чёрт тебя подери, — чуть ли не рычит на чужое ухо Ацуши, целуя в кадык и слегка его кусая. Ваше желание — закон. Его вновь резко возвращают на место. Рюноскэ быстро, но без последствий снимает с себя оставшуюся одежду. Он будто бы и забыл о собственном возбуждении, которое давало о себе знать в течении всей прелюдии, и только сейчас про него вспомнил. Он входит одним внезапным рывком, потому что в наполовину разработанные мышцы войти по-другому просто не представляется возможным. И Накаджима давится на этот раз болезненным вскриком, этот чёртов юноша попал прямо по простате. Но из глаз всё равно брызнули слёзы, скатываясь по подушкам. — Я предупреждал, — выдыхает Акутагава, мазнув по алой щеке губами. Начинает неспешно двигаться, сжимая бёдра любовника. Но, как уже известно, нимфам долго привыкать ни к чему не надо. Через несколько минут русал уже сам поддаётся навстречу бёдрами, обхватывает ногами Рюноскэ снова, болезненно вцепляется в чужие плечи, царапая. Из полуоткрытого рта вырываются стоны полные удовольствия и безграничного желания. Кожа трётся о кожу, бёдра ударяются друг о друга. Перина слегка поскрипывает, но кровь прилила к ушам, и ни один из них не слышит этого противного звука. Им жарко, кожа покрылась липким потом вместе с простынями. Ацуши от возбуждения красный как рак, его половой орган оказался прижат между ними и потому испытывает чуть ли не постоянное трение. И Накаджима не может ничего с собой поделать в избытках чувств он до крови полощет спину партнёра. Но это последнего лишь ещё сильнее раззадоривает. Хотя они оба уже на грани, по которой шли рука об руку, но никто не желает конца этого поистине чувственного момента. Им не обязательна нежность, чтобы показать, что они влюблены друг в друга в постели. Они дарят друг другу крышесносные эмоции, которые до встречи друг с другом не испытывали никогда. Накаджима не выдерживает первым. Он с громким стоном кончает, забрызгивая спермой не только себя. Рюноскэ изливается следом где-то глубоко в Ацуши, чуть ли сразу не наваливаясь всем телом на хрупкую русалку. Он пересиливает себя и просто перекатывается на место рядом. Накрывает их обоих лёгкой простынёй, а Накаджима просто укладывается на чужую грудь, сплетая пальцы. Да, они ещё ни от чего не отошли, но похоже, что теперь нежность и забота друг к другу у них в крови. Они всё же опробовали эту королевских размеров кровать. В самый последний момент, но кого это может волновать, ведь это было просто неописуемо. Нимфа не чувствует никакой усталости, даже наоборот прилив свежих сил, непонятно откуда взявшихся. Он хочет говорить, хочет рассказать о себе гораздо больше, чем он уже рассказал. Его никогда не упрекали в болтливости, но сейчас ему так захотелось стать страшной болтушкой. — Не хочу возвращаться домой, — начинает парень, устремляя взгляд в ни капли не уставшие глаза Рюноскэ, которые загораются интересом. — Моя мать уже давно умерла, и прошло достаточное количество времени, чтобы я прожил едва ли не семь веков, я просто без понятия сколько на самом деле. Честно сказать, она была милой, но требовательной женщиной. Всё и практически всегда было по её правилам и никак иначе. У неё была ещё одна дочь, моя сестра, которую я тоже благополучно пережил. У неё родились трое замечательных детей: две дочки и сын. И, Господи, ты просто не представляешь какая же старшая из них стерва. Я не знаю почему, она меня так невзлюбила, но факт есть факт. Да, у неё тоже уже есть ребёнок, но муж её бросил. И она мне предъявляет такие вещи, что кажется, будто это я виноват в том, что этот вернер от неё смылся, — откровенно возмущается блондин, вновь вытирая себя и любовника. — Она — это ещё цветочки, а вот младшая так вообще невыносима! Она всё время упрекает меня в моём одиночестве. Зато теперь, я могу с гордым видом заткнуть её рот, — довольно отмечает сирена. — И день не проходит без хотя бы маленького, но спора. Как же я рад, когда приходит время дозволения покинуть город, просто визжать можно от радости. И это действительно счастье, помахать этим неблагодарным родственникам ручкой, — заранее облегчённо говорит парень, возвращаясь на место. — Но Рождество с ними праздновать просто невозможно, а День Рождения я и вовсе постараюсь встретить с тобой. И на этот раз мне исполнится восемнадцать, — гордо и лучезарно улыбается нимфа. Два года видимой разницы, пусть и на самом деле их разделяет около восьми веков. И это не имеет ни какого значения. — А как выглядит ваш подводный город? Ты можешь описать его? — интересуется брюнет, увлёкшись. Это ведь так интересно узнать хоть немного про мир, до которого тебе не дотянуться. — Ну-у, — задумчиво тянет русал, подложив под подбородок руку. — Наши дома практически ничем не отличаются от ваших. Обычный средневековый стиль четырнадцатого века, который сейчас преобладает чуть ли не по всему королевству, — Рюноскэ слушает внимательно, даже боится хоть слово сказать. — Но растительный мир у нас значительно отличается от вашего, сам понимаешь. Вместо деревьев огромные тучные водоросли, везде кораллы и разные морские цветы. И много, просто невыносимо сколько рыб плавает. Эти стаи выбешивают, я серьёзно. Ты просто плывёшь по своим делам, и тут, бах, как с неба падает стая сардин. И ты не знаешь куда себя деть, потому что понимаешь, что ты влип, — жалуется парень. — Хорошо, а как насчёт одежды? — вот это тоже очень интересно. — Что одежда? — непонимающе хлопает длинными ресницами Накаджима. — А-а… Девушки тоже носят платья, но на ваш лад это будет… М-м-м… Длинная блуза. Юноши носят рубашки. В общем, у нас тоже есть непромокающая одежда. Рюноскэ в голову приходит довольно поздно, но всё же приходит нужная мысль. — Ацуши, можно я сделаю твой портрет? — Акутагава ищет в ящике прикроватной тумбочки нужную вещичку. Ну, где же?.. В прошлом году родители ведь дарили… — Да, конечно. Всё что угодно. В руки также, кроме необходимого аппарата, попадает и давно позабытая бархатная коробочка. Хорошо, он и это сделает. Рюноскэ вскакивает с постели в поисках необходимых частей гардероба. Надевает по-быстрому бельё и штаны, настраивая… Как его там?.. Не важно. Необходимый аппарат. Накаджима смотрит на него заинтересованно. Он как-то не задумывается, что ему нужно хоть как-то одеться. Но ведь всё равно тело человека, которого мы любим, никогда не бывает совершенно нагим, — оно одето и обрамлено нашими чувствами. И Ацуши с головы до ног окутан нежностью и праведной любовью, которую Акутагава готов дарить ему хоть всю жизнь и хранить в себе до самой смерти. И он влюбился не в милое личико, а в мягкие очертания лица, которые скрывали за собой страх, не в красивую улыбочку, а в чувства, которые эти губы хотели передать. Он влюбился не в то, то было у всех на виду, он полюбил то, что скрыто от любопытных людских глаз. В то, что с такой откровенностью показали лишь ему одному. И Рюноскэ ценит это гораздо больше, чем свою жизнь. На нём всё же запоздало появляется достаточно длинная белая рубашка с длинными надутыми рукавами, прикрывающая всё необходимое. Он усаживается на кровати, которую они из заправленной превратили в невесть какую. — Ты можешь выбрать и принять абсолютно любую позу. Быть может даже несколько, — задумчиво тянет юноша, пытаясь вновь разобраться. Так, похоже он затупил. Хорошо. Ацуши выберет и примет любые позы, которые только захочет. И первой будет эта. Он ложится на бок поперёк кровати прямо лицом к портретисту, устраивая руки на взятой небольшой подушке, подпирая голову. Вторая рука свободно лежит на той же подушке. Ноги ложатся как-то произвольно, одна на другую и сгинаются в коленях. А на губах пошлая улыбочка, в глазах поселились черти. А Акутагава, наконец, разбирается с этим волшебным аппаратом, выстраивая всё как нужно. Смотрит на свою модель и посмеивается. Да, это же Ацуши, и он не может упустить такой возможности. Похоже, у Рюноскэ вновь заиграли гормоны. Юноша делает один щелчок, мгновенно ослепляя русала, но вспышка настолько быстрая, что тот не успевает даже моргнуть. На холсте бумаги проявляется изображение, которое само падает сыну рыбака прямо в руки. — Не задумывался над карьерой модели, Ацу? — в шутку произносит Акутагава, разворачивая портрет лицом к сирене. — Нет, Рю. Я только твоя модель, а ты у нас вроде как не художник. Так что, карьера не задалась в самом начале, — наигранно вздыхает нимфа, принимая следующую позу. Он садится, подложив по себя ноги. Кладёт руки на бёдра, сжав их кулачками. Слегка краснеет, опуская взгляд и пышные белые ресницы, и немного наклоняет голову к плечу так, что длинная прядь висит в воздухе. И это просто убийственно милая и невинная картина. Рюноскэ вновь делает ещё один щелчок. В воздухе сверкает проявляющееся изображение. Этот портрет Акутагава точно будет носить всё время с собой, потому что, Чёрт возьми, это заставляет его лицо чуть ли не треснуть от умилительной улыбки. И он вспоминает про коробочку. — Ацуши, — зовёт брюнет. Русал принимает нормальное положение, устремив взгляд своих немного рыбьих глаз на юношу. — У нас в семье есть традиция. Она передаётся из поколения в поколение, и я совсем не хочу её нарушать, — Рюноскэ в кармане раскрывает коробочку и вынимает украшение. Подходит к непонимающему парню, усаживаясь на постель. Тот придвигается ближе, вглядываясь в украшение. Это почти ничем не примечательный кулон с ярким бирюзовым камнем, в котором что-то светится и движется с молниеносной скоростью. — Это турмалин параиба? — зачарованно смотрит Ацуши, даже боясь прикоснуться. Он не может поверить своим глазам, что сейчас полны восхищения. — Да. Это началось где-то восемь веков назад. Самый первый Акутагава абсолютно случайно нашёл по пути к дому своей возлюбленной огромный камень, — Рюноскэ прокручивает на цепочке кулон. — Он огранил его и заключил в турмалин частичку своей души. Ту, в которой теплились самые сокровенные чувства. И он подарил это украшение своей будущей невесте, при которой камень засветился вот прямо, как сейчас, — турмалин ярко засветился нежным голубым светом, немного слепя нежные глаза. — Знаешь, что это значит? — Турмалин очень чувствительный сам по себе камень. Как к свету, так и к прикосновениям. А если соединить его с частицей духовной материи… — блондин удивлённо замирает. — То… — он продолжает медленно, вкрадчиво выговаривая каждое слово. — То получится своеобразный природный указатель, который показывает искренность и силу самых сокровенных и нежных чувств. — Именно так, Ацуши, — Акутагава надел на изящную шею аккуратное украшение. Камень засветился так сильно, что едва не ослепил брюнета. — Я люблю тебя. Турмалин успокаивается, но совсем чуть-чуть. Продолжает светиться изнутри, но уже можно уловить колебания чужой души. — Я тоже люблю тебя, Рюноскэ. Накаджима нежно улыбается, целуя возлюбленного со всей своей искренностью. Сжимает в кулачке украшение, чувствуя исходящее от него тепло. — Я знаю это, милый. Да, они оба знают это, но теперь они ещё и убедились.

***

Наступил очередной тёплый апрель. Погода ещё с февраля установилась просто чудесная. Море было спокойно, всё так и располагало к успешной ловле. Рюноскэ как-то сильнее приобщился к своему родовому виду деятельности. Внимал каждому слову отца, выслушивал и лекции. Даже по шее получал, потому что «Чёрт тебя дери, как можно быть таким раздолбаем?!» А он ничего такого не сделал, леска сама порвалась, честно. Откуда ж он мог знать, что это вообще маленькая и безобидная акула была? Она сама на леску нарвалась, он-то тут причём? Ну, видимо его отец считал иначе, и поэтому с апреля своего сына старший Акутагава не брал. Тот ему чуть ли не все удочки перепортил. Юноша был обижен и разочарован. Ну да, виноват, но не только он! Это всё рыба, к ней претензии! Нечего с такими острыми зубами рождаться. Но всё это время он даже не пробовал забыть свою любимую русалочку. Он сидел всё на том же уступе, смотрел порой на милый портретик, вспоминая как он был сделан и после чего. И читал выведенную аккуратным каллиграфическим почерком надпись: «У каждой невинности есть свой грязный секретик». Да, Накаджима даже здесь смог заметно отличиться. Впрочем, это же Ацуши. Сирена не назвала приблизительную дату своего приплытия. Но Рюноскэ всё равно сидел и ждал. Прямо как в первый раз. Целыми днями мог сидеть на берегу и терпеливо выжидать. Готов был сидеть хоть до темноты. Как-то не заметил как каждый день в лавке начал появляться какой-то странный парень с яркими зелёными глазами как у кота. Волосы были кудрявыми и не особо длинными цвета чистого жидкого золота. Личико было до жути смазливым. Круглый овал, большие глаза, аккуратный прямой носик, чуть вздёрнутый кверху, пухленькие розовые губки, румяные щёки. Высокий баритон переливался разными оттенками, вливаясь в уши И вспомнил, что это тот самый одноклассник. Так и не изменился. Всё такой же сын булочника, который и сам похож на пряную булочку с корицей. Только вот сейчас Акутагава ничего к нему не чувствовал. А ведь парень подкатывал. Всерьёз кокетничал и флиртовал, хлопал ресницами, томно ими взмахивал. А Рюноскэ лишь протягивал нужный парню товар и вновь убегал к морю, потому что совсем скоро наступит май. День Рождения Ацуши пятого мая. Но Филон надежды не терял. Он приходил в лавку порой и по три раза на дню. И естественно часто сына рыбака не находил. Золотой блондин всё же выпытал у Ичиё, где тот может «прятаться». И он всё же пришёл в бухту, буквально прибежал к брюнету. Но… Тот впопыхах снимал с себя рубашку с жилеткой, откидывая в сторону, в жуткой спешке пытался снять ботинки. Дождался. Ждал до четвёртого мая, и из глубины прямо на закате появился знакомый плавник. Рюноскэ был просто вне себя от возникшего совсем внезапно счастья. Он не захотел ждать. Он захотел прыгнуть прямо в глубину, набрав побольше воздуха в лёгкие. И рыбак надеется, что русала он не придавит. На него с безмерно радостной и счастливой улыбкой смотрит знакомое волшебное создание Посейдона, с бесконечно влюбленным блеском в глазах. А в воде плавает не менее знакомый кулон. И Акутагава, не сдерживаясь, целует свою любимую больше всего на свете русалочку прямо под водой, чуть ли не разорвав надутый рукав знакомой рубашки. Но Ацуши отвечает, создавая кислородный пузырь для своего самого любимого человека. Рюноскэ дождался. — Рюноскэ, — нежно говорит Накаджима с игривой улыбкой на губах, когда они всплыли на поверхность, а в глазах пляшут черти. — Отлюби меня как в первый раз. Акутагава искренне заливисто смеётся и кивает тысячу раз, потому что согласен абсолютно на всё, что предложит этот милый платиновый блондин. А Филону остаётся только в гневном и разочарованном нетерпении кусать губы и ждать, когда на этот свет Божий явится возлюбленный или возлюбленная Рюноскэ. Но он уже опоздал. И он прекрасно это осознаёт.