гештальт

Гэвин зубодробительным реликтом выламывает худощавые капилляры из глаз в кровавом эхо крика, потому что его личный Детройт падает у него под рёбрами. у Гэвина под грудинными выемками — фатальное падение города, деградация Антарктики и извержение извечных вулканов в застывшую лавобрекчию на засаленных пальцах. у Ричарда из трахеи по рубцеватой носоглотке — кровавые розы, которые лающем воем ему в расколотые перепонки. Гэвин рядом, вглядываясь стылыми углями зрачков в небесную пустошь моноклинных рек на адовой возвышенности, и молчит проломанными криками в прокуренных венах. Ричард устаёт быть вечным. Ричард хочет закончиться. — я устал воскресать, Гэвин. а Гэвин устал болью буздыханов в окольцованных бронхах со сгнивше-отпавшими бронхиолами и талыми бинтами, которые слишком прожженны — сигарами. — я устал быть мёртвым. в Ричарде кодеиновая усталость и газированная заебатость всего происходящего, в Ричарде бурлящий адовый тириум, в Ричарде кровавый сад, который — срывай и дари. Это — болезнь. Гэвин — болезнь. Гэвин в ответ дарит ему всё своё беззвёздное молчание, а Ричард распадается на вечность от глухого набата в грудине, где — только жёсткий диск. Гэвин выглатывает из отгнивших лёгочных талассоидов кровавые цветки и плюёт ему в лицо свинцовыми пулями не давшему осечку револьвера. Гэвин улыбается обесточено кровавому смогу от ядных выстрелов, потому что сейчас у него умер под рёбрами Детройт. Гэвин Рид перестаёт бороться.