Как ты там?

Тур "Импровизации" по городам уже начался, и парни уже успели побывать в шести городах, получая необходимую поддержку и восторженные отзывы от фанатов. Но в этом году всё было иначе. Слишком сильно чувствовалось напряжение между зрителями и импровизаторами, потому что целостность этих двух миров дала трещину, потеряв маленькую, но слишком уж важную частичку. Три пуфика на сцене занимали слишком мало места, мозоля этим глаза перфекционистов. Многие боялись смеяться слишком громко, чувствуя стыд и неловкость, поэтому залы больше не заполнялись несдержанным смехом, гулом и порывами истеричных взвизгов девочек-шипперов. Фанаты, выделявшие среди всех Арсения, вообще отказались приходить на концерт, так как, по их мнению, концерты уже никогда не станут прежними без него. Нет, мастерство парней не уменьшилось ни на йоту, но они прекрасно понимали, что всем нужно время. Фанаты ведь могут даже болезненнее пережить потерю кумира, чем те, кто был знаком с ним лично, так как смерть кумира неизбежно влекла за собой смерть самой заветной мечты, а, как известно, смерть мечты убивает людей, разбивая их сердца на тысячи маленьких осколков, врезающихся во внутренние органы. Антона туры более-менее приводили в чувство, помогая хоть ненадолго абстрагироваться от мрачных мыслей и посвятить себя искусству. Да, он разваливался на части, как только Стас произносил заученную фразу после концерта "Смотрите нас каждый вторник в 21:00, и мы обязательно приедем к вам снова" и все уходили за кулисы, сопровождаемые овациями преданных зрителей, но во время концерта он был спокоен и, кажется, даже вновь мог улыбаться, чувствуя единство с Димой, Серёжей, Стасом и фанатами. Поначалу ребята беспокоились и срывали телефонные линии, когда Антон пропадал, как только они выходили из самолёта или поезда в очередном городе, но постепенно привыкли к этому, радуясь хотя бы тому, что зеленоглазый возвращался обратно ровно за час до начала концерта и всё шло по плану. Сам Шастун проводил всё это время, слоняясь по новому городу, заходя во всевозможные магазины и торговые центры, как это когда-то делал Попов и, наверное, начинал понимать почему темноволосый это делал. Это действительно успокаивало, позволяло узнать много нового, помогало расслабиться и начать неосознанно улыбаться без причины, вдыхая в себя воздух другого города, который, к слову, везде был разный, о чём Шастун ранее никогда не задумывался. В Санкт-Петербурге, например, чувствовался отчётливый запах озона, карамельного попкорна, крокусов и берёзовой смолы, в Самаре воздух приобретал аромат скошенной травы, арбузной жвачки и свежей выпечки, в Омске в воздухе витали нотки гладиолусов, мятных конфет и пергамента, в Перми воздух был пропитан запахом горящих листьев, диких яблонь и медовых пряников, а в Томске распознавался аромат сладкой дыни, сирени и шафрана. Раньше Антон бы только посмеялся, услышав подобные вещи от кого-либо, но сейчас он ощущал дыхание каждого города на себе, заполняя свои прокуренные лёгкие глотками воздуха, проходя по очередной улочке и чувствуя приятное головокружение от слишком яркого спектра эмоций и ощущений, внезапно зародившихся в его и без того романтичной натуре. Парень уже практически привык к тому, что его внутренний голос приобрёл тембр голоса Арсения, но всё равно каждый раз покрывался мурашками и нервно оборачивался, когда этот самый голос иногда то и дело говорил то, о чём сам Шастун точно бы никогда не подумал. Светловолосый сваливал всё на пошатнувшуюся нервную систему и, возможно, первые признаки шизофрении, отчего боялся даже сходить к врачу, чтобы удостовериться в своих опасениях. К счастью, наваждения случались не часто, хоть в большую часть остального времени ему казалось, что он чётко ощущает присутствие Попова где-то рядом. Где-то здесь. Пару раз он даже как будто бы замечал в толпе его профиль и срывался с места, в отчаянных попытках догнать друга, но каждый раз с разочарованием видел перед собой другого человека, с непониманием в глазах смотрящего на него. — Слушай, Поз, мне кажется, что я реально чокнулся, — однажды поделился своими опасениями с лучшим другом зеленоглазый. — Если то состояние, в котором ты сейчас находишься, признак шизофрении, то в таком случае я всю свою жизнь общаюсь с шизофреником. Странно, что я не заметил этого раньше, возможно, тебе ещё можно было бы помочь... — смешливо поджав губы, ответил ему Позов, пытаясь вызвать на лице долговязого улыбку, что ему, к слову, удалось. Седьмая сцена за этот месяц, седьмой город, седьмой концерт, седьмая причина отвлечься от грустных мыслей, целиком и полностью отдавшись любимому делу. Антон выглядит более спокойным и радостным, чем был раньше и это слегка настораживает его коллег, но в то же время они счастливы видеть его таким. Быть может, на парня так подействовала атмосфера родного Воронежа, в котором они сегодня выступали, а может быть, ему и правда становилось легче, ведь, как известно, время лечит. Зеленоглазый и сам не понимал, что с ним, но он чувствовал лёгкость, спокойствие и готовность начать жизнь с чистого листа впервые за эти два-три месяца самоуничтожения и депрессии. — Ребята, я вас так люблю! — широко улыбнувшись, проговорил Антон, стоя за кулисами вместе с Димой и Серёжей. Парни переглянулись, после переводя удивлённые взгляды на друга, который уже тянулся к ним, чтобы крепко обнять и заставить ещё больше перестать понимать происходящее. Но несмотря на удивление, парни обняли Шастуна в ответ, радуясь тому, что их друг, настоящий и жизнерадостный, кажется, возвращается.