Больше, чем игра

Дженсен стоял возле кулера с водой и жадными глотками пил холодную воду, когда к нему подошел румяный и сияющий Джаред – только-только со своей панели. - Эй, чувак, подвинься, - он шутливо отпихнул Эклза и наполнил свой стакан живительной влагой. - Чего это ты какой-то… пришибленный? – осушив стакан, поинтересовался Падалеки, внимательно глядя на друга, - Сингер, что ль, вставил за твой не-очень-искрометный-ответ? Дженсен поднял глаза на друга и, улыбнувшись краем рта, признался: - Дэннил звонила. Она беременна. У Джареда отпала челюсть. - Да ладно! – его губы медленно растянулись в довольной ухмылке, - Ты будешь папой? Охренеть! Блин, чувак, поздравляю! И Падалеки размашисто хлопнул друга по плечу, от чего Дженсен расплескал остатки своей воды. - Эй, Себ! – Джаред махнул рукой ошивающемуся поблизости Роше, - Прикинь, у Эклзов намечается пополнение! Вместе с восторженным Себастьяном к ним подлетели и другие члены каста. Все хлопали Дженсена по плечу, жали ему руки, ободряюще кивали и ерошили волосы, словно он был малышом каким-то, а не будущим отцом. Для Эклза все происходило как во сне. Он механически улыбался и кивал в ответ. Событие обрушилось на него лавиной, накрыло с головой и полностью дезориентировало. Случись это месяцем раньше, до той злополучной сцены, Дженсен прыгал бы до потолка и сам бы лез всех обнимать-целовать. Но сейчас новость казалась ему… кошмарной? Нет, он был рад. Черт, да он ничего так сильно не хотел, как ребенка! Но сейчас… Когда все и так рушится в его личном мирке… «Мы беременны» - сквозь смех и слезы сообщила ему жена, и невидимые нити протянулись через океан, перенеслись с радиоволнами на тысячи миль, чтобы вырваться из его смартфона с двумя короткими словами и опутать его, связать, сковать. Незримые цепи, тяжелые, как кандалы смертника. Как быть? Теперь уже точно все… Вечером пришлось проставляться. Все приехавшие на конвенцию набились в номер к Дженсену: яблоку негде было упасть. Радостные поздравления и пожелания лишь сильнее грузили будущего папашу, а наставления и рассказы от тех, кто примерил уже на себя эту роль, нагоняли прямо-таки ужас. Например, по словам Джареда, ему придется ни на шаг не отходить от Дэннил, исполняя любой ее каприз. После рождения малыша он забудет, что такое сон и спокойный прием пищи. Расход семьи увеличится в два раза минимум, и постоянно надо будет иметь деньги на непредвиденные расходы. Ах да, еще секса не будет минимум года два. Сначала живот – неудобно, «не при малыше же!», а после родов там все так разворотит, как «после падения метеорита», что Дженсену и самому не захочется к ней прикасаться. От этих разговоров у Эклза началась паника. Чем больше напивались гости, тем ехиднее становились комментарии, словно они намеренно пугали бедного Дженсена. Падалеки, захмелев, злорадно делился рассказами о том, что даже его красавица-жена Женевьев после родов располнела, стала истеричной, капризной и ревнивой. Дженсен уже начал придумывать в голове план «похода за сигаретами», когда к нему подсел продюсер Сингер. - Да не слушай ты этих балбесов, - по-отечески улыбнулся Боб, - Поверь, сынок, это лучшее время в твоей жизни. Ты станешь главой семьи, у тебя будут подрастать твои маленькие копии. Ты даже не представляешь, сколько это счастья! Дженсен неуверенно улыбнулся. Сингер всегда умел найти правильные слова, успокоить, утешить. Остальные, как Джаред, могли и перегнуть палку, но их «дядя Бобби» всегда умел вовремя подставить плечо. - Эх, жаль Мишки нет, - вздохнул внезапно продюсер, а сердце Дженсена неприятно сжалось в груди при имени Коллинза, - Вот бы кто мог поделиться радостями отцовства. Жаль только, что у них так все вышло… Ну, с Вики… Ты же знаешь, они вместе со школы, а тут такое… Сингер все что-то кряхтел и сокрушительно качал головой, а Дженсен вновь почувствовал, как невидимые нити ответственности узлами опутывают его душу. * * * Остаток европейской конвенции смазался в сознании Эклза: бесконечная круговерть из панелей, интервью, автограф-сессий, поздравлений фанатов с «очешуенным известием» и их же лицемерных сокрушений по поводу «печального краха» в семье Коллинзов. Каждый вечер Дженсен звонил в Америку и разговаривал с женой. Они строили планы. Придумывали имя будущему ребенку. Мечтали о переезде в большой дом где-нибудь на берегу Флориды… Дженсен, слушая щебечущий голос Дэннил, представлял, как она сидит в кресле на залитой предвечерним светом террасе и накручивает пряди волос на палец. Вокруг Эклза же царил сумрак позднего вечера. Тени сгущались в углах номера, но Дженсен не зажигал свет. В темноте было спокойнее. Безопасней. Легче прятать свои мысли. В который раз Дэннил предлагала связаться по скайпу, и в который раз Дженсен отказывался, ссылаясь на разряженный ноутбук. Он просто не мог смотреть в глаза своей жене, потому что даже тогда, когда они говорили о будущем малыше, Дженсен думал совсем не о ней. И после того, как удовлетворенная беседой Дэннил вешала трубку, Эклз еще долго крутил в руках свой телефон, вновь и вновь отыскивая в «Телефонной книге» номер Миши, но так и не нажимая «Позвонить». Две недели конвенций были самыми долгими и самыми бессмысленными в жизни Дженсена. Еще никогда работа не казалась ему настолько рутинной. Он пытался оправдываться про себя, что его усталость и раздражение связано с тем, что слишком многое свалилось на него в последнее время, что он беспокоится о жене… Но дело было вовсе не в этом. Никогда еще он так сильно не нуждался в Коллинзе: в разговоре с ним, в его словах, в его поддержке, в его голосе, в его печальных глазах, в тепле его рук, в его опьяняющих поцелуях… И вот, когда он был нужен больше всего, его не было! Дженсену было даже как-то непривычно работать без него – Миша был с ними с четвертого сезона, но Эклзу казалось, что Коллинз был всегда. Настолько близки они стали. Во время своей европейской командировки Дженсен сделал для себя открытие. Он не знал, какая любимая группа Дэннил. Миша слушал «System of a Down». Какой любимый цвет жены? У Миши – зеленый. Миша любит маслины, он может целую банку съесть. Водить машину он научился в четырнадцать. Впервые поцеловался в позорные шестнадцать. Во время грозы он любит выключать свет и слушать раскаты грома. Когда выигрывают его любимые «Нью-Йорк Янкиз», он откупоривает бутылку шампанского. Он променяет поход в кино на чтение книги, но никогда не откажется от предложения «прошвырнуться на свежем воздухе». Он умеет скакать на лошади, но в тайне боится этих своенравных животных. Когда он о чем-то задумывается, он непроизвольно чуть щурится. Быстрое движение, подаренное и Кастиэлю. А какие глаза у Дэннил? Серые? Зеленые? Он не помнил. Зато помнил, что глаза Миши на ярком свету голубые. В неверном освещении на съемочной площадке серые. А в полутьме гостиничного номера, когда Мишу переполняет страсть, они глубокого синего цвета, как бездна ночного неба… Дженсен открыл для себя, что Мишу он знает гораздо лучше жены. Понимает его глубже. Не то, чтобы Дэннил ничего такого ему не рассказывала, или он сам не замечал, как она ведет себя во время той же грозы… Просто это оказалось неважным. Незначительным. И Дженсен это забыл. Когда он осознал это, прямо во время очередного полуночного трепа с женой, горькое чувство стыда поднялось внутри. Это было так несправедливо к матери его будущего ребенка!.. Он почувствовал себя последней сволочью. Он осознал это почти с мазохистским наслаждением, и стоило лишь Дэннил отключиться, Эклз тут же сбросил с себя одежду. Вспомнил, как Миша навис над ним тогда, вспомнил его сильное тело, матово светящееся в сумраке ночи. Горячими руками Дженсен провел по своим бедрам. Он представил, что не сам гладит себя, а что это руки Коллинза беззастенчиво скользят по его возбужденному телу, то касаясь затвердевших сосков, то мимолетно оглаживая окаменевший член. Дыхание стало неровным, Дженсен закусил губу и сильнее зажмурился: он представлял себе Мишу, его тепло, его запах, его вкус. Воспоминания фантомом оживали в его сознании, не сдерживаемые ничем. Миша в его воображении был снова нежен и страстен, а в его темно-синих глазах отражались любовь и покорность. Дженсену хотелось зарыться пальцами в темные вихры волос своего «ангела», но под рукой были лишь простыни, которые он и комкал, дрожа и толкаясь в собственную ладонь. Его тело покрылось испариной, но чужое тепло не согревало его - лишь ветер из приоткрытого окна морозил кожу. Сладостная истома накалялась внизу живота, приправленная горечью тоски и одиночества. Когда жемчужная сперма плеснула из напряженной плоти, вспыхнул перед глазами Эклза образ Миши, тот, когда они стояли под ярким весенним солнцем у дверей съемочного павильона, как раз перед сценой с поцелуем. Солнечные зайчики прыгали по плащу «Каса», а Миша чему-то задумчиво улыбался, спокойный и счастливый, забывший все свои невзгоды… В эту ночь, впервые за долгие годы, Дженсен беззвучно плакал от бессилия в оглушающей тишине холодного номера, на другом конце света от самого дорогого человека. * * * Когда самолет с участниками конвенции сел в Лос-Анжелесе, Дженсен уже смирился со своей судьбой. Минутная слабость той ночи прошла, оставив место равнодушной покорности судьбе. В жизни не всегда получается брать то, что хочется. И иногда надо просто поджать губы и отвернуться, чтобы не сойти с ума и не похоронить себя в несбыточных мечтах. Дэннил была среди встречающих. Она, как верный Хатико, ждала его у терминала все в том же платьице, в котором и провожала, словно все пятнадцать дней не покидала своего поста. Она с беспокойством вглядывалась в прилетевших, и когда, наконец, заметила мужа, лицо ее озарила счастливая улыбка. - С возвращением! – она повисла на Дженсене, - Мы очень скучали! Она теперь всегда говорила «мы», словно то, что поселилось в ее животе, уже имело хотя бы сердце. - Я тоже скучал, - Дженсен как бы и не соврал. Он же не сказал, по кому. Они пошли на выход. Эклз махнул рукой друзьям на прощание. - Бедный Миша, - внезапно задумчиво произнесла Дэннил. Дженсен напрягся. - Такой кошмар, - продолжила она, прижимаясь к его руке, от чего неудобно было тащить чемодан, - Они с Вики столько лет прожили вместе… И бедняжки Мейсон и Уэст. Почему всегда страдают дети? Она посмотрела на него снизу вверх. У нее были серые глаза. Но Эклз через десять минут это уже забудет. - Ну бывает, милая, - перед ними с шорохом разъехались двери аэропорта, и в лицо дохнул морской теплый ветер. - Это так грустно… Как он? – Дэннил спрашивала искренне, сочувствуя тому, кто на самом деле выжил ее из сердца мужа. - Ну как… Держится молодцом. Ты же знаешь Мишу, - Дженсен отвечал немного сухо, потому что ему сложно было разговаривать с женой о Коллинзе. Но Дэннил продолжала сверлить его взглядом, ожидая подробностей взволновавшей ее темы. - Я сам только-только узнал, - соврал он, - Для меня это тоже новость. Неприятная, но что ж поделать? Жизнь. Дэннил, очевидно, не понравился философский подход мужа. Она надулась, задумчиво вглядываясь в лазурную даль чистого июньского неба. Дженсен складывал сумки и чемоданы в багажник их пикапа, когда жена немного обижено спросила: - Ну ты хоть с ним говорил об этом? - Почти нет,- Дженсен хлопнул крышкой багажника, - Один раз. По телефону. - И? - Что «и»? - Что он говорил? - Ничего не говорил. Сказал, что некогда и бросил трубку. Дэннил вздохнула. - Никогда бы не подумала, что они разведутся. - Я тоже, - честно признался Эклз, встречаясь взглядом с женой. - Но ты-то меня не бросишь? – спросила она жалобно. Сердце екнуло в груди Дженсена, неприятно провернулись какие-то шестеренки внутри, болью отдаваясь в подреберье. - Конечно, нет, - он привлек к себе жену и нежно поцеловал. * * * А потом, как и обещал сам себе Дженсен, они улетели на острова. Наконец-то это был отдых, не связанный с работой: ни изнурительных конвенций, ни ночных пьянок с кастом, ни провокационных вопросов окружающих. Только он, Дэннил и их будущий малыш. Они сняли бунгало на берегу ласкового океана, где песок был ослепительно белоснежен, а пальмы нашептывали что-то спокойное и вечное. Мерный шум прибоя утешал сердце Дженсена, снимал боль. Но идиллия покоя не была полной: портье, молодой юноша, оказался ярым фанатом «Сверхъестественного». Пока он тащил их багаж до бунгало, он буквально захлебывался восторгом. Дин Винчестер был его любимым персонажем, и этот бойкий молодой человек будто клеем приклеился к Дженсену, игнорируя его жену и все выспрашивая про сюжет грядущего сезона и судьбу своего любимца. Эклз вел себя предельно профессионально, терпеливо общаясь с фанатом, но не давая четких ответов по поводу новых серий. Дженсену было не привыкать к повышенному вниманию к собственной персоне, но Дэннил, оттесненная наглым портье, совсем загрустила. Они все-таки на отдыхе, еще тут не хватало думать о сериале! Поэтому лишь только багаж оказался за порогом их домика, портье был выставлен за дверь с щедрым вознаграждением. - Ну везде твои фанаты, - Дэннил устало упала на кровать. - Обратная сторона славы, - усмехнулся Дженсен. - Спасибо, хоть не фанатка. - Ты что, ревнуешь? – повеселел Эклз, а глаза его заблестели. - Просто не хотелось бы, что бы еще и девицы тут ошивались поблизости, - Дэннил улыбнулась ему, - И как тебя угораздило родиться таким красавчиком? Дженсен улыбнулся псевдо-скромной улыбкой и пополз к жене на кровать. Ох, не фанаток ей следовало опасаться…