***
Шань идет по пустому коридору, давно опоздав на первый урок. Солнечные лучи, минуя широкие окна, путаются в его волосах. Вокруг — ни души. И ему нравится эта тишина, мерный гул за дверьми кабинетов, то, как вдалеке шаркает уборщик. То, как никто не ебет мозги, а Шаня, к слову, бесит практически все. Кроме тишины и солнца, конечно же, что обжигающе касается его лица. Желая хотя бы на пару минут запутаться в этих ощущениях, как в старом шерстяном пледе, он садится на подоконник и, закинув ногу на ногу, прикрывает веки так, чтобы видеть лишь очертания залитого солнцем коридора. Чу-дес-но. Спиной утыкается в стекло. Закидывает голову, неудобно упираясь затылком, но боль как-то теряется на фоне кажется мерцающей взвешенной пыли. Впитывает маленькую передышку перед тем, как продолжить путь. Перед тем, как сжать продрогшие пальцы в кулаки. Перед тем, как сглотнуть осколки и стать привычным для всех Мо Гуань Шанем. Шаркающий. Сутулый. Огрызающийся на каждого встречного. Он выдыхает полной грудью и тот час же этим воздухом давится, когда тяжелая рука неожиданно опускается на его плечо. Чувствует, как из его расслабленного тела лезут шипы. Дергается, как припадочный, и, отодрав от себя чужую ладонь, с вызовом уставляется в серые омуты глаз напротив. — Эй-эй, успокойся, — альфа поднимает руки в примирительном жесте, улыбаясь. И Мо уверен, что перед ним именно альфа. И Мо уверен, что в широкой улыбке — ни грамма настоящего. И Мо уверен, что не зря обходил таких стороной. Как минимум потому, что это Хэ Тянь, по которому зависает почти вся школа, включая учителей. Хє-блять-ебанный-Тянь Которого Шань не переваривает, хотя это первая их, скажем так, встреча. Которого Шань бы и дальше игнорировал. Которого Шань хочет откровенно послать ко всем хуям. Но вместо этого, сквозь зубы выпаливает мятое: — Че надо? Альфа на секунду хмурится, будто совсем не готов к тому, что кто-то не падает перед ним на колени в фанатичной попытке у него отсосать. Зависает, как картинка на старом видеопроигрывателе, но так и не стирает улыбку со своего лица, только тянется в карман, выуживая сигарету. — Прикурить есть? А то потерял зажигалку. Мо переводит взгляд с сигареты на тонкие пальцы, от которых на плече хранится незримое тепло. Поднимается взглядом выше к грудной клетке. К выступающим ключицам, к шее, к лицу, к таким по-альфовски торчащим черным волосам. Чувства внутри начинают бурлить желчью, и та отдает горечью на языке: — Нет. — Да ладно тебе, я видел, как ты куришь. Шань даже теряется от такой святой наглости. Дремота окончательно улетучивается, и парень с ловкостью спрыгивает с подоконника, попутно цепляя лямку полупустого рюкзака, закидывая его на свое плечо. — И вправду! Может тебе еще ключи от своей квартиры отдать? Рыжий скалится, а вот Хэ дурашливо поднимает руки в жесте «сдаюсь-сдаюсь», все еще удерживая сигарету. Только вот глаза нехорошо так наполняются ртутью. И коридор начинает заполнять тягучий альфовский феромон. Вот гнида, думает Мо, дурака валяет, а сам не то что душит, а к полу прибивает. Маленькие мурашки холодной волной скользят по затылку, путаясь как и солнечные лучи в волосах. Может и вправду ткнуть ему чертову зажигалку под нос, думает Шань, она все равно у него дешевая и уродская — жалко не будет. Но поток мыслей вовремя прерывает звонок на перемену, который раздается чертовски громко, будто расположенный у самого уха. Хотя так и есть; Мо, развернув голову, замечает висящую в нескольких метрах от него установку. — На, — подкидывает пластиковый коробок зажигалки альфе. — А теперь разворачивай свою гондолу и уебывай с моей тихой гавани, — четко и с расстановкой говорит, пытаясь не замечать, как серые глаза становятся все темнее, а уголки губ тянутся выше. Хэ щелкает металлическим колесиком, проверяя огонь, и оглаживает поцарапанный желтый бок, но так и не сваливает прочь, получив желаемое. Даже не замечая, как за дверью нарастает возня и вот-вот хлынут из душных классов ученики. — Эй, ну почему же гондола, — забыв уже о «сдаюсь-сдаюсь», Хэ, запрятав сигарету в наружный карман рубашки, подходит ближе. Шань от возможных прикосновений тот час же ускользает, слегка задев плечом поверхность стен. А дальше, уже на инерции подталкиваемый, он уходит все дальше, через плечо уже огрызаясь: — Спрашивай у других, а ко мне не приебывайся. Стараясь не замечать, как спину прожигает взгляд серых глаз. Отряхивает руки, поправляет воротник, ерошит ежик остриженных под единицу волос. Под кожей червем вертится легкое раздражение. Ну и зачем же этот Хэ вообще решил подойти. Шаню, конечно же, полностью и с высокой колокольни похуй, но вот омега внутри него утробно рычит. Скалится. Щетинится. У него течка совсем скоро, ПТС* во всей своей красе. Но заглядывать на мажорных альф, которые самомнением потолки царапают — ну уж ни в какие ворота. Мо мешается с толпой учеников. Беты вокруг вымотанные приближающимися экзаменами, курсируют из одного корпуса в другой, на пути забегая в буфет или сортир. Огромная серая масса свежевыращенных членов социума. Шань от них слишком отличается. Ему бы просто отсидеть пару уроков, чтобы «отметиться», а дальше свалить домой. И так дел по горло. Учительница такого нужного для развития моральной составляющей души урока литературы наверняка даже не заметит. А вот Хэ, который так и остается посредине коридора, замирает, будто охотничья собака, учуявшая запах дичи. От холодного медового взгляда, полного ярости и обжигающих эмоций, все внутри сжимается. Дело даже не в сигаретах, просто Хэ скорее бы выпустил пулю себе в висок, чем упустил бы такой хороший способ развеять душащую скуку. — Мы еще посмотрим, кто кого, Рыжик.***
Все вокруг кажутся слишком серьезными. Мо разглядывает своих одноклассников, положив голову на голые руки. Не то чтобы его это волновало, просто серьезные подростки с серьезными лицами тянут свои ладошки, чтобы задать серьезный вопрос. Жмут к себе тетради с конспектами. Нервно обкусывают карандаши. Вглядываются в меловые пентаграммы на доске — геометрия, хули. А Шань сидит, скрестив под столом лодыжки и пытаясь уложить голову так, чтобы тень от стены падала на глаза и не слепило. Ему хочется спать, и вообще чувствует он себя отстойно. Не то из-за подавителей и скорой течки, не то из-за математики, в которой он хромает на обе ноги. Не то потому что он — Мо Гуань Шань, и этим все сказано. Ему в книге судьбы прописано не высыпаться, не жрать нормально и встречать на своем пути одних придурков. Из открытого окна тянет прохладным воздухом. Конец весны ощущается не только степенью нервозности у учеников, Шань всегда мог по запаху определить, когда один сезон сменяет другой, и сейчас он чувствует, как лето дышит ему в спину. Он чувствует, как скорые перемены в его жизни скользят по хребту, и ведет лопатками вниз, ощущая тепло. Взяв в пальцы черную ручку, он наводит число «семь». Через семь дней вся его жизнь изменит свой вектор, и может тогда он перестанет жить с ненавистью и страхом под ребрами.