30 дней - и ты ГЕЙ???

Глава 48–долгожданный танец феникса и дракона…       — ШУУУУШЕЕЕЕНЬКАААА, ТЫ ТОЧНО НЕ ВРЁЁЁЁШЬ???!       Неверящий вопль Чжан Линъи потряс комнату, но глаза… глаза его засияли такой надеждой, такой детской восторженностью, что у бедняги Гуаннина сладко защемило сердечко… и где-то гораздо ниже…       О чём тут было говорить? О той череде непонимания, ужасного, трагического непонимания, которое развело их на долгие, жестокие, мучительные четыре года? А стоило ли…       Линъи молча простёр дрожащие руки к своей ненаглядной добыче — и потянул губы с поцелуем… нежным… воздушным… каким-то девичьим… ни грана искушения, ни намёка на подозрение или недоверие… такая чистая, такая незамутнённая детская простодушность была в этом жесте взрослого, красивого, яркого мужчины, таким смуглым пожаром заполыхали вдруг его гладко выбритые, уже не мальчишеские щёки, так робко затрепетали полные губы… так благоговейно прильнули они к тугим луком выгнутым губам возлюбленного, что глаза Гуаннина закрылись сами собой — и он провалился в замкнутое безвоздушное пространство… в котором был он… и эти осторожные, нежные, сладкие губы…       Минуты шли… когда оба сумели оторваться друг от друга, воздух в лёгких закончился от слова совсем. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1c4/QfU4ESwBYXo.jpg       Обхватив сильными руками талию Гуаннина, одним быстрым движением Линъи бережно опустил его на софу и приник тесно к его груди, опершись коленями по обе стороны от бёдер, прижавшись поневоле (или по воле?) напряжённым низом живота к замершему под ним парню.       В лёгкой домашней одежде, не стесняющей тело, он отчётливо упёрся в Гуаннина резко вспухшей выпуклостью, и от внезапного осознания, ЧТО именно это была за выпуклость, милашку шу ошпарило резким приступом мучительного стыда, заставившим его залиться румянцем и отвернуться в попытке спрятать заполыхавшее лицо в собственное плечо.       Этот стыд усиливался тем, что в его собственных джинсах, несмотря на прочный и суровый материал, защищающий стратегический объект подобно рыцарской броне, реакция происходила не менее бурная, хоть и менее заметная со стороны даже заинтересованному наблюдателю. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e22f/jdeTIj2Kfeg.jpg       От вида этого полыхающего румянцем личика, от закушенной туго изогнутой губы и зажмуренных, затенённых длинными ресницами глаз тихий победный вой вырвался из глотки дорвавшегося до сладкого бравого гун. Он со свистом втянул сквозь сжатые зубы воздух и решительно потянул одну руку распластанного под ним парня к своему вспухшему, пылающему, разрывающемуся от напряжения мужскому достоинству.       В первый момент Гуаннин не понял, куда его тянут — и не сопротивлялся — и вот его ладонь легла на огромный горячий бугор, обтянутый лёгкой шелковистой тканью. Этот бугор и так был велик — но лишь только к нему прижали рукушу-шу, он тут же запульсировал и начал стремительно увеличиваться в размерах. Ощутив эту пульсацию, шушечка задрожал, но вырываться не осмелился. Наоборот, поощряемый сильной, придавливающей его руку сверху мужской лапой, он робко, словно неохотно ощупал предоставленное его осязанию богатство, осторожно огладил через ткань домашних штанов сидящего в засаде зверя, невольно мысленно сравнивая его с собственным зоопарком.       Мужчины любят без ложной скромности считать, что живущий меж их ног зверь немного великоват — и Ван Гуаннин не был исключением из этого правила. Но то, что сейчас росло и рвалось на свободу под его рукой, явно превышало среднестатистические размеры — отголосок былого соревнования проснулся в душе нашего шу, ему внезапно захотелось обхватить собственное достоинство и сравнить параметры… та ночь в Сямыне всплыла в памяти… сколько раз за эти четыре года воспоминания о ней помогали коротать бессонные, мучительные ночи… Но тогда… тогда они оба сделали вид, что это — просто эксперимент… почти шутка… непристойная, но не должная иметь далеко идущих последствий… сейчас же размеры зверя Линъи имели к Гуаннину самое прямое отношение… и рука шушеньки невольно задрожала, ощупывая мощный ствол и бугрящиеся под ним яйца.       От неуверенных, неловких движений его руки… прикоснувшейся к самому дорогому, что есть у мужчины, Чжан Линъи с невольным судорожным выдохом откинулся назад, запрокинув голову.       Оооо… это было… так… правильно! Рука Гуаннина на его звере… Простое физическое наслаждение от её неумелых движений никак не могло сравниться со сладким, всеохватывающим чувством собственнического, хозяйского, чисто мужского удовлетворения. Как долго, как истязающе жестоко он об этом грезил, терзая холодными одинокими ночами сам себя, как представлял, что это не его пальцы хватают и мнут его сокровище, как нехотя возвращался в реальный мир, в котором приходилось вытирать салфетками собственную руку, каким извращённо грязным и позорным казался он сам себе от этих коротких, вымученных, неудовлетворяющих оргазмов, какая тоска накатывала после, тоска по живому, далёкому, недоступному человеку, чья рука однажды подарила восторг разделённой страсти… как клял он себя за тупость и трусость…       Глубокий вздох вырвался из груди Линъи, резанув лёгкие. Он вновь склонился на замершим под ним парнем — смущённым, зажатым, отказывающимся на него смотреть — но тем самым, желанным, с которым он теперь жаждал большего… ВСЕГО! https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e20c/Z_VRJEUPS28.jpg       Утробно рыча, он провёл носом по горячей щеке, с дрожью восторга щекотнул кончиком языка слегка уже колючую ямочку на упрямо вздёрнутом подбородке — отросшие за день незаметные взгляду волоски так сладко обожгли нежную кожицу языка, словно пикантная, жгуче-сладкая приправа, слегка куснул этот непокорный подбородок –накладывая хозяйское тавро — «МОЁ!», сполз жадными губами ниже… по шее… резко присосался к выступающему на гладком изгибе адамову яблоку.       От этой нежной жадности Гуаннин задрожал, как осиновый листочек, и издал жалобный звук, казалось, крохотный водопадик забулькал у него в горле.       Безотчётная, хищная ухмылка исказила губы гун, и они продолжили свой влажный путь ниже, к беззащитной, мальчишеской подключичной ямке, где задержались, позволив горячему язычку описать несколько влажных кругов, разогнавших по телу испытуемого ощутимые толпы крупнокалиберных мурашей.       А дальше… дальше была грудь… восхитительная… гладкая… с сильными плоскими мускулами, прикрытыми грубо и поспешно расстёгиваемой рубашкой. Сквозь тонкую ткань прорисовалась кнопочка напряжённо торчащего соска — и Линъи со стоном припал к этой горошинке сначала губами, намочив слюной ткань так, что она стала практически полупрозрачной — а при виде темнеющего под ней кружочка он впился в него зубами, как дикий кот.       — Ааай! — Гуаннин вскрикнул тонко и пронзительно — но этот жестокий, болезненный укус словно сдвинул что-то в его тихо сопротивляющемся сознании, переключил контакты и запустил неведомый ранее Гуаннину процесс — и рука, рвущая пуговицы на груди, была внезапно резко схвачена и решительно направлена вниз, к собственной плоти шу-шу, требующей немедленного и пристального великогунского внимания. Рука наездника опустилась на стоящие коробом джинсы — и с коротким понимающим, поощряющим хохотком гун немедленно вжикнул молнией, выпуская застоявшегося джинна на волю.       — Оооой… — приток прохладного воздуха сбросил пар в бурлящем в нижней части Гуаннина котле, и он был готов остановить дальнейшие действия своего гун… если бы это было возможно.       Одним рывком джинсы пылкого шу оказались спущенными до колен, и черные просторные боксеры, открывшиеся под ними, бодро вздыбились в районе паха, образуя практически вертикально стоящий холм, верхушка которого уже потихонечку влажнела от предэякулята, сочившегося из скрытого под тканью ствола.       Это зрелище — вид чужого мужского достоинства, столь явно изнывающего по ласке, этот запах, специфический запах — тёплого, разгорячённого мужского тела, готового к подвигам — ударили по нервам нашего гун, словно хлестнули огненным кнутом. Он затаил дыхание и перевёл ошеломлённый взгляд с нижней части своего парня на его пылающее огнём страсти лицо. Такое красивое, такое незнакомое… такое родное…       Гуаннин продолжал попытки спрятать лицо в собственное плечо, дышал тяжело и прерывисто, зажмурившись, словно пытаясь абстрагироваться от происходящего… но, почувствовав, как замер сидящий на нём парень, он повернул голову и распахнул глаза. Слёзы стояли в них, накапливаясь в уголках глаз и стекая по вискам, мокрые длинные стрелы черных ресниц, казалось, пронзали Линъи самое сердце.       Он затрепетал и потянул своего милого шу-шу за плечи, сажая перед собой:       — Гуаннин… мой Гуаннин… я люблю тебя…       От этих простых, всегда неожиданных слов, от знакомого, но совершенно незнакомо звучащего, дрожащего, восторженно прерывающегося голоса Гуаннину почудилось, что в его сердце вонзилась сладко-болезненная пылающая стрела. Он уставился прямо в зрачки сидящего на его бёдрах парня, захлёстываемый исходящими оттуда такими волнами нежности, выдержать которые было почти невозможно.       Линъи наклонился ниже и бережно чмокнул своего красавчика в нос:       — Я так люблю тебя… и мне кажется, что уже очень давно… наверное, я любил тебя уже тогда, когда ещё и сам не догадывался об этом.       Судорога перехватила горло нежного шу — и ответное «Я тоже тебя люблю…» вырвалось практически без участия его сознания, само собой, как не может молчать эхо, которому кинули короткую мелодическую фразу. Дрожь — одна на двоих — пронизала тела обоих парней, а их сердца застучали поспешно — в едином завораживающем ритме, словно произнесённое признание, как камертон, задало этим сердцам тон и скорость на всю дальнейшую их жизнь.       Они любили друг друга… так давно… и так безнадёжно… каждый в тайне считал, что другой видит в нём только друга… и боялся перейти эту хрупкую черту, страшась потерять то тёплое дружеское общение, то мирное равновесие, установившееся между ними… и вдруг оказалось, что никакими друзьями между ними и не пахнет… что они… оба… ОБА, чёрт возьми!.. влюблены друг в друга… мир перевернулся и внезапно заиграл ослепительно-радужными красками — крохотные цветные пони и единорожки заскакали по семицветной дуге, перекинувшейся через всё небо, застучали хрустальными копытцами по серебряным натянутым струнам — дивная мелодическая гармония охватила их души — и всю вселенную — одну на двоих. https://pp.userapi.com/c853516/v853516322/a5e82/kKzr5FvryWg.jpg       Ван Гуаннин пытался хоть что-то произнести, но сердце его было так полно, что слова, достойные происходящего, никак не шли на язык. Пожалуй, впервые в жизни он не мог выразить себя словами — и это бессловие ярче всего характеризовало силу потрясения, обрушившегося на его нежную душу.       Слова были лишними сейчас — и, осознав это, Гуаннин просто протянул руки и, ухватившись за резинку на штанах Линъи, одним сильным, нетерпеливым движением стянул их с него вместе с бельём.       Ошеломлённый происходящим сидящий в засаде зверь выскочил из сковывающей его одежды и гордо вскинул побагровевшую головку, упираясь ею практически в достопамятные шесть кубиков своего хозяина.       — Гуааааннниииииннн… — полувсхлип-полурычание сорвалось с губ офигевшего от внезапного нападения нежного шушеньки Линъи, и его ответ последовал незамедлительно — чёрные боксеры стремительно покинули своё расположение — и освобождённый джинн также закачался перед восхищёнными глазами гунчика в полной своей красе — возбуждённый, налитый кровью, неожиданно тёмный на фоне бледного живота и сияющих бёдер, подёрнутых дымкой лёгкого тёмного пушка. На его побагровевшей, раскрывшейся головке светлела прозрачная капелька, внезапно вызвавшая у Линъи судорожное, неконтролируемое желание слизнуть её.       Решительно подавив его, Линъи ловким акробатическим движением выскочил из зацепившейся у колен, абсолютно лишней сейчас одежды, и жадной лапой заграбастал оба напряжённых ствола в единую горсть, обхватив их пылающие части для верности и второй рукой. Гуаннин немедленно вытянул свои руки и властно накрыл длинные нервные пальцы Линъи сверху.       Соприкосновение обожгло обоих парней — они замерли, глядя друг другу прямо в глаза, а потом застонали в унисон, замирая от мысли, что вот сейчас стыдные, потайные места каждого вновь, спустя четыре года полностью отданы во власть МУЖЧИНЕ!!!.. другому мужчине… любимому мужчине… но кто… кто сейчас поведёт их дальше, к вершине наслаждения? Кому быть первым властителем их равного союза? Кто главный?.. Или?.. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1d5/Wwa7lxAxkls.jpg       Эта короткая, страшная пауза, этот жестокий незримый поединок, глаза в глаза, один хищник против другого, самец против самца — кто альфа, кто омега… Наверное, оба будут помнить его до конца своих дней.       Линъи вдруг дрогнул — и ослабил крепкую хватку, робкая, нежная улыбка всплыла на его губах, согревнапряжённого Гуаннина — хищник пропал — и опять что-то наивно-детское проявилось в этом мужественном лице. Он был готов уступить, признать верховенство Гуаннина — всё, всё, что захочет его возлюбленный — ради их общей любви.       Прерывистый вздох сотряс грудь Гуаннина, руки его задрожали, нежно сжали тонкие крепкие пальцы — и скользнули прочь. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1dd/H5p_dDLRONM.jpg Теряя равновесие, он вцепился в широкие гладкие плечи Линъи и беспомощно уткнулся в них лицом, щекоча нервным горячим дыханием болезненно чувствительную обнажённую кожу.       Утробный хохоток вырвался из глотки второго парня — и его руки бережно сжали вместе два нефритовых жезла, начиная своё извечное, простое движение — вверх-вниз, вверх-вниз, убыстряясь постепенно в такт ускоряющемуся дыханию, обжигающему его плечо. Танец дракона и феникса начался…       Софа в гостиной Линъи была широка… но недостаточно широка для двух взрослых парней нехилой комплекции. Одна коленка, которой Линъи упирался в мягкую поверхность с краю, постоянно соскальзывала, ударяясь с громким стуком о пол, но, распалённый, разгорячённый, он балансировал на второй, подтягивая ногу обратно, не замечая ни боли, ни неудобства своей позиции.       Гуаннин, скрючившись на софе, терзаемый нетерпеливыми горячими руками своего гун, совсем потерял голову, не замечая, казалось, ничего вокруг. Его дыхание рвалось изо рта судорожными горячечными толчками, с хрипом вылетало, опаляя голое плечо Линъи, в которое бравый шу вцепился всеми пальцами, как клещами, оставляя на белоснежной коже красновато-синеватые пятна. Вся его суть, все помыслы сосредоточились сейчас внизу живота, в месте, которое властно массировала требовательная мужская лапа.       Но очередной бряк коленкой об пол вывел его из безумного транса. Он с усилием прохрипел в прекрасное, запрокинутое вверх лицо своего партнёра, не менее безумное, чем у него самого:       — Лин…ъи… — членораздельные звуки не хотели вылетать изо рта, с трудом слепляясь в осмысленные слова, нефритовый стержень полыхал пожаром, красный туман застилал мозги. Но забота… забота о коленке… ЕГО коленке… даже в таком состоянии проигнорировать её милый шушенька не мог:       — Поз…воль… мне… при… лечь…       Бравый гун, до мозга которого выхрипленные слова его возлюбленного доходили с трудом, как через высоченную баррикаду, заморозился на месте, испуганный до смерти, ослабил свою властную хватку на пылающих сущностях обоих… Что?.. Что он… сказал?.. Он больше не хочет?.. Он… прогоняет?..       Но тут слово «лечь» доползло, наконец, до страдающего от обескровливания гунского мозга… лечь… он… хочет… лечь… кровать… кровать… она в спальне… слишком… слишком далеко… надо… здесь… здесь… только чтобы… ему… удобнее…       Нефритовые жезлы выскользнули из гунских лап — и эти самые огромные лапы охватили тонкую шушенскую талию, резким рывком потянув её вниз и вправо, перемещая в удобное горизонтальное положение с симметрично распределённым свободным местом по краям. Джинсы и бельё, до сих пор болтавшиеся где-то в районе коленок шу, были сорваны в одно мгновение и отправлены в свободный полёт куда-то в дальний угол комнаты. Длинное, белое, мускулистое тело раскинулось перед жадным взглядом Линъи — покорное, расслабленное, несопротивляющееся… прекрасное…       Линъи склонился над ним, собираясь вновь прильнуть к сладким, крутоизогнутым губам. Но распахнутые глаза Гуаннина остановили его, заставили замереть, застыть. Линъи погружался в эти глаза, как в омут, они засасывали его в какую-то бездну, полную тьмы и огня. Никогда раньше не ощущал наш гун такой гипнотической власти другого человека над собой. Прикажи ему сейчас Гуаннин броситься в пропасть — Линъи не задумался бы ни на секунду. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1cc/b6jeg0UdqCs.jpg       И наш прекрасный шу, удовлетворённый безумным, очарованным, покорным выражением лица склонившегося над ним парня, смежил очи и запрокинул голову, являя собой лик самого бога Любви Эрота, награждающего своего адепта благословением поцелуя. С коротким всхлипом прильнул Линъи к этим изумительной лепки губам, нырнул в них языком, проникая в сладкую, засасывающую глубину. Языки любовников схлестнулись в короткой схватке, забились, извиваясь, сталкиваясь, переплетаясь — то нежно, то грубо, то проникновенно и ищуще, то пронзая насквозь. Линъи впивался в рот Гуаннина всё глубже, всё злее, всё яростнее, словно хотел высосать из него душу. Уже невозможно было понять, где кончаются губы одного и начинается рот другого — всё было единым, всё делилось пополам.       Морок, в который погружались парни, становился всё гуще, всё плотнее, они задыхались от обуявшей их страсти.       Пальцы верхнего вернулись вновь к пуговицам рубашки лежащего под ним, выдирая их из петель, и когда вся грудь была обнажена, губы парней расцепились, и Линъи устремился по гладкой ложбинке вниз, к кубикам накачанного, спортивного пресса.       Гуаннин ахнул, как будто губы любимого выжгли дорожку на обнажённом теле, вцепился дрожащей рукой в его волосы, но не оттолкнул, а напротив, сильнее вжал в себя терзающий его рот.       Его джинн, горячий и упругий, вздымался круто вверх, притираясь плотно к груди Линъи. Но рубашка… рубашка верхнего преграждала доступ напрямую к телу — и Линъи с нетерпеливым рыком содрал её с себя в одно короткое мгновение. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e227/5q215PMi5Lc.jpg Дикое нетерпение охватило его — он был больше не в силах ждать. Словно бешеный зверь, впился он зубами в точёный живот своей добычи, как будто наказывая её за столь длительное сопротивление. От этого жестокого укуса живот напрягся, скульптурная линия косых мышц атлетически проявилась, и Линъи, как заколдованный, заскользил губами по ней… ниже… и ниже… пока не уткнулся в развилку между белоснежными бёдрами, из которой поднимался роскошный багровый цветок.       У корней этого цветка он внезапно замер в нерешительности.       Гуаннин, сражённый внезапной жестокой атакой, со страхом уставился на склонившееся к его достоинству напряжённое лицо — неожиданный мучительный стыд вновь охватил его, и он попытался свести колени, чтобы прикрыться.       Но голодный гун не позволил ему это сделать.       Сам на грани взрыва, он хрипло прошептал:       — Цепляйся за меня.       И властно подхватил шу-шу под бёдра, закидывая его ноги себе на талию.       — Оох!       Сам не ожидавший от себя такой послушности, заливаясь алым румянцем, Гуаннин обвил тело Линъи ногами, раскрываясь перед своим гун в полной беззащитности позе, и от этой кроткой послушности свирепая повелительная ухмылка тронула губы Линъи, а сердце бешено застучало — счастливо и удовлетворённо.       Именно сейчас он мог быть только гун — атакующим, берущим, покоряющим.       Цветок наслаждения его возлюбленного стоял торчком прямо перед его глазами, истекая прозрачной смазкой, сочащейся из полуоткрытой набрякшей головки — пылающий желанием, готовый ко всему, что мог бы потребовать повелитель. Большим пальцем правой руки Линъи осторожно тронул самую верхушку головки — и размазал прозрачную жидкость ниже по стволу. Хозяин цветка весь содрогнулся в его руках с жалобным стоном:       — Ах… Линъи… не надо…       Гун вскинул голову, вглядываясь в лицо своего милого шу — оно горело лихорадочным румянцем, молящие глаза тонули в густых ресницах, грудь вздымалась бурными волнами — он был жестоко прекрасен, прекраснее, чем во всех лихорадочных снах, которые мучили Линъи эти долгие годы. Он был весь доступный, близкий, покорный, сжатый от стыда — и от этого только казался милее. Воспоминания о безумных грёзах, в которых он творил со своим далёким шу то, что сейчас собирался воплотить в реальность, подстегнули замедлившегося было гун. Люди… бесстыдство… извращение… грязь… позор… сколько ужасных слов придумано для того, чтобы он не смог этого сделать… Но он хочет! Он жаждет этого…       Густой мускусный аромат ударил в раздувающиеся ноздри — Линъи склонил голову и одарил сей прекрасный цветок принца Гуаннина горячим поцелуем.       О ДАААА…       — Аааайййй… — сложно сказать, как именно представлял себе бедняга принц дальнейший ход событий, но в его «мокрых» снах дальше взаимной дрочки, подобной тому, что они пережили в Сямыне, он не заходил никогда. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1ee/Jfd7TveLbDs.jpg       Но решительный гун совершенно не собирался останавливаться на достигнутом. Он раскрыл рот (на немалую ширину), сграбастал корень цветка в горячую ладонь, лизнул солоноватую головку и решительно погрузил её в недра своего жаждущего рта.       Гуаннина выгнуло крутой дугой, дыхание прервалось, он пытался закричать — «нееет… нееет…»… но ноги сами сцепились за спиной Линъи в неразрывный замок, а бёдра словно подталкивали пылающий цветок поглубже в мокрую, горячую полость.       И вместо сурового «нет» — хриплое блаженное «Оооо, Лииинъиии…» вырвалось из непослушного шушского рта. Мама моя, как же это было хорошо…       Вышеупомянутый «О, Линъи» между тем, не имея ни малейшего опыта (кроме теоретического) в исследуемой области, целеустремлённо проталкивал толстый ствол глубже в горло. Ему было странно… ему было некомфортно… челюсть выворачивалась как-то дико неудобно, но… совершенно непостижимая, алогичная, бешеная радость заслоняла и перевешивала всё неудобство, всю неловкость его положения.       Потому что… Гуаннин горел. Он рычал и хрипел, щёки пылали, он дрожал и бился в руках своего гун, из глаз текли слёзы, которых их владелец не замечал, неконтролируемые волны наслаждения затапливали всё его тело, лишая сознания — и только счастье, настоящее счастье штурмовало и захватывало всё его существо. Его… его мужчина… дарил ему наслаждение… и он сдавался со всеми потрохами и этому счастью… и этому удивительному, нежному, сильному мужчине…       Вот он вцепился сильнее в тёмную гриву на затылке… попытался оттолкнуть жадный, терзающие его плоть рот… попытался предупредить… попытался остановиться… но разве можно остановить извержение вулкана… Могучая пушка внезапно завибрировала, задёргалась — и ударила волной густой жидкости прямо в горячую глубину глотки — одной… второй… третьей.       Эта множественная атака оказалась для нашего великого теоретика гун совершенно неожиданной — он подавился, закашлялся, замер, ошеломлённый, а потом невольно выпустил отдуплившуюся пушку изо рта, не решаясь проглотить то, чем она отстрелялась, в смущении отворачиваясь… густая жидкость стекала по подбородку, капая на ослепительный живот пушковладельца, подсыхая коркой и стягивая плёнкой растерянные губы.       Гуаннин тем временем парил между небом и землёй, не в силах вернуться в реальный мир. Его глаза незряче бродили по потолку, созерцая, несомненно, райские кущи вместо побелки, всхлипы и судорожные вздохи вздымали грудь, яркий рот кривился в судороге посторгазма. И только неловкое покашливание любовника вывело его из этого блаженного оцепенения, накрывая новой волной смущения.       — Ну, ты как? Тебе полегчало? — лёгкая, гордая нотка превосходства просквозила в хриплом голосе гуши, оставшаяся, к счастью, незамеченной. https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e21e/LYwJc7aXBhg.jpg Он исподлобья бросил взор на своего обожаемого шу — и тот, оторвавшийся от созерцания райских садов, немедленно утонул в этом полном восхищения взоре. Смущённо кивнув, Гуаннин протянул ослабевшую руку и повернул к себе лицо любимого, нежно стирая свою подсыхающую сперму с припухлых от усердия алых губ:       — Я тебя люблю.       Это прозвучало так просто… так душевно… так искренне.       — Я тоже тебя люблю! — откликнулся мгновенно Линъи, и счастье ошпарило его поновой, словно впервые. Он жил с этим восхитительным мужчиной… он боготворил его… он сейчас занимался с ним любовью… его вкус… странный, ранее незнакомый… но ЕГО вкус горчил на языке и саднил в горле… и это было так правильно, будто иначе и быть не может.       Нежные внутренние поверхности бёдер Гуаннина чувствовали крепкий стержень его любовника, вжатый между ними, и, несмотря на обессиленность, он, осознавая, что кончил в одиночестве, потёрся ими о горячий, словно каменный ствол, вызвав жестокое содрогание крепкого, мускулистого тела рядом:       — Я сейчас тебе тоже… сделаю… хорошо…       Эта готовность, эта забота, этот самоотверженный порыв вырвал у Линъи счастливый хриплый смешок… но он отрицательно покачал головой:       — Обязательно сделаешь… Но сначала — в душ! https://pp.userapi.com/c854320/v854320790/9e1e6/fPpHd8Yf90k.jpg       

      

§