***
На улице он встречает Цзяня. Точнее Цзянь И встречает его. Блеклые, будто выгоревшие волосы, такие же глаза. Но вот в лице — невообразимое буйство красок. Весь эмоциональный спектр. Шумный, веселый и родившийся с шилом в заднице Цзянь буквально напрыгивает на Мо, взяв короткий разбег. Трет костяшками рыжий затылок и дергает ткань портфеля. — Идиот, отвали от меня, — беззлобно скалится, обнажает зубы, но И, не смотря на все упорства, все же сильно обнимает Мо, буквально до хруста ребер. — Там ребята собираются в баскетбол играть, — сбивчиво и заглядывая в глаза. — Ты с нами? — Нет. — Да. Ебучие формальности, как и ответ на них, бета благополучно пропускает мимо ушей и, не спрашивая больше, тащит Мо на площадку. В мышцах усталые искры взрываются, и Шань думает, а почему бы и нет. Расправляет плечи, лениво ерошит отросшие медные волосы и щурит глаза, когда солнце ложится бледным светом на кожу. Вдали на баскетбольной площадке видно Чжаня, пьющего воду. Когда они подходят, тот сообщает, что четвертый игрок сейчас придет. — О-о-о-о, и кого же ты нашел? — Цзянь оглядывается по сторонам, поскольку уроки еще не закончились и никого в округе не видно. — Хэ согласился. Парень понятливо кивает. А вот Мо громко и недовольно цокает языком. — Ты его знаешь, — Чжань, закрутив крышку, метнул заинтересованный взгляд. — В душе не ебу, — снимая рубашку, проговаривает, умалчивая тот факт, что этот инкогнито шляется по близости с его зажигалкой. Он не успевает договорить, как чувствует на затылке шумное дыхание и гортанный издевательский голос: — Лжец. — Блять! — Шань отскакивает, и ему хватает доли секунды, чтобы определить, что это тот самый Хэ. Персона нон-грата, блять. — Я же просил меня не трогать. Мо хмурит брови, скалится, сталкиваясь взглядом раскаленной меди с серыми омутами, в которых чертей хватит, чтоб все круги ада заполнить. — А я и не трогал, — альфа улыбается и прячет руки в карман спортивных штанов, и не пытаясь скрыть загорающихся углей в ядовитой радужке глаз. В серых болотах черти приходят в движение, баламутят воду, то и дело протыкая гладь роговицы острыми пиками рогов. Но лицо все так же остается ухмыляющейся маской. — Хэ, харе задирать людей, сам же подкрадыва…! — Цзянь не успевает договорить, пытаясь словить летящую прям в лобешник сумку, а Тянь, проскользнув, ловко перехватывает мяч у разминавшегося Чжаня и подмигивает хитрым прищуром стоящему Гуаню. Гуаню, что уже раззадорено стаскивает черную мятую толстовку. Гуаню, у которого взгляд яркий, резкий, дикий, бурлящей лавой, заполняющей все вокруг. Гуаню который впервые за день начинает дышать. Спазм с диафрагмы уходит, адреналин забивается в мышцы и хочется нервно облизать губы. Вдох. Проводит языком, едва-едва по нижней губе. Выдох. Наталкиваеться на блядские серые омуты. Они разбились на пары. Точнее жеребьевка разбила их, и Мо с Цзянем стали на одну сторону площадки, уставившись на оппонентов. Игра обещала быть интересной, особенно когда Шань заметил, как зрачки альфы сузились, а радужка заполнилась тягуче-антрацитовым оттенком. Огонь азарта подогревает кровь. Телу наконец-то становиться теплее. Пропадает даже вечная дрожь в пальцах и нахмурив брови, Шань двинулся корпусом вперед, перехватывая мяч.***
Они оба уже порядком уставшие, на Мо пропитавшаяся по́том майка. У альфы, напротив, взгляд хищный, и ничем не подавляемый феромон окутывает, будто одеялом. Будто одеялом, которое ложиться на плечи тяжестью в несколько тонн. Будто одеялом, что при детальном рассмотрении оказывается самосвалом. Вероятно поэтому в самый неподходящий момент Рыжик, как в дешевых комедиях, путается в ногах и, вместо того, чтобы сделать финт, забирая мяч, неловко сталкивается, а, точнее, под действием инерции буквально налетает на Хэ. Тот, в свою очередь, да благословенна будет физика, заваливается назад, утягивая заодно и Мо на жесткое покрытие площадки. Мяч откатывается, и Цзянь воспользовавшись ситуацией, ловко закидывает трехочковый в кольцо противника, а оказавшись придавленным Шань едва сдерживает постыдный писк. Структурировать феромон весьма тяжело. Изначально столкнувшись с альфой, его нюх лишь резануло насыщенным вязким запахом, но, уперевшись носом в чужой прохладный висок, он четко улавливает горький шоколад. Самый ядреный, самый терпкий, прицельный, от которого рыжие дворняги брызжут пеной бешенства. Мо безрезультатно пытается вылезти из-под тяжелого да и вдобавок мокрого тела, упирается узловатыми, слишком, слишком, слишком слабыми пальцами, пока Хэ ржет ему в ключицы, отчего сотни пульсирующих волн расползаются по груди и шее. — Бляять, да слезь ты с меня! — рычит, а сердце сплевывает удары аритмией. Вдоль позвоночника электричеством тянет. Жжет где-то под кожей. Где, наверняка, бродячие псы, разлитые ядовитые краски и истинная сущность омеги, что возбуждением бьет по нервам. Все они забитые к сводам раскрошившихся ребер, где комья чувств и хорошее эхо для утробного воя. — Ох, подумаешь, неженка, — последнее слово такое сладкое, что челюсти сводит, но не у Хэ. — Съеби уже бляять! Хэ улыбается во все тридцать два, когда поднимается на локтях, а потом замирает на секунду, как будто в темечко штрикнули раскаленной иглой. Растерянно моргает. Сглатывает. И Мо отчасти догадывается, почему у альфы коротнуло мимические мышцы. Ну это так, догадка, может его горящие щеки (а еще уши и шея), совсем не является причиной того, что Тянь зависает над ним каменной статуей. Ну ничего, рыжик, изловчившись, все же выскакивает из-под него пулей, будто на упругом покрытии баскетбольного поля были рассыпано как минимум битое стекло. — Рыжик, заваливание противников не поможет нам выиграть, — смеется Цзянь. Мо не забывает дать щелбан неугомонному. Не забывает провести по пылающему лицу ледяными пальцами. Не забывает сказать себе, что нет, это просто ПТС фонит, это просто альфа выжег себе мозги зажигалкой. Это просто киноварь из растрескавшихся легких полезла пятнами по коже. Это просто. Просто. Вдох-выдох. Вдох — и Рыжик опять стучит мячом по покрытию, И рыжик забывает выдохнуть чужой запах из легких.***
Вторая игра проходит менее напряженно, вплоть до того, что Цзянь засунул мяч под футболку и пихнул ногой Чжаня, который пытался прекратить этот детский сад. Вымаливая потом за этот пинок прощения. Все также с торчащим из-под одежды мячом. Мо даже заторможенно осматривает свою ладонь, может повредил чего в белобрысой башке своим хлопком. Смотрит недолго, по крайней мере до того момента, как его растопыренные пальцы не сжимает чужая горячая ладонь. — И что это за хуйня? — говорит, даже не поднимая взгляда, тупо продолжает пялиться на свои зажатые пальцы, что кажутся такими тонкими, если вот так вот сравнивать. Хэ странно смеется и даже делает попытку их пальцы переплести. Какой-то блядский перформанс. Где только текст? Ребята! У Мо Гуань Шаня нету текста, и он стоит сироткой посреди поля и сейчас рехнется мозгами! Блять! Хорошо, что сейчас их никто не видит. Все адекватные сидят за партами и молча ломают зубы о гранит науки. Ебнуться можно! Шань, вырвавшийся из этого насильнического рукопожатия, начинает собираться, переодевается в школьную форму. Цзяню, конечно, можно дать еще одну оплеуху, вытащить бедный мяч, попытаться вновь настроить атмосферу соперничества… Но Шаню не похер ли по большому-то счету? Ему лишь бы что-то торкнуло в груди, лишь бы не закатывать глаза от скуки, лишь бы мысли не лезли по слуховому проходу прямо в мозг, завывая свою песню ультразвуком. Да и из школьных дверей уже тащатся школьники. Почти мгновенно вокруг Хэ собираются пищащие глуповатые беты. Равнять всех под одну гребенку рыжику претит, но каждая вертящаяся вокруг альфы — на самом деле пришибленная. Если бы в этой школе обучение омег было бы легализированным, а не как в случае Шаня — едва ли не подпольным, Хэ бы, возможно, не пришлось так откровенно подпитывать свое самолюбие. Но в городе Икс, где процент омег всего шесть с прихером, особо не разгонишься. И, нет, он не оправдывает Хэ, просто понять не может, то ли придурку действительно нравится затянутое на высоких тонах «Хэ т-я-я-янь», то ли лицемерная маска так сильно врослась в кожу. Омега хмыкает, изламывает сухие губы в подобии улыбки. И этот мудак еще его обвинял во лжи? Трижды Ха. Только вот… Линия челюсти ощутимо напрягается, острый угол усмешки мгновенно исчезает, и Шань разворачивается, чтобы никто, особенно брюнетистая мразь, не смогли увидеть, как нечто неуловимое змеей проскальзывает по лицу. Потому что мысленно он вновь возвращается к тому инциденту с падением. Потому что это пиздец как странно и выкинуть из головы то, как Хэ шумно вдохнул запах его волос, очень тяжело. Адские гончие в янтарно-медном захлебываются лаем. Бля, он же не мог почувствовать. Шань всегда следит за временем приема подавителей. Шань, сука, не мог проколоться. Легкие пережимает, по капиллярам струится электричество и вот-вот метафизическим холодным лезвием полоснет по коже. На долю секунды это почти паническая атака, но потом моментально отпускает. Будто рычаг. Будто кнопка вкл-выкл. Будто переменный резистор. Альфа просто ебнулся, наверняка. И терять на это нервы по крайней мере глупо. Через семь дней Мо даже не вспомнит про это. Как и Хэ Тяня не вспомнит. Только назойливое солнце, янтарные лучи которого преследуют повсюду, цепляются нитками за одежду, тонут в карманах толстовки, ну и конечно же вскользь целуют скулы. Будучи незаметными блеклыми пятнышками зимой, веснушки на его лице теперь будто раскрошившаяся умбра. Он запомнит лишь солнце. А тень прошлого, пахнущая насилием, страхом и пылью ни за что не протянет под одежду узловатые пальцы. Передергивает. Перемыкает горло. Но… Весна опутывает его, заигрывает, щекочет ноздри запахом травы. Будто говорит: «Забей хуй на пятую правку закона, на течку, на город.