30 дней - и ты ГЕЙ???

Глава 50–Зомби начинают — и выигрывают…       Двое наших парней занимались любовью всю ночь напролёт — и, совершенно лишившись сил, крепко обнявшись, провалились под утро в глубокий сон. https://sun9-40.userapi.com/c851528/v851528932/1ee945/asurDz-NV9k.jpg       Когда Ван Гуаннин утром очнулся, он осмотрелсяи с удивлением и даже некоторым смущением осознал, что находится в комнате Чжан Линъи.       Не найдя рядом своего возлюбленного, утомлённый шу-шу довольно хмыкнул — очевидно, тот, как настоящий жаворонок, пробудившись раньшенего, не посмел дёргать томную совушку за пёрышки и дал ей подавить подушку в своё удовольствие, а сам отправился по своим жаворонским утренним делам.       С невольным стыдом вспомнив безумие, охватившее обоих этой ночью, прекрасный шу-шу слегка поёжился, кончики ушей загорелись угольками, а щёки заалели, но одновременно мягкий жар, приливший к сердцу, заполнил душу удивительным чувством удовлетворения.       Ведь ЭТО, наконец, свершилось… как долго он ждал… томимый лихорадочными, стыдными снами, о которых было страшно вспоминать наутро… тоскуя и страдая… не веря ни на миг в то, что это возможно… и всё же надеясь, вопреки всему…       Гуаннин шевельнулся — и резкая боль пронзила нижнюю часть туловища.       Е….аааать твою мааать… Проклятый Чжан Линъи!       Мысленно матерясь и чертыхаясь, Гуаннин медленно, аккуратно, стараясь не шевелить истерзанными половинками, сполз с кровати, держа курс на ванную.       Комната Чжан Линъи был гораздо больше гостевой, в которой поселился Ван Гуаннин. Огромные французские, во всю стену, окна выходили на небольшой балкон. Заботливо задёрнутые шторы создавали уютный полумрак, навевающий сонные грёзы.       Шу-шу осторожным гусиным шажком приблизился к ним, раздёрнул занавеси — и весёлый солнечный свет хлынул в комнату жарким потоком, озарив все уголки, разогнав ночную хмарь и расцветив пол солнечными зайчиками.       Просторная комната была обставлена со спартанской простотой. Строгих очертаний огромный шкаф-купе, широкая кровать и длиннющий рабочий стол с офисным креслом около него. Зеркальное полотно дверцы шкафа, казалось, увеличивало пространство комнаты вдвое.       Гуаннин увидел отразившуюся в глубине зеркала мужскую фигуру — до сих пор обнажённую. И на этом обнажённом, сияющем белизной теле алыми пятнами светились следы ночной любви. Это была память о руках, пальцах, губах и зубах Чжан Линъи — и воспоминание о мгновениях, которые оставили эти следы на его теле, обожгло парня стыдом — жгучим и неожиданно сладким.       Поспешно толкнув дверцу, юноша схватил с полки первые попавшиеся футболку и трусы из запасов отсутствующего гун и, накинув их на себя, продолжил обследование жилища своего любимого в более пристойном виде.       Рабочий стол, забитый книгами и документами, обставлен затейливыми офисными принадлежностями — а в центре — красивая настольная лампа чёрного мрамора. Над столом нависают книжные полки.       Объятый любопытством, что же читает Чжан Линъи, Ван Гуаннин задумчиво перебирал корешки, вглядываясь в названия цветных томиков, заполняющих темные деревянные полки, поражаясь разнообразию интересов своего возлюбленного. Романы, поэзия, профессиональные книги по менеджменту и финансам, море энциклопедий на самые разнообразные темы. Гуаннин с любопытством скользил пальцем по книжным корешкам, пока не дошёл до правой нижней полки. Где его палец внезапно замер в недоумении.       Вся эта полка была забита книгами, посвящёнными Тайваню. Обычаи Тайваня, культура Тайваня, стратегия свободного экономического развития Тайваня, справочник крупнейший компаний Тайваня, лучшие учебные заведения и даже учебники тайваньского языка.       Ван Гуаннин обомлел, сильнейшие, невыразимые эмоции рвали на куски его замершее в изумлении сердце. В самом уголке полки торчал заткнутый за книги прозрачный файл с документами.       Никогда раньше Ван Гуаннин не был замечен в нарушении частной жизни других людей. Но сейчас… сейчас он чувствовал, что имеет какое-то неожиданное право… он дрожащей рукой достал файл и извлек из него тонкую пачку бумаг.       Это были запросы, анкеты, опросы, заявки, официальные обращения и многочисленные официальные отказы. Гуаннин перелистывал страницы, слова расплывались перед глазами, слёзы закипали и сбегали по покрасневшим щекам.       Последние листы были запросом на работу в Хойди Интернейшнл. На них стояла подпись Чжан Линъи — и дата. Она лишь на три дня предшествовала дню возвращения Гуаннина на материк.       Значит, если бы Гуаннин не вернулся домой, Чжан Линъи отправился бы в Тайвань? За ним?..       Сердечко нашего нежного шу-шу защемило так, что ему пришлось до боли стиснуть зубы, чтобы перетерпеть этот жестокий приступ.       Дверь за его спиной распахнулась — и свежий и радостный, как утренняя пташка, в комнату впорхнул благородный гун:       — Шушечка, ты уже проснулся!       Увидев своего шу-шу, стоящего у стола, он засиял, словно медный грош:       — Но зачем ты встал? После такого… Не думаешь, что надо ещё подрыхнуть?       Гуаннин смотрел на приближающегося парня с такой свирепой нежностью, что весёлый гун немного забеспокоился и перевёл взгляд на бумаги, зажатые в руках напарника. https://sun9-57.userapi.com/c851528/v851528932/1ee8f1/26sHaosCurk.jpg       Осознав, ЧТО именно держит в руках его любимый, бравый гун похолодел и стремительно выхватил свои документы, смущённый и неловкий, бормоча сквозь зубы:       — Какого дьявола ты на это наткнулся? Кто тебе разрешал шариться по моим полкам?       Шу цапнул его за плечо и развернул к себе, заглядывая в уклончиво бегающие по сторонам глазки:       — Ты что, собирался ехать на работу в Тайвань?       Линъи, перестав упираться, легонечко вздохнул и невесомо провёл пальцем по розовеющей щеке владыки своих грёз:       — А что мне оставалось делать? Если бы ты не вернулся… не мог же я век дожидаться твоего возвращения… Мне пришлось отправляться на розыски. https://sun9-38.userapi.com/c857636/v857636932/9eedf/MkhMHRB3F3w.jpg       По политическим и экономическим причинам жители материка не имели возможности надолго приезжать на Тайвань без веского, юридически обоснованного повода. Чжан Линъи, всеми фибрами души рвавшийся вновь обрести исчезнувшего шу-шу, не имея о нём никакой информации, не смел отправиться на поиски и зря потратить шанс. Особенно страшила его перспектива найти коварного шушечку, но быть вынужденным вновь покинуть его, не успев добиться возврата былой благосклонности.       В тот ужасный год, после месяца бесплодных поисков, после тяжёлого, оскорбительного для его самолюбия разрыва с Ло Цзыхуэй, не выдержавшей его открытого, хотя и нечаянного небрежения обязанностями почтительного кавалера, в тот год он, наконец, осознал, что его чувства к Ван Гуаннину — не приятельство, не просто нежная дружба, не «товарищество», а самая настоящая, проклятая и благословенная любовь — мучительная, изгрызающая внутренности тоской и одиночеством, терзающая светлыми, потерянными навсегда воспоминаниями. Когда это осознание обрушилось на бестолковую гунскую голову, он кинулся с просьбой подключить его к программе обмена студентов с Тайванем — но… поезд ушёл… все места были уже заняты, и сколько ни старался Чжан Линъи найти лазейку в бюрократической броне, его усилия так и не увенчались успехом.       Оставалась последняя надежда — после окончания университета найти работу в этом далёком, обособленном краю. Изнурительная осада, война не на жизнь, а на смерть — вот к чему был готов наш благородный гун во славу своей мучительной любви.       Он готовился к ожесточённому сопротивлению со стороны бывшего соперника. Бедняга гун совершенно не представлял, склонен ли покинувший его жестокий красавец к однополой любви, рассматривает ли он саму возможность существования подобных чувств между мужчинами, а также какого рода чувства питает его далёкий возлюбленный к нему самому.       Единственный шанс, казавшийся ему возможным, заключался в том, чтобы всё время быть рядом — неуклонно и неустанно наполняя жизнь Гуаннина своим присутствием, приручая его, как дикого, недоверчивого зверька, врастая в его привычки, становясь неизменным спутником каждого обычного дня.       Он оказался совершенно не готовым к тому, что скромный и нежный шу падёт в его благоговейно распахнутые руки, как созревший прекрасный плод, что его застенчивую натуру обуревают те же мечты и чаяния. И этот свершившийся факт наполнял душу влюблённого гун неземным, трудно скрываемым восторгом. Ему хотелось прыгать и визжать, словно маленькая девочка, впервые попавшая в Парк аттракционов. И только многолетние упражнения в выдержке позволяли нашему красавчику не терять мужественность лика и походки.       Однако, наверное, что-то такое… особенное… всё же нарисовалось на обычно нечитаемом лице, потому что у Гуаннина вырвался судорожный вздох — и он приник к губам Линъи с пылкой нежностью, со страстной благодарностью — за преданность, за стойкость, за неожиданный сердечный дар. https://sun9-23.userapi.com/c851528/v851528932/1ee91a/Y0ZRmfIpxjA.jpg       Мозги у Линъи от этого внезапного поцелуя поехали кругом, как лошадки на карусели, и он вцепился изо всех сил в гибкую шушскую талию, сдавив её так, что у бедняги Гуаннина перехватило дыхание:       — Эээй, полегче…       Смешок вырвался у шу-шу с непроизвольным стоном, потому что каждое резкое движение давалось ему сегодня утром с большим трудом.       — БОЛЬНО? — этот полусмех-полустон вернул гун с небес на землю. — Где болит?.. Там?.. Ложись немедленно — надо взглянуть!       — Что тебе ещё там смотреть? Потеряйся! — будь у растерзанного ночными боями императора силы, преданному псу прилетел бы сейчас неслабый пинок. Разве настоящие мужчины сдаются перед какой-то болью в заднице?! Он — крутой парень, хоть и шу-шу, так что не фиг марать его светлый брутальный имидж фальшивой заботой… Лучше бы ночью… помягче старался…       Чжан Линъи, доволокший упрямую принцесску до постели и возложивший её туда со всеми возможными почестями и предосторожностями, схлопотал таки удар по рёбрам — правда, не такой сильный, как хотелось бы оскорблённому шушечке. Почтительный пёс нежно, но крепко перехватил пнувшую его ногу и быстро коснулся губами тонкой щиколотки. От этого влажного, горячего прикосновения Гуаннин всхлипнул — и словно выпал из реальности, мгновенно потеряв все боевые навыки и способности к сопротивлению.       Заметив произведённый эффект, Линъи усмехнулся — так покровительственно и понимающе, что ему крепко повезло, что в этот момент аналитические способности Гуаннина были в отключке — иначе их ждал бы следующий раунд выяснения, кто тут круче варёных яиц. Закинув ослабшую ногу себе на плечо, Линъи встряхнул в руке пузырёк с ранозаживляющей мазью:       — Смотри, это — лекарство. Я только что за ним сбегал. Сейчас нанесём его на пострадавшие места — и будешь у меня, как огурчик.       От слов «как огурчик» Гуаннин неожиданно взбрыкнул, аки необъезженная кобылка, и нечаянно съездил гушечке пяткой по уху. В голове у Линъи зазвенело, как в пустом барабане, но наш заботушка-гун, не расслабляясь, ухватил брыкающегося шуню в железные тиски, ворчливо приговаривая:       — Спокойно… спокойно… не дёргайся… только хуже сделаешь… кто ж о тебе ещё позаботится… в этом-то месте… хи-хи…       Гуаннин от его слов гневно напрягся, но вдруг — словно внутри лопнула какая-то пружина — расслабился, откинулся назад — и лишь, спасая остатки стыдливости, ухватил рукой одну из подушек, пряча под нею пылающее лицо с вновь помутневшим, расплывающимся взглядом.       Линъи тихо протянул руку, потянул за резинку собственных позаимствованных боксеров, легонько отпустил, шлёпнув резинкой по обнажённому животу Гуаннина:       — Видишь, мы с тобой уже настоящая пара. Даже мои труселя тебе подошли.       И медленно потянул вышеупомянутые труселя вниз, скользя шелковистой тканью по белоснежной коже.       — Прекрати пороть чушь! — боевой шу вновь отважно выглянул из-под подушки, готовый сцепиться в очередной бранной дуэли — но взгляд его упал на свой обнажённый пах — и эта стыдная картинка вкупе с крупными, сильными кистями рук Чжан Линъи, тянущими вниз яркую полоску шёлка, заставила несговорчивого шушечку жалобно всхлипнуть, подавившись возмущением. Протестные настроения были подавлены в зародыше.       Под спасительным покровом ночи, в угаре страсти, когда они вдвоём творили разные непотребства– это казалось Гуаннину совершенно нормальным и естественным, ничуть не стыдным. Но сейчас, при ярком свете солнца лежать обнажённым на постели другого мужчины — и этот мужчина склоняется над твоим телом, чуть ли не утыкаясь носом в крупную архитектурную деталь нижней части живота, широко разводя при этом твои ноги и скрупулёзно изучая отверстие, находящееся между ними– ооо, сей образ заставил Гуаннина содрогнуться от мучительного смешанного чувства. Стыд, неожиданная гордость и сладкое зябкое чувство полнейшей беспомощности ослабили борца за права шушей, позволяя владыке его тела творить с ним всё, что преданный пёс сочтёт необходимым для своего покорного императора, и лишь разливающийся по лицу, шее, плечам и телу румянец свидетельствовал о буре, бушующей внутри внешне расслабленного парня.       Что бы ни происходило между ними ночью, днём оно должно было получить одобрение рациональной части натуры обоих. И если Чжан Линъи открыто и честно демонстрировал свой состоявшийся переход на радужный берег, Ван Гуаннин — натура более тонкая и поэтическая — не был склонен к столь стремительным переменам в модели поведения. Впрочем, кто бы его тут слушал…       — Смотри-ка… всё покраснело и распухло. Слава богу, кровотечения нет… — озабоченно приговаривая, Линъи поспешно отвинтил крышку бутылочкитолько что купленной мази, зачерпнул тонким пальцем ментолово пахнущую зелёную смесь и осторожно заскользил ею по краям воспалённой дырочки, не то лаская, не то просто поглаживая. Палец скользил… скользил… круги всё сжимались… становились меньше… вот он замер перед входом в таинственную пещерку… и осторожной ящеркой самым краешком скользнул внутрь…       Вновь сокровенные части тела страдальца шу оказались подвержены вторжению. И хоть в данный момент вторжение было легитимировано мирными спасательными целями, однако капризный страдалец не преминул ткнуть покорителя его гордо задранным носом в свои нестерпимые страдания:       — Ээй, ты! Больно же… — лёгкий пинок последовал за преувеличенно жалобным стоном, словно подчёркивая непереносимость лечебной процедуры. — Всё из-за твоей… дубинищи… пустоголовый ты гун!       — Ладно… ладно… конечно… ты прав… это всё — моя вина, — гун склонил повинную голову, осторожно массируя доверчиво предоставленную его заботам пострадавшуюобласть, задыхаясь от жалости и сочувствия. По окончании сеанса оздоровительных процедур он осторожно натянул на место боксеры, вытер пальцы влажной салфеткой и ужом скользнул обратно в постель, обхватывая своего болезного в объятия и аккуратно прижимаясь к нему со спины.       — Я люблю тебя…       Этой бредовой ночью горячечные признания сотни раз срывались с целующих, кусающих, сосущих губ Линъи, но при виде насупленной, страдающей мордочки своего любимого озабоченный гун чувствовал, что его признаний было явно недостаточно, чтобы искупить великошушские страдания.       Наполняющая сердца любовь рвалась наружу, выливаясь в потоки сладких, нежных словечек, обдающих нежащегося в них Гуаннина тёплой, ласкающей волной, шуршащих на ухо шёпотом прибоя, позванивающих хрустальными колокольчиками резвящихся на волшебной поляне фей. Гуаннин жмурился под их сладостью, как большой ленивый кот, растянувшийся на солнышке, проникаясь чувством удивительного покоя и счастья, наполняясь ими до краёв — так что шевельнёшься — и расплескаешь.       Они лежали, тесно обнявшись — и солнце через огромные окна гладило их своими лучами. Это утро легло в копилку счастливых воспоминаний обоих — копилку, наполняемую драгоценными моментами в течение всей человеческой жизни. Это был миг всепоглощающего, абсолютного счастья — момент, который больше не повторится — но навсегда останется в памяти и согреет в минуты горя солнечным тёплым зайчиком.       Но, без сомнения, желудку наплевать на ваши счастливые моменты с высокой колокольни.       Голодное урчание в животе у Гуаннина отвлекло мысли его любовника от возвышенных размышлений — и напомнило о том, что «довлеет дневи злоба его»…       — Голоден? — издав горловой смешок, Линъи чмокнул шушечку в мягкую щёку и неохотно полез из постели: — Ты пока спи, а я пойду что-нибудь нам приготовлю.       Упс…       Возмущённые вопли желудка заставили лениво развалившегося шу осознать одну совершенно далёкую от его утренних размышлений вещь — вообще-то сегодня рабочий день, и он должен в этот момент давно быть в офисе…       — Который сейчас час?       Линъи опять засмеялся при виде вздёрнувшейся встрёпанной головы и озабоченно-испуганного лица:       — Почти полдень. Кончай дёргаться. Я с утра позвонил в твою контору и от твоего имени запросил на сегодня отгул. Так что расслабься… и получай удовольствие…       Пошлый смешок заставил Гуаннина нахмурить его идеально прочерченные брови, но внутри благодарность разлилась жарким огнём — честно говоря, он не представлял себе, что смог бы в сегодняшнем состоянии добраться куда бы то ни было…       Линъи легко соскочил с кровати, подойдя к окну, задвинул обратно плотные занавеси — и комната вновь погрузилась в сонную полутьму. Окинув ласкающим взглядом закутанный в одеяло комок на постели, он направил свои стопы в сторону кухни, желая угостить любимого чем-нибудь вкусненьким.       Оставшийся в одиночестве Ван Гуаннин ещё плотнее замотался в одеяло, укутавшись, как капуста — лишь одна голова торчала наружу — и обвёл взглядом окружающее его помещение.       Это — комната Чжан Линъи. А это — кровать Чжан Линъи. И одеяло Чжан Линъи. И подушка Чжан Линъи. И она пахнет невообразимо прекрасным, самым вкусным запахом на свете — запахом Чжан Линъи.       Ммммм…       Зарывшись носом в подушку, Гуаннин с наслаждением втянул в себя царящий здесь аромат — и тут же поклялся сам себе, что в скором времени тут всё будет полно его собственным, царственным, роскошным запахом — запахом ПАРНЯ ЧЖАН ЛИНЪИ!       Строя в душе наполеоновские планы, он смежил ясны очи — и провалился в глубокий, счастливый, освежающий сон.       Спустя два часа его безжалостно разбудили…       — Соня… вставай… https://sun9-7.userapi.com/c851528/v851528932/1ee932/-2syVGURNkg.jpg       Гуаннин попытался отмахнуться от шёпота, тревожащего его беззащитно торчащее из одеяла ухо, но настойчивый шмель продолжал жужжать — и жужжание складывалось в нечто членораздельное, постепенно доходящее до упорно цепляющегося за сон мозга:       — Еда… еда… вкусная, горячая еда…       Сильные, тёплые руки тормошили, гладили, быстрые губы чмокали в щёки и рот — Линъи тянул своего засоню из постели, почти как репку:       — Ну вставай же… всё на столе остынет…       С полузакрытыми глазами, шлёпая босыми ногами по полу, Гуаннин, подталкиваемый бережно в спину, проследовал в ванную, умылся, сполоснул зубы — и появился, наконец, в гостиной — розовый, взъерошенный, по-домашнему милый.       Стол был уставлен от края до края тарелками, тарелочками и розеточками — на них лежало и благоухало всё то, что любил наш вечно голодный шуня. Не евший со вчерашнего дня организм задрожал в предвкушении — а желудок издал такой победный вопль, что оба парня вздрогнули.       Со смехом Линъи обнял вошедшего — и потянул его ласково к стулу, на котором возвышалась пышная подушка:       — Садись здесь.       При виде этого царского трона Гуаннин оторопел:       — С фига ли эта фиговая фигня тут взялась? Я что, принцесса на горошине, что ли? Убрал нахрен немедленно! https://sun9-3.userapi.com/c851528/v851528932/1ee913/U6WNV6KEh7E.jpg       Линъи уверенно покачал головой — и огладил нежно пострадавшие места своего шуши большой крепкой ладонью:       — Тебе больно. Не спорь!       — Какого хрена ты тут командуешь? Ни хрена не больно!       Ну разве может крутой парень позволить себе восседать на подушках, как какой-нибудь долбаный мандарин? Или гейша? Или ещё кто…       И звонкий болезненный шлепок отбросил руку заботливого гун прочь.       — Тогда садись ко мне на колени, — многомудрый гун, видя ослиное упрямство своего дорогого шу, не желающего идти на разумный компромисс, тут же, как настоящий бизнесмен, предложил альтернативное решение.       — Если я сяду тебе на колени, ты сможешь дать мне спокойно пожрать?       Шу тоже был не лыком шит и справедливо сомневался в олимпийском спокойствии своего напарника во время грядущей трапезы.       Линъи состроил столь невинное выражение лица, что подозрения Гуаннина тут же утроились — и после второго раунда переговоров он был вынужден согласиться на наименьшее зло — то есть на стул с подушкой.       Чёрт, а удобно-токак…       Восседая на своём роскошном троне, император Гуаннин глубоко в сердце своём почувствовал пылкую благодарность к озаботившемуся его проблемами преданному псу, но счёл совершенно излишним её демонстрировать, а напротив, отринув посторонние размышления, бросился в объятия… превосходного обеда.       Полчаса в доме было тихо — лишь стучали палочки и ожесточённо чавкали оголодавшие рты.       Через некоторое время стол опустел — и обожравшийся император отвалился от стола, сбросив ненужные уже палочки в тарелку — ему казалось, что проглоти он ещё кусочек — и пища полезет обратно из глаз и ушей. Вся кровь прилила от конечностей и головного мозга к желудку — процесс переваривания начался.       Осоловевший, замедленно хлопая глазами, Гуаннин с трудом мог сосредоточиться на какой-то фигне, которую втирал ему его неугомонный напарник:       — Слушай, Гуаннин, тебе не кажется, что нам надо перенести твои вещи в мою комнату?       Ась?       Озадаченный император недоумевающе уставился на своего пса. Ему что, мотор в задницу вмонтировали? Откуда эта тяга к движу?       Гуаннину завтра на работу — какие ещё переезды планирует тут этот сумасшедший?       Но преданный пёс, дождавшийся своего часа, понимал — если не осуществить переезд сегодня, всё затянется ещё на неделю — после рабочего дня обычно сил ни на какие активности не остаётся.       Линъи ждал долгих долбаных четыре года. Он не был готов ждать более НИ ОДНОГО ДНЯ!       При виде тупого взгляда, которым пялился на него его собеседник, преданный пёс начал потихонечку закипать:       — В чём проблема? Ты теперь мой. Мой ПОЛНОСТЬЮ! И мы собираемся жить вместе. Или я не прав???       И он так злобно впился взглядом в озадаченное лицо напротив, что Гуаннину ничего не оставалось, как поспешно кивнуть, подтверждая сию непреложную истину. https://sun1-93.userapi.com/c851528/v851528932/1ee8e9/VcWMucocuUk.jpg       — А раз так, — продолжал качать права успокоенный покорностью шуши гун, — значит, твои вещи должны переехать в мою комнату. Всё очень просто!       — Интересненько… И какой же именно факт заставляет тебя считать меня ПОЛНОСТЬЮ СВОИМ??? — сарказм буквально сочился из каждого слова, прошипленного сквозь зубы внезапно очнувшимся от блаженной нирваны шу-шу.       — Ээээ… ну как бы…       Гун, осознавший, что ляпнул лишнее, растерянно замычал. Точнее, факт-то был… очень даже очевидный факт… но упоминать его при свете дня было как-то… не совсем ловко…       А император тем временем накалялся негодованием, начиная пыхтеть, словно закипающий чайник.       Значит, стоило ему один разочек уступить пальму первенства этому наглому, беспардонному существу, только по недосмотру случая именующему себя «настоящим мужчиной», как, оказывается, он уже присвоил себе все имущественные права на душу и тело того, кто… кому… кого…       От невозможности выразить всю полноту своего негодования Гуаннин свирепел всё больше…       — Кхм…кхм… — опростоволосившийся гун старался принять послушно-виноватый вид, хотя вид раздосадованного Гуаннина вызывал у него с усилием подавляемые приступы отеческого хохота и умилительной нежности. — Всё-всё. Зачем спорить о терминах? Это я ПОЛНОСТЬЮ ТВОЙ! С этим-то ты, надеюсь, согласен? Ты же не откажешься от меня? Не бросишь после первой брачной ночи? Это было бы слишком жестоко… https://sun9-62.userapi.com/c851528/v851528932/1ee93b/PQHrXIn6n6A.jpg       Император повёл на провинившегося пса крутой бровью — и небрежно кивнул. Действительно, кто сказал, что доминирующая позиция в постели позволяет распускать язык? Почтительность — главное достоинство мудрого гун!!! https://sun9-44.userapi.com/c851528/v851528932/1ee8fb/LBD6Wi1sjRk.jpg       Под этим пронизывающим взглядом Линъи внезапно захотелось опуститься на четвереньки и подобострастно завилять хвостиком — да, да, хозяин, я — полностью твой преданный пёсик, погладьте срочно меня по головке…       Удовлетворённый покорностью зарвавшегося гун, снисходительный шу-шу снизил градус огня в своих искромётных очах, а негодование, вызванное неосторожными словами, тихо отступило из возмущённого сердца.       Насытившийся, умиротворённый, подтвердивший своё звание самого крутого шушечки на свете, Гуаннин направился к себе в комнату и, раскинувшись там на кровати и взяв в руки айпад, начал командовать своим доблестным подчинённым, руководя сборами по переезду на новое место:       — Аккуратнее, аккуратнее, не пихай всё в кучу. Рубашки помнёшь. Складывай воротничок к воротничку, плечико к плечику… Темные рубашки клади отдельно от светлых.       Тыча одним пальцем в экран, залипая на любимой игрушке, гордый император успевал между делом раздавать руководящие указания.       — Документы на столе не трогай. Работать я буду в этой комнате. Всегда мечтал завести отдельный рабочий кабинет.       Чжан Линъи, начавший было собирать разложенные на столе бумаги, поспешно отложил их в сторону. Любови любовями, а коммерческие тайны никто не отменял. Оба работали на разные компании — и руководство не обрадовалось бы тому, что секреты фирмы становятся известны посторонним.       — Так, а что будем делать с Дафой? Он тоже переедет к тебе в комнату?       Вопрос Гуаннина был резонным — деревце принадлежало обоим — и решать его судьбу следовало совместно.       Чжан Линъи задумался на секунду, склонив голову к плечу — и вдруг уверенно отрицательно покачал головой:       — Не думаю, что это — хорошая идея. Вряд ли юному, невинному сыночку будет полезно наблюдать интимные подробности нашей совместной жизни…       -… — у ошеломлённого Гуаннина не осталось даже пары приличных слов, чтобы должным образом охарактеризовать мозговые завихрения своего ненаглядного пёсика. Впрочем, неужели он рассчитывал, что у того, кто придумал 30 пунктов Великого Гейского соглашения, мозги могут работать, как у обычных, нормальных людей?       — Костюмы надо вешать рядком, один на другой.       Он настолько увлёкся руководительным процессом, что прошляпил момент, когда в игре сожрали все его орехи (может, кто-то помнит — в главе 24 Линъи подсадил Гуаннина на игрулю «Зомби против растений-мутантов». С тех пор великий император не изменял этой игрушке никогда!) — и, злобно матерясь, он поспешно начал засаживать поле новыми ореховыми войсками. Не забыв, однако, ворчливо приказать:       — И имей в виду, моё бельё должно лежать на отдельной полочке!       — При наших с тобой взаимоотношениях мы вполне можем позволить себе носить трусы друг друга без малейшего смущения… — глупая щепетильность застенчивого императора повеселила трудягу-гун. Нежный шу-шу запылал, аки маков цвет, и бессильно пригрозил:       — Найду самые уродливые панталоны и напялю их на тебя — посмотрим, как ты запоёшь.       — Наверное, колоратурным сопрано… — задумчиво ответствовал Линъи — и, едва успев увернуться от прилетевшей в его сторону подушки, с показательной тщательностью занялся укладкой мелочей — носки, галстуки, майки.       Перебирая их, он вдруг изумлённо воскликнул:       — Шунечка, не может быть — у тебя до сих пор жива та самая пижама???       Гуаннин вскинул голову — и краска вновь бросилась ему в лицо — в руках Линъи лежала та самая вельветовая пижамка, которая была подарена ему четыре года назад самим преданным псом. Он живенько отвернулся, утыкаясь в айпад:       — Ну, ещё бы. Разве мог я её выбросить? На ней ГУБКА БОБ!!!       От этой очевидной отговорки Линъи засиял — засиял таким мягким, тёплым, оглушающе нежным светом, что Гуаннин мог бы ослепнуть — не прячь он столь усиленно свои полные смущения глаза.       Линъи ничуть не был обманут показным спокойствием своего императора — он одним прыжком взлетел на кровать и, как огромная добродушная собака, навалился на занятого дурацкими делами хозяина, игриво толкаясьлбом в его плечо:       — Если этот уродец дорог сердцу моего прекрасного шу — значит, мне он дорог не меньше! Но сознайся, Гуаннин — ведь не только из-за Губки Боба эта вещица до сих пор хранится у тебя? Ты же помнишь, кто её…       Сгорающий от стыда император, размякший было от игривых ласк своего пёсика, внезапно очухался:       — ПОТЕРЯЙСЯ! И не смей даже сравнивать себя с Губкой Бобом… Лучше иди и займись делами!       — Неееет… просто так я не уйду… Только после того, как мне подарят нежный поцелуй…       Ван Гуаннин бессильно закатил глаза — ну можно ведь, наконец, немножечко повзрослеть? Сколько ещё будет ребячиться эта наглая псина?!       Но лохматая макушка толкалась в его плечо так умилительно, щенячьи глазки смотрели с такой мольбой, полные, резко очерченные губы были выпячены столь искушающе… https://sun9-61.userapi.com/c851528/v851528932/1ee90b/DGfpPe67K58.jpg       Гуаннин коротко вздохнул, склонился и чмокнул этот искушающе-невинно предложенный рот… Он намеревался лишь поощрить своего преданного пса — но тот ловко перехватил инициативу, обхватил хозяина за плечи — и оба утонули в страстном поцелуе.       А когда они вынырнули из водоворота страсти, пир зомби уже был завершён — все орехи Гуаннина пали смертью храбрых на поле битвы…       И жалобный вопль разбитого наголову императора сотряс равнодушные стены:       — Ёж твою марш, Чжан Линъи! Почему эти зомби не сожрали твою бестолковую голову вместо моих преданных орешков?! https://sun9-68.userapi.com/c857636/v857636932/9eed6/vIEol3X10a0.jpg       

      

§